Чарлз Дарвин

Изменение
животных и растений
в домашнем состоянии

ОСНОВЫ УЧЕНИЯ ДАРВИНА И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА,
СОПРОВОЖДАВШИЕ ПОЯВЛЕНИЕ ЕГО ГЛАВНЫХ РАБОТ

Сочинение «Изменение животных и растений в домашнем состоянии» (в двух томах)¹, согласно плану, первоначально задуманному Дарвином, должно было входить в чрезвычайно большой труд, предпринятый Дарвином и состоящий в том, чтобы дать бесспорные доказательства новому учению о происхождении видов. Это новое эволюционное учение, под названием дарвинизм, совершило за вторую половину XIX столетия переворот в мировоззрении естествоиспытателей на развитие и происхождение живых существ; оно неизбежно привело к признанию единства происхождения всех органических существ. Основывалось это учение, в первую очередь, на ясном, убедительном сопоставлении Дарвином основных данных классификации, сравнительной анатомии, учения о метаморфозе, эмбриологии, географии и палеонтологии организмов, доказывающих, что все эти данные согласно свидетельствуют в пользу исторической преемственности всего живущего и жившего, а не об отрывочных творческих актах² . Таким образом, это учение основывалось на громадном материале, доказывающем неверность догмата о постоянстве видов.
Это учение вытекало из установленного Дарвином понятия об естественном отборе, на основе трех, постоянно наличных в природе реальных факторов: изменчивости, наследственности и отбора³. В естественном отборе, объясняющем динамику строения органического мира, мы должны видеть такой исторический процесс, который, устраняя в органическом мире все несогласное с условиями его существования, сохраняет все согласное с ними; поэтому это сохраняющееся не является нам просто заранее предустановленным, гармоничным, целесообразным, по неясному выражению теологов и телеологов, но полезным, приспособленным, как ныне мы понимаем, в согласии с учением Дарвина, эту коренную особенность организмов⁴.
То-есть мы получаем разрешение многовековой задачи, казавшейся недоступной нашему пониманию, поскольку для решения ее прибегали к чудотворению. Заключалась же эта задача в самом наличии непосредственно наблюдаемой целесообразности в строении организмов. Дарвин объяснил ее, установив понятие об естественном отборе.

¹ Английское заглавие «The Variation of Animals and Plants under Domestication» трудно буквально перевести по-русски, так как английское слово Domestication, иногда передаваемое не совсем привычным словом «одомашнение» или «одомашнивание», имеет
по-русски несколько расплывчатый смысл: как будто речь идет только об изменениях при самом переходе от дикого к домашнему состоянию. Смысл заглавия передается лучше, если вместо слов «under Domestication» применить два прилагательных: «изменение прирученных животных и возделываемых растений». Но такое изменение заглавия не соответствует часто употребляемому в Англии сокращенному названию книги: «Animals and Plants».
² См. К. А. Тимирязев, статья«Дарвин» в сборнике «Дарвинизм и селекция», избранные статьи в изд. Сельхозгиз, 1937.
³ См. К. А. Тимирязев, «Значение переворота, произведенного в современном естествознании Дарвином», 1896, любое издание, а также другие статьи К. А. Тимирязева, касающиеся учения Дарвина: «Дарвинизм и селекция», в изд. Сельхозгиз, 1937, впервые напечатанные в словаре Граната.
⁴ См. К. А. Тимирязев, «Краткий очерк жизни Чарлза Дарвина» в сборнике «Памяти Дарвина», в изд. «Научное Слово», М., 1910.

6

Естественный отбор проявляется в результате наличия в организмах следующих трех их свойств.
1. Первое и, конечно, самое важное свойство — изменчивость. Для того, чтобы изменяться целесообразно, необходимо прежде всего как бы то ни было изменяться. Изменчивость дает первичный материал для образования новых форм. Дарвин прежде всего указывает на обильный материал изменений, доставляемый природой, притом изменений всех степеней, от мелких, индивидуальных, до крупных, наблюдаемых при внезапном появлении новых пород культурных растений и прирученных животных. Попутно Дарвин указывает, что причиной изменчивости является влияние внешних условий, или сочетание организаций различных неделимых путем скрещивания. Этой стороной вопроса Дарвин особенно интересовался в последние годы своей деятельности¹.
2. Раз дан обильный, постоянно возобновляющийся материал изменений, выступает на сцену второе условие — наследственность, то-есть общее свойство организмов сохранять сходство в силу преемственной передачи особенности организации и отправлений. Появляющиеся изменения, для того чтобы сохраниться, а также чтобы нарастать и накопляться, должны наследоваться. Мы и наблюдаем в природе самые разнообразные проявления наследственности, обеспечивающие сохранение появившихся новых особенностей во всевозможных сочетаниях, и притом вне всякой зависимости от того, будут ли они полезны для обладающего ими организма, или вредны, или, наконец, безразличны. Наследственность определит только их большую или меньшую прочность. То-есть наследственность является фактором исключительно консервативным, сохраняющим существующее, или закрепляющим, или накопляющим то, что вызвано изменчивостью.
Указанные два фактора — изменчивость и наследственность — могут обеспечить самое широкое разнообразие органических форм. Этим двум факторам, как лежащим в основе учения о происхождении видов, Дарвин отдавал значительную долю своего внимания. Выяснению их в своем исследовании «Изменение животных и растений в домашнем состоянии» он посвятил целый ряд глав. Второй из факторов — наследственность — может обусловить все более возрастающее усложнение организации, все более и более увеличивающееся разнообразие форм. Но ни порознь, ни вместе эти два фактора не объясняют нам ни единства происхождения всех органических существ, ни того, что налагает на организмы печать приспособления, то-есть так поражающую нас целесообразность в строении организмов.
3. Что же придает организмам их кажущуюся целесообразность строения, какое начало ведет к единству их общего плана строения и к прогрессивному их развитию? На это Дарвин отвечает: естественный отбор, то-есть процесс устранения всего неприспособленного и сохранение приспособленного. Этот процесс вытекает, как неотразимое логическое следствие, из факта постоянного перенаселения, из факта, столь же реального, как первые два, и заключающегося в несоответствии между ограниченностью обитаемой поверхности земли и неограниченной прогрессией размножения всех живых существ. При размножении всех организмов обнаруживается явление перенаселения; так, например, растение, которое производит 100 семян в год (и это далеко не крупная цифра), через десять лет дало бы 1 000 000 000 000 000 000 растений, а этому числу уже недостало бы места на земном шаре. Следовательно, большая часть вновь появляющихся растений должна быть как-то устранена. В конечном результате этого устранения будет происходить уничтожение форм неприспособленных и сохранение при-

¹ См. К. А. Тимирязев, статья «Чарлз Дарвин» в сборнике «Памяти Дарвина», изд. «Научное Слово», Москва, 1910, и его же статью «Дарвин» в сборнике «Дарвинизм и селекция», изд. Сельхозгиз, 1937 г.

7

способленных. Иными словами, больше шансов на сохранение имеют существа, обладающие какими-нибудь свойствами, более обеспечивающими их существование при данных условиях.
При этом уже нет нужды допускать участие какого-либо сознательного начала. Даже и при искусственном отборе участие человека в образовании улучшенных пород не всегда являлось сознательным по отношению к получающемуся результату. Кроме того, самый процесс отбора, даже в наиболее совершенной форме, осуществляется не прямым путем отбора экземпляров, удовлетворяющих намеченной цели, а обратным путем устранения, уничтожения неудовлетворительных экземпляров.
Естественный отбор приводит не только к приспособленности организмов, но также и к тому, что называют расхождением признаков. Расхождение признаков проявляется в самом факте разграничения всего органического мира на замкнутые, разобщенные между собою резкими перерывами, отдельные группы, получившие названия видов, родов, семейств и т. д. Благодаря единству происхождения, органический мир должен был бы представлять одно монолитное, неразрывное целое, а между тем он распадается на резко различающиеся друг от друга группы. При расхождении признаков каждая группа будет в известной степени отличаться от ближайших существ, и поэтому она будет избавлена от конкуренции с ними, то-есть она получает некоторое преимущество перед другими; а это отчасти обеспечивает ей, как новому пришельцу, свободное место. Дарвину и в этом случае помогла аналогия с искусственным отбором. Изучая историю возникновения каких-нибудь искусственных пород, мы замечаем, что постоянно берут перевес формы крайние, что наибольший успех имеют те видоизменения, которые обладают данным признаком в наиболее выраженной форме; а средняя форма, от которой они произошли, как и формы промежуточные между наиболее резко расходящимися, начинают исчезать. Все среднее не в состоянии выдерживать конкуренции крайних форм, лучше приспособленных к той или другой стороне окружающей среды. С данного участка земли можно собрать больше сена, если он будет занят смесью различных растений, чем если он будет занят каким-нибудь одним из них.
Расхождение признаков поэтому объясняет нам наличие резко различающихся групп, отсутствие переходов между видами, несмотря на единство происхождения организмов, несмотря на существование несомненной связи между ними.
Относительное значение этих трех факторов: изменчивости, наследственности и перенаселения, и выступающую на первый план роль естественного отбора лучше и короче всего передать словами К. А. Тимирязева.
При этом мы увидим, в каком направлении К. А. Тимирязев развивал дарвиновское учение об отборе: «...изменчивость, дающая материал, наследственность, его накопляющая и делающая его устойчивым, а главным образом, естественный отбор», то роковое устранение всего менее совершенного, менее согласного с требованиями жизни при данных условиях,— вот основа этого учения, открывающая нам в природе реальную наличность сложного исторического процесса, неминуемо направляющего организм по пути совершенствования. Все это объяснение, как известно, построено Дарвином на основании аналогии с тем процессом, который применялся человеком при усовершенствовании им культурных растений и прирученных животных. Для сближения этих двух процессов, т. е. искусственного отбора человеком и отбора, совершающегося в природе в силу известных свойств организмов и ограниченности доступного им пространства, Дарвин указал, что в простейшей форме и отбор искусственный сводится к простому уничтожению всего несовершенного. Для еще большего сближения этих двух процессов, из которых в первом действует сознательная воля человека, а во втором «господство . слепых законов природы» [по словам Гельмгольтца] Дарвин вводит понятие

8

о «бессознательном отборе», в котором результат усовершенствования породы человеком получается без всякого умысла.
«В свою очередь, отвечая на вечно повторяемый телеологами аргумент, что произведения природы носят печать произведений искусства, я старался показать на основании сопоставления свидетельств ученых, художников, поэтов, музыкантов, что и в произведениях человеческого творчества важным элементом является отбор. Совершенный продукт творчества природы, как и творчества человека, является не первичным неразложимым явлением, а результатом двух более элементарных процессов — колоссальной производительности и неумолимой критики».
Пустив действительности естественного отбора часто делали возражение, что естественный отбор есть только дедуктивный вывод из трех посылок — изменчивости, наследственности и перенаселения, а не факт, непосредственно наблюдаемый в природе. Но это возражение полностью устраняется указанием на то, что раз естественный отбор является неотразимым выводом из трех факторов, неизменную наличность которых в природе невозможно отрицать, равно и колоссальные размеры последнего из них (перенаселения), то сомневаться в существовании этого процесса нет никакой возможности. А если число непосредственных наблюдений над существованием отбора в природе пока еще очень ограничено, то это объясняется громадной трудностью таких наблюдений, что, в свою очередь, объясняет, почему их так мало было предпринято. Но это еще не значит, чтобы их вовсе не существовало.
В своей статье «Отбор естественный», помещенной в энциклопедическом словаре Гранат, К. А. Тимирязев приводит из литературы ряд примеров фактического обнаруживания естественного отбора в природе при самых разнообразных условиях жизни.
Один пример касается образования защитной окраски у насекомых. Энтомолог Чепола наблюдал, что две разновидности богомолки (Mantis religiosa) — зеленая и бурая — встречаются преимущественно первая в зеленой, вторая в побуревшей, выжженной траве, и Проделал такой опыт: 45 зеленых и 65 бурых были привязаны шелковинками к растениям и в течение 17 дней были предоставлены своей судьбе на зеленой и бурой поверхности луга. Все привязанные к растениям той же окраски остались целы и невредимы, между тем как 25 зеленых на бурой поверхности погибли до последнего через 11 дней, а из 45 бурых на зеленой траве уцелело всего 10.
Опыт этот наглядно показывает, как действует естественный отбор в этом простом случае приспособления.
Другой пример заимствован из исследований английского зоолога Уэльдона. В Плимутской бухте был построен новый мол, защищавший ее от сильного морского прибоя. Вместе с этим стали подмечаться изменения у некоторых представителей морской фауны этой бухты. Внимание Уэльдона обратил на себя один вид краба. Оказалось, что у него из года в год изменялась форма лобной части панцыря, вследствие чего суживалась щель, через которую вода проникает в жабры. Это изменение было крайне ничтожно и могло быть подмечено только тщательными измерениями — обстоятельство особенно интересное, так как благодаря ему эти опыты устраняют ходячее возражение против естественного отбора, будто отбираться не могут первые ничтожные изменения; они не могут быть предметом отбора, не обладая тем, что немецкие ученые называют Selection werth, то-есть селекционной ценностью. Параллельно с этим изменением строения краба наблюдалось, что заграждение бухты сопровождалось помутнением воды от ила, вносимого впадающими в бухту речками. Уэльдон задался мыслью, не представляет ли это сужение щели приспособления для отцеживания ила, вследствие чего те крабы, которые им обладают, отбираются, а те, которые им не обладают, погибают. Для проверки своей мысли он предпринял ряд опытов в аквариу-

9

мах с чистой и мутной водой. Оказалось, что в мутной воде смертность всегда была более высокая, а исследование погибших и переживавших показало, что выживали, то-есть отбирались, именно те, которые обладали более узкой щелью. Наконец, исследование жабер показало, что у погибавших они действительно были более загрязнены илом, чем у выживших. Это мастерское сочетание статистико-биометрического наблюдения с прямым опытом является блестящим образцом того, как должно производиться исследование, доказывающее наличность процесса естественного отбора именно в тех случаях, в которых они наиболее отрицаемы, именно в применении к ничтожным изменениям строения.
Третьим и наиболее тщательным примером мы обязаны скончавшемуся молодому русскому ботанику Н. В. Цингеру. На этот раз речь идет не о незначительных изменениях растительной формы, а о несомненном происхождении путем естественного отбора новых видов растений. Исследование касается одного из сорных растений, засоряющих посевы льна, так называемых льняных растений (Planta linicola), рыжика (Camelina linicola), которые давно привлекали к себе внимание. «Уже самое название, указывающее на ее местонахождение, делает очевидным ее появление на площадях, подвергшихся человеческой культуре. Самые тщательные исследования убедили автора, что нигде, помимо льняных посевов, оно и не существует. Это исключительное местонахождение на культурных площадях доказывает историческое и, как показывает автор, сравнительно недавнее историческое происхождение этого вида, делающее несомненным, что именно в этой обстановке он возник и вне ее не может существовать. Тщательное сравнительное изучение ближайших видов приводит автора к заключению, что изученный вид мог произойти из одного из них путем превращения в направлении от так называемых «сухолюбов» (ксерофилов) в растения «влаголюбивые» (гигрофилы), способные существовать лишь в условиях достаточной влажности и затенения соседними растениями, то-есть именно в тех условиях, которые представляют площади, занятые под лен, чем и объясняется тот факт, что, возникнув в этой благоприятной для него среде, он не может расселяться обратно за ее пределы, где продолжают существовать растения — его предки. Здесь возникает вопрос: почему же, как же этот новый вид проник и продолжает занимать эту благоприятную культурную площадь, продолжающую оставаться недоступной для его уцелевших предков? Ответ очень прост: он вступил в борьбу с человеком и победил, перехитрил его. Понятно, это только метафорическое выражение, так же, как и самое выражение «естественный отбор». Человек, ограждая свои посевы льна от вторжения сорных трав, придумал разные сортировки и отборные машины, которые, пропуская через свои сетки мелкие семена сорных растений, отбирают сравнительно крупные семена льна. Только те представители рыжика, которые стали производить более крупные семена, обманули расчеты человека и проникли вместе с семенами льна на запретную площадь, где под влиянием благоприятных условий с течением времени выработался новый вид Camelina linicola, вся организация которого отражает на себе влияние новой завоеванной им среды и делает невозможным возврат его в среду старых «сухолюбов», из которой он выбрался в новую, более благоприятную обстановку, не для него подготовленную человеком. Смешивать этот случай с искусственным отбором, как это делают некоторые ботаники, немыслимо, так как отбор совершается именно наперекор человеку, деятельность которого является таким же слепым фактором по отношению к полученному результату, как любая другая сила природы».
В этом исследовании проф. Цингера мы имеем первый несомненный пример появления в заведомо историческую эпоху новой действительно видовой формы вследствие естественного отбора одного определенного полезного свойства, именно величины семян. В исследовании Цингера обнаруживается

10

еще одно свойство организмов, названное Дарвином соотношением (корреляцией), которое может объяснить факт одновременного присутствия в видовых формах известных полезных и неизменно сопровождающих их, невидимому, безразличных или бесполезных признаков. В силу этого начала соотношения эти признаки находятся в какой-то (по большей части ближе не разъясненной) органической связи и передаются вместе — полезные потому, что они полезны, а бесполезные потому, что связаны с полезными. Такой тщательно изученный пример соотношения проф. Цингеру и удалось найти у Camelina linicola и не только установить факт связи, но и обнаружить его причинную зависимость. Все видовые признаки этого растения находятся во вполне понятном соотношении с основным полезным его признаком-величиной семян. Цингер следующими словами формулирует свой основной вывод: «Выражаясь языком математика, мы можем сказать, что, по существу, главной переменной в нашем ряде видов является величина семени, величина же цветков и стручков, их число, относительные размеры их частей, густота кистей, длина и размеры цветоножек, число семян в стручке суть функции этой переменной». Наконец, Цингеру удалось показать, что условием образования больших семян и всех сопровождающих их свойств является именно более влажная и затененная среда. Таким образом, Цингер мог детально изучить процесс образования новых видов путем естественного отбора и объяснить его во всех его подробностях. Действие естественного отбора нередко уподобляют действию сита или решета. В исследованиях Цингера это словесное уподобление превратилось в действительный, естественно-исторический факт.
По словам Уоллеса¹, слабым местом в труде Дарвина всегда считалось то, что Дарвин преимущественно основывал свою теорию на явлениях изменяемости одомашненных животных и возделываемых растений. Это повело в свое время к общему возражению на учение Дарвина, будто учение его основано не на фактах, наблюдаемых в природе, но на изменчивости, проявляющейся у организмов, находящихся в домашнем состоянии, т. е. в неестественных условиях существования, и обладающих от этого совершенно иной изменчивостью, гораздо более сильной. Но Дарвин потому начал с изучения явлений искусственного отбора и от него перешел к его аналогу — естественному отбору, который чрезвычайно трудно обнаружить и доказать в природной обстановке, что его вынуждал к этому господствовавший предрассудок о существовании якобы коренного различия между искусственными и естественными органическими формами. Этот предрассудок опирался на догматическое утверждение Линнея, между тем как для него не было никаких оснований.
Для современного натуралиста этого различия не существует, и он может сначала установить основы фактических посылок естественного отбора, изменчивости и перенаселения, и затем перейти к бесчисленным примерам результатов существенно сходного с ним в основных условиях отбора искусственного; такие примеры отличаются от опытов фактической проверки начал естественного отбора только тем, что производившие их практики не имели этой теоретической цели в виду. При таком ходе рассуждения мы имели бы во всех частых случаях естественного отбора примеры доказательства или фактической проверки действия отбора вообще.
Кроме того, подобный упрек Дарвину в сущности своей неоснователен. Достаточно указать на вторую главу в его «Происхождении видов»; здесь он прямо говорит, что для надлежащего изложения темы: подвержены ли изменчивости организмы, находящиеся в естественном состоянии, «потребовалось бы привести длинный каталог сухих фактов, но я отложу это до

¹ А. Р. Уоллес, «Дарвинизм», русский перевод Мензбира, М., 1911.

11

другого, позднейшего труда». И дальше он указывает, что весьма опытный натуралист изумился бы многочисленности случаев изменчивости даже самых существенных частей строения — случаев, засвидетельствованных хорошими авторитетами, и которые ему удалось собрать в течение длинного ряда лет.
К сожалению, относящийся сюда материал, который был собран Дарвином, никогда не был опубликован; лишь сравнительно незначительная часть его была приведена в «Происхождении видов»; к тому же значительное количество относящихся сюда фактов стало известным уже по выходе последнего издания «Происхождения видов». Так, в начале 1889 г. появилось чрезвычайно важное, с общей точки зрения, сочинение Уоллеса «Дарвинизм». Вся книга посвящена изложению вопроса о происхождении видов на тех же общих положениях, которые были приняты Дарвином, но с несколько иной точки зрения, выработанной почти тридцатилетним изучением вопроса, при помощи множества новых фактов и многих, как новых, так и старых, теорий. В третьей главе книги Уоллес приводит ряд примеров, подводящих прочное основание для теории Дарвина, в фактах изменяемости организмов в естественном состоянии; а так как точное определение размеров и характера этих изменений имеет весьма важное значение для многочисленных вопросов, возникающих в связи с приложением теории к объяснению явлений природы, то Уоллес приложил все старания, чтобы путем диаграмм наглядно представить изменяемость достаточного количества исследованных в этом отношении видов.
Можно думать, что Дарвин не осуществил своего намерения издать этот труд по следующим трем соображениям. Во-первых, он убедился, что его учение было принято почти всеми лицами, мнением которых он дорожив, и без намеченных детальных доказательств. Во-вторых, он был осведомлен о работе Уоллеса в этом же направлении и мог думать, что тот выполнит этот труд в отношении изменчивости в естественных условиях с большим совершенством. Наконец, его слабеющие силы и все его рабочее время начали целиком занимать разные частные ботанические вопросы в направлении развития его учения, доставлявшие ему большое удовлетворение.
Хотя Дарвин пришел к своим взглядам путем рассмотрения искусственного отбора и его влияния на прирученных животных, он всегда указывал (особенно в письме к Уоллесу), что влияние отбора на происхождение домашних животных совсем иное, чем влияние естественного отбора. Поэтому очень показательна следующая выписка из статьи Франсиса Дарвина: «...чрезвычайно трудно допустить, чтобы отдельные индивидуумы, отличающиеся от своих товарищей какой-нибудь полезной чертой, могли сделаться точкой отправления новой разновидности. Таким образом, вероятнее, что начало новой разновидности появляется так, что сразу большое количество индивидуумов имеет нарождающуюся черту. Эта точка зрения была, конечно совершенно привычна отцу; она-то и побудила его изучить бессознательный отбор, при котором экземпляры, наиболее пригодные для нужд человека, сохраняются им в продолжение долгого времени и образуют породу; не так, как в искусстве профессионального скотоводства, выбирающем отдельную особь, от которой выводится порода». Наиболее сходным с естественным отбором оказывается бессознательный отбор, который действует отрицательным путем истребления неудовлетворительных форм; к тому же и по размерам он приближается к размерам истребления, совершающегося в природе на основании закона перенаселения.
В связи с обсуждением действия отбора стоит и вопрос о влиянии условий жизни на изменение живых существ. При этом не следует забывать, что Дарвин всегда указывал, что только наследственные изменения играют роль в его теории. В одном из писем 1876 г. Дарвин писал:
«По моему мнению, я сделал одну большую ошибку в том, что не признал

12

достаточного влияния прямого воздействия окружающего, то-есть пищи, климата и пр., независимо от естественного отбора».
Еще в письме к Гукеру (1862 г.) сказано:
«Едва ли я знаю, почему мне немного грустно, но моя настоящая работа ведет к несколько большему признанию прямого действия со стороны физических условий. Предполагаю, что потому жалею об этом, что оно уменьшает славу естественного отбора, да к тому же оно так чертовски сомнительно. Может быть я еще переменюсь, когда соберу все свои факты под одну точку зрения, а это будет довольно трудной задачей».
Поэтому иногда высказывали предположения, что такие слова Дарвина указывают на поворот его мнении. Но еще в первом издании «Происхождения видов» мы находим: «Я убежден, что естественный отбор является главным, но не исключительным средством изменения». Кроме того, всякие перемены, которым могли подвергнуться его взгляды, происходили не от перемены убеждения, но от перемены материалов, о которых нужно было составить себе суждение. «Когда я писал «Происхождение видов» и несколько лет после того, я находил очень мало хороших доказательств в пользу влияния окружающей среды; теперь набралась большая армия доказательств» (письма 1876—1877 гг.).
Дарвин неизменно устанавливал, что изменчивость организма создает материал для отбора, а орудием к тому служит действие среды. В письме к Гексли Дарвин писал:
«Вы удивительно метко подчеркнули одно обстоятельство, которое причинило мне очень много тревог, если, как я должен признать, внешние условия оказывают мало прямого влияния; что же, чорт возьми, определяет тогда каждое отдельное изменение? Что заставляет хохолок появляться на голове петуха или мох на моховой розе?»
По краткому и образному выражению К. А. Тимирязева: «Удивительно, как современные биологи не могут усвоить основной мысли, что форма дается физическими и органическими условиями образования, орган же, то-есть приспособленная форма, есть результат исторического фактора — отбора» (К. А. Тимирязев. Сочинения, том VI, стр. 356—357). Изучение зависимости форм и вообще всех особенностей растительных организмов от внешних факторов (новый отдел физиологии растений) разбилось за последнюю четверть XIX столетия, уже после Дарвина, под названием — экспериментальная морфология.
«Физиология уже начинает разоблачать тайну образования растительных форм; она понемногу сама научается руководить образованием этих форм». Не следует упускать из виду, что со времени появления дарвинизма протекло уже более восьмидесяти лет. За это время в биологии развились почти до необъятного размера целые отделы знания, особенно учение о клетке, возникли новые дисциплины — экспериментальная морфология, генетика и др.
Как можно усмотреть из автобиографии Дарвина, из его переписки, а также из документов, представленных в 1858 г. Линнеевскому обществу Ч. Лайелем и Дж. Гукером, учение Дарвина зародилось у него и созрело уже за первые годы его научной деятельности. По возвращении из пятилетнего (1831—1836 гг.) кругосветного путешествия на корабле «Бигль», которое оставило у Дарвина неизгладимое впечатление на всю его жизнь¹ он уже в июле

¹ Главное приобретение Дарвина за время путешествия, которое было ему настоящей школой, состояло, по его собственным словам, в привычке к энергичному труду и сосредоточенному вниманию. Все его мысли, все его чтение неизменно были приурочены к тому, что он видел или собирался видеть. И этот умственный навык поддерживался в течение пяти лет. «Я убежден, что именно приобретенная таким образом привычка доставила мне возможность сделать все то, что мне удалось сделать в науке».
Необходимое качество для плодотворной научной работы — упорство — проявилось у Дарвина особенно в его ценном зоологическом исследовании «Об усоногих раках, живущих и ископаемых». Эта работа, по его собственному мнению и по мнению его компетент-

l3

1837 г. начал заносить в свою записную книжку мысли, относившиеся к вопросу о происхождении видов, с того времени ставшему центральной задачей его жизни, причем в первую очередь он начал собирать факты, имевшие какое-нибудь отношение к явлениям изменчивости животных и растений как в прирученном, так и в естественном состоянии, считая, что эти факты могут пролить свет на весь обширный предмет — превращение видов. Собирал же он факты в весьма большом количестве, «главным образом по отношению к искусственным породам, пользуясь как печатными источниками, так и сношениями с опытными скотоводами, садовниками и самым широким чтением». Таким образом, в этом случае Дарвин с замечательной проницательностью сосредоточил свое внимание на тех организмах, к которым натуралисты его времени относились с пренебрежением, но в которых он совершенно верно усматривал драгоценные случаи изменения органических форм, удостоверяемые историей¹.
При этом, накопив за сравнительно короткое время невероятно большое число доказательств, поколебавших незыблемость догмата о постоянстве видов, особенно в применении к организмам, история которых известна, то-есть прирученным животным и возделываемым растениям, Дарвин очень скоро убедился, что истинный краеугольный камень, на котором зиждется весь успех человека в производстве полезных пород животных и растений, кроется в отборе — селекции. К этому Дарвин добавляет: «но каким образом начало отбора могло быть применено к организмам в естественном состоянии, еще долго после того оставалось для меня тайной».
Многие факты, собранные Дарвином еще во время его путешествия на «Бигле», в том числе «факты постепенной смены сходны животных форм по мере перемещения на юг континента», легко объяснялись, если исходить из предположения, что виды постепенно изменяются, и этот вопрос, как говорит Дарвин, «с той поры неотступно преследовал меня».
Восстанавливая в своей памяти странные отношения флор и фаун различных островов архипелага Галапагос как между собою, так и с населением ближайшего материка и сопоставляя их с могущественным проявлением в руках человека искусственного отбора, приводящим к различиям еще более крупным, чем различия между естественными видами, и даже нередко более значительным, чем между родами, Дарвин все настойчивее искал, какое же начала в естественных условиях соответствует селекции практиков.
По прочтении книги Мальтуса «О народонаселении», как это видно из автобиографии Дарвина, ему казалось, что ключ к разрешению занимавшей его проблемы можно найти, применяя к естественному отбору теорию Мальтуса. Но ссылка на Мальтуса была досадной ошибкой Дарвина, и на эту ошибку вполне определенно указывали в свое время основоположники марксизма, проводя резкую грань между эволюционной теорией Дарвина и реакционными измышлениями Мальтуса. Так, Маркс указывал, что в «произведении Дарвина («Происхождение видов» — Ф. К.), например, в обсуждении причин вымирания видов, заключается и детальное — не говоря об его основном принципе — естественно-историческое опровержение мальтусовской теории»². А Энгельс, критикуя допущенную Дарвином ошибку, писал: « ..Как бы велик ни был промах Дарвина, наивно принявшего без критики

ных друзей, была незаменимой практической школой для реального ознакомления с тем, что такое вид. «Не раз,— пишет Дарвин,— я соединял несколько форм в один вид, с его разновидностями, то разбивал его на несколько видов, повторял эту операцию до тех пор, пока с проклятием не убеждался в ее полной бесплодности». Такую работу Дарвин вел около восьми лет. «Хотя этот труд оказал мне большую услугу при обсуждении в «Происхождении видов» основ естественной классификации, тем не менее я сомневаюсь, стоил ли труд потраченного на него времени».

¹ См. К. А. Тимирязев, «Первый юбилей дарвинизма (1 июля н. с. 1858 г — 1 июля 1908 г.)».
² К. Маркс. Теории прибавочной стоимости, т. II, ч. 1, стр 213. Партиздат, 1932 г.

14

учение Мальтуса, все же каждый отлично понимает, что не требуется мальтусовских очков, чтобы заметить в природе борьбу за существование, заметить противоречие между бесчисленным множеством зародышей, которые расточительно творит природа, и незначительным количеством тех из них, которые вообще могут достичь зрелости,— противоречие, которое действительно разрешается большей частью борьбой за существование, подчас крайне жестокой»¹.
Впервые краткий очерк теории Дарвина появился в печати лишь в 1909 году, ко дням чествования в Кембридже столетия со дня рождения Дарвина и пятидесятилетия со дня первого издания его «Происхождения видов» под заглавием «The Fondations of the Origin of Species, a sketch writhen in 1842 by Charles Darwin», Кембридж, 1909. [Основы происхождения видов, набросок, написанный Чарлзом Дарвином.] Этот очерк — набросок всего учения — Дарвин составлял исключительно для себя; из своих близких друзей он давал его читать только Гукеру; содержание его было полностью известно еще Ч. Лайелю и в извлечениях — Аза Грею. Но Дарвин упорно не хотел опубликовывать его, как бы велик он ни был, пока не соберет полностью доказательств, уже приходивших ему на мысль, и одновременно с этим не устранив всех возражений, которые можно сделать его учению, столь противоречащему всем прочно установившимся представлениям.
Несмотря на то что до той поры, по его словам (как то отмечает К. А. Тимирязев), ни один натуралист в мире не мог разделять его идей, Дарвин был так глубоко убежден в их существенном значении, что на него напал страх, как бы они не оказались потерянными для науки. Поводом к тому было его постоянно расстроенное здоровье. В 1844 году его преследовала мысль, что он умрет, не поведав миру своей теории, и в письме к жене он оставил завещание, какую сумму употребить на издание книги и кому поручить ее окончание. Сначала его выбор падал на Лайеля, потом на Гукера.
Как Дарвин сам относился к своему учению, лучше всего показать выписками из переписки Дарвина, относящейся к тому времени (1844—1845 гг.).
«...никто, насколько мне известно, не подходил к предмету со стороны разновидностей, возникающих от приручения, и не изучал всего, что известно о приручении. Я ненавижу доказательства, основанные на результатах, но при моем воззрении на происхождение организмов естественная история становится в самом деле предметом, дающим великие, грандиозные результаты».
«Я усидчиво и непрерывно читал и собирал факты, касающиеся разновидностей прирученных животных и растений, а также вопроса о том, что такое виды. У меня собрано великое полчище фактов, и я думаю, что могу сделать несколько основательных выводов. Общий вывод, к которому меня медленно толкало от совсем противоположного убеждения, тот, что виды изменчивы и что родственные виды происходят из общего источника. Знаю, насколько подобным заключением я подвергаю себя упрекам, но я, по крайней мере, честно и обдуманно пришел к нему. Я не стану печатать об этом предмете ранее нескольких лет».
«Долгое изучение агрономических и садоводственных книг и расспросы людей привели меня к убеждению (я отлично знаю, насколько такое заявление может показаться самонадеянным), что для меня выяснился способ, которым новые разновидности превосходно приспособляются к внешним условиям жизни и к другим окружающим существам. Я, конечно, смелый человек, если решаюсь давать повод людям считать меня за совершенного дурака, да еще дурака преднамеренного. По существу своему, основания, заставляющие меня верить в изменчивость видовых форм, не могут ограничиваться наиболее близкими родственными видами; но далеко ли эти основания простирают свое влияние, я не могу сказать, так как мои аргументы постепенно отпадают, по мере того, как приходится иметь дело с видами,

¹ Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, 1938, стр. 57.

15

более и более отличающимися друг от друга. Пожалуйста, не думайте, чтобы я был настолько слеп и не видел многочисленных и громадных затруднений, стоящих на пути моих воззрений, но они представляются мне менее важными в сравнении с трудностями, стоящими на пути ходячего взгляда».
Как глубоко смотрел при этом Дарвин, видно из следующих слов его автобиографии: «Еще в 1837 или 1838 году, как только я убедился, что виды изменчивы, я не мог уклониться от заключения, что и человек подходит под тот же закон. Согласно с тем, я стал собирать факты для своего личного удовлетворения, так как еще долго не имел в виду выступить с ними в печати. Хотя в «Происхождении видов» я не касаюсь ни одного вида в частности, тем не менее, что бы ни один честный человек не мог укорить меня в том, что я скрываю свои убеждения, я прибавил слова: будет пролит новый свет на происхождение человека и его историю. Было бы совершенно бесполезно, а для успеха книги даже положительно вредно выставлять на показ свои воззрения на происхождение человека, не подкрепив их никакими доказательствами».
Из этих выписок мы видим, что в учении Дарвина генетическое родство человека с остальным живым миром устанавливалось бесповоротно. Это и объясняет нам такие ярые нападки на дарвинизм со стороны клерикалов.
Друзья Дарвина, Гукер и особенно Лайель, все время опасались, что Дарвин при своем болезненном состоянии, часто надолго отрывавшем его от работы, а также отвлекаемый другими своими исследованиями, связанными с его кругосветным путешествием, так и не окончит своего главного труда. Это видно, например, из следующего письма Лайеля к Дарвину, написанного уже после появления в печати «Происхождения видов» в 1859 году: «Дорогой Дарвин, только что кончил вашу книгу; как я рад, что мы с Гукером употребили все старания, чтобы уговорить вас напечатать ваш труд, не дожидаясь того времени, которое вряд ли наступило бы даже, если бы вы дожили до ста лет, а именно, когда вы собрали бы все факты, на которых вы строите столько величественных общих выводов». Поэтому они настойчиво убеждали Дарвина опубликовать свои воззрения, хотя и со всей возможной подробностью, но не в полном объеме, как то замышлял Дарвин.
Наконец, уступая настояниям друзей, в начале 1856 года Дарвин приступил к изложению своего учения хотя и в ограниченном, но все же очень большом размере. Размеры сочинения должны были превысить раза в три или четыре объем появившегося позднее «Происхождения видов». Однако и в таком виде эта работа представляла бы не более, как извлечение из всего собранного им материала. Работа была начата 14 мая 1856 г. и непрерывно продолжалась до июня 1858 года.
В середине своей работы Дарвин писал Лайелю: «Я усидчиво работаю, пишу мою большую книгу; нашел невозможным печатать заранее набросок или очерк, но хочу выпустить труд настолько полный, насколько позволят мне имеющиеся в моем распоряжении материалы, не медля над их обработкой. Вам я обязан за это ускорение в моей работе».
В феврале 1858 года Дарвин писал своему двоюродном брату: «Усиленно занят своей книгой и глубоко заинтересовался тем, как факты распадаются на группы. Я, подобно Крезу, подавлен своим богатством фактов и хочу довести книгу до возможнейшего совершенства. В печати не появлюсь раньше, как через два года».
В таком виде труд Дарвина, по его словам, был доведен до половины. Но план этот был вскоре расстроен, так как в начале лета 1858 года Уоллес, находившийся тогда в Малайском архипелаге, прислал Дарвину свой очерк «О стремлении разновидностей к неограниченному уклонению от первоначального типа». В этом очерке заключалась та же теория, что и в книге Дарвина. В письме, сопровождавшем очерк, Уоллес высказывал желание,

16

чтобы его очерк, если встретит одобрение Дарвина, был дан для прочтения Лайелю.
Получение письма и очерка Уоллеса чуть не побудило Дарвина великодушно отказаться от своего приоритета, основанного на двадцатилетней давности. В письме к Лайелю Дарвин пишет: «Ваши слова блистательно оправдались о том, что меня опередят». В письме, несколько позже, к Гукеру, сказано: «Мне всегда представлялось, что меня могут опередить, но я воображал, что обладаю достаточно возвышенной душой, чтобы не обратить на это внимания. Видно, я ошибся и наказан. Однако я уже покорился судьбе и написал половину письма к Уоллесу, уступая ему первенство». По счастью, авторитетные друзья Дарвина, Гукер и Лайель, вступились в это дело и настояли на том, чтобы вместе с очерком Уоллеса были представлены и два известных им «и американскому ботанику Аза Грей» документа, в которых излагались основы теории Дарвина. Все вместе было представлено 1 июля 1858 года в заседание Лондонского Линнеевского общества¹.
Сначала Дарвин не соглашался: ему казалось, что Уоллес мог бы подумать, что «подобный мой поступок ничем не оправдывается, так как в то время я еще не знал его благородного, высокого характера. Ни извлечение из моей рукописи, ни письма к Аза Грей не предназначались для печати и были дурно изложены. Наоборот, очерк Уоллеса был превосходно изложен и отличался замечательной ясностью. Несмотря на то, наше общее произведение обратило на себя мало внимания. Единственный, насколько я могу припомнить, печатный отзыв о нем принадлежал профессору Готону в Дублине; его приговор сводился к тому, что все новое в нем было неверно, а все верное не ново. Все это только доказывает, что всякая новая мысль должна быть пространно изложена и подробно разъяснена, для того чтобы остановить на себе всеобщее внимание».
На некоторое время напряженная работа Дарвина прервалась. К постоянному болезненному состоянию, к волнениям по поводу письма Уоллеса присоединилось еще горестное семейное событие — смерть маленького ребенка. Но уже в сентябре 1858 года Дарвин, побуждаемый энергичными советами Лайеля и Гукера, приступил к более краткому изложению, в одном томе, своей теории превращения видов. Труд этот часто прерывался нездоровьем или краткими поездками в гидротерапевтическую лечебницу в Мур-Парке. Дарвин на этот раз решил составить извлечение из своей первоначальной рукописи, начатой в более обширном размере еще в 1856 году. Относительно этой окончательной отделки своей работы Дарвин писал Гукеру: «То, что вы говорите о моем извлечении, очень меня радует, но вы можете положиться на меня, что я буду сокращать его до последней возможности». И почти одновременно он пишет Лайелю, что хочет приготовить подобное извлечение, «но, право, невозможно отнестись добросовестно к предмету, если не привести фактов, на которых основан каждый вывод, а это, конечно, будет безусловно

¹ Письмо на имя председателя общества, подписанное Лайелем и Гукером и дающее ясное понятие о всех обстоятельствах дела, а также две записки Дарвина в русском переводе приложены к иллюстрированному собранию сочинений Ч. Дарвина в издании Лепковского, т. I, стр. 47, Москва, 1907.
По поводу очерка Уоллеса Лайелем и Гукером сказано: «Дарвин так высоко ценил взгляды, изложенные в труде Уоллеса, что он предложил в письме к Лайелю испросить согласия Уоллеса на печатание его статьи как можно скорее. Мы одобрили такую попытку только с условием, чтобы Дарвин не отказался ознакомить публику (что он был очень склонен сделать в пользу Уоллеса) с собственным сочинением, написанным им на ту же тему; это сочинение, как было раньше упомянуто, было прочитано одним из нас в 1844 году, и с содержанием его мы были оба знакомы в течение многих лет. В ответ на наше предложение Дарвин разрешил нам воспользоваться, как мы сочтем нужт ным, его трудом и пр. Избрав настоящий способ действия, то-есть делая это сообщение Линеевскому обществу, мы объяенили Дарвину, что мы не руководимся одними только правами первенства Дарвина и его друга (Уоллеса), но имеем в виду интересы науки вообще».

17

невозможно. Ваше имя и имя Гукера, в связи с моим трудом, повлияют, я уверен, на беспристрастное отношение людей к вопросу, затронутому моей работой. Я придаю вашему участию такое значение, что даже рад записке Уоллеса, которая привела к этому». Сначала Дарвин предполагал поместить свою статью в Записках Линнеевского общества. Но когда он закончил ее и оказалось, что даже в сокращенном виде она занимает почти 500 страниц, он решил выпустить ее отдельной книгой.
За время напряженного труда над оформлением своей книги, на что, по словам Дарвина, пошло 13 месяцев 10 дней, он не прерывал и своих текущих занятий; он находил досуг, как указывает его сын Франсис Дарвин, помогать своим мальчикам в их занятиях: собирать разных жуков и пр. В письме к своему двоюродному брату за это время он пишет: «Мой третий сын только что начал собирать жуков, что мне так напомнило старое время... Кровь загорелась во мне по-старому, когда он поймал экземпляр Liunus'a; такого приза я не брал в мое время».
В сокращенном виде вся книга была закончена уже к весне 1859 года, и в апреле часть рукописи была сдана в типографию. Сначала Дарвин предполагал дать ей такое заглавие: «Извлечение из книги о происхождении видов и разновидностей путем естественного отбора, Чарлза Дарвина». При этом он добавляет в письме к Лайелю: «Я в этом заглавии вижу единственное извинение в том, что не дал полных справок и фактов». Но, уступая указаниям издателя и Лайеля, он переделал заглавие и выпустил слово «извлечение». Издатель указывает также, что термин отбор — селекция — будет непонятен широкой публике. Дарвин же сохранил его, ввиду того что это слово постоянно применяют во всех сочинениях о разведении пород. С окончательным заглавием «Происхождение видов путем естественного отбора, или сохранение избранных пород в борьбе за жизнь» книга вышла в свет 24 ноября 1859 года, и все экземпляры книги (1 250 экземпляров — обычный размер издания того времени) были проданы в первый же день. Хотя последующие издания были исправлены и значительно пополнены, книга осталась существенно тою же, какою была и в первом издании.
Успех «Происхождения видов» Дарвин в своей автобиографии объяснял тем, что задолго до его появления он составил два сжатых очерка и что сама книга была сокращением рукописи, которая сама была извлечением. «Таким образом я отобрал только самые разительные факты и выводы. Сверх того, в течение многих лет я следовал золотому правилу: каждый раз, когда мне попадались в печати новые наблюдения или мысли, шедшие в разрез с моими общими выводами, неизменно и немедленно делать из них извлечение, так как я убедился на опыте, что они гораздо легче забываются, чем факты и мысли благоприятные. Благодаря этой привычке, не было выдвинуто против моих воззрений почти ни одного возражения, на которое я уже ранее не обратил бы внимания и не попытался бы дать ответ».
Никак нельзя объяснять этот успех тем, что решение вопроса уже носилось в воздухе и что умы были к нему подготовлены. Такое объяснение может возникнуть из того факта, что и у Дарвина и у Уоллеса (что весьма знаменательно) при одном и том же обстоятельстве возникло одинаковое решение вопроса, хотя у Дарвина оно не только возникло, но и вполне оформилось на двадцать лет раньше. Однако Дарвин указывает, что его два ближайших друга Лайель и Гукер, с интересом выслушавшие его мнения, по видимому, никогда не соглашались с ним. «Раза два или три пытался я объяснить очень способным людям, что я разумею под естественным отбором, но совершенно безуспешно». Другим условием успеха был умеренный объем книги: «этим я обязан появлению очерка м-ра Уоллеса. Если бы я издал ее в задуманном первоначально размере, она превысила бы раза в четыре или в пять объем «Происхождения видов», и тогда мало кто имел бы терпение прочесть ее».

18

Дарвин находит, что он много выиграл, оттянув публикацию с 1839 года, когда теория уже вполне ясно сложилась в его уме, до 1859 года, и ровно ничего не потерял, потому что нимало не заботился о том, кому люди припишут большую степень оригинальности, «мне или Уоллесу, а его очерк, несомненно, много способствовал благоприятному приему теории».
Как действительно отнеслись к книге Дарвина Лайель и Гукер, по видимому, не соглашавшиеся с ним, видно из следующих их писем, написанных в конце 1859 года. Лайель писал: «Ваша книга представляет блестящий пример сжатых рассуждений и обстоятельных фактических аргументов, развитых на стольких страницах. Сжатость изложения удивительная, может быть, слишком большая для непосвященных, но она является сильным и очень важным предисловием, в котором, до появления ваших подробных доказательств, есть некоторые полезные примеры, как пример голубей и усоногих раков; вы ими прекрасно воспользовались».
«Что касается лично меня, я настолько готов принять ваши указания на факты, что вряд ли, когда появятся в печати ваши «pieces justificatives» (оправдательные документы), они что-либо изменят, и я давно отлично понял, что если сделаешь какие-либо уступки, то за ними последует и признание всего, что вы требуете в заключительных страницах вашего труда. Вот что заставляло меня так долго колебаться. Я чувствовал все время, что человек и его племена, так же, как породы животных и растения, составляют один общий вопрос и что если vera causa (истинная причина) будет принята по отношению к одному отделу, взамен признания неизвестной и воображаемой причины, как та, что обозначается словом «Творение», надо будет подчиниться всем последствиям такого признания».
Мало того, Лайель в первых изданиях своих «Основ геологии» излагал весь курс, исходя из учения о постоянстве видов. Впоследствии же он весь свой курс перестроил заново, в согласии с учением Дарвина.
Гукер отмечает, что книга Дарвина является наитруднейшей книгой для чтения, если читать ее с пользою, до того она полна содержания и рассуждений; то же писал впоследствии Гексли. Гукер к своему замечанию добавляет: «...я рад, что вы напечатали свой труд в форме «Извлечения», потому что, если бы вы издали все три тома без этого предисловия, то ваше сочинение задушило бы всех натуралистов девятнадцатого века; что касается меня, я чувствую размягчение мозга после того, как я старался усвоить содержание нашего труда. Просто устал от удивления, испытываемого перед необыкновенным количеством фактов, собранных вами, и перед тем искусством, с которым вы их выводите в бой с вашими противниками. Изложение очень ясное, насколько я успел ознакомиться с книгой, хотя очень трудно вполне ее оценить». Чтобы показать, как отнесся к книге Дарвина Гексли, который сразу согласился с Дарвином, лучше всего привести следующие две характерные выписки из их писем; эти письма покажут также, в каких трудных условиях приходилось распространять основные мысли Дарвина, так как мысли эти шли в разрез с закоренелыми предрассудками, навеянными церковной догматикой. Одно письмо Дарвина к Гексли от 28 декабря 1859 года:
«Дорогой Гексли, вчера вечером, просматривая появившийся несколько дней тому назад номер Таймса, я был поражен превосходной статьей обо мне. Кто может быть автором статьи? До крайности любопытно знать. Она содержит похвальный отзыв обо мне, который совсем тронул меня, хотя я не настолько тщеславен, чтобы считать его вполне заслуженным. Автор — литературный человек и учился в Германии. Он прочел мою книгу очень внимательно, но самое замечательное — это то, что он, повидимому, серьезный ученый-естествоиспытатель. Он знаком с моей книгой об усоногих раках и тоже высокого мнения о ней. Наконец, слог его и мысли необыкновенно сильны и ясны, и, что еще реже встречается, статья его приправлена остроумием,

19

доставляющим большое удовольствие. Мы все от души смеялись над некоторыми выражениями... Кто бы это мог быть? Конечно, я бы сказал, что только один человек в Англии мог написать этот разбор и что человек этот — вы. Но, вероятно, я ошибаюсь, и, должно быть, где-то скрывается гений высокого качества. Ну, как бы вы могли повлиять на Олимпийского Юпитера¹ и заставить его уделить три с половиной столбца газеты чистой науке? Старые кумушки подумают, что настал конец света. Кто бы ни был автор статьи, он сослужил большую службу на пользу делу, гораздо большую, чем могли это сделать полдюжины статей в простых журналах. Как величественно он парит над обыкновенными религиозными предубеждениями.
Появлению таких взглядов на столбцах Таймса я придаю самое большое значение, независимо от вопроса о видах. Если бы случайно вы были знакомы с автором, ради бога скажите, кто он».
Нет сомнения, что эта сильная статья в первенствующей газете должна была иметь большое влияние на читающую публику. В следующей выдержке из письма Гексли рассказано, по какой счастливой случайности он получил возможность написать упомянутую статью.
«Происхождение видов» было послано в контору (газеты) на имя М. Лукаса, одного из членов редакции Таймса. М. Лукас, хотя и прекрасный публицист, одно время издатель журнала «Once a week» («Раз в неделю»), находился по отношению к научным познаниям в невинном состоянии новорожденного младенца и пожаловался знакомому на то, что ему приходится дать отзыв о такой книге. Ему на это сказали, чтобы он попросил меня выручить его из затруднения, что он и сделал, объяснив мне, однако, что он формально должен признать все, что мне вздумается написать, предпослав моей статье несколько строк от себя самого. Мне слишком хотелось воспользоваться представившимся случаем поднести книгу многочисленным читателям Таймса в самом лучшем виде и потому не стал делать каких-либо затруднений. Я написал статью скорее, чем когда-нибудь что-нибудь писал, потому что был весь проникнут своим предметом. Я отослал свой разбор М. Лукасу, который написал в начале свое введение.
Когда статья появилась, начались толки о том, кто бы мог быть автором ее. Тайна со временем разоблачилась, как разоблачаются все тайны, но без моей помощи, после чего я испытывал много невинного удовольствия, слушая, как некоторые из моих наипрозорливейших друзей горячо уверяли, что они узнали меня по первым строкам статьи».
Уже через два дня после появления второго издания «Происхождения видов», 9 января 1860 года, Дарвин начал приводить в порядок свои заметки для большого труда, в котором должны были быть приведены те pieces justificatives, на которых он обосновал свое учение. В своем введении к «Происхождению видов» Дарвин указывал, что никто более него не сознает, необходимости представить позднее во всей подробности факты и ссылки в подкрепление своих выводов, и он надеялся это выполнить в будущем своем труде. «Я очень хорошо знаю, что нет почти ни одного положения в этой книге, по отношению к которому нельзя было бы представить фактов, приводящих к заключениям, невидимому, прямо противоположным тем, к которым прихожу я. Точный вывод может быть получен только после полного изложения фактов и оценки аргументов, склоняющих в ту или другую сторону, а этого, конечно, нельзя здесь ожидать». Но в печати этот дополнительный труд к «Происхождению видов» появился только в начале 1868 года под заглавием «Изменение животных и растений в домашнем состоянии». За эти протекшие восемь лет на этот объемистый трактат было затрачено Дарвином, по его словам, 4 года и 2 месяца упорного труда. Перерыв в работе происходил отчасти от нередко повторявшейся болезни, один раз длившейся семь месяцев;

¹ Олимпийский Юпитер — редакция Таймса, проникнутая клерикальным духом. Ред.

20

а также перерыв объясняется, по словам Дарвина, «соблазном печатать другие труды, в то время меня более занимавшие».
В этом трактате находятся как все собственные наблюдения Дарвина, так и громадное количество фактов, почерпнутых из самых разнообразных источников, по поводу прирученных животных и возделываемых растений. В 1875 году вышло второе, значительно исправленное издание, стоившее Дарвину большого труда. И поныне это двухтомное сочинение является полным и глубоко продуманным сводом знаний по вопросу об явлениях изменчивости и наследственности, этих двух основ естественного отбора; от этого трактата следует отправляться всем наблюдателям, и с ним должно сверять получаемые результаты. Можно сказать, в согласии с К. А. Тимирязевым, что шум, произведенный некоторыми позднейшими теориями (мутаций, гетерогенезиса и менделизма), главным образом, объясняется невежеством нового поколения натуралистов по отношению к содержанию названного изумительного труда, вероятно, поглотившего большую часть времени, протекшего как между первым очерком теории и выходом в свет «Происхождения видов», так и за последовавшее затем десятилетие.
Работая над составлением «Прирученных животных и возделываемых растений», Дарвин писал Гукеру в 1864 году:
«Начал просматривать свои старые рукописи, и они мне кажутся такими новыми, как будто никогда не писал их; местами удивительно скучно, но все-таки, я думаю, стоит печатать, а другие места производят на меня впечатление чего-то очень хорошего. Я настоящий миллионер по части странных, любопытных маленьких фактов, и я, право, удивился своему трудолюбию, читая главы о наследственности и отборе. Бог знает, когда книга будет окончена, потому что чувствую себя очень слабым и в самые хорошие дни не могу работать более часа или полутора часов; эта работа много труднее, чем писать о моих милых вьющихся растениях».
В первой части десять глав отведены описанию тех фактов, которые или показывают размер и характер изменений, пройденных животными и растениями под властью человека, или же имеют отношение к общим вопросам изменчивости. Эти факты собраны как из литературных данных, так и из личных наблюдений. Только для одного домашнего голубя описаны подробно все главные его расы, их история, различия между ними и вероятные ступени их образования. Дарвин избрал этот пример потому, что материал был для него лучше, чем в других случаях, а подробное описание одного случая служит иллюстрацией и для всех остальных.
Одиннадцатая глава посвящена почковой вариации и некоторым аномалиям при воспроизведении и при изменчивости. В ней Дарвин устраняет утверждение некоторых натуралистов, будто всякое изменение связано с актом полового воспроизведения, что, очевидно, неверно. В этой главе приведен длинный список явлений так называемой «игры природы» (sporting plants), то-есть случаев, когда растения внезапно производили почку с совершенно новыми особенностями, отличными от всех остальных почек на том же растении. Эти изменения посредством почек — почковые вариации, как их можно назвать,— могут быть размножаемы прививкой, отводками и т. д., а иногда даже семенами. В природе эти случаи редки, но в культуре их нельзя отнести к редким явлениям. К сожалению, сведения, сообщаемые в этой главе, мало распространены между натуралистами.
В главе двенадцатой, заканчивающей первую часть, и в главах тринадцатой и четырнадцатой второй части рассмотрены явления наследственности. В пяти главах (15—19) разобраны различные случаи скрещивания, польза и вред от скрещивания близких родичей, преимущества и невыгоды изменений образа жизни, бесплодие от разных причин и общий обзор всего отдела. Главы двадцатая и двадцать первая касаются отбора, как производимого человеком — и методического и бессознательного, так и естественного отбора.

21

В главах двадцать второй — двадцать шестой подвергнуты обсуждению причины и законы изменчивости, прямое и определенное действие внешних условий жизни, упражнение и неупотребление органов, соотносительная изменчивость. Предпоследняя глава, двадцать седьмая, занята временной гипотезой — пангенезис; и последняя глава, двадцать восьмая, содержит заключительные замечания.
Что касается теории пангенезиса, при помощи которой Дарвин пытался объяснить, каким образом признаки родителей отпечатываются в потомке посредством материальных атомов, взятых из каждой клеточки обоих родителей и развившихся в ребенке,— эта теория не имела большого успеха. Об отрицательном отношении к ней друзей и единомышленников Дарвина, а также К. А. Тимирязева, см. в его статье «Факторы органической эволюции» предпоследнее примечание, а также книгу его «Чарлз Дарвин и его учение», изд. 1894 г., стр. 331.
Все сочинение «Изменение животных и растений в домашнем состоянии» не избегло враждебной критики; так, например, говорили, что публика терпеливо ждала доказательных документов Дарвина, и по прошествии восьми лет все, что получилось, свелось к целой куче подробностей о голубях, кроликах и шелковичных червях. Но настоящие критики приветствовали книгу, как развитие одного отдела «Происхождения видов», подкрепленного громадным богатством примеров.
В феврале 1867 года, когда рукопись «Изменение животных и растений» была отправлена в издательство для напечатания, и прежде чем стали приходить корректурные листы, у Дарвина выдался промежуток свободного времени, который он употребил, чтобы начать писать «главу о человеке», но вскоре он увидел, что глава вырастает в его руках и решил напечатать эту вещь отдельно в виде очень маленькой книги. В своей автобиографии Дарвин писал: «...когда я убедился, что многие натуралисты приняли учение об эволюции видов, я счел полезным обработать имевшиеся у меня заметки и выпустить в свет специальное исследование о происхождении человека. Я сделал это тем более охотно, что это доставило мне случай подробно обсудить процесс полового отбора — тему, всегда меня глубоко интересовавшую». Но за четыре года перед этим, как видно из письма к Уоллесу, из-за болезненного состояния он совсем было оставил надежду на то, что будет в состоянии разработать этот вопрос. Эта глава о человеке разрослась потом в большое произведение «Происхождение человека», которое состоит из двух отдельных книг (что указано на заглавном листе), а именно, из родословной человечества и из полового подбора в животном царстве вообще. На написание ее пошло три года; книга вышла из печати в начале 1871 года; в 1874 году появилось второе издание.
Весь этот вопрос, так же как изменения прирученных организмов, в связи с причинами и законами изменчивости и наследственности, а равно и перекрестное оплодотворение растений — единственные предметы, о которых Дарвин, по его словам, высказался в своих сочинениях вполне, то-есть воспользовался всеми имевшимися у него материалами.
Уже осенью 1872 года Дарвином была издана новая книга: «Выражение ощущений у человека и животных».
Вначале он думал посвятить этому предмету только одну главу в «Происхождении человека», но как только он начал приводить в порядок свои заметки, он убедился, что потребуется специальное исследование. Это исследование составляет, по словам Тимирязева, остроумнейшее развитие его общего учения об единстве всего живого на таких, казалось бы, ничтожных фактах, как выражение лица и т. п. при различных психических движениях. За указанные небольшие сроки последовательно подготовить к печати такие капитальные и разнородные произведения было возможно только при невероятно большой, работе, произведенной за предшествовавшие годы.

22

Волею судеб труд, который первоначально замышлял Дарвин, вылился в три отдельных произведения: «Происхождение видов», «Изменения животных и растений в домашнем состоянии» и «Происхождение человека». По существу, они все вместе образуют единое целое, заключая в себе и основы и развитие всей теории Дарвина. Первое — содержит учение об естественном отборе и доказательства его согласия со всем, что нам известно об органическом мире; второе — дает позднейший для его времени исчерпывающий анализ наших сведений о двух основных свойствах всех организмов, на которых основывается возможность естественного отбора; третье — представляет проверку учения на основании его применения к самому сложному, предельному случаю — человеку, с его эстетическим, умственным и нравственным развитием. Так как о первом произведении сам Дарвин писал, что «это, без сомнения, главный труд моей жизни», то обстоятельства, при которых он появился в печати, и заняли преимущественное положение в нашем очерке.

За время работы над трактатом «Изменение животных и растений» Дарвин выполнил ряд более специальных ботанических исследований. Так, 15 мая 1862 года вышла его небольшая книга «О различных приспособлениях, при помощи которых орхидные оплодотворяются насекомыми». На ее обработку потребовалось десять месяцев; но факты, в ней изложенные, постепенно накоплялись в течение нескольких лет.
«Еще летом 1839 года и, кажется, в предшествовавшее лето я начал наблюдать явление перекрестного оплодотворения цветов при помощи насекомых, так как мои соображения о происхождении видов привели меня к заключению, что скрещивание играло существенную роль в поддержании постоянства видовых типов. Я продолжал заниматься этим предметом в течение каждого последующего лета; интерес, им возбуждаемый, особенно возрос после того, как, по совету Роберта Брауна, в ноябре 1841 года я добыл и прочел удивительную книгу К. Шпренгеля Das entdeckte Geheimniss der Natur (открытая тайна природы). В течение нескольких лет, предшествовавших 1862 году, я специально изучил оплодотворение наших британских орхидей; мне казалось, что лучший план исследования этого вопроса заключался в том, чтобы возможно полно изучить эту группу растений, вместо того чтобы воспользоваться громадным запасом фактов, накопившихся у меня по отношению к другим растениям».
Эта книга «Оплодотворение орхидей» нашла восторженный прием не только среди ботаников, как то видно из переписки Дарвина. В книге были описаны поразительные явления взаимной приспособленности между цветками и насекомыми; в ней доказывался факт существования самых сложных приспособлений цветков к перекрестному оплодотворению насекомыми. Среди натуралистов неботаников особенно Лайель выдавался своей оценкой этой книги, Лайель столь восторженно хвалил «Оплодотворение орхидей», что считал ее, после «Происхождения видов», самой ценной из всех работ Дарвина. В 1877 году она вышла вторым изданием, почти заново написанным.
Затем в том же году Дарвин поместил в журнале Линнеевского общества исследование «О двух формах или диморфном строении первоцвета», а в течение следующих пяти лет — еще пять исследований над диморфными и триморфными растениями.
«Мне кажется, ничто во всей моей научной деятельности не доставило мне такого удовольствия, как разъяснение смысла этих растительных форм».
Все эти исследования послужили как бы преддверием к его книге «Действие перекрестного оплодотворения и самоопыления», вышедшей в 1876 году. По словам Франсиса Дарвина, она представляет один из самых значительных трудов его отца, но в то же время эта книга менее всего доступна не натуралисту по профессии. Ценность ее заключается в доказательствах, которые она дает относительно увеличения силы потомства вследствие перекрестного

23

оплодотворения. Книга является как бы дополнением к сочинению об орхидеях, потому что она дает нам объяснение для преимущества, достигаемого механизмами для обеспечения перекрестного оплодотворения, которые описаны в той работе.
Так как на основании теории Дарвина существование таких широко распространенных и сложных приспособлений может быть объяснено, исходя из предположения, что перекрестное оплодотворение полезно, Дарвин предпринял на этот раз экспериментальное исследование над скрещиванием различных экземпляров растений в сравнении с самоопылением. В результате исследований оказалось, что перекрестное оплодотворение всегда плодотворно, то-есть дает начало более крупному, более полновесному, более плодовитому поколению, чем самооплодотворение. Таким образом, в этих исследованиях Дарвин не останавливался на каких-либо частных случаях применения естественного отбора, но зато он показал, как его учение применяется к разъяснению целых обширных категорий фактов. Все его исследования составляют одно стройное целое и дают ключ к пониманию широко распространенного явления с точки зрения естественного отбора и доказывают значение ее, как рабочей гипотезы.
Другое достоинство книги состоит в том, что она освещает трудную проблему происхождения полов. Увеличение силы организма, происходящее от перекрестного оплодотворения, находится в тесной связи с той выгодой, которая сопряжена с переменой условий. Это последнее обстоятельство так сильно влияет, что в некоторых случаях перекрестное оплодотворение не дает никаких преимуществ потомству, если родители не жили при несколько различных условиях. Так что главное значение принадлежит не соединению двух индивидуумов различной крови, но в соединении двух индивидуумов, которые были подвержены различным условиям. Итак, мы должны притти к тому заключению, что половое различие служит средством передачи силы потомству при помощи слияния диференцированных элементов; этого преимущества не могло бы иметь неполовое воспроизведение.
Замечательно, что эта книга, результат одиннадцатилетней экспериментальной работы, обязана, по словам Франсиса Дарвина, своим происхождением случайному наблюдению: «Отец засеял две грядки семенами Linaria vulgaris, причем одна грядка представляла потомство от перекрестного оплодотворения, а другая — от самооплодотворения. Растение это было посажено с целью наблюдений над наследственностью, но не ввиду скрещивания, и отец был очень удивлен, заметив, что потомство от самооплодотворения было, очевидно, менее сильно, чем другое. Ему казалось неправдоподобным, чтобы такой результат являлся следствием единичного акта самооплодотворения, так что только на следующий год, когда такой опыт дал одинаковый результат, его внимание было всецело возбуждено, и он решил сделать ряд опытов, специально касающихся этого вопроса».
Осенью 1864 года Дарвин окончил и отправил в Линнеевское общество большую статью «О лазящих растениях»; в 1875 году она вышла в исправленном виде отдельной книгой: «О движениях и повадках лазящих растений». Как говорит Дарвин: «Некоторые приспособления лазящих растений так же прекрасны, как и приспособления орхидей к перекрестному оплодотворению».
Значение, польза форм лазящих растений сама собою очевидна; значительное количество листьев, для поддержания которых потребовалась бы и значительная затрата строительного материала на построение прочных стеблей, выносится к свету тонкими, хрупкими стеблями, благодаря способности растения пользоваться готовыми стеблями других растений или иными предметами. Дарвин показал, что это приспособление, польза которого не нуждается в объяснении, представляет другую загадочную сторону. «Оно (по словам Тимирязева) широко распространено в растительном мире, и притом в самых разнообразных и, в систематическом отношении, далеко

24

стоящих группах. Трудно было понять, каким образом сложное приспособление могло во всех этих случаях возникать отдельно, совершенно независимо от других, подобных же случаев. Дарвин предпринял вновь чисто экспериментальное и крайне оригинальное исследование «О способности растений к движению», казалось, стоявшее в стороне от его основной задачи, но в результате показавшее, что в каждом растении таится, так сказать, задаток сделаться вьющимся, чем и объясняется, что задаток этот был так часто использован им. Остроумные, совершенно оригинальные приемы исследования и многочисленные важные выводы и по отношению к другим явлениям, кроме того, которое имелось в виду, делают эту работу, предпринятую почти семидесятилетним ученым в совершенно новой области, одним из оригинальнейших и плодотворных исследований в физиологии растений. Это был второй данный им образец, как следует изучать природу с точки зрения его теории».
Указанные исследования и другие ботанические работы Дарвина, особенно «Насекомоядные растения», напечатанная в 1875 году, шестнадцать лет спустя после его первого наблюдения над росянкою (Drosera), все согласно свидетельствуют, что эти разнородные работы не являются отрывочными фактами, разбросанными по всей области биологии, но были, как указано, трудами, строго связанными между собою единой теорией и, следовательно, проверяющими ее обширной системой исследований.
Несмотря на то что, как уже сказано, «Происхождение видов» — одна из весьма трудно преодолеваемых книг, следует в полной мере рекомендовать ее для широкого распространения и внимательного изучения. То же пожелание относится и к тем документальным доказательствам, которые составляют содержание «Изменение животных и растений в домашнем состоянии». Знакомство с основными творениями Дарвина не должно ограничивать только прочтением их кратких изложений или извлечений. Классические сочинения должно изучать в подлиннике; это дает нам столь желанную и необходимую тренировку мысли. Следя за ходом развития всех доказательств в обосновании идеи, мы будем устанавливать условные рефлексы головного мозга, которые и при обдумывании других вопросов помогут возникновению правильных наших собственных заключений. Ведь в мозгу Дарвина и Уоллеса блеснула одинаковая мысль при однородных обстоятельствах.

Проф. Ф. Н. Крашенинников.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Редактор А. Зуев. Тираж 20000 экземпляров. Подписано в печать 11/VI 1941 г. A31577.
38 3/4 печатн. листа +9 вклеек (l 1/4 п. л.) Уч.-авт. л. 66,6. В 1 печ. листе 62900 знаков. Зак. 1088
Цена книги 18 руб. Переплет 2 руб.

16-я типография треста «Полиграфкнига», Москва, Трехпрудный п., 9.