ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Потомки

ГЛАВА 17

Длинная тень

Место и время неизвестны.

I

Пробуждение от холодного сна совершенно не было похоже на нормальное пробуждение, когда лежишь в своей кровати, а у тебя под боком лежит жена. Это скорее напоминало всплытие с глубины в резервуаре, заполненном какой-то липкой и притупляющей восприятие жидкостью.

Но вот в темноте появился просвет, расширяющийся круг света, в центре которого было расплывчатое лицо. Лицо принадлежало Ахмеду, сплоту – старшему пилоту – а не командиру. Для Снежка это было первым признаком того, что что-то пошло не так.

Ахмед повторял:

– В порядке? С тобой всё в порядке?

Перед тем, как отправиться на инъекцию, Снежок отрепетировал, как он собирался ответить на просьбу проснуться. Он улыбнулся и поднял средний палец правой руки.

– Любая посадка, с которой можешь уйти сам – удачная.

Его голос был скрежещущим, а рот – сухим, как в пустыне.

– Ты ещё не ходишь, хитрая задница, – мрачно сказал Ахмед.

– Где Лающий?

Роберт Мадд, благословлённый одним из самых неоригинальных прозвищ в Королевских Военно-Морских Силах, был командиром их группы.

– Потом, – сказал Ахмед. Он отошёл, позволяя Снежку оглядеть металлические стены Ямы. Он бросил упаковку сухого пайка на кровать.

– Выбирайся оттуда. Помоги мне с другими.

Снежок – Роберт Уэйн Сноу, возраст 31 год – был лейтенантом Британского Королевского Флота, который, по крайней мере, привил ему склонность выполнять странные приказы. Поэтому он приложил некоторые усилия, чтобы сесть.

Яма была всего лишь цилиндром серо-стального цвета с голыми стенами, на которых были лишь пульты датчиков и приборы. Свет поступал от экономичных флуоресцентных ламп, которые освещали всё бледным сиянием. Все приборы не работали – остались лишь пустые экраны. Было такое ощущение, словно находишься внутри нефтеналивной цистерны. И в Яме было много двухъярусных кроватей – всего двадцать, одна над другой. Поверх кроватей были установлены пластиковые коробы. Ахмед бродил по всей комнате, открывая коробы один за другим, но закрывая многие из них обратно.

Снежок был совершенно голым, но ему не было холодно. Он взял свой пакет с сухим пайком. Это был чистый, герметично упакованный пакет, внутри которого были сушёные бананы, шоколад и другая вкуснятина. Снежок вскрыл его единственным доступным инструментом – собственными зубам. Пакет лопнул, и зашипел воздух. Он высыпал все вкусняшки на свою кровать и сунул в рот несколько кусков банана. Лейтенант чувствовал себя так, словно пробежал марафон. До этого его дважды погружали в холодный сон – для тренировки и с целью оценки, каждый раз всего лишь на неделю. У этого процесса была одна особенность: тебе никогда не бывает холодно, но ты всегда пробуждаешься голодным: если верить медикам, что-то происходило с твоим телом, медленно поглощающим свои запасы, чтобы остаться в живых.

Но с его койкой что-то было не так. Ему было видно, где он лежал: его тело оставило очень чёткий отпечаток, как в той ужасной сцене с кроватью мёртвой матери в фильме «Психоз». Он потыкал матрац. Тот был шероховатым и твёрдым. А простыни, на которых Снежок лежал, разрушились, когда он ткнул в них, словно бинты мумии.

Он почувствовал, что внутри него нарастает чувство страха.

Ахмед помогал девушке на одной из верхних коек. Её звали Джун, но по жизни она была известна всем как Луна. Она была милашкой – и в одежде, и без неё; но сейчас, голая, она выглядела хрупкой и даже болезненной, и Снежок почувствовал лишь желание помочь ей, когда она неловко полезла вниз из своей койки, вздрагивая, когда её голое тело тёрлось об металл.

Когда Луна проснулась, у Снежка появилось ощущение стыда. Он полез под свою койку в поисках одежды.

Но пол явно выглядел наклонным. Он выпрямился, ожидая, что в голове прояснится. Но голый пол всё равно был явно наклонным, а вертикальные линии каркасов коек наклонились, словно пьяные. Нехорошо, подумал Снежок. У него не было ни единой обнадёживающей мысли насчёт того, какая силища смогла бы наклонить это сооружение весом под сотню тонн.

Он снова полез к себе под кровать. Картонная коробка, в которую была сложена его одежда, пропала. Его одежда всё ещё была там, сваленная кучей. Но когда он схватил её, ткань просто развалилась, как простыни на его кровати.

– Забудь, – окликнул его Ахмед, наблюдая за ним. – Возьми лётный костюм. Они, вроде, сохранились.

– Сохранились?

– Они из пластмассы: думаю, да.

Снежок так и сделал. Он обнаружил, что его ботинки по-прежнему оставались целыми – они были сделаны из какого-то нетленного искусственного материала. Но у него не уцелело ни одной пары носков – вообще ни одной; это может стать проблемой.

Снежок помог Луне проглотить немного еды, пока Ахмед продолжал обход.

Пробудившиеся собрались в круг, сев на койки в самом нижнем ярусе. Но их было всего лишь пятеро – пять из двадцати, которых положили на хранение здесь. Эти пятеро были: Снежок, Ахмед, Бокоход, девушка Луна и молодой пилот по имени Боннер.

Какое-то время они сидели молча, поедали бананы и шоколад, и пили воду из бутылочек. Снежок знал, что это была неплохая идея. Когда попадаешь в какую-то новую ситуацию, всегда хорошо дать себе время, чтобы просто посидеть, послушать, подумать и привыкнуть к новой ситуации.

Снежок начал расспрашивать Ахмеда о командире. Ахмед показал его. Тело Лающего Мадда усохло, буквально мумифицировалось – просто затвердевшая плоть на костях. От остальных, ещё от четырнадцати человек, осталось ровно то же самое.

Бокоход, очевидно, не умел держать свой рот закрытым. Бокоход был офицером военно-воздушных сил. Это был тощий раздражимый человек, и он заработал свою кличку за привычку делать движения боком, словно краб, всякий раз, когда он попадал на танцплощадку. Теперь он оглядывал их небольшую группу.

– Мать моя женщина, – сказал он Снежку. – У нас офигенный запас прочности.

– Заткнись, – отрезал Ахмед.

– А кто крикнул «куси»? – спросил Ахмеда Боннер.

«Куси» было сленговым названием для сигнала «внимание, противник», сигнала к пробуждению.

– Никто не кричал, – прямо сказал Ахмед.

– Ладно, если команды кусать не поступало, тогда что нас разбудило?

Ахмед пожал плечами.

– Возможно, в Яме есть автоматический таймер. Или, возможно, что-нибудь просто отказало, и это нас подорвало.

Боннер был красивым парнем, хотя одна из генно-инженерных зараз сделала его безволосым от головы до пальцев ног. Сейчас он гладил рукой по голому скальпу. У него был небольшой уэльский акцент.

– Может быть, мы просто слишком сильно тряхнули её. Предполагалось, что Яма будет криохранилищем для семян, эмбрионов животных и прочей фигни. Чтобы застраховаться от массового вымирания. Не для людей…

– Особенно не для таких людей, как ты, Боннер, – сказал Снежок. – Наверное, твой пердёж сорвал заглушки.

Немного пошлого юмора, похоже, расслабило группу, как и надеялся Снежок.

Ахмед сказал:

– Эта Яма изначально могла быть построена для эмбрионов слонов или чего-то в этом роде, но она была опробована на людях. Все мы смотрели лекции о параметрах безопасности, о надёжности систем.

– Конечно, – ответил Бокоход. – Но любая система ломается, вне зависимости от того, насколько хорошо она была разработана и построена, если дать ей достаточно времени.

Это заставило их замолчать их. И Бокоход продолжил:

– Кто-нибудь видел здесь часы?

Многие из приборов Ямы отказали. Но были резервные механические часы, которые подзаводились струйкой тепловой энергии от глубоких корней, уходящих в землю под ними. Прежде, чем они впали в холодный сон, им всем показали работу часов – винтики, сделанные из алмаза, которым не было сноса, шкалы, которые были разграфлены на невероятное время в пятьдесят лет, и тому подобное. Это была не-слишком-тонкая психологическая уловка, призванная заверить их в том, что независимо от того, насколько долго они пробудут под землёй, независимо от того, что случится во внешнем мире, независимо от того, что ещё поломается в самой Яме, они будут знать точную дату.

Но сейчас Снежок увидел, что стрелки часов глубоко вжались в концы их шкал.

Снежок подумал о своей жене Кларе. Она была беременна, когда он погрузился в холодный сон. Пятьдесят лет? Ребёнок бы родился, вырос, обзавёлся собственными детьми. Может быть, даже внуками. Нет. Он отбросил эту мысль. Это было бессмысленно; нельзя прожить человеческую жизнь с пробелом в пятьдесят лет в середине.

Но Бокоход ещё говорил.

– По крайней мере, пятьдесят лет, – беспощадным голосом произнёс он. – Как вы думаете, сколько потребуется времени, чтобы тело Лающего мумифицировалось до такой степени, чтобы вся наша одежда полностью истлела?

В этом и была большая беда Бокохода, подумал Снежок. Он никогда не стеснялся высказывать вслух то, о чём никто не хотел бы даже думать.

– Хорош, – отрезал Ахмед. Он был низкорослый, коренастый, приземистый. – Лающий мёртв. Я здесь старший. На мне вся ответственность.

Он обвёл всех взглядом.

– Все рады это услышать?

Луна и Боннер, похоже, ушли в себя. Бокоход странно улыбался, словно знал тайну, которой ни с кем не делился.

Снежок пожал плечами. Он знал, что Ахмед служил вахтенным командиром – это был морской аналог старшины. Снежок считал его компетентным, странно вдумчивым, но неопытным человеком. И, кстати, не слишком популярным, чтобы заслужить прозвище. Но вне зависимости от звания, здесь не было никого более квалифицированного.

– Я предлагаю вам продолжать, сэр.

Ахмед посмотрел на него благодарным взглядом.

– Хорошо. Это дело. Команды кусать не поступало. Фактически, нет никакого контакта с внешним миром. Я даже не могу сказать, сколько прошло времени с тех пор, как мы последний раз вступали в контакт любого рода. Кроме того, многие из систем вышли из строя.

Луна спросила:

– Итак, мы не знаем, что происходит снаружи?

Снежок энергично ответил:

– Скажи нам, что мы вообще знаем.

– Давайте убираться отсюда. Защитные механизмы нам не нужны. Работает достаточное количество внешних датчиков, чтобы мы могли это понять.

Это было облегчение, подумал Снежок. Его не слишком прельщала мысль уповать на защитные свойства своего костюма ЯБХ – ядерно-био-химической защиты – если тот подвергся такому же беспощадному старению, как и остальная его одежда.

Ахмед вытянул из-под одной койки стальной футляр. Внутри находились пистолеты «Вальтер ППК»: каждый из них был упакован в полиэтиленовый пакет, заполненный маслом.

– Один я уже проверил. Мы можем пристрелять их снаружи, – он раздал их.

Снежок разорвал мешок, начисто вытер свой пистолет крошащимися кусками простыни и заткнул за пояс, чувствуя уверенность от его веса. Он ещё порылся в своём комплекте для выживания: шлемы, спасательные жилеты – экипировка пилота. Пластмассовые компоненты выглядели более-менее неповреждёнными, но ткань и каучук разрушились. Он взял то, что, по его мнению, могло бы ему пригодиться. Снежок не хотел бросать шлем, свой священный лётный шлем, хотя он был окрашен в голубой цвет ООН. Однако он всё равно сомневался, что сегодня так или иначе куда-то полетит.

Они собрались перед выходом. Для удобства дверь была тяжёлой, круглой и герметичной, и управлялась поворотным штурвалом; она напоминала люк подводной лодки. Ахмед начал срывать с неё пломбы.

Они все страшно трусили – Снежок понимал это, даже если никто из них не хотел показывать этого остальным.

– Ну, как вы думаете, что мы там обнаружим? – прошептал Бокоход. – Русских? Китайцев? Кратеры от бомб и двухголовых детей? Или все носят обезьяньи маски, как в «Планете обезьян»?

– Иди на хрен, Бок, придурок, твою мать.

Решительным движением Ахмед крутанул штурвал. С хрустом сломалась последняя пломба. Дверь качнулась назад.

В щель хлынул зелёный свет.

Криобиология была действительно уважаемой отраслью.

Суть её полезности составляло то, что при температуре намного ниже точки замерзания воды молекулы замедляли лихорадочный темп движения, который позволял протекать химическим реакциям. Таким образом красные кровяные клетки можно было хранить десять лет и более. Можно было заморозить, оттаять и повторно использовать роговицу, ткани органов, нервную ткань. Можно было даже замораживать эмбрионы. Конечно, холод был в равной степени и союзником, и врагом: разрастающиеся кристаллы льда имели неприятную привычку разрушать клеточные стенки. Поэтому медики накачивали ткани криозащитными агентами вроде глицерина и диметилсульфоксида.

Но всё равно, заморозить и вернуть к жизни сложный зрелый организм – вроде сотни килограммов богохульного пилота Королевских Военно-Морских сил – было гораздо более сложной задачей. В теле Снежка существовало множество различных типов клеток, и каждый из них требовал собственного режима заморозки и оттаивания. В итоге был проделан небольшой трюк с использованием генно-инженерного вмешательства. Клетки Снежка наделили способностью производить естественный антифриз – который представлял собой гликопротеины, хитрость, позаимствованную у некоторых видов полярных рыб – и процесс замораживания регулировался уже на уровне самих клеток.

Было вполне очевидно, что трюк работал. Снежок вышел из этого состояния живым и функционирующим. Полчаса спустя он уже не ощущал его последствий.

Конечно, его предназначением было выйти и сражаться.

Официально это сооружение находилось под командованием UNPROFOR, Сил Организации Объединенных Наций по охране. Но все знали, что это было лишь прикрытие. Стратегия была известна как «посев зубов дракона». Поскольку в эпоху после Рабаула резко обострился глобальный конфликт, были изобретены новые формы сдерживания. Идея состояла в том, что любым силам было бесполезно предпринимать попытки вторжения, если они знали, что сама земля была напичкана группами хорошо обученного военного персонала, свежего и полностью экипированного, готового возобновить сражение. Из этих разбросанных зубов должен был снова вырасти дракон. Так было в теории.

Конечно, здесь были и недостатки. Сам по себе процесс холодного сна нёс риск нанесения вреда или фатального исхода (но небольшого, не 75 процентов). И никогда не знаешь, где тебя разместят; замораживание производилось на огромных центральных складах, а людей, находящихся в бессознательном состоянии, перевозили и размещали на выбранных участках по всей стране, и даже за границей. Но Снежок знал, что его группа лётчиков Военно-морских сил будет сохраняться вместе, что сильно придавало уверенности.

Бывали назначения и похуже. Дежурство ограничивалось двумя годами. Наверняка это было безопаснее, чем отправляться делать свою карьеру в одну из мировых адских дыр в океанах – в Адриатике, на Балтике или в Южно-Китайском море. Но в целом это было хоть и странная, но всего лишь ещё одна командировка.

Снежок был счастлив оказаться в этой команде, даже если это означало быть запертым вдали от своей жены. Он мечтал выбраться из этой дыры здоровым и счастливым, и вдобавок значительно богаче благодаря жалованью, которое он будет просто не в силах потратить. Или, если этого не получится, худшим вариантом было выйти на поверхность и сражаться. Собственно, это и было именно то, ради чего он проходил обучение. Даже тогда он рассчитывал оказаться в пекле бушующей вокруг высокотехнологичной войны, обнаружить в целом ещё сохранившуюся вертикаль управления и отыскать что-то, на чём можно летать. Вот, почему в первую очередь консервировали именно пилотов. Снежок не ожидал, что они станут взламывать дверь, полностью отрезанные от командования, совершенно не в курсе относительно условий на поверхности – не зная даже, где они находятся. Но он столкнулся именно с этим.

Снежок взял инициативу в свои руки. Он шагнул в люк.

За люком была шахта лестницы, сделанная из бетона. Она вела прямо к прямоугольнику яркого зелёного света: листья, кусочки бело-голубого неба над ними. Лес?

Открытые бетонные поверхности лестничной шахты были покрыты пятнами бурого цвета в тех местах, где глубоко проржавели металлические стыки. А когда Снежок перенёс свой вес на ступеньку слишком близко к её краю, бетон просто разрушился. Сама лестница была едва заметна под ковром из мха, листьев и разного рода мусора. Снежок попробовал убрать всё это, но лишь потратил силы впустую, обнаружив, что многое фактически росло здесь само из слоя перегноя, образовавшегося поверх бетона.

Не обращая внимания на этот беспорядок, он полез вперёд, прокладывая путь из колодца.

И вот он уже стоял на покрытой листьями земле и тяжело дышал. Очевидно, холодный сон отнял у него больше, чем он ожидал. Другие один за другим выбирались вслед за ним, стряхивая с одежды сухие листья, мох и землю.

Это был лес из высоких деревьев с низко растущими ветвями и тяжёлыми широкими листьями. Возможно, это были дубы. В ветвях шелестел ветер, обдувая лицо Снежка тёплым воздухом. Всё было похоже на позднюю весну или раннее лето. Воздух пах свежестью – только лесом, зеленью и перегноем.

Яма находилась в земле, наполовину прикрытая огромной бетонной крышкой. Но крышка была наклонена и треснула, а на её поверхности росли растения.

У Ахмеда был маленький чёрный рюкзак. В нём находился приемопередатчик радиосигнала с механической подзарядкой, который, как и пистолеты, хранился в масле. Теперь он включил его, зарядил, выдвинул антенну и начал ходить кругами по небольшой поляне.

Луна и Боннер выглядели очень молодыми и испуганными, потерявшись в зелёной тени.

Бокоход стоял рядом со Снежком. Он мрачно пинал бетонный панцирь.

– Просто удивительно, что запас прочности не иссяк за такое долгое время.

Снежок ответил:

– Всё выглядит так, словно мы только что выбрались из Чернобыля.

– Не думаю, что сейчас Чернобыль представляет собой хоть какую-то проблему.

– Что?

– Снежок, как ты думаешь, сколько времени мы торчали в этой дыре?

Снежок оглядел окрестности.

– Больше пятидесяти лет?

Бокоход хрюкнул от смеха.

– Оглядись, кореш. Эти деревья – дубы. И посмотри на это, – он подвёл Снежка к упавшему дереву. Ствол сломался на высоте примерно метра от земли. Значительная часть упавшего ствола была покрыта растительностью, а толстые, похожие на блюда грибы прочно прикреплялись к вертикальному обломку ствола, словно диски, вонзившиеся в древесину.

– Снежок, – сказал Бокоход. – Тебя окружает спелый лес. Это старые деревья. Вот это стало таким старым, что умерло само, его не валили. Ну, валяй дальше, Снежок. Вспомни уроки экологии во время учёбы. Что случается, если позволить лесной вырубке восстанавливаться?

Первыми пустое место захватят травянистые растения. Через год или чуть побольше появятся молодые деревца обыкновенной сосны, берёзы, других лиственных деревьев, вырастающие из семян, оставшихся в земле, или отрастающие от пней. Когда появится какая-то защита от мороза, могут прижиться ель и каштан. Затем, по мере изменения условий, разные виды будут конкурировать за свет и пространство. Возможно, через пятьдесят лет, когда в восстанавливающемся лесу станет темнее, трава в подлеске уступит место теневыносливой растительности вроде черники и мха. И лишь после этого возвращаются дубы.

Снежок не уделял слишком много внимания такого рода материалу ни в школе, ни в процессе обучения, ни потом. Экология всегда вгоняла его в депрессию – ничего, кроме списков мёртвых существ. Но сколько же времени прошло?

Бокоход ткнул пальцем в лежащий ствол.

– Взгляни на эти бриофиты, мхи и печёночники, и ещё на лишайники, грибы, на насекомых, точащих древесину. Знаешь, в наши дни зрелище вроде этого мёртвого ствола было таким же редким, как волк.

– В наши дни?

Ахмед прекратил бродить по поляне.

– Ничего нет, – сказал он. – Ни единого писка, ни на одной частоте. Нет даже сигналов GPS.

– Может, радио сдохло? – спросила Луна.

Ахмед нажал зелёную кнопку на приборе.

– Самодиагностика показывает, что всё в норме.

– Что же нам делать? – спросил Боннер.

Ахмед выпрямился.

– Мы остаёмся в живых. Мы выходим из этого проклятого леса. И мы находим кого-нибудь, кому докладываем о себе.

Снежок кивнул.

– Куда идём?

– Карты? – сразу же спросил Боннер.

Их обучение дало свои плоды, и они поспешили обратно к Яме.

Яма была оборудована внешними складами бумажных карт на тот случай, если отряд вдруг проснётся, как сейчас, без внешнего руководства или ориентации. Предполагалось, что карты должны находиться в защищённых от непогоды коробках на наружной стороне Ямы. К картам также должны были прилагаться спины – специальные инструкции. Снежок знал, что у них будет больше уверенности, если они обнаружат что-нибудь, подсказывающее дальнейший план действий, и ещё, возможно, какую-то подсказку относительно того, что происходит.

Но, стараясь изо всех сил, они не смогли обнаружить ни следа от коробок с картами. Была лишь поверхность разрушенного, крошащегося бетона, густо обросшего мхом и травой.

Бокоход помогал с поисками, но Снежок ясно видел, что мыслями он был не здесь. Он знал, что карт здесь не будет. Снежок начал ощущать неопределённый страх по отношению к Бокоходу, потому что в этой игре он пока шёл с опережением; он действительно не хотел знать того, что Бокоход уже понял.

Они бросили идею с картами. Ахмед по-прежнему пробовал возглавлять их, оставлять за собой право решающего слова, и за это Снежок восхищался им. Ахмед понюхал воздух, огляделся и показал пальцем:

– Земля поднимается в той стороне. Поэтому мы пойдём туда. Если нам повезёт, мы выберемся из этого леса. Согласны?

Ответом ему были пожатиями плечами и кивки головами.

II

Они мало что смогли взять из Ямы – лишь то, что могли снять с мертвецов: всё оружие и боеприпасы, какие им удалось найти, запасную одежду, упаковки сухого пайка. Из запасных лётных костюмов они сделали рюкзаки и загрузили их оборудованием.

Отряд двинулся в том направлении, которое выбрал Ахмед. Солнце клонилось к закату, и это означало, подумал Снежок, что они должны были двигаться примерно на север. Если, конечно, это тоже не встало с ног на голову за те годы, что они провалялись в Яме.

В лесу преобладали большие дубы, хотя некоторое разнообразие вносили иные виды вроде платана, клёна остролистного и хвойных. Здесь жило множество птиц – главным образом скворцы, как показалось Снежку – но его сильно удивило хлопанье жёлто-зелёных крыльев, сверкнувших в солнечном свете. Иногда они видели зверей – кроликов, белок, мелких робких оленей, и даже нечто похожее на волка – это заставило их всех держать указательные пальцы на спусковых крючках пистолетов.

Прошёл примерно час, и отряд добрался до ровной круглой ямы в земле. Она была полна мусора, но явно имела искусственное происхождение. Изделие рук человеческих неудержимо привлекало их. Они собрались вокруг, потягивая воду из маленьких бутылочек, которые несли с собой.

Снежок спросил Бокохода:

– Видел тех зелёных птиц? Они были похожи на…

– Волнистых попугайчиков. Потомки сбежавших домашних питомцев. Почему бы и нет? Наверняка найдутся ещё и большие, и маленькие попугаи. Некоторые из тех оленей напоминали мне мунтжаков. Возможно, из числа бывших обитателей зоопарков. Даже некоторые из деревьев похожи на завозные – вроде того австрийского дуба, там, за нами. Они словно учат нас: если нарушишь природное равновесие, если начнёшь завозить чужеродные виды, оно уже никогда не вернётся в то состояние, каким было раньше.

– Там был волк, – сказал Снежок.

– Ты уверен, что это был волк? – резко спросил Бокоход. – Не выглядел ли он слишком приземистым, слишком быстрым?

Отметив это для себя, Бокоход был прав. Это существо выглядело немного скрытным, низкорослым. Словно какой-то грызун.

Боннер спросил:

– Ладно, умник ты наш, а как насчёт этой дырки в земле? Кто-то выдрал отсюда пень дерева, и сделал это преднамеренно.

– Возможно, – холодно ответил Бокоход. – Но ямы в земле сохраняются надолго. Ещё можно найти ямы, выкопанные охотниками-собирателями десятки тысяч лет назад. Всё это говорит нам о том, что другого ледникового периода не было.

Ахмед впился в него взглядом.

– Ты явно не стараешься укреплять моральный дух, Бокоход.

Бокоход огрызнулся в ответ:

– И что тебе до моего морального духа? Мне просто охренеть, как неохота игнорить то, что просто слепит нам глаза своей очевидностью.

Повисла напряжённая тишина. На минуту Снежок припомнил прошлое Бокохода – прошлое, о котором он никогда не говорил: слишком умный ребёнок в школе, самый нетерпеливой из всех, которого постоянно ставили на место его товарищи.

– Двигаем дальше, – грубо сказал Боннер. Ахмед кивнул и возглавил шествие.

Скоро они набрели на то, что напоминало просёлочную дорогу. Это была всего лишь извилистая лента земли, почти невидимая, с множеством поворотов и блуждающая. Но растительность здесь стала чуть реже, и Снежок чувствовал, как земля уже не проминалась у него под ногами, как это было в других местах. Дорога, но тогда, несомненно, проложенная людьми, а не животными, если земля была уплотнена настолько сильно, что это даже чувствовалось.

Они не произнесли ни слова. Никто не хотел, чтобы этот маленький лучик надежды погасила очередная лекция от Бокохода. Но все пошли по этой дороге, следуя единой группой и двигаясь чуть быстрее по склону с небольшим уклоном.

Снежок уже чувствовал себя вымотанным, его нервы были на пределе.

Он осознал, что не думает о жене, о друзьях, оставшихся дома, о жизни, которая, похоже, исчезла навсегда. Всё это было слишком странно. Но он очень скучал, как ни странно это звучало, по удобству и безопасности своей кровати холодного сна, с покрывающим её коробом и жужжащими приборами. Здесь он чувствовал себя незащищённым: его «Вальтер» не обеспечивал достаточной защиты; и он прекрасно понимал, что, когда на это странное преобразившееся место опустится тьма, они станут очень уязвимыми.

До этого мы должны найти кое-какие ответы, подумал он.

Где-то ещё после часа ходьбы деревья стали реже, и Снежок с облегчением выбрался на открытое место. Но он по-прежнему мало что мог разглядеть. Снежок стоял на склоне широкой невысокой возвышенности, вершина которой скрывалась за горизонтом. Он видел, что земля была меловая, а слой почвы – тонкий и сильно выветренный. Здесь не росло почти ничего, кроме вереска, и из земли торчали голые каменные валуны.

Небо было ясным, по нему были разбросаны лишь редкие высокие облака. Садящееся солнце заставляло предметы отбрасывать на землю длинные тени. Оно стояло так низко, что Снежок уже ждал, когда начнётся закат, световое шоу из пепла Рабаула высоко в небе. Но на западном небе не было никакой красноты; сияло солнце, яркое и белое. Неужели пепел исчез?

Луна завизжала.

– Следы! Следы от колёс! – она указывала чуть дальше вниз по склону направо от них, прыгая вверх-вниз от волнения.

Они все побежали в ту сторону, и импровизированные рюкзаки подпрыгивали у них на спинах.

Она была права. Следы были безошибочно узнаваемыми. Они были оставлены каким-то транспортным средством, приспособленным к движению по бездорожью, и тянулись под углом вниз по склону.

Настроение внезапно сменилось на ликующее. Боннер усмехался.

– Итак, поблизости кто-то есть. Благодарите бога за это.

– Ладно, – сказал Ахмед. – У нас есть выбор. Мы можем продолжать подниматься по возвышенности в поисках места для обзора. Или мы можем идти по этим следам обратно, вниз по холму, и найдём дорогу.

Возвышенность, вероятно, была бы более умным ходом, подумал Снежок. Но в сложившейся ситуации никто из них не хотел бросать эти следы человеческой деятельности. Поэтому они начали спускаться по холму, следуя вдоль двух параллельных шрамов на склоне.

Бокоход шёл рядом со Снежком.

– Это тупо, как три слоновьих задницы, – бормотал он.

– Бок…

– Сам посмотри. Ладно, это следы от колёс. Но они превратились в рытвины. Взгляни-ка получше. Они подверглись эрозии прямо до самой материнской породы. Снежок, в местах вроде этого, выше границы роста деревьев, почве и растительности на восстановление могут потребоваться века, если их удалить. Века.

Снежок уставился на него. Его узкое лицо было серым в угасающем свете.

– Эти следы выглядят так, словно их оставили вчера, словно кто-то проехал совсем недавно.

– Я тебе говорю: они могут быть любого возраста. Хрен его знает, какого, – он выглядел так, словно умирал без сигареты.

Следы прорезали склон и далее вели их в широкую долину, где серебрилась лента реки. Следы повернули с грубой земли на то место, которое явно было дорогой, следующей вдоль края долины – ровный плоский уступ, прорубленный почти параллельно контурам долины.

Группа с облегчением выбралась на поверхность дороги. Они зашагали по дороге вниз по долине, и их настроение оставалось приподнятым, несмотря на усталость.

Но состояние дороги было плохим – Снежок это видел. Она вся заросла. Немного асфальта ещё оставалось – он видел его чёрные заплаты среди зелени – но он был старым, покрытым трещинами и ломким. Растения и грибы давно уже проросли сквозь его поверхность, и во время ходьбы ему иногда приходилось продираться сквозь заросли сеянцев берёзы и осины. Это было больше похоже на ходьбу не по дороге, а по заросшему редкой растительностью горному хребту.

Бокоход опять шагал рядом с ним.

– Ну, и что ты думаешь? Где мы сейчас?

Они все хорошо изучили основные географические особенности Европы и Северной Америки.

– Долина не подвергалась оледенению, – неохотно сказал Снежок. – Поэтому, если мы находимся в Европе, мы не слишком далеко на севере. Южная Англия. Возможно, Франция.

– Но прошло уже много времени с тех пор, как кто-либо занимался этой дорогой. И взгляни-ка туда, – Бокоход указал на линию, виднеющуюся на склоне дальней стороны долины, который представлял собой голую скалу.

– И что?

– Видишь, как ровно она тянется по горизонтали? Думаю, что когда-то эта долина была затоплена. Перекрыта дамбой. На уровне поверхности воды происходит значительная эрозия, и получаются горизонтальные линии вроде этой – потому что, когда течение регулируют, уровень воды быстро колеблется.

– И где же дамба?

– Мы до неё дойдём, – мрачно ответил Бокоход.

Прошёл ещё час похода, и они дошли.

Они повернули по склону долины, и там была она. Ветка этого шоссе поворачивала к дамбе и должна была вести через неё на дальнюю сторону долины.

Но самой дамбы не было. Снежок смог различить пирс, который по-прежнему соединялся с берегом – он был сильно разрушен и густо зарос растительностью. От центральной секции, большой выгнутой стены со створами и оборудованием, которая когда-то укрощала реку, не осталось ничего, кроме выгнутой линии холмиков на дне долины, своего рода запруды, которая едва сдерживала реку, текущую через неё.

Луна сказала:

– Возможно, её кто-то взорвал.

Бокоход покачал головой.

– Ничто не вечно. Всегда найдутся трещины и слабые участки – места, через которые может просочиться вода. И, если ничего не делать с ними, утечки становятся всё сильнее, вплоть до… – он замолчал. – Всё, что нужно – это лишь время, – неуверенно закончил он.

– Мы в дерьме, – зарычал Боннер. – В грёбаном вонючем дерьмище.

Снежку показалось, что неизбежная правда начинала доходить до всех. Для этого даже Бокоходу уже не приходилось ничего говорить.

Ахмед шагал в нескольких шагах впереди и вглядывался дальше вниз по долине. Он был пилотом; как у них у всех, у него были хорошие глаза. Ахмед показал перед собой.

– Думаю, там есть город.

Возможно, подумал Снежок. Это был всего лишь клочок местности зеленовато-серого цвета. Он не мог разглядеть ни движения, ни блеска лобовых стёкол автомобилей или окон, ни поднимающегося дыма, ни огней. Но им больше некуда было идти.

Прежде, чем они покинули возвышенность, Ахмед выстрелил пару поисково-спасательных сигнальных ракет, которые он захватил из укрытия. Никакого ответа.

Они следовали за Ахмедом, когда он смело и с вызовом шагал по поросшей травой дороге вниз по долине в сторону города. Начало смеркаться. В городе, к которому они приближались, не зажглось ни одного огня; это было место, где царили темнота и тишина.

В некоторых местах речные берега превратились в болото с низкими, покрытыми зеленью кочками, отмечающими места, которые когда-то могли быть зданиями. В другом месте вдоль берегов росли большие и изящные ивы – они выглядели довольно старыми, с неохотой отметил Снежок – а остальная пойма поросла лесом из тополя и ясеня. Ещё дальше ему были видны массивы дубрав, разросшиеся по низким холмам.

Задолго до того, как они добрались до центра города, им пришлось покинуть заросшую дорогу, потому что она уходила под поверхность разлившейся реки. Дальше в реке Снежок различал её формы и очертания на мелководье.

– Если начать строительство около реки, – медленно проговорила Луна, – то вы занимаете землю на каком-то одном берегу. Верно? Но, когда бросаешь города, уровень воды начинает повышаться, потому что грунтовые воды больше не откачиваются для промышленного использования, и вас затапливает.

Никто не прокомментировал её слова. Они продолжали идти, огибая реку и её болотистый берег.

В конце концов, они зашли в сам город. Здесь можно было разглядеть расположение улиц – почти прямоугольную сетку, лежащую поверх пологих склонов. Но дороги были разрушены так же, как та, по которой они пришли сюда. Сами здания представляли собой всего лишь узор из насыпей и холмиков, задрапированных зеленью, в большинстве своём не выше, чем по пояс. Место в целом напоминало сильно заросшее кладбище. Снежок подумал, что в лесу они могли пройти мимо любой из этих куч заросших зеленью камней и подумать, что это всего лишь очередной выход скальной породы, плод бездумного каприза природы. Даже растительность здесь была почти такой же, как на территориях за пределами города. И лишь характер их расположения говорил о том, что это место строили руки и планировал ум.

Однако в разных местах из зелёного моря торчали более прочные фрагменты. Выделялся один кольцевой холм, так же густо покрытый зеленью, как все остальные. Снежок подумал, что это могла быть цитадель, фундамент одного из больших замков норманнов, которые были воздвигнуты, чтобы укрепить свои позиции в оккупированной Англии одиннадцатого века. Если это так, то он продолжал существовать там, где многое другое разрушилось. Они обнаружили ряд колонн, разрушенных до пеньков, которые были, скорее всего, сделаны из мрамора. Это мог быть великолепный фасад банка или ратуши.

И ещё была статуя, упавшая на спину. Его лицо, покрытое оспинами лишайников и выветренное до неузнаваемости, смотрело в небо, высунувшись из океана зелени. Но Снежок видел, что на статуе оставались следы горения. Он искал дату, но не мог её найти.

Копаясь среди растительности, которая покрывала другие безликие холмики, он нашёл ещё больше следов пожара, сажи и горения. Это место горело – тогда, перед его разрушением. Он ходил по месту трагедии, по месту всепоглощающего ужаса. Его терзал вопрос: на какую глубину ему нужно копнуть, чтобы он смог найти кости?

Отряд пришёл на сравнительно открытое место. Это, наверное, была центральная площадь, или, возможно, рынок. Ахмед объявил привал. Они сбросили ношу, пили воду и оглядывались по сторонам. В удлиняющих вечерних тенях разрушенный город не выглядел жутким местом, подумал Снежок: не естественным, но и не рукотоворным, ни то, ни другое.

Небольшое крысовидное существо удрало из-под ног Снежка, дробно стуча коготками по разломанной поверхности асфальта, и исчезло в более густой зелени вдали от площади. Оно было похоже на полёвку. И, пройдя по его следам, Снежок увидел очертания стоящего на задних лапах настороженного зайца. Зверёк развернулся и удрал с удивительной скоростью.

– Полёвки и зайцы, – проворчал он Бокоходу. – Я думал, мы увидим кошек и собак.

Бокоход пожал плечами; пот и грязь покрывали его лицо.

– Люди пропали, верно? Цивилизация рухнула, бла-бла-бла. Кошки и собаки были избалованными, одомашненными, всё их выведенное людьми генетическое разнообразие. Они не протянули бы долго без нас.

– Я бы предположил, что кошки выживут. Даже маленькие котята ходят на охоту.

– Дикие кошки были совершенными машинами для убийства. Но у домашних разновидностей зубы, челюсти и мозги были меньше, чем у их диких предков, потому что так их больше любили старые леди, – Бокоход подмигнул. – Я всегда думал, что кошки были не тем, кем казались. Они были не такими уж и жизнестойкими. Просто головная боль.

– А где автомобили? – спросила Луна. – Я имею в виду, что я вижу здания, то, что от них осталось. А как же машины?

– Если пороешься в растительности, то сможешь найти несколько пятен ржавчины или кусочков пластмассы, – Бокоход впился взглядом в Ахмеда. – Что, снова собираешься устроить мне разнос за снижение морального духа? Я всего лишь указываю на вопиюще очевидные вещи.

– Но прямо сейчас нам не следует забивать этим голову, – сказал Ахмед с рассудительностью, восхитившей Снежка. – Также вполне очевидно, что мы должны делать дальше.

Снежок кивнул.

– Мы должны найти укрытие.

Боннер вскарабкался на низкую насыпь, которая когда-то могла быть стеной. Затем он указал примерно на запад.

– Туда. Я вижу стены. Я имею в виду, стены, которые стоят. Что-то, не полностью покрытое этим дерьмом.

Охваченный неразумным проблеском надежды, Снежок залез к нему. Это была церковь, он это видел. Средневековая церковь. Он мог разглядеть высокие, узкие окна, высокий дверной проем. Но дверей и крыши давно уже не было, и здание стояло, открытое всем ветрам. Он чувствовал разочарование, и в то же время прилив восхищения.

Бокоход, казалось, разделял его мысли:

– Если уж ты собрался строить, надо строить из камня.

– И где, ты думаешь, мы находимся? В Англии, во Франции?

Бокоход пожал плечами.

– Да что я знаю о церквях?

Ахмед поднял свою ношу.

– Хорошо. Крыши там нет, поэтому нам нужно будет сделать навесы. Боннер и Снежок пойдут со мной, и мы принесём какие-нибудь ветки. И нам нужен будет огонь. Луна, Бокоход, вы отвечаете за него.

Он посмотрел на их лица, которые сияли в сгущающейся темноте, как монеты. Это был первый раз, когда они исчезали из поля зрения друг друга с того момента, как проснулись, и даже Снежок ощутил острую боль неуверенности.

– Не заходите слишком далеко, – мягко сказал Ахмед. – Мы здесь одни. Похоже, никто не придёт нам на помощь. Но с нами всё будет в порядке, пока мы будем сохранять осторожность. Если что-то пойдёт не так – что угодно – кричите или воспользуйтесь своим пистолетом, и остальные прибегут. Понятно?

Они кивнули и зашептались. Затем они скрылись в сумерках, целеустремлённо выполняя поставленные задачи.

Внутренняя часть церкви была просто ещё одним участком земли, поросшим растительностью. С одной стороны находилась насыпь, которая когда-то могла быть алтарём, но скамеек или распятий, молитвенников или свечей просто не было. Крыша зияла дырой, в которую было видно небо, без единого следа деревянных конструкций, которые должны были когда-то перекрывать пространство между этими тонкими прочными стенами.

Под построенными навесами, на подстилке из кустарника, с листвой в качестве одеял, ночь обещала быть не такой уж некомфортной. Они все прошли множество тренировок на выживание; по сравнению с ними это было не так уж и плохо.

Они пользовались своими наборами для выживания, жевали сушёные бананы и вяленую говядину, и не ели ничего из лесных плодов. Снежок подумал, что в этом была некоторая доля суеверия, словно они хотели максимально долго цепляться за то, что осталось от прошлого, перед тем, как предать себя в руки этой странной новой реальности. Но в том, чтобы привыкать к этому постепенно, не было ничего плохого. Ахмед показывал хорошее знание психологии, позволяя это. Ведь в долгосрочной перспективе результат всё равно был бы один и тот же.

Все были довольно сильно измотаны многокилометровой прогулкой в свой первый день за стенами Ямы. Снежок спрашивал себя: как бы они чувствовали себя, если им действительно пришлось бы сражаться; возможно, стратегия не сработала бы так, как планировали те, кто её создавал. И у всех были проблемы с ногами – боль и натёртые пузыри. Дала о себе знать проблема отсутствия носков. Снежка волновал слишком быстрый расход их ограниченных запасов мазей. Завтра им нужно было что-то с этим делать.

Но в том, что они прятались среди остатков человеческой постройки, было что-то успокаивающее, словно они всё ещё находились в объятиях цивилизации, из которой вышли. Тем не менее, они поддерживали горение костра всю ночь.

Снежок с облегчением осознал, что он слишком устал, чтобы слишком напряжённо думать. Однако он проснулся.

Он перевалился на спину, ощущая беспокойство. Воздух был жарким – чертовски жарким для английской весны: возможно, изменился климат, сошло с ума глобальное потепление, или что-то в этом роде. Кусок неба, окаймлённый остатками стен, был усеян звёздами и покрыт в разных местах облаками. Висел серп луны, слишком узкий, чтобы затмить своим светом звёзды, которые, насколько он мог заметить, остались неизменными с тех пор, как его сосредоточенное лицо наблюдало за ними в детстве. Снежок прошёл небольшой курс астрономии в ходе тренировочных упражнений в пустыне с целью ориентации на местности. Он начал искать созвездия. В небе была Кассиопея – но знакомые W-образные очертания дополняла шестая звезда. Горячая молодая звезда, которая, возможно, зажглась уже после того, как он вошёл в Яму. Какая странная мысль.

– Я не вижу Марса, – прошептал из темноты Бокоход.

Это заставило Снежка вздрогнуть: он не знал, что Бокоход не спит.

– Что?

Бокоход указал в небо, его рука была видна чёрным силуэтом:

– Венера. Юпитер. Сатурн, я полагаю. А где Марс?

– Возможно, он уже сел.

– Возможно. Или, возможно, с ним что-то случилось.

– Тогда дерьмово, верно, Бокоход?

Бокоход не ответил.

– Однажды я видел какие-то древнеримские руины, – зашептал Снежок. – Адрианов вал. Он был похож на всё это. Весь зарос, даже известковый раствор выкрошился.

– Это явление иного масштаба, – пробормотал Бокоход. – Даже для Древнего Рима. У нас была глобальная цивилизация, перенаселённый мир. Всё было взаимосвязано.

– И что, ты думаешь, случилось?

– Не знаю. Возможно, это тот долбаный вулкан. Голод. Болезни. Всюду беженцы. И в итоге, предполагаю, война. Я рад, что не был замешан в этом.

– Эй, вы, двое, заткнитесь, – прошептал Ахмед.

Снежок сел. Он посмотрел сквозь лишённый стёкол оконный проём в стене церкви. Ему не было видно ничего. Земля была лишь тёмным покрывалом, нигде не мерцали огни, не было зарева уличных фонарей на горизонте. Возможно, так же темно, как здесь, было повсюду. Возможно, их костёр был единственным светом в Англии – да и на всей проклятой планете. Это была чудовищная, невероятная, недопустимая мысль. Возможно, Бокоход мог принять её должным образом, но Снежок точно не мог.

Какое-то животное выло в ночи.

Он подбросил побольше дерева в костёр и зарылся поглубже в свою кучу растений.

Бокоход был прав. Марса не было.

Репликаторы, исследовательские роботы Яна Моугана, выжили. Программа была разработана как предшествующая колонизации планеты людьми. Самокопирующиеся роботы были снабжены инструкциями – строить дома для астронавтов-людей, делать для них автомобили и компьютеры, накапливать воздух и воду, и даже выращивать для них пищу.

Но люди так никогда и не прилетели. От них даже перестали поступать команды.

Это не беспокоило самокопирующихся роботов. Да и должно ли? Пока перед ними не поставили другую задачу, их единственная цель состояла в том, чтобы самокопироваться. Ничто иное не имело значения – даже странная тишина, исходящая от голубого мира в небе.

И они самокопировались.

Множество модификаций было испытано, принято к производству или оставлено без внимания. Прошло не так уж и много времени, чтобы появился принципиально лучший проект устройства.

Репликаторы начали включать элементы фабрики в собственные тела. Новый вид конструкции напоминал беспилотные тракторы, катающиеся по безмятежной красной пыли. Каждый из них весил около тонны. Чтобы сделать собственную копию, каждому из них требовался год – это было гораздо более короткое время воспроизводства, чем раньше, потому что они могли двигаться туда, где были ресурсы.

Через год из одного репликатора нового типа получалось два. Которые ещё через год делали ещё две копии, и всего получалось четыре. А ещё через год их было восемь. И так далее.

Рост был экспоненциальным. Результат был предсказуемым.

За один век роботы-фабрики были на Марсе повсюду: от полюсов до экватора, от вершины горы Олимп до глубин впадины Эллада. Некоторые из них вступили в конфликт за ресурсы: начались медленные, логические, механические войны. Другие начали рыть глубже, осваивая глубинные материалы Марса. Если рыть шахты, всё ещё можно было найти ресурсы, чтобы развернуться – во всяком случае, на какое-то время.

Шахты тянулись всё глубже и глубже. В некоторых местах кора разрушилась. Но они всё равно продолжали рыть. Марс был холодным и твёрдым миром, его внутренняя часть в значительной степени состояла из камня. Это помогло рыть шахты. Но по мере того, как репликаторы рыли всё глубже и сталкивались с новыми условиями, они должны были быстро учиться и приспосабливаться. Конечно же, они умели это делать.

Но всё равно проникновение сквозь мантию бросило им своего рода технический вызов. Демонтаж ядра также был сложной задачей.

Марс весил в сто миллиардов миллиардов раз больше, чем любой из тракторов-репликаторов. Но это число казалось небольшим в свете правила удвоения в каждом поколении. Из-за продолжающихся конфликтов темп роста несколько замедлился по сравнению с оптимальным. Но даже в этом случае всего лишь за несколько сотен поколений Марс пропал – весь, за исключением остатков его вещества, преобразованных в блестящие массы репликаторов.

Преобразовав целую планету в копии самих себя, воспользовавшись солнечными парусами, двигателями ядерного синтеза, и даже примитивными двигателями, работающими на антиматерии, рой репликаторов покинул Солнечную систему в поисках сырья.

На следующий день, бродя в окрестностях города, Снежок видел птиц, белок, мышей, кроликов и крыс. Однажды он подумал, что увидел козу; это существо бросилось бежать при его приближении.

И не более того. Казалось даже, что и птиц вокруг было не так уж много. Место было тихим, словно все живые существа собрались и ушли.

Тем не менее, некоторые из крыс были огромными. И ещё были крысоволки, которых, как он предполагал, заметил раньше. Но, кто бы это ни был, они сбежали, когда он подходил.

Грызуны всегда были конкурентами приматов, говорил Бокоход. Даже на пике своей технической цивилизации люди должны были удовлетворятся тем, что им удавалось просто держать грызунов подальше от себя и от продовольствия. Теперь, когда люди сошли со сцены, крысы явно процветали.

Тем не менее, охотиться было легко. Снежок, движимый желанием поэкспериментировать, установил несколько ловушек. Они сработали. Зайцы и полёвки выглядели на удивление ручными. Если задуматься, то это ещё один плохой знак, потому что это означало, что раньше они не видели людей.

В конце второго дня Ахмед собрал их в руинах церкви, усадив неровным кругом на изъеденных каменных блоках.

Снежок заметил небольшие изменения в группе. Луна потупила взгляд, избегая смотреть в глаза остальным. Боннер, Ахмед и Бокоход с подозрением смотрели друг на друга и на Снежка.

Ахмед поднял пустую упаковку от сухого пайка:

– Мы не можем оставаться здесь. Мы должны выработать план действий.

Боннер покачал головой.

– В первую очередь нужно найти других людей.

– Давайте смотреть правде в глаза, – сказал Бокоход. – Никаких других людей нет – никого из тех, кто смог бы помочь нам, во всяком случае. Мы не видели ни одного. Мы не видели никаких признаков того, что хоть один из них недавно был в этой местности.

– Никаких инверсионных следов, – сказал Ахмед, указав на небо. – Никакого радиосигнала ни на одной частоте. Ни одного спутника. Что-то пошло не так…

Луна притворно рассмеялась:

– Скажи это ещё разок.

– Нам неизвестно, как разворачивались события. Перед самым концом они, наверное, стали хаотическими. Нам так и не дали сигнала к подъёму. В конечном счёте, я полагаю, про нас забыли. Пока мы не вернулись к жизни случайно.

Снежок заставил себя задать вопрос.

– Сколько же прошло времени, Бок?

Бокоход почесал свой нос.

– Сложно сказать. Если бы у нас был астрономический альманах, то, я предполагаю, мы смогли бы вывести эти данные по изменившемуся положению звёзд. Если же этого нельзя сделать, то наше лучшее предположение основывается на зрелости дубравы.

Боннер рявкнул:

– В тебе до хрена дерьмища, ты, тощий ублюдок. Сколько, твою мать, времени прошло? Пятьдесят лет, шестьдесят…

– Не меньше тысячи лет, – ответил Бокоход, и его голос был твёрдым. – Возможно, больше. Вероятно, больше, если говорить откровенно.

Они переваривали эту информацию молча. А Снежок закрыл глаза, представляя, как ныряет в темноту с палубы авианосца.

Тысяча лет. И всё же это значило не больше, чем пятидесятилетний разрыв, который, как он считал, отделял его от жены. Возможно, даже меньше, потому что это просто невозможно было представить.

– Какое-то странное это будущее, – резко сказал Боннер. – Ни реактивных автомобилей, ни звездолётов, ни городов на Луне. Просто кучи дерьма.

Ахмед сказал:

– Нам придётся принять как должное то, что мы никого больше не найдём. То, что мы одни. Мы должны строить планы, основываясь на этом предположении.

Бокоход фыркнул.

– Цивилизация рухнула, все мертвы, а мы застряли на тысячу лет в будущем. И как мы думаем строить планы?

– Эта река, вероятно, чистая, – сказал Снежок. – Все фабрики, должно быть, закрылись целые столетия тому назад.

Ахмед с благодарностью кивнул ему.

– Хорошо. В конце концов, мы сумеем что-нибудь построить. Мы можем ловить рыбу, можем охотиться; мы можем начать это с завтрашнего дня. Бокоход, почему бы тебе не воспользоваться своим мозгом для чего-нибудь полезного, и не подумать о рыбной ловле? Придумай, как мы сможем сварганить снасти, сети, ещё какую-нибудь фигню. Снежок, займись тем же самым, но уже насчёт охоты. Если идти дальше, то мы оказываемся перед необходимостью найти где-нибудь место для жизни. Возможно, мы сможем разыскать ферму. Начните думать о том, как расчистить землю, сеять пшеницу, – он посмотрел на небо. – Как вы думаете, какое сейчас время года? Раннее лето? В этом году мы слишком запоздали с урожаем. Но следующей весной…

Бокоход оборвал его:

– И где ты думаешь найти пшеницу? Ты знаешь, что случается, если ты оставишь зерно или несжатую пшеницу? Колосья падают на землю и гниют. Культурной пшенице для выживания нужны мы. А если ты оставишь коров не доёными в течение нескольких дней, они просто сдохнут – у них лопнет вымя.

– Полегче, – сказал Снежок.

– Всё, что я тебе говорю – то, что, если хочешь устроить ферму, тебе придётся начинать всё на пустом месте. Всё, мать твою, сельское хозяйство и земледелие, всё с нуля из взятых в природе растений и животных.

Ахмед натянуто кивнул.

– Нам, Бок. Не «тебе». Нам. Мы все огребли здесь проблем. Ладно. Так что это мы и будем делать. И в то же самое время мы занимаемся собирательством, мы охотимся. Мы живём за счёт земли. Так бывало и раньше.

Луна потянула пальцами свою одежду.

– Этот материал не будет существовать вечно. Нам нужно будет выяснить, как делать ткань. И наше оружие будет вообще бесполезно, как только закончатся боеприпасы.

– Возможно, мы сумеем сделать ещё боеприпасов, – сказал Боннер.

Бокоход лишь рассмеялся.

– Думай о каменных топорах, приятель.

Боннер проворчал:

– Я не знаю, как сделать долбаный каменный топор.

– Да и я тоже не задумывался об этом, – глубокомысленно сказал Бокоход. – И знаете, что? Держу пари, нет даже ни одной книги, в которой говорится, как это делать. Вся та мудрость, приобретённая в страданиях с тех пор, как мы скакали в виде голых Homo erectus по всей Африке. Всё пропало.

– Тогда опять же мы просто должны будем начать всё с начала, – твёрдо сказал Ахмед.

Боннер взглянул на него.

– Почему?

Ахмед посмотрел на небо.

– Мы должны это сделать ради наших детей.

Бокоход сказал просто:

– Четыре Адама и одна Ева.

Повисла долгая, напряжённая тишина. Луна была похожа на статую, её глаза были неподвижными. Снежок заметил, как близко она держала свою руку к «Вальтеру».

Ахмед поднялся на ноги.

– Не думайте о будущем. Думайте о том, как набить себе живот, – он хлопнул в ладоши. – Давайте двигаться.

Они разошлись. Серп луны уже восходил, похожий на костяную стружку в синем небе.

– Ну, – спросил Бокоход Снежка, когда они расходились, – и как ты находишь жизнь в будущем?

– Как в тюрьме, дружище, – с горечью сказал Снежок. – Словно мотаю охрененный срок.

III

Примерно в пяти километрах от базового лагеря Снежок попробовал разжечь костёр.

Он находился на том месте, которое когда-то, наверное, было полем. Ещё оставались следы сухой каменной кладки, которая отмечала собой широкий прямоугольник. Но через тысячу лет, поросшее многолетними травами и злаками, кустами и сеянцами лиственных деревьев, оно очень сильно напоминало любой другой кусок земли по соседству.

Снежок сделал огневую доску длиной со своё предплечье, с углублением, вырезанным на её плоской стороне. У него были стержень – палочка с заострённым концом, грузик – небольшой камень, который аккуратно ложился ему в руку, и лук – скорее просто молодое деревце с куском пластикового шнурка от обуви, натянутым на нём. Кусочек коры под углублением служил лотком, чтобы ловить тлеющие угольки, которые могли получиться. Рядом он собрал небольшую кучку сухой коры, листьев и сухой травы, готовой поддержать огонь. Он встал на правое колено и поставил подушку левой ступни на огневую доску. Он сделал из тетивы лука петлю и просунул в неё стержень. Смазав углубление небольшим количеством собственной ушной серы, он поместил закруглённый конец стержня в углубление на огневой доске, а заострённый – в углубление на грузике. Затем, слегка нажимая на углубление, он начал двигать луком взад-вперёд, вращая стержень с всё большими давлением и скоростью, ожидая, когда пойдёт дым и затлеют угольки.

Снежок знал, что выглядел старым. Теперь он носил длинные волосы, связывая их в «конский хвост» кусочком шнура. Также у него росла борода, хотя он резал её ножом каждые пару дней. Его кожа напоминала дублёную шкуру, вокруг глаз и рта появились морщины. Хорошо, я старый, думал он. И мне уже тысяча лет. Я должен хоть отчасти выглядеть на этот возраст.

Было трудно поверить, что прошло всего лишь чуть больше месяца с тех пор, как они вышли из Ямы.

Пока у них не было реальной потребности заниматься этим – разводить огонь самостоятельно. У них всё ещё оставалось множество коробок влагоустойчивых спичек, и достаточный запас упаковок триоксана – химического источника тепла, весящего немного и широко используемого военными. Но Снежок смотрел в будущее, в тот день, когда им уже не удастся воспользоваться тем, что вынесли из Ямы. Конечно, в какой-то степени он «хитрил». Он пользовался своим прекрасно изготовленным тысячу лет назад швейцарским армейским ножом, чтобы сделать лук и огневую доску; позже ему пришлось бы пользоваться каменным ножом. Но – не всё сразу.

Это древнее поле лежало недалеко от части обширного массива дубрав, которые, насколько они смогли разведать, преобладали на ландшафтах Англии после эпохи человека. Оно находилось на небольшой возвышенности. На западе, дальше вниз по склону холма, раскинулось озеро. Снежок мог разглядеть следы каменных стен, исчезающих в глубине спокойных вод. Но озеро заросло тростником, кувшинками и прочей травой, а на его поверхности он мог различить нездоровый серо-зелёный блеск водорослевого цветения. Эутрофикация – так говорил Бокоход: даже сейчас искусственные питательные вещества – особенно фосфор – выщелачивались из земли в озеро и подстёгивали развитие миниатюрной экосистемы. Снежку казалось невероятным, что всё то дерьмо, которое закачивали в свою землю давным-давно умершие фермеры, по-прежнему могло отравлять окружающую среду вокруг него, но это, похоже, было правдой.

Этот ландшафт был до странности пуст. Его окружала тишина. Даже птичьего пения не было слышно.

Некоторые существа, вероятно, быстро восстановили прежние позиции, как только прекратились охота, контроль численности вредителей и использование человеком земель – это зайцы, кролики, куропатки. Крупные млекопитающие размножались настолько медленно, что восстановление должно было занять значительно большее время. Но явно существовало несколько видов оленей, и Снежок мельком заметил в лесах свиней. Им не попадалось никаких крупных хищников. Даже лисицы встречались редко. Совершенно не было никаких хищных птиц, кроме нескольких скворцов, выглядящих довольно агрессивно. Бокоход сказал, что специализированные хищники, стоящие на вершине пищевой пирамиды, должны были вымереть, поскольку поддерживающие их пищевые цепочки разрушились. В Африке, вероятно, тоже не осталось никаких львов или гепардов, сказал он, даже если они избежали съедения последними голодающими беженцами-людьми.

Возможно, подумал Снежок. Однако его больше интересовали крысы.

Конечно, равновесие в итоге восстановилось бы. Изменчивость, адаптация и естественный отбор позаботились бы об этом; так или иначе старые роли оказались бы занятыми. Но это сообщество могло ничем не напоминать то, которое исчезло. И ещё, как сказал Бокоход, поскольку среднестатистический вид млекопитающих существовал на протяжении нескольких миллионов лет, пройдут, соответственно, миллионы лет: десять, а может и двадцать – двадцать миллионов лет, прежде чем вновь сложится мир, блистающий своим богатством. Поэтому, даже если бы люди восстановили численность и продолжили существовать, скажем, ещё пять миллионов лет, они не увидели бы ничего похожего на тот мир, который Снежок знал, будучи ребёнком.

Снежок определённо не был приверженцем «зелёных». Но в этих мыслях было что-то глубоко тревожное. Насколько же странным было дожить до этого времени и увидеть, как это происходит.

Всё ещё никакого дыма, и он не получил ни одного проклятого тлеющего уголька. Снежок продолжил работать луком.

Главной проблемой в добывании огня было то, что это давало ему слишком много времени на размышления. Он тосковал без своих друзей, без морского братства. Он скучал по своей работе, даже по рутинным делам – возможно, как раз по рутине больше всего, потому что она придавала его жизни ясность, которая отсутствовала сейчас.

Он понял, что скучал по шуму, хотя это было сложнее осознать: телевидение, компьютерные сети, музыка, кино и реклама, логотипы, рекламные мелодии и новости. Снежок подозревал, что единственной вещью в новом мире, которая в итоге свела бы его с ума, могла быть тишина – всеохватная, жестокая, растительная тишина. Его бросало в дрожь, когда он представлял себе, как всё было в последние дни, когда все машины перестали работать, а мигающие логотипы, неоновые трубки и экраны мерцали и гасли – один за другим.

И он тосковал без Клары. Конечно же, тосковал. Снежок никогда не знал своего ребёнка, даже никогда не видел его или её.

Вначале его мучали приступы чувства вины: вины за то, что он всё ещё был жив, когда стольких людей поглотила тьма, вины за то, что он ничего не мог сделать для Клары, вины за то, что он ел и дышал, мочился и испражнялся, а ещё тайком поглядывал на попку Луны, тогда как все, кого он когда-либо знал, были мертвы. Но это чувство, милостью судьбы, постепенно притуплялось. Он был навечно благословлён тем, что Бокоход один раз назвал отсутствием воображения.

Или, возможно, это было чем-то большим.

В ясном свете нового времени его прежняя жизнь в перенаселённой туманной Англии двадцать первого века казалась всего лишь сном. Он словно растворялся в зелени.

Среди листвы, достигавшей высоты его пояса, в дюжине шагов от него, послышался шелест. Снежок молча повернулся в ту сторону и замер. Один стебель травы, отягощённый семенами, изящно вздрагивал. В том месте он установил западню. Что там было среди листвы – изгиб плеча, взгляд ясных глаз?

Отложив лук и стержень, Снежок встал, потянулся и небрежно зашагал к месту, где послышался шелест. Он вытянул лук из-за спины, взял стрелу из колчана, сделанного из кроличьей кожи, осторожно вложил её в лук.

В листве ничего не двигалось – до тех пор, пока он не оказался почти рядом – а затем внезапно что-то мелькнуло, бросившись в сторону при его приближении. Он заметил бледную кожу, испещрённую бурым, и длинные конечности. Лиса? Но это существо было большим – крупнее, чем что-либо виденное им здесь до сегодняшнего дня.

Без дальнейших колебаний он подбежал к существу, поставил ботинок на его поясницу и направил стрелу ему в голову. Существо извернулось и перекатилось на спину. Оно выло, словно кошка, закрыв лицо руками.

Он опустил лук. Руки. У него были руки, как у человека или обезьяны.

Его сердце бешено колотилось, и он уронил лук. Он встал на колени поверх существа, прижимая его туловище к земле, и схватил его за запястья. Оно было худощавым, гибким, но очень сильным; потребовалась вся его сила, чтобы отвести эти руки от лица. Но это существо всё равно плевалось и шипело на него.

Но его лицо – нет, её лицо – не было лицом шимпанзе или любой другой обезьяны. Оно было однозначно человеческим.

Несколько долгих секунд Снежок, изумлённый, сидел верхом на девочке.

Она была голая, и, хотя была заметна её бледная кожа, она была покрыта рыхлой шерстью из взлохмаченных рыжевато-бурых волос. Волосы на её голове были темнее – путаница грязных локонов, которые выглядели так, словно их никогда не стригли. Она была невысокой, но у неё были груди, небольшие отвислые мешочки с твёрдыми сосками, торчащими среди шерсти, а ниже треугольник более тёмной шерсти в её промежности был запачкан тем, что могло быть менструальной кровью. И у неё уже были растяжки.

Кроме того, от неё воняло, как в обезьяннике.

Но это лицо было совершенно не обезьяньим. У неё был маленький, но выступающий нос. Её рот был маленький, а подбородок V-образный с явно выраженной ямкой. Лоб над голубыми глазами был ровным. Но был ли он чуть ниже, чем у него?

Она имела человеческий облик, несмотря на свой волосатый живот. Но её глаза были туманными. Испуганными. Смущёнными.

Его горло напряглось, и он заговорил с нею:

– Ты говоришь по-английски?

Она завизжала и забилась.

И внезапно Снежок ощутил эрекцию, крепкую, как железный прут. Твою же мать, подумал он. Он быстро скатился с девочки, и схватил свои лук и нож.

Девочка не могла встать. Её правая ступня попалась в его ловушку. Она царапала сырую землю, пока её нога была схвачена. Она покачивалась взад-вперёд, что-то мыча, явно напуганная, и неважно, насколько она была умна.

Приступ вожделения у Снежка прошёл. Теперь она была похожа на шимпанзе своими жестами, своим неосознанным страданием, пусть даже её тело, придавленное его собственным, напоминало женское. (Клара, прости меня, это было так давно…) Остатки фекалий на её ногах и лужицы жидких испражнений там, где она лежала, вызвали у него ещё большее отвращение.

Он порылся в кармане лётного костюма и вытащил остатки упаковки сухого пайка. Там ещё оставалось с горсть орехов, немного вяленой говядины, чуть-чуть сушёного банана. Снежок выбрал банан и протянул горстку скрученных хлопьев девочке.

Она дёрнулась назад и отползла настолько, насколько позволяла верёвка.

Он попробовал общаться при помощи мимики, сунув один или два кусочка себе в рот и с преувеличенным выражением удовольствия поедая их.

– Ням-ням, вкусно.

Но, тем не менее, она не взяла еду у него из рук. Как будто олень или кролик, подумал Снежок. Поэтому он положил хлопья на землю между ними и отодвинулся назад.

Она схватила пару хлопьев и запихала их себе в рот. Она жевала и жевала кусочки банана, как будто извлекая из них каждую крупицу аромата, прежде чем, наконец, проглотила их. Она, наверное, никогда не пробовала ничего такого сладкого, подумал он.

Или, возможно, она просто была голодна. Снежок установил ловушку пару дней назад; она могла находиться здесь уже сорок восемь часов. Все эти фекалии и моча, а также то, как сильно была спутана и запачкана шерсть на её ногах, также указывало на это.

Пока она ела, он смог хорошо разглядеть ступню, которая угодила в ловушку. Это была простая ловушка в виде петли, рассчитанная на головы кроликов и зайцев. В своих усилиях, направленных на освобождение, она затянула ловушку ещё сильнее, и та, сработав как положено, настолько глубоко врезалась в её ногу, что превратила плоть в ужасное кровавое месиво. Снежку показалось, что он мог разглядеть в ране белизну кости.

И что теперь? Он мог бы взвалить её себе на спину и притащить в базовый лагерь. Но это же была не просто дичь, кролик или заяц; это был не какой-то интересный экземпляр вроде огромного попугая, наполовину утратившего способность к полёту, которого изловил Бокоход, бродя по краю стоячего пруда. Это был человек, независимо от того, как она выглядела. И ещё, напомнил он себе, те растяжки говорили ему, что у неё был по меньшей мере один ребёнок, ожидавший её где-то поблизости.

– Неужели я проделал весь этот путь, через долбаные тысячи лет, чтобы причинить тебе такие же проблемы в жизни, каких я хлебнул в своей? Я так не думаю, чёрт подери, – бормотал он. – А теперь прости меня.

И без всяких колебаний он наскочил на неё.

Это был ещё один раунд состязания по борьбе. Он прижал её к земле: лицом вниз, её руки под телом, а его ягодицы на её пояснице. Воспользовавшись швейцарским армейским ножом, он отрезал шнур ловушки, и вытянул петлю из окровавленной канавки, которую она протёрла. Затем он израсходовал значительное количество своих драгоценных запасов, чтобы вычистить антисептической жидкостью грязь, высушенную кровь и гной – ему пришлось выбирать из болячек пряди каштановых волос – и наложить на рану изолирующее вещество и мазь. Возможно, она оставит материал на ране достаточно долго, чтобы та успела продезинфицироваться.

Как только Снежок выпустил её, она ушла. Он бросил взгляд на вертикальную и гибкую фигуру, мелькающую среди высокой травы по направлению к деревьям, хромающую, но всё равно движущуюся быстро.

Время уже давно перевалило за полдень. Предполагалось, что они не должны оставаться в одиночку в темноте вдали от основного лагеря: чёткий приказ Ахмеда. Снежок хотел бы последовать за девочкой в полную тайн зелень лесной чащи. Но он знал, что не должен был этого делать. С сожалением собрав своё имущество, он отправился обратно в базовый лагерь.

В тот вечер Снежок вернулся к остальной группе последним.

Они решили поселиться вблизи озера в нескольких километрах от разрушенного города. Участок находился под защитой компактного холма конической формы – явно искусственного, возможно, кургана железного века, или же, возможно, всего лишь каких-то отвалов пустой породы.

Ахмед заставил их собраться вокруг пня упавшего дерева, на котором он величественно восседал. Снежок хотел сообщить остальным о своей встрече, о том, кого он нашёл. Но настроение было неподходящим. Поэтому он просто сел.

Луна с каждой прошедшей неделей становилась всё более и более замкнутой; теперь она просто сидела, скрестив ноги, рядом с Ахмедом, потупив взгляд. Но она, как всегда, находилась в центре внимания, в фокусе бессловесных интриг. Бокоход сохранял свою обычную отрешённую мечтательность, но он сидел напротив Луны, и Снежок видел, как его пристальный взгляд скользил по обводам её бедра, по тем сантиметрам её икр, которые она открывала над ботинками. Сам Ахмед сидел рядом с девушкой, усадив её на свой пень, словно владел ею.

Боннер был тем, чьё вожделение по отношению к Луне проявлялось особенно очевидно. Он сидел неуклюже, с напряжённой мускулатурой, и через его лицо тянулась широкая полоса грязи – камуфляжные отметины охотника. Он и сам выглядел как животное, подумал Снежок, словно остатки былой цивилизованности едва могли сохранять его человеческий облик.

Между ними назревал разброд, – Снежок это видел – раздор с огромными трещинами, раскалывающими напряжённый комплекс их взаимоотношений. Уже практически ничего не осталось от испуганной группы лётчиков военно-морского флота, которые забились в разрушенную церковь в ту первую ночь, чавкая своими пайками. Они могли бы убить друг друга за Луну, если бы Луна не убила их первой.

А Ахмед, их лидер, даже не замечал этого. Ахмед улыбался.

– Я думал о будущем, – сказал он.

Бокоход издал приглушённый стон.

– Я имею в виду, о дальнейшем будущем, – продолжил Ахмед. – О том, что будет через несколько месяцев или лет. Пусть даже мы выдержим следующую зиму, нашим детям будет труднее.

При разговоре о детях Снежок бросил взгляд на Луну. Она уставилась на свои руки, на сцепленные пальцы.

Ахмед сказал о том, что в течение индустриального периода, а особенно на протяжении последних нескольких безумных десятилетий, человечество исчерпало все доступные ему запасы ископаемого топлива: угля, газа, нефти.

– Ископаемое топливо, вероятно образуется вновь даже сейчас. Мы это знаем. Но невероятно медленно. Всему, что мы жгли несколько столетий, потребовалось на образование около четырёхсот пятидесяти миллионов лет. Но топливо для наших потомков найдётся всегда, – сказал он. – Торф. Торф – это то, что получается, когда болотные мхи, осока и другая растительность разлагаются в обеднённых кислородом болотистых землях. Верно? И в некоторых частях мира добыча торфа для топлива продолжалась вплоть до середины двадцатого века.

– В Ирландии, – сказал Бокоход. – В Скандинавии. Но не здесь.

– Тогда мы идём в Ирландию, или в Скандинавию. Или, возможно, мы найдём его здесь. Условия сильно изменились с тех пор, как мы впали в холодный сон. Во всяком случае, если мы не найдём торф, то найдём что-то ещё. Мы унаследовали выжженный мир, – он постучал по виску. – Но у нас ещё есть наш ум, наша изобретательность.

– Ой, да ради бога, – резко сказал Бокоход. – Ахмед, разве ты ещё не усёк этого? Мы всего лишь кучка потерпевших кораблекрушение, выброшенных на берега времени – вот, кто мы. Ради всего святого, чел, у нас на всех лишь одна матка.

– Моя матка, – сказала Луна, не поднимая глаз. – Моя матка. Ты, долбанный хер.

– Болотное железо, – вкрадчиво произнёс Ахмед.

Все посмотрели на него.

Ахмед продолжил:

– У нас есть окись железа, образующаяся в топях и болотах. Когда богатая железом грунтовая вода контактирует с воздухом, ну, в общем, она как бы ржавеет. Верно, Бокоход? Викинги в своё время использовали эту штуковину. Почему бы это не сделать нам?

Пока шло препирательство, взгляд Снежка притягивали ближайшие леса, их тенистая зелень. Бокоход прав, думал он. Мы здесь случайные гости, всего лишь своего рода эхо. Мы собираемся поссориться и раствориться в зелени, как все эти разрушенные здания, и просто исчезнуть, добавив свои кости к миллиардам уже валяющихся в земле. И это не будет иметь значения, чёрт подери. Если раньше он не понимал этого, ощущая лишь бессознательно, то теперь, столкнувшись с девочкой-обезьяной, он был в этом убеждён. Она – это будущее, думал Снежок; она, с ясным и сильным взором льва, с маленьким обнажённым телом, со своей ловкостью и силой – и пребывающая в своей бессловесной тишине.

Когда они разбрелись, Снежок отвёл Бокохода в сторонку и рассказал ему о дикой женщине.

– Ты её трахнул? – сразу же спросил Бокоход.

Снежок скорчился с отвращением:

– Нет. Я кое-что ощутил – стояк у меня был адский – но, когда я увидел, кем она была в действительности, просто не смог продолжить.

Бокоход похлопал его по плечу.

– Ни слова в упрёк твоим мужским достоинствам, приятель. Уина – вероятно, просто не тот вид, и всё.

– Уина?

– Это воспоминание из старой литературы. Не бери в голову. Слушай. Независимо от того, что там говорит наш эль-Президенто, мы должны побольше узнать об этих существах. Это, чёрт подери, гораздо важнее, чем копать торф. Мы должны понять, как они здесь выживают. Потому что мы оказываемся перед необходимостью вести как раз такой образ жизни. Иди, разыщи свою подружку, Снежок. И спроси её, захочет ли она пойти на двойное свидание.

Через пару дней после этого, до того, как Ахмед сумел осуществить свои планы по возрождению цивилизации, он заболел. Ему пришлось оставаться у себя под навесом, в полной зависимости от еды и воды, которые ему носили остальные.

Бокоход полагал, что это было ртутное отравление из-за отвалов неподалёку от лагеря. Ртуть веками использовалась при изготовлении разных вещей – от шляп до зеркал, от препаратов для истребления насекомых до лекарств от сифилиса. Вероятно, её было очень много в почве, собственно говоря, и даже сейчас, спустя тысячу лет, она по-прежнему медленно просачивалась различными путями в озеро, где проходила свой путь по цепи питания и достигала максимальной концентрации в телах рыб и во рту людей, которые их съели.

Бокоходу это всё казалось забавным: тот самый Ахмед, великий строитель планов – который дольше и крепче любого из них цеплялся за экспансионистские мечты о давно минувшем двадцать первом веке – стал жертвой дозы яда, затяжного наследия той разрушительной эпохи.

Снежок обращал на него не слишком много внимания. Ведь в мире были и гораздо более интересные вещи, чем что-то, сказанное или сделанное Ахмедом.

Например, Уина и её мохнатый лесной народ.

Снежок и Бокоход построили нечто вроде засидки – навес, щедро заваленный травой и зелёными листьями неподалёку от того места, где Снежок впервые столкнулся с девочкой-обезьяной, которую Бокоход окрестил Уиной.

Снежок взглянул на Бокохода, лёжа в тени засидки. В ужасной жаре этого неанглийского лета они оба решили ходить без одежды, оставив себе исключительно шорты, пояс с инструментами и ботинки. Кожа Бокохода, коричневого цвета и щедро намазанная грязью, была столь же хорошим камуфляжем, как нечто, специально созданное руками человека. Прошло лишь пять или шесть недель после выхода из Ямы, и он уже был неузнаваем.

– Там, – прошипел Бокоход.

Стройные серовато-бурые фигуры – две, три, четыре – вынырнули из тени у края леса. Они сделали несколько осторожных шагов на открытое место. Они были голыми, но стройными и прямоходящими, и они что-то несли в руках – вероятно, свои обычные грубые каменные молотки и ножи. Выстроившись неплотным кругом, спинами друг к другу, они оглядывались вокруг, поворачивая головы резкими движениями.

Бокоход продолжал оставаться самим собой: он излагал историю о том, откуда мог появиться этот невысокий мохнатый народец.

– Дети канализации, – сказал он. – Когда города пришли в упадок, кто протянет дольше всех? Исхудавшие маленькие дети, которые уже заселили дренажную систему и канализации, и жили за счёт отбросов. Пройдут долгие годы, прежде чем некоторые из них просто заметят, что что-то изменилось…

Теперь мохнатые бежали по заросшему травой лугу к лежащему предмету. Это был олень, крупный самец, которого Снежок и Бокоход завалили выстрелом из рогатки и выложили здесь, надеясь выманить мохнатых из их лесного укрытия. Мохнатые обступили тушу. Они начали рубить суставы в тех местах, где задние ноги прикреплялись к туловищу. И пока они работали, сохраняя сосредоточенную тишину, один из них всегда был на ногах, глядя вокруг, оставаясь настороже.

– Вот так они и работают, – пробормотал Снежок. – Уносят с собой ноги, видишь?

– Быстро и легко, – ответил Бокоход. – Практически самая лёгкая в осуществлении часть разделки туши. Отрубаешь ноги, затем тащишь их обратно в укрытие в лесу, пока кто-нибудь с зубами побольше, чем у тебя, не придёт, чтобы посоперничать за них. Они действуют скоординировано, пусть даже и не разговаривают. Видишь, как они сменяют друг друга, чтобы быть настороже? Они – стайные охотники. Или, во всяком случае, падальщики.

Снежок подумал, почему они стали такими осторожными, если Бокоход был прав, и вокруг не было никаких крупных хищников.

– Они выглядят по-человечески, но ведут себя не так, – прошептал Снежок. – Понимаешь, что я имею в виду? Они ведут себя не так, как нужно стоять на страже. Они оглядываются, словно кошки или птицы.

Бокоход хмыкнул.

– У тех детей канализации не должно было быть никакой культуры, никакой учёбы. Всем, что они могли бы знать, была канализация. Возможно, именно поэтому они и прекратили говорить. Возможно, в канализации тишина была важнее, чем язык.

– Они утратили язык?

– Почему бы и нет? Птицы постоянно утрачивают способность к полёту. Быть умным – это дорогое удовольствие. Даже мозг размером с твой, Снежок, обходится дорого: он жрёт изрядную долю энергии из той, которая требуется телу. Возможно, это не такой мир, где твой ум окупается в той же степени, как, скажем, умение быстро бегать или хорошо видеть. Вероятно, потребуется не очень много перестроек в нервной системе, чтобы полностью утратить способность пользоваться языком, и даже сознанием. И теперь мозги вольны усыхать. Дайте им сто тысяч лет, и они будут напоминать австралопитецин.

Снежок покачал головой.

– Я всегда думал, что у людей из будущего будут здоровенные вздутые головы, а члена не будет совсем.

Бокоход поглядел на него в полумраке засидки.

– То, что мы умные, не всегда приносит нам много пользы, верно? – кисло сказал он. Взглянув на мохнатых, он потёр своё лицо. – Вот смотришь на них, и думаешь: как же недолго всё это было. Был момент, когда были умы, предназначенные для того, чтобы понимать: как изменять вещи, как строить. Сейчас всё это пропало, испарилось, и вот, к чему мы вернулись: жить подобно животным, просто как ещё одно животное в экосистеме. Примитивное существование непосредственно за счёт окружающих ресурсов.

Они ещё немного понаблюдали за тем, как мохнатый голый народец отрывал ноги убитого оленя и, то помогая друг другу, то ссорясь, тащил их обратно под защиту леса.

После этого они вернулись в свой базовый лагерь.

И там они обнаружили, что Боннер рвал и метал, потому что Луна исчезла.

– Где она, мать вашу?

Луна соорудила свой собственный небольшой навес, более основательный и уединённый, чем прочие. Снежок всегда думал, что, если бы она могла поставить туда дверь с замком, она бы так и сделала. Теперь же всё исчезло – рюкзак, который Луна сделала из запасного лётного костюма, её инструменты и одежда, её самодельный деревянный гребешок, её драгоценный запас многоразовых тампонов.

Боннер метался среди того, что осталось, разбивая на куски стенки навеса. Он был голый, за исключением уже расползающихся шорт, его мускулы вздувались, а грязь была размазана по его лицу и груди, и в его колючих волосах; Снежок подумал, что в нём мало что осталось от того робкого молодого пилота, о котором он, помнится, заботился, когда они встретились в первый раз, при распределении на транспорт в Адриатике.

Ахмед вышел из-под собственного навеса, завернувшись в серебристое одеяло из комплекта для выживания.

– Что тут происходит?

– Она ушла. Она, мать твою, ушла! – бушевал Боннер.

Бокоход шагнул вперёд.

– Нам всем прекрасно видно, что она ушла, идиот.

Боннер бросился на него, нанося резкий удар. Бокоходу удалось уклониться с пути движения кулака молодого пилота, но он получил удар в висок и упал навзничь.

Снежок бросился вперёд и схватил руки Боннера со спины.

– Ради бога, Бон, успокойся.

– Этот яйцеголовый ублюдок насаживал её. Он всё это время насаживал её.

Ахмед выглядел крайне встревоженном – ещё бы, думал Снежок, потому что, если Луна ушла, забрав их единственную надежду оставить потомство, все его грандиозные планы оказались разрушенными прежде, чем начали воплощаться в жизнь.

– Но почему она ушла? – стонал он. – Зачем быть одному? В чём тогда смысл?

– А в чём вообще смысл чего-либо из всего этого? Мы все собираемся умереть здесь. Это никогда бы не стало работать, сплот. Всё болотное железо мира не изменило бы сути происходящего, – сказал Снежок.

Бокоход изобразил ухмылку.

– Не думаю, что в данный момент Боннер волнуется о судьбе человечества. Так ведь, Бон? Всё, что его беспокоит – то, что единственная в мире дырка исчезла, и он так ни разу и не воспользовался ею…

Боннер заревел и снова рванулся, но на сей раз Снежку удалось его удержать.

Кашляя, Ахмед побрёл обратно к своему укрытию.

Когда всё более-менее утихло, Снежок подошёл к стойке, где они развесили вереницу освежёванных кроликов, и начал готовить пищу.

Прежде, чем первый шашлык из кролика прожарился на огне, Боннер упаковал вещи. Он стоял в сгущающихся сумерках перед Бокоходом и Снежком.

– Я валю отсюда, – сказал он.

Бокоход кивнул.

– Идёшь искать Луну?

– А ты как думаешь, мозготрах?

– Я думаю, что у неё хорошая десантная подготовка. Её будет трудно выследить.

– Я справлюсь, – прорычал Боннер.

– Выжди до утра, – разумно предложил Снежок. – Возьми немного еды. Ты нарываешься на неприятности, если уходишь в ночь.

Но рассудительная часть мозгов Боннера, похоже, выключилась навсегда. Он одарил их испепеляющим взглядом своей грязевой маски, все его мускулы были напряжены. Затем он ушёл, и его неуклюжий свёрток колотился по спине.

Бокоход положил ещё кусок кролика в огонь:

– Это последний раз, когда мы видим его.

– Думаешь, он найдёт Луну?

– Нет, если она увидит, что он приближается, – Бокоход выглядел задумчивым. – А если он попробует принудить её силой, она его убьёт. Она в этом деле сурова.

Кролик был почти готов. Снежок вытащил его из огня и начал стягивать его куски с вертела и раскладывать на их грубые деревянные блюда. Каждый вечер он делил их еду на пять частей. Теперь, когда Боннер и Луна ушли, он поделил её на троих.

Он и Бокоход просто немного поглядели на эти три порции. Ахмед всё ещё был в своём укрытии. С глаз долой – из сердца вон. Снежок поднял третье блюдо и лезвием своего ножа сгрёб мясо на два других блюда.

– Если Ахмед поправляется, он сможет позаботиться о себе. Если нет, то мы ничего не сможем сделать для него.

Какое-то время они жевали крольчатину.

– Я уйду завтра, – сказал затем Снежок.

Бокоход промолчал в ответ.

– А ты как? Ты куда пойдёшь?

– Думаю, я хотел бы изучить мир, – сказал Бокоход. – Пойду, погляжу города. Лондон. Париж, если смогу перебраться через Ла-Манш. Узнаю побольше о том, что случилось. Многое, наверное, уже пропало. Но кое-что должно быть похожим на руины Римской империи.

– Никто и никогда больше не увидит такие достопримечательности, – сказал Снежок.

– Это точно.

Снежок нерешительно спросил:

– А что будет после этого? Я имею в виду, когда мы станем старше. Не такими сильными.

– Не думаю, что это может обернуться проблемой, – лаконично сказал Бокоход. – Проблемой будет твой выбор: как ты захочешь жить. Чтобы убедиться, что у тебя под контролем хотя бы это.

– А когда ты увидишь всё, что хотел увидеть.

– Всё равно, – он улыбнулся. – Возможно, в Париже останется несколько окон, которые можно будет выбить. Бренди тысячелетней выдержки, чтобы выпить. Я бы им насладился.

– Но, – осторожно сказал Снежок, – не будет никого, кому можно об этом рассказать.

– Мы всегда это знали, – резко сказал Бокоход. – С того самого момента, когда выкарабкались из Ямы в ту древнюю дубраву. Это было очевидно даже тогда.

– Возможно, тебе, – сказал Снежок.

Бокоход потёр висок, где от удара Боннера вскочила здоровая шишка.

– Это работает мой большой мозг. Генерируя одно бесполезное заключение за другим. И всё это ничего не меняет, вообще ничего. Послушай. Давай, договоримся. Мы выберем место встречи. Мы будем стремиться увидеться, каждый год. У нас может и не получиться делать это всякий раз, но ты всегда сможешь оставить мне какое-то сообщение.

Они выбрали место – Стоунхендж, на возвышенности равнины Солсбери, который по-прежнему оставался точным – и время, летнее солнцестояние, которое легко было отследить, обладая дисциплинированностью в учёте времени, которую привил им Ахмед. Это была хорошая идея. Так или иначе, даже сейчас Снежка успокаивала мысль о том, что у его будущего появится хоть какая-то упорядоченность.

Когда они закончили есть, уже стемнело. Холодно не было, но Снежок достал для себя одеяло, грубо сотканное из коры, обернул его вокруг плеч.

– Слышь, Бок? А он был прав?

– Кто?

– Боннер. Ты трахал Луну?

– Он был чертовски сильно прав. Я её трахал.

– Ты долбаная тёмная лошадка. Я бы никогда не узнал. Почему ты?

– Атавистические позывы, дружище. Думаю, она реагировала на мой мозг умнее среднего.

Снежок поразмышлял над этим.

– Тогда выходит, что наши большие мозги хороши для одной вещи.

– О, да. Они всегда были хороши для этого. Вероятно, именно для этого они и подходили в первую очередь. Всё остальное – хренотень.

– Ты долбаная тёмная лошадка.

IV

Снежок следовал за людьми-обезьянами.

Он жил не так, как жили они. Он пользовался своими западнями, чтобы ловить дичь размером со свиней и мелких оленей, и использовал ножи, костры и навесы для укрытия и разделки дичи. Но он ходил там же, где ходили они.

Люди-обезьяны бродили по невероятно обширной территории, по большим лесам, которые покрывали южную Англию, по лесам, которые скрывали руины городов и соборов, дворцов и парков. Он беспокоился, если терял из виду Уину, и вновь успокаивался, когда находил её вновь. Постепенно Снежок научился узнавать всех индивидуумов в небольшой группе – он дал им такие имена, как Дедуля, Шкет и Док – и он сопереживал их жизням, их триумфам и трагедиям, словно смотрел небольшую мыльную оперу.

Они боялись крыс – больших крыс, крысоволков, которые, очевидно, охотились стаями. Снежок это быстро понял.

Он спрашивал себя, каким он должен был выглядеть в их глазах. Несомненно, они были осведомлены о его присутствии, но Снежок не пересекался с ними и не претендовал на пищу, которую они собирали. Поэтому они позволили ему существовать, не замечая его. Он был похож на призрака, думал Снежок, – на призрака из ускользающего прошлого, преследующего этих новых людей.

Через несколько месяцев, когда долгое-долгое лето этих поздних времён, наконец, завершилось, они вышли на берег. Снежок предполагал, что оказался где-то на берегу Суссекса, на южном побережье Британии.

Мохнатые понемногу кормились на краю леса, как обычно, не обращая внимания на Снежка.

Снежок бродил по пляжу. Лес дорастал прямо до берега, как будто это был тропический остров Робинзона Крузо, а вовсе не Англия. Он нашёл местечко, чтобы присесть, глядя на разбивающиеся об берег волны.

Он зачерпнул горсть песка. Тот был мелким и золотистым, и легко просыпался у него между пальцами. Но он видел, что в нём были чёрные зёрна и ещё немного частиц оранжевого, зелёного и синего цвета. Разноцветный материал должен быть пластиком. А чёрный материал напоминал сажу – сажу из Рабаула, вулкана-убийцы, или от пожаров, которые охватили весь мир, когда всё превратилось в дерьмо.

Всё ушло, думал он с удивлением. Действительно, ушло. Песок был своего рода доказательством. Лунные камни, соборы и футбольные стадионы, библиотеки и музеи, картины, шоссе, города и хибары, Шекспир и Моцарт, Эйнштейн, Будда, Мухаммед и Иисус, львы, слоны, лошади и гориллы, и весь остальной зверинец, охваченный вымиранием – всё стёрлось в прах, рассеялось и упало на землю, смешавшись в этом закопчённом песке, который он сеял сквозь пальцы.

Мохнатые уходили. Ему были видны их стройные очертания, тихо скользящие в глубину леса.

Он встал, стряхнул песок с ладоней, поправил узел на спине, и отправился за ними.

Содержание