ГЛАВА 16

Густо заросший берег

Дарвин, Северная территория, Австралия. 2031 год нашей эры (н. э.).

I

В Рабауле последовательность развития событий была подчинена неотвратимой логике, словно огромный вулкан и магматическая камера под ним образовывали какой-то гигантский геологический механизм.

В земле раскрылась первая трещина. В загрязнённое смогом небо поднялось огромное облако пепла, и фонтаном хлынули раскалённые расплавленные породы. Основная масса поднимающегося потока магмы находилась примерно на пятикилометровой глубине, и давление на тонкую лавовую корку Рабаула оказалось слишком большим.

Подземные толчки в Дарвине усилились.

Заканчивался первый день конференции. Посетители, возвращавшиеся из просторных залов, собирались в баре гостиницы. Сидя на диване и положив ноги на низкий табурет, Джоан смотрела, как люди брали выпивку, косячки и пилюли, и собирались небольшими группами, возбуждённо переговариваясь.

Делегаты были типичными академиками, думала Джоан, испытывая к ним что-то вроде симпатии. Каждый из них был одет на свой лад – от ярких оранжевых жакетов и зелёных штанов, которые явно предпочитали европейцы из Бенилюкса и Германии, до открытых сандалий, футболок и шорт небольшого контингента гостей из Калифорнии; было даже несколько нарочито поношенных этнических костюмов. Академики были склонны шутить насчёт того, что они никогда не задумываются над тем во что одеваются, но в действительности в своём «неосознанном» выборе они демонстрировали гораздо больше индивидуальных качеств, чем безлико одетые жертвы моды – например, вроде светской Элисон Скотт.

Сам бар являл собой типичный срез современной потребительско-корпоративной культуры, думала Джоан: каждая стена была мультимедийной и пестрела логотипами, рекламой, новостям и образами из спорта, и все они заявляли о себе как можно заметнее. Даже на подставках под пивные бокалы, лежащих перед ней на столе, непрерывным циклом одна за другой проигрывались анимированные рекламы пива. Её словно с головой окунули в море шума. Это было то окружение, в котором она росла всю свою жизнь, если не считать спокойствия на отдалённых участках раскопок, где работала её мать. А после того жуткого момента у фасада аэропорта – завывания реактивных самолётов, отдалённых хлопков оружейных выстрелов, мрачной механической реальности – Джоан странным образом чувствовала себя не на своём месте. Это непрерывное монотонное гудение было по-своему успокаивающим, но у него была смертоносная способность топить в себе мысли.

Но сейчас цифровые стены бара заполнили образы усиливающегося извержения Рабаула, вытеснив спортивные состязания, каналы новостей и даже живую трансляцию работающего марсианского зонда Яна Моугана.

Алиса Сигурдардоттир протянула Джоан газировку.

– Тот молодой австралийский бармен – просто душка, – сказала она. – Волосы и зубы – умереть и не встать. Будь я лет на сорок моложе, я бы не стала сидеть на месте.

– Думаешь, люди напуганы? – спросила Алису Джоан, потягивая газировку.

– Чем: извержением, террористами? … Сейчас – возбуждены и испуганы. Но всё может измениться.

– Да. Алиса, послушай, – Джоан наклонилась поближе. – Комендантский час из-за Рабаула, объявленный полицией – официально заявлялось, что пепел из Рабаула, смешанный с золой от лесных пожаров, прилетающей издалека, обладает некоторой токсичностью – это далеко не всё.

Алиса кивнула, её морщинистое лицо посуровело.

– Позволь догадаться. Страны Четвёртого мира.

– Они заложили вокруг гостиницы бомбы с натуральной оспой. Они так заявляют.

Лицо Алисы выразило сильнейшее отвращение.

– О, господи. Снова повторяется 2001-й, – она ощущала переменчивое настроение Джоан. – Послушай меня. Мы не можем отказаться от всего, что запланировали, из-за этих мудаков. Мы должны продолжать встречу.

Джоан оглядела помещение.

– На нас уже оказывают давление. Большинству участников потребовалось переступить через себя, чтобы просто сюда приехать. На нас нападали даже в аэропорту. Если посетителей охватит эта паника из-за оспы… Знаешь ли, настроение, возможно, сейчас не то, чтобы начинать сегодня вечером откровенный разговор.

Алиса накрыла своей ладонью ладонь Джоан; её ладонь была сухой и мозолистой.

– А легче уже вряд ли когда-нибудь будет. И твой разговор по душам – главный пункт сегодняшней программы, помни об этом.

Она протянулась и отодвинула от Джоан стакан газировки.

– Вставай. Начинай прямо сейчас.

Джоан рассмеялась.

– Ай, Алиса…

– Босиком.

Джоан представила себе, как среди темноты и опасностей леса Алиса подшучивает над каким-нибудь робким студентом, изучающим шимпанзе или павианов, но подчинилась. Она пинком отшвырнула обувь. И вскарабкалась с помощью Алисы на кофейный столик.

Ощущение сознательно совершаемой глупости захватило её. Когда сама организованная ею конференция находилась буквально под прицелом, как она могла даже подумать о том, чтобы вот так стоять на задних лапках и читать целой аудитории своих коллег лекции о спасении планеты? Но она это сделала, и люди уже оглядывались. Она хлопала в ладоши, пока все собравшиеся не обратили на неё внимание.

– Народ, я дико извиняюсь, – нерешительно начала Джоан, – но мне нужно ваше внимание. Мы славно трудились весь день, но боюсь, что сейчас я не собираюсь отпускать вас.

Здесь мы должны обсудить воздействие человечества на окружающий мир на фоне нашего возникновения в эволюционном контексте. Здесь собралась уникальная группа – междисциплинарная, международная и влиятельная. Вероятно, никто из ныне живущих людей не знает больше, чем мы здесь и сейчас, о том, как и почему мы оказались в том бардаке, который нас окружает. И потому у нас есть возможность – возможно, уникальная, которая, вероятно, больше никогда не представится – сделать нечто большее, чем просто поговорить об этом.

У меня есть дополнительно ещё одна цель, скрытая цель, ради которой я собрала вас вместе. Я хочу использовать этот вечер как дополнительную сессию – необычную сессию – и если всё пойдёт так, как я надеюсь, это будет сессия, которая может бросить луч света на совершенно новый путь. Новая надежда.

Она смущалась, пользуясь этим ненаучным языком, и видела вокруг множество сжатых губ и удивлённо приподнятых бровей.

– Так что наполните чем-нибудь свои стаканы, бутылочки и трубки, найдите, куда присесть, и мы начнём.

И вот в этом ничем не примечательном гостиничном баре, когда посетители конференции расселись на сдвинутых рядами стульях, табуретах и столах, она начала говорить о массовом вымирании.

Джоан улыбалась.

– Даже палеонтологи вроде меня понимают, что такое сотрудничество и интеграция. Сам папа Дарвин в конце своего «Происхождения видов…» придумал метафору, которая подытоживает содержание книги.

Ощущая себя немного неловко, она зачитала с листочка бумаги:

«Любопытно созерцать густо заросший берег, покрытый многочисленными, разнообразными растениями с поющими в кустах птицами, порхающими вокруг насекомыми, ползающими в сырой земле червями, и думать, что все эти прекрасно построенные формы, столь отличающиеся одна от другой и так сложно одна от другой зависящие, были созданы благодаря законам, еще и теперь действующим вокруг нас.»

Она отложила бумагу.

– Но в данный момент этот густо заросший берег находится в беде. Я не нужна вам для того чтобы понять это.

Вне всяких сомнений, мы находимся в самом водовороте массового вымирания. Подробности просто ужасают. За время моей жизни из саванн и лесов исчезли последние дикие слоны. Слонов больше нет! Как мы сумеем когда-нибудь оправдаться за это перед нашими внуками? За время моей жизни мы уже потеряли четверть всех видов, существовавших в 2000 году. Если мы продолжим идти дальше в таком же темпе, то уничтожим примерно две трети видов, существовавших в 1900 году, уже к концу этого века. Серьёзность этого события уже ставит его в один ряд с предыдущей большой пятёркой вымираний, известной нам по истории Земли, полной катастроф.

В то же самое время изменение климата, вызванное человеком, уже оказалось гораздо более серьёзным, чем мог предсказать кто-либо из немногих учёных, бравшихся за это. Крупнейшие прибрежные города Африки, от Каира до Лагоса, оказались частично или полностью затопленными, что заставило сняться с насиженных мест десятки миллионов людей. Бангладеш почти полностью под водой. Если бы не защитные сооружения за миллиарды долларов, даже Флорида была бы архипелагом. И так далее.

Всё это – наши ошибки. Нас стало непомерно много. Приблизительно каждый двадцатый из всех людей, кто когда-либо жил на свете, живёт сегодня; сравните это со всего лишь одной особью из тысячи у других видов. В результате мы истощаем Землю.

Но даже сейчас можно задать один вопрос: действительно ли это так важно? Ладно, мы теряем несколько симпатичных млекопитающих и кучу букашек, о которых никто и никогда не слышал. И что? Мы по-прежнему ещё здесь.

Да, пока здесь. Но экосистема – это что-то вроде огромного механизма по поддержанию жизни. Она основана на взаимодействии видов на всех уровнях жизни – от самых скромных нитей грибницы, которые поддерживают существование корней растений, до гигантских всепланетных циклов воды, кислорода и углекислого газа. Да, это действительно тот самый густо заросший берег Дарвина. Как этот механизм сохраняет стабильность своего функционирования? Мы не знаем. Какие из его компонентов являются самыми важными? Мы не знаем. Какие из них мы можем изъять, не подвергая себя опасности? И этого мы тоже не знаем. Даже если мы смогли бы идентифицировать и спасти те виды, которые являются критически важными для нашего выживания, мы бы не узнали, от какого вида, в свою очередь, зависят они. Но если мы продолжим идти тем же курсом, что и сейчас, мы очень скоро выясним пределы прочности системы.

Может быть, я преувеличиваю, но я полагаю, что, если бы мы исчезли из-за собственной глупости, это означало бы многое. Всё из-за того, что мы меняем мир так, как не меняло его ни одно другое существо за всю долгую историю его существования, и это делается осознанно. Мы можем подумать, как отойти от этой практики.

И мой вопрос таков: что нам следует делать – сознательно и целеустремлённо?

Она замолчала – возбуждённая, неуверенная, по-прежнему стоящая на кофейном столике.

Некоторые люди кивали. У других были скучные лица.

Первой, лениво вытягивая длинные ноги, поднялась Элисон Скотт. Джоан затаила дыхание.

– Вы не сказали нам ничего нового, Джоан. Медленная смерть биосферы – увы и ах – стала банальностью. Штампом. И я должна сказать, что всё, что мы сделали, фактически было неизбежным. Мы – животные, мы продолжаем вести себя, как животные, и мы всегда ими будем, – послышался ропот возражения, но Скотт продолжила говорить. – Известно, что другие животные уже проедали доступные им ресурсы и в итоге вымирали. В двадцатом веке на маленький остров в Беринговом море завезли северных оленей. Начальная популяция из двадцати девяти голов через двадцать лет раздулась до шести тысяч. Но их кормом были медленно растущие лишайники, которые совершенно не успевали восстановиться после интенсивного выедания.

– Но северный олень ничего не знает об экологии! – выкрикнул кто-то.

Скотт спокойно продолжала:

– Мы поступали так на протяжении всей истории. Пример с островами Полинезии хорошо известен. Ближневосточный город Петра…

Как и рассчитывала Джоан, аудитория разбилась на спорящие группы.

« … те люди в прошлом, которые не сумели справиться с управлением доступными им ресурсами, были виноваты лишь в неудачном решении сложной экологической проблемы…»

«Мы уже оперируем потоками энергии и вещества в таких масштабах, которые конкурируют с естественными процессами. Теперь мы должны сознательно использовать эти способности…»

«Но риски переделки на скорую руку самих основ существования перенаселённой планеты…»

«Все эти технологические мероприятия сами по себе энергозатратны, и потому они по факту ещё больше поддадут жару планете, которая и так страдает от перегрева…»

«У нашей цивилизации вообще нет единого плана развития. Как вы прикажете решать политические, юридические, этические, культурные и финансовые вопросы, которые скрываются за вашими предложениями? …»

«За всю свою сознательную жизнь я уже наслушался такого рода технократического бреда! Это что – проплаченное восхваление НАСА?»

«А я говорю, к чертям собачьим эту экосистему. Во всяком случае, кому они нужны, эти бородавчатые жабы? Давайте, пойдём по пути решительного упрощения. Всё, что вам нужно делать – впитывать це о два, выдавать на выходе кислород и регулировать температуру. Насколько сложно это осуществить?»

«Ну, мадам, вы и вправду хотите жить в мире «Бегущего по лезвию»?»

Джоан снова пришлось вмешаться, чтобы опять сплотить группу.

– Нам нужно единство в желаниях, мобилизация, какой прежде никто не видел. Но, возможно, мы пока ещё не нашли решения, к которому нужно стремиться.

– Это точно, – произнесла Элисон Скотт и снова встала. Она положила ладони на сияющие голубые и зелёные волосы двух своих дочерей. – Расцвет технической цивилизации – это умершая мечта двадцатого века. Решение не снаружи: его найдут внутри нас.

Эти заявления были встречены шквалом откровенной враждебности:

– Она имеет в виду генно-инженерных детей, как её собственная ненормальная парочка.

– Я говорю об эволюции, – отрезала Скотт. – Это то, что происходит с видом, когда изменяется окружающая среда. На протяжении всей нашей истории мы показали себя превосходно приспосабливающимся видом.

Поднялась чернокожая женщина, на вид за шестьдесят. Джоан знала её. Эвелин Смит была одним из ведущих эволюционных биологов своего времени. Смит холодно произнесла:

– Естественный отбор не работал над человеческими популяциями уже несколько десятков тысяч лет. Заявления о том, что он всё же работал, демонстрируют лишь отсутствие понимания его основного механизма. Мы устранили отсеивающие процессы, которые ведут отбор: наше оружие уничтожило хищников, развитие сельского хозяйства победило голод, и так далее. Но это изменится, если наступит неизбежный коллапс. В этом случае отбор вернётся. Кстати, это основная тема моего доклада на третьем заседании.

Послышались отдельные протесты.

– … что значит «неизбежный коллапс»?

– … при всём своём внешнем великолепии наше общество демонстрирует признаки упадка: рост неравенства, снижение отдачи от экономического роста, снижение планки образовательных стандартов и ухудшение интеллектуальных достижений.

– … да, и духовная смерть. Даже мы, американцы, лишь на словах выражаем уважение к тотемам – флагу, Конституции, демократии – и в то же время отдаём свои жизни на откуп корпорациям и успокаиваем себя, скатываясь в мистику и пьяный угар. Так бывало и прежде. В частности, параллели с Древним Римом очень чёткие…

– … если не считать того, что теперь мы все едины, по всему миру. Если нас ждёт коллапс, не останется ничего, что сможет его избежать.

– … до абсурда пессимистично. Мы обладаем гибкостью – прежде мы достигали намного большего…

– Мы выкопали всю доступную руду и сожгли все доступные нефть и уголь; если нас ждёт крах, нам придётся начинать с пустыми руками…

– Моё мнение таково, – подчёркнуто произнесла Смит, – что у нас может не остаться достаточно времени.

Эти слова, сказанные мягким голосом, моментально заставили всех замолчать, и Джоан увидела свою возможность.

Она сухо произнесла:

– Так вот, я предполагаю, что, если мы не хотим вернуться в прежние плохие времена, когда наш вид был просто ещё одним видом животных в экосистеме, мы должны взяться за этот бардак. И я думаю, что у нас есть один путь, чтобы решить проблему, – она улыбнулась, рассеянно поглаживая свой живот. – Новый путь. Но это путь, о котором мы знали всё время. Путь примата.

И она начала обрисовывать своё видение проблемы.

Человеческая культура, говорила Джоан, была адаптацией, которая помогла людям пережить резкие климатические колебания плейстоцена. Теперь, по странной тысячелетней иронии судьбы, сработала обратная связь, и теперь эта культура причиняет всё более серьёзный ущерб окружающей среде. Культура, которая когда-то была столь глубоко адаптивной, стала теперь мальадаптивной, и ей необходимо меняться.

– Жизнь – это не только состязание, – сказала она. – Это также и сотрудничество. Взаимозависимость. Так было всегда. Первые клетки зависели от сотрудничества с более простыми бактериями. Так происходило в первых экосистемах – в строматолитах. В наши дни все наши жизни настолько взаимозависимы, что в будущем они должны развиваться, имея общую цель.

– Вы просто говорите о глобализации. Какая корпорация вас спонсирует?

– Мы должны вернуться к Гайе и другим богиням земли, так?

Джоан ответила:

– В настоящее время наше мировое сообщество становится настолько сильно структурированным, что оно превращается в нечто вроде «холона»: в единую сложную сущность. Нам следует учиться думать в этом же ключе и о нас самих. Мы должны воспользоваться второй половиной нашей природы примата: той половиной, которая не связана с конкуренцией и ксенофобией. Приматы сотрудничают намного больше, чем конкурируют. Так поступают шимпанзе, так поступают лемуры; так должны были поступать австралопитецины, эректусы и неандертальцы; и мы тоже так делаем. Человеческая взаимозависимость ведёт своё начало из самых глубин нашей истории. Теперь, хотя этого никто не планировал, мы охватили своим влиянием всю биосферу, и нам всем вместе следует учиться обращению с ней.

Элисон Скотт снова встала.

– Чего же именно вы хотите, Джоан?

– Манифест. Заявление. Совместное письмо к ООН от всех нас. Мы должны встать во главе, начать что-то новое. Мы должны показать путь к экологически устойчивому будущему. Кто, если не мы?

– Ура-ура, мы можем спасти мир…

– Она права. Гайя будет нам не матерью, но дочерью.

– Что заставляет вас думать, что кто-то из власть предержащих прислушается к кучке учёных? Раньше они никогда этого не делали. Это – журавль в небе…

– Если положение станет достаточно отчаянным, то они послушают – сказала Эвелин Смит.

Алиса Сигурдардоттир встала.

– Конфуций сказал: «Те, кто говорит, что это невозможно сделать, должны уступить дорогу тем, кто это делает».

Она подняла свой худой кулак в жесте, означающем силу.

– Мы – по-прежнему приматы – только ещё в большей степени. Верно?

Несмотря на несколько попыток освистывания, Джоан подумала, что увидела более тёплый ответ в лицах, обращённых к ней. Похоже, это сработает, подумала она. Это только начало, но это сработает. Мы можем исправить положение. Она погладила свой живот.

Фактически, она была права: это могло бы сработать.

Политическое и экономическое давление действительно могло бы заставить мировые властные структуры прислушаться, чего не было раньше. Идеи Джоан Юзеб действительно могли бы показать, как соединить взаимосвязи, порождённые технологией, с более древними инстинктами сотрудничества приматов. И это могло бы выйти за рамки простого экологического ведения хозяйства. В конце концов, за все четыре миллиарда лет жизни на Земле ни у одного вида ещё не было потенциала к глобальному объединению. Если дать время, то подход Джоан мог бы вдохновить прорыв в познании такого же масштаба, как интеграция поколения Матери.

Люди стали достаточно умными, чтобы суметь разрушить собственную планету. Теперь, если дать им хотя бы чуть-чуть больше времени, они могли бы стать достаточно умными, чтобы её спасти.

Всего лишь чуть-чуть больше времени.

Но вдруг свет погас. Послышались взрывы, похожие на топанье огромных ног. Люди закричали и побежали.

Тем временем толчки землетрясения в районе Рабаула становились всё сильнее и сильнее. В конце концов, они взломали морское дно над магматической камерой Рабаула. Магма поднималась к поверхности по огромным тоннелям – некоторые из них достигали трёхсот метров в ширину. Теперь в тоннели хлынула морская вода, немедленно обратившись в пар. В это время другие газы, углекислый газ и соединения серы, ещё оставались растворёнными в магме благодаря повышенному давлению в недрах, как углекислый газ в бутылке газированной воды. Но теперь бутылка была разбита, и газы стали выделяться наружу.

Давление в подземных камерах нарастало экспоненциально.

II

Вспыхнуло аварийное освещение, залив помещение холодным сиянием.

Подвесной потолок разбился на куски пенопласта, которые посыпались на разбегающихся посетителей. Джоан видела, что Элисон Скотт сгребла обеих своих девочек и забилась с ними в угол. Открывшаяся взгляду поверхность крыши, заполненная трубками и кабелями с отставшей изоляцией, была пористой, тёмной и грязной.

Разворачиваясь, тонкие нейлоновые верёвки полетели вниз сквозь воздух, в котором висели густые облака пенопластовой пыли. Она мельком увидела одетые в чёрное фигуры, которые двигались, словно пауки, по поверхности крыши и съезжали вниз, на усеянный мусором пол бара. Они носили чёрные комбинезоны в обтяжку и шапки-балаклавы с серебристыми окошечками для глаз. Она насчитала пятерых, шестерых, семерых. Трудно сказать, были это мужчины или женщины. У них у всех было лёгкое автоматическое оружие.

Алиса Сигурдардоттир тянула её за руку, пробуя заставить слезть со столика. Но она сопротивлялась, понимая, что здесь она всё ещё оставалась центральной фигурой; она чувствовала, скорее всего, сугубо на подсознательном уровне, что положение дел ещё больше ухудшится, если она поддастся хаосу.

Один из захватчиков выглядел как командир. На полу остальные собрались вокруг него, пока он оценивал обстановку. «Он», или «она»? Нет, «он», подумала Джоан: в группе вроде этой это будет «он». Двое из вторгшихся остались с лидером. Другие четверо отошли к дверям. Держась спиной к стене, они направили своё оружие на делегатов, которые сгрудились, словно овцы, в центре помещения.

Здесь был лишь один сотрудник гостиницы: бармен, молодой австралиец, на которого положила глаз Алиса. Он был стройный, с вьющимися чёрными волосами – по крайней мере, отчасти абориген по крови, подумала Джоан – и он носил бабочку и искрящийся жилет. Теперь он очень смело шагнул вперёд, раскрыв руки.

– Послушайте, – начал он. – Я не знаю, что вам здесь нужно. Но, если вы позволите мне позвонить…

Звук оружия был тихим, странно напоминая характерный кашель леопарда, рассеянно подумала Джоан. Мальчик упал и задёргался. Внезапно в воздухе появился запах фекалий, исторгнутых в момент смерти – запах, с которым она не встречалась со времён работы в Африке. Делегаты закричали, отпрянули и замерли: каждый из них по-своему старался не привлекать внимания убийц.

И над всем этим, совершенно не в тему, цифровые стены продолжали показывать циклично сменяющиеся бессмысленные изображения вулкана в Новой Гвинее, работающие фабрики роботов на Марсе, рекламу пива, стимуляторов и высокотехнологичных прибамбасов.

Как и ожидала Джоан, лидер, совершив своё символическое убийство, приблизился к ней. Его оружие висело у бока, возможно, ещё не остыв. Смотровое окошечко было вшито в балаклаву. Он выглядел элегантно, почти шикарно.

Прежде, чем он успел хоть что-нибудь сказать, она перехватила инициативу:

– Боитесь показать мне своё лицо?

Он рассмеялся и снял свою балаклаву – да, это «он», она была права. У него была бритая голова. Он был белым, с карими глазами. Возможно, ему было лет двадцать пять – явно не намного больше, чем бармену, которого он только что убил. Он сверлил её взглядом, оценивая бессловесный вызов.

Его последователи стянули с себя балаклавы. У всех были демонстративно выбритые скальпы. Среди них было четверо мужчин, включая лидера, и три женщины.

Джоан спросила:

– Вы Пикерсгилл?

Лидер засмеялся.

– Пикерсгилла не существует. Глобальное полицейское государство преследует химеру. Пикерсгилл – это забавная шутка, и к тому же полезная.

У него был среднезападный американский акцент, но со слабой экзотической картавостью; в настоящее время во всём мире господствовал американский английский, и этот мальчик мог прибыть откуда угодно.

– Так кто же вы?

– Я – Елисей.

– Елисей, скажите мне, чего вы хотите, – сказала Джоан, тщательно подбирая слова.

– Теперь вам уже не выработать плана действий, – сказал мальчик. – Я скажу вам, что мы сделали. Доктор Джоан Юзеб, мы выпустили болезнь.

Джоан ощутила покалывание кожи.

– Вы все заражены. Мы заражены. Без лечения через несколько дней многие из нас умрут. Если эта ситуация решится в нашу пользу, возможно, мы все будем жить. Но мы готовы умереть за то, во что мы верим. А вы?

Джоан оценила обстановку.

– Вам нужен стол?

Он бродил туда-сюда перед кофейным столиком, обдумывая предложение. Дурацкий маленький стол был центром власти в этом месте: конечно же, он был ему нужен.

– Да. Спускайтесь.

С помощью Алисы она слезла на пол. Елисей проворно запрыгнул на импровизированный подиум Джоан и начал лающим колосом выкрикивать команды на языке, который для его коллег звучал как шведский.

– Классическое поведение примата, – пробормотала Алиса. – Иерархия господства, образованная самцами. Паранойя. Ксенофобия на грани шизофрении. Вот, что происходит здесь, среди всего этого бреда сивой кобылы.

– Но это единственный способ сладить с бредовостью ситуации, которая грозит отправить кого-то из нас на тот свет…

Её слова потонули в оглушительном вибрирующем шуме, словно какой-то огромный птерозавр прилетел и сел на крышу гостиницы. Конечно же, это был вертолёт, повисший в небе над крышей. И теперь сквозь стены загремел усиленный техникой голос, назвавшийся полицией.

Террористы начали расстреливать крышу, и вниз полетело ещё больше кусков потолка. Делегаты конференции съёжились и закричали – усиливая тем самым шум, который хотели создать плохие парни, подумала Джоан, прижимая ладони к ушам. Когда полиция прекратила попытки общения, оружие умолкло.

Джоан осторожно поднялась, отряхивая пыль. Как ни странно, она не была напугана. Она посмотрела на Елисея, который пробрался к своему подиуму из кофейного столика, раскрасневшийся, задыхающийся, с оружием на плече.

– У вас нет ни единого шанса получить то, что вы хотите, независимо от того, что это, пока вы не позволите им поговорить с вами.

– Но мне не нужно разговаривать с полицией, или с их пудрящими мозги советниками по психологии. Не нужно, пока у меня здесь вы – вы, самопровозглашённая глава новой глобализации, этого холона.

Алиса вздохнула.

– Почему у меня такое чувство, что это невинное слово внезапно собирается стать именем нового демона?

– Сидя за потолочными панелями, спрятавшись от света, мы слушали вашу грандиозную речь, – оно потрясающе подходит!

Джоан сказала:

– Вы действительно…

«Вы действительно не понимаете». Неправильные слова, Джоан.

– Пожалуйста. Расскажите мне, что вызывает у вас беспокойство.

Он посмотрел на неё. Затем слез со столика.

– Послушайте, – сказал он более спокойным голосом. – Я слышал, что вы сказали о глобальном организме, в который мы вскоре должны будем погрузиться. Очень хорошо. Но у любого организма должны быть границы. А как быть с теми, кто оказался за рамками этих границ? Доктор Джоан Юзеб, триста богатейших людей на планете владеют таким же количеством собственности, как три миллиарда их беднейших собратьев-людей. За стенами оплотов элиты некоторые бедные области успешно порабощены: людей используют просто как ресурс рабочей силы и тел – или частей тела. Как ваша глобальная нервная система должна будет узнавать об их страданиях?

Её мысли мчались вперёд. Всё, что он сказал, звучало так, словно было отрепетировано. Конечно, так и было: это был его звёздный час, крест, который он нёс по жизни; всё, что она делала, было подчинено одной цели – желанию понять ситуацию. Был ли он студентом? Если он принадлежал к какому-то современному культурному колониальному типу с комплексом вины, то ей, возможно, удалось бы обнаружить слабые места в его линии поведения.

Но он был убийцей, напомнила она себе. И он убил столь непринуждённо, не колеблясь ни секунды. Джоан спросила себя, на каких стимуляторах он сидел.

– Простите.

Новый голос. Оказалось, он принадлежал Элисон Скотт. Она стояла перед Елисеем, испуганные дочери жались у неё по бокам; их голубые и зелёные волосы поблёскивали в бессмысленном мерцающем свете стен.

Джоан почувствовала прилив боли в нижней части своего живота – достаточно сильный, чтобы она начала задыхаться. Она чувствовала, что ситуация начинает выходить у неё из-под контроля.

Бекс осуждающе глядела на неё.

– Бекс, с тобой всё в порядке?

– Вы сказали, что Рабаул не должен повредить нам. Вы сказали, что это очень маловероятно, пока мы здесь. Вы сказали, что мы будем в безопасности.

– Мне жаль. Правда, жаль. Элисон, пожалуйста, сядьте на место. Здесь вы ничего не сможете сделать.

Скотт проигнорировала её.

– Послушайте, кто бы вы ни были, чего бы вы ни хотели – нам жарко, мы устали и хотим пить, мы уже начинаем заболевать.

– Это смешно, – ровным голосом ответил Елисей. – Психосоматическое. Вы просто на нервах.

Скотт практически зарычала:

– Не устраивай тут мне психоанализ. Я требую…

– Вы требуете, требуете, ноете, ноете, ноете, – он подошёл к Скотт. Она продолжала держаться за своё, её руки крепко обвились вокруг девочек. Елисей приподнял аквамариновые волосы Бекс, мягко потянул, потёр между пальцами.

– Генно-обогащённая, – произнёс он.

– Руки прочь от неё, – прошипела Скотт.

– Они такие красивые, просто игрушки, – он провёл рукой по волосам Бекс до плеча, а затем пощупал её маленькую грудь.

Бекс завизжала, и Скотт притянула её к себе.

– Ей всего четырнадцать.

– А вы знаете, доктор Джоан Юзеб, что они делают, эти генные инженеры? Они запихивают в своих детей целую дополнительную хромосому – дополнительную хромосому, напичканную желательными генами. Но, кроме волос и зубов, знаете ли вы, что ещё делает эта дополнительная хромосома? Она исключает возможность размножения этих совершенных детей с нашим участием – с участием необогащённых Homo sapiens старого образца. Можете ли вы представить себе разделительный барьер выше этого? Сегодня богатые даже устанавливают для себя отдельный биологический вид, – с отсутствующим видом, словно срывая плод с ветки, он вырвал Бекс из рук матери. Одна из женщин-террористок удерживала Скотт. Елисей разорвал блузу девочки, выставив на обозрение её светлый кружевной бюстгальтер. Бекс закрыла глаза; она что-то бормотала про себя – песню или стихи.

– Елисей, пожалуйста… – Джоан ощутила в животе ещё один всплеск боли, разлившийся по нему волной. Она согнулась пополам. О, боже, только не сейчас, подумала она. Только не сейчас.

Внезапно рядом оказалась Алиса.

– Успокойся. Сядь.

Изображения на стене менялись – Джоан это видела. Она видела всё как в тумане, но там явно стало гораздо больше оранжевого, чёрного и серого.

Алиса усмехнулась без веселья, оскалившись, словно череп:

– Это проснулся Рабаул. Великие времена.

Елисей схватил девочку за запястья и завёл ей руки за голову.

Джоан быстро сказала:

– Давай же, Елисей. Ведь ты тут ради этого.

– А разве нет?

– Если всё, что ты хочешь – это кого-нибудь трахнуть, возьми меня, – мрачно произнесла Скотт.

– О, только в этом не было бы никакого смысла, – ответил Елисей. – Это не действие, но символизм, понимаете ли. Сейчас первый раз со времени исчезновения неандертальцев, когда в мире существует два различных вида человека, – он заглянул в глаза девочке. – Будет ли это насилием, если акт происходит между различными видами?

Двери распахнулись.

Начались крики, беготня, треск оружейных выстрелов. В открытые двери швырнули маленькие чёрные шарики, и они взорвались. Воздух начал заполнять белый дым.

Джоан искала террористов, пробуя считать. Двое из них упали, когда высадили двери. Ещё двое, которые бежали и отстреливались, упали, пока она смотрела, внезапно превратившись в кувыркающиеся куклы. Многие из делегатов лежали на полу или съёжились под мебелью. Двое, трое, четверо из них, похоже, были ранены: в дыму она видела неподвижные фигуры, кроваво-красные брызги в серой мгле.

Новая серия болезненных импульсов пробежала по животу Джоан.

Елисей стоял перед нею и улыбался. Он держал длинный чёрный шнур, который тянулся от его пояса.

По крайней мере, Бекс отпустили: девочка убегала прочь, мать обхватила её руками.

– Елисей, ты не должны умирать.

Его улыбка стала шире.

– По всей планете пятьсот наших соратников одновременно делают одно и то же заявление.

Алиса была на полпути к нему.

– Не делай этого, ради бога…

– Вам это не повредит, – сказал он и натянул балаклаву обратно на голову. – Я умираю таким же, каким я жил. Безликим.

– Елисей! – закричала Джоан.

Он рванул за шнур, словно запускал бензиновый двигатель. Вокруг его талии блеснула вспышка, на миг появился пояс из света. Потом верхняя половина его тела съехала с нижней. Когда части его тела упали, аккуратно разделённые пополам, почувствовался запах крови и кислое зловоние содержимого желудка.

Алиса вцепилась в Джоан.

– О, боже, боже.

Дым становился всё гуще и непрогляднее; Джоан кашляла, словно хронический курильщик. Сейчас боль вернулась, плескаясь по её животу туда-сюда. Она держалась за Алису.

– Встречала ли ты что-нибудь более мальадаптивное, чем групповое самоубийство?

– Ради бога, Джоан…

– Я имею в виду, что иногда индивидуальное самоубийство может быть оправданным – с биологической точки зрения. Возможно, самоубийство снимает бремя с семьи. Но какое биологическое объяснение вообще можно предложить для группового самоубийства? Способность верить культурным предписаниям была адаптивной. Она должна быть такой, или же этого явления просто не было бы. Но иногда механизм даёт сбои…

– Мы сошли с ума. Ты это хотела сказать? Мы все сошли с ума. Согласна.

– М’дам, пожалуйста, пройдёмте со мной, – перед ней возникла тень. Она напоминала солдата в космическом костюме, и приближалась к ней.

Боль снова прокатилась по ней, целенаправленные мысли исчезли. Она прижалась к Алисе Сигурдардоттир. Послышался другой взрыв. Она подумала, что это был просто очередной этап военной или полицейской операции.

Она ошибалась – это всё же случилось. Это был Рабаул.

Как только море проникло в магматическую камеру, взрыв стал неизбежным.

Фрагменты расплавленной магмы взлетели в воздух быстрее скорости звука, достигнув высоты в пятьдесят километров. Они разлетелись на застывающие кусочки размерами от крохотных частиц пепла до кусков около метра в поперечнике. Это всё смешалось с кусками самой разрушенной горы. Эти скальные обломки швырнуло далеко за пределы тропосферы, намного выше самолётов и воздушных шаров, даже выше озонового слоя – куски Рабаула, смешивались с метеоритами, сгорали ярко и быстро. Это было небо, полное камня.

А на земле ударная волна распространялась от разбитой вдребезги кальдеры вдвое быстрее скорости звука. Она приходила в тишине и сметала всё на своём пути – здания, храмы, деревья, мосты. Там, где она прошла, в воздух выделялось огромное количество энергии, сжимая его и разогревая до чудовищной температуры. Всё, что могло гореть, было охвачено пламенем.

Люди видели, что приближается ударная волна, но не могли услышать её, и, разумеется, не могли убежать от неё. Их лишь охватывало пламя, и они исчезали, словно сосновые иглы в костре. Это было только начало.

Солдаты в космических костюмах вытолкали Джоан из заполненного дымом бара и из гостиницы на свежий воздух. Её уложили на носилки, которые везли бегом. Вокруг неё бушевала буря движения: бежали люди, мчались автомобили, под ней летело асфальтовое шоссе, а в оранжевом небе кружили вертолёты.

Вот они втолкнули её в задние двери фургона. Скорая помощь? «Раз, два, три, подняли!» Носилки скользнули внутрь машины, вдоль своего рода узкой койки. На стенах находилось незнакомое оборудование, ничего не пищало и не жужжало, ничего не напоминало оборудование в медицинских диагностических центрах, где ей как-то приходилось работать.

Она помахала рукой в воздухе.

– Алиса.

Алиса схватила её за руку.

– Я здесь, Джоан.

– Я похожа на амфибию, Алиса. Я плаваю в крови и моче, но вдыхаю воздух культуры. Ни одно, ни другое…

Над ней маячило вытянутое лицо Алисы – растерянное и испуганное.

– Что? О чём ты сейчас говорила?

– Сколько времени?

– Джоан, следи за дыханием. Верь мне, я прошла через это; тебе это очень пригодится.

– Сейчас день или ночь? Я запуталась. Не могу сказать по небу.

– У меня часы сломались. Думаю, ночь.

Кто-то работал над её ногами – срезал одежду? Машина скорой помощи дёрнулась и поехала; ей был слышен отдалённый вопль сирены, словно в тумане потерялось какое-то животное. Всё, что ей было видно – голая, однотонно окрашенная крыша машины, те непонятные части оборудования и узкое лицо Алисы.

– Послушай, Алиса.

– Я здесь.

– Я никогда не рассказывала тебе настоящую историю моей семьи.

– Джоан…

Она сердито сказала:

– Если я не смогу сделать этого, расскажи моей дочери, откуда она родом.

Алиса сдержанно кивнула.

– Вы попали в Америку в качестве рабов.

– Мой прадед проследил историю. Мы прибыли из места, которое в наше время является Намибией, недалеко от Виндхука. Мы были из народа сан, который они назвали «бушменами». Нас почти истребили банту, а в колониальную эпоху нас убивали как паразитов. Но мы сохранили определённую культурную идентичность.

– Джоан…

– Алиса, исследования частоты встречаемости генов показывают, что женская линия ДНК среди женщин народности сан разнообразнее, чем где-либо ещё на Земле. Смысл этого в том, что гены сан существовали в Южной Африке намного дольше, чем любые гены где-либо в другом месте на Земле. Люди, происходящие от сан – самые близкие к прямой линии потомков, происходящих от нашей общей бабушки, от нашей митохондриальной Евы…

Алиса спокойно кивала.

– Понимаю. Поэтому твой ребёнок – один из самых молодых людей на планете – и он же самый старый, – Алиса взяла её за руку. – Обещаю, что расскажу ей.

Сейчас боль нахлынула волнами. Она ощущала себя так, словно её разум тускнел, и боролась за возможность продолжать мыслить.

– Знаешь, нормальные человеческие роды, по статистике, чаще происходят ночью. Древняя особенность приматов. Кроме того, это нужно, чтобы твой ребёнок оказался в безопасности в твоём гнезде на верхушке дерева.

– Джоан…

– Дай мне говорить, чёрт подери. Разговор заставляет боль отступить.

– Препараты заставляют боль отступить.

– Оу! А в этот раз ощущается по-другому. В этом долбаном фургоне есть акушерка?

– Они все квалифицированные медработники. Тебе нечего бояться.

– Думаю, что моя дочка очень сильно хочет увидеть внутренности этой потрёпанной скорой помощи.

– Твои уроки закончились. Дыши. Тужься.

Она начала дышать неглубоко и часто: «уф, уф, уф…»

Алиса продолжала смотреть туда, где всё происходило.

– У тебя всё прекрасно получается.

– Даже если у меня таз австралопитецина.

– В тебе и вправду много дерьма, Джоан Юзеб.

– Боюсь, что прямо сейчас стало уже поменьше.

– Она идёт. Она идёт, – сказала Алиса.

Кости черепа ребёнка и швы между ними были мягкими и могли деформироваться под давлением, когда протискивались через родовые пути. И девочка могла выдерживать отсутствие кислорода до момента рождения.

Эти последние мгновения были временем самых разительных физических изменений из всех, которым она подвергнется за всю свою жизнь, вплоть до самой смерти. Но тело ребёнка было переполнено естественными опиатами и анальгетиками. Она совсем не ощущала настоящей боли – было лишь продолжение долгого сна, начавшегося в матке, из которого постепенно сгустилось её «я», её самосознание.

Одетый в космический костюм медработник взял ребёнка Джоан, подул ему в нос и шлёпнул сзади. Машину скорой помощи заполнил вопль, принёсший удовлетворение. Мокрый комочек плоти торопливо завернули в одеяло и вручили Джоан.

Выбившаяся из сил Джоан с удивлением коснулась щеки своей дочери. Ребёнок повернул голову, и его рот задвигался, отыскивая, что можно сосать.

Алиса улыбалась, вспотевшая и утомлённая, как всякая гордая тётушка.

– Боже мой, посмотри на неё. Она уже по-своему общается с нами. Она уже человек.

– Думаю, она хочет сосать грудь. Но у меня пока совсем нет молока, верно?

– Всё равно, позволь ей сосать, – посоветовала Алиса. – Это даст твоему телу стимул производить больше окситоцина…

Теперь Джоан вспомнила свои курсы для беременных.

– … который заставит мою матку сокращаться, уменьшая кровотечение, помогая отторгнуть плаценту…

– Об этом не беспокойтесь, – сказал космический костюм. – Мы вам его уже ввели.

Джоан позволила ребёнку облизать её сосок.

– Ты только посмотри на неё. Она делает хватательные движения. И похоже, что она шагает. Я чувствую её ноги.

– Будь твоя грудь покрыта шерстью, она, вероятно, смогла бы удерживать себя, и, возможно, ползать по тебе. И если бы ты внезапно двинулась, она бы вцепилась ещё сильнее.

– Это на тот случай, если я буду скакать с дерева на дерево. Смотри, она успокаивается.

– Дай ей ещё минут двадцать, и она станет высовывать язык, увидев тебя.

Джоан ощущала себя так, словно парила, словно вокруг не было ничего реального, кроме хрупкого тёплого существа в её руках.

– Я знаю, всё это врождённое. Я знаю, что перепрограммируюсь, поэтому не отвергну этого мелкого мокрого паразита. И всё же, всё же…

Алиса положила руку на плечо Джоан.

– И всё же это именно то, чему была посвящена вся твоя жизнь, но ты просто никогда не задумывалась об этом раньше.

– Да.

Послышался телефонный звонок. Алиса вытащила из кармана мобильник. Её лицо осветилось яркими изображениями и вспышками от их движения.

Космический костюм пробормотал, обращаясь к Джоан:

– Мы приближаемся к больнице. Не стоит бояться. У них есть безопасный пристроенный въезд.

Джоан взяла ребёнка на руки.

– Ну, Люси, ты только что прошла по одному длинному тёмному тоннелю, и теперь собираешься войти ещё в один.

Космический костюм нерешительно переспросил:

– Люси?

– Какое же имя лучше всего подходит девочке-примату?

Алиса расплылась в улыбке.

– Джоан, ты не единственный свежеиспечённый родитель.

– Хм?

– Робот-рабочий Яна Моугана на Марсе сумел создать полностью работоспособную точную копию самого себя. Ему удалось самовоспроизвестись. Судя по тону этого текста, он очень счастлив.

– Он, что – скинул тебе это текстом?

– Ты же знаешь парней вроде него. Весь остальной мир может провалиться ко всем чертям, пока их новейший прибамбас делает то, для чего предназначен. Ах, да. Боевики Четвёртого Мира убили химерического питека Элисон Скотт. Полагаю, они подумали, что она была омерзительна. Интересно, что подумала она сама.

– Могу предположить, что ей хотелось всего лишь оказаться в безопасности, как и всем нам.

Джоан разглядывала своего нового ребёнка. Один мир начался всего лишь несколько мгновений назад, тогда как другой подходил к концу.

– А ведь мы были так близко, верно, Алиса? Конференция, манифест. Это могло бы сработать, правда?

– Да, я тоже так думаю.

– Просто нам не хватило времени, вот и всё.

– Да. И ещё удачи. Но мы должны надеяться, Джоан.

– Да. Надеяться нужно всегда.

Машина скорой помощи с грохотом остановилась. Двери со стуком распахнулись, и внутрь проник более прохладный воздух. Вокруг столпилось ещё больше космических костюмов, оттесняя Алису с дороги и желая забрать Джоан на носилках. Они попробовали взять у неё ребёнка, но она не позволила им.

Геологи давно уже знали, что на Земле подошёл срок крупной вулканической катастрофы.

Извержение Рабаула в 2031 году не было худшим в истории человечества – оно было даже не самым худшим из наблюдаемых. Тем не менее, Рабаул был гораздо серьёзнее, чем извержение Пинатубо на Филиппинах в 1991 году, которое остудило Землю на пол-градуса. Он был серьёзнее, чем взрыв Тамборы в Индонезии в 1815 году, который вызвал «год без лета» в Америке и в Европе. Рабаул был крупнейшей вулканической катастрофой, начиная с шестого века н. э., и одним из самых крупных за предыдущие пятьдесят тысяч лет. Рабаул внушал уважение.

Изменения климата не всегда были плавными и пропорциональными причинам, вызвавшим их. Земля была склонна к внезапным и решительным изменениям в климате и экологии, скачком переходя из одного устойчивого состояния в другое. Даже последствия небольших воздействий могли многократно усиливаться.

Рабаул был таким воздействием. И оно не собиралось быть незначительным.

Но в действительности проблема заключалась не в Рабауле. Вулкан был лишь той самой последней соломинкой на спине верблюда. В любом случае, ситуация накалилась до предела из-за необычайно быстрого роста численности людей. Это даже нельзя было считать плохим стечением обстоятельств. Если бы не было Рабаула, был бы другой вулкан, землетрясение, астероид или какая-то другая проклятая штуковина.

Но, когда природные системы планеты разрушились, люди, в конце концов, поняли, что они, несмотря ни на что, по-прежнему оставались всего лишь животными, существующими в рамках экосистемы; и когда она умерла, они ушли вслед за нею.

Тем временем маленькие роботы на Марсе продолжали работать. Они терпеливо превращали тусклый солнечный свет, красную пыль и углекислый газ из воздуха в небольшие фабрики, которые, в свою очередь, производили копии самих роботов с суставчатыми ногами, панцирями из солнечных батарей и маленькими кремниевыми мозгами.

Роботы передавали новости о своих деяниях своим изготовителям на Земле. Им не приходило никакого ответа. Но они продолжали работать, несмотря ни на что.

Под выжженным оранжевым небом Марса их поколения сменялись быстро.

Конечно, никакая репликация, ни биологическая, ни механическая, не могла вечно быть точной. Некоторые варианты работали лучше, чем другие. На самом деле роботы были запрограммированы на обучение – чтобы сохранять то, что работало, и устранять то, что не работало. Более слабые из них исчезали. Более сильные выживали и передавали изменения в своей конструкции следующему металлическому поколению.

Так начали работать изменчивость и отбор.

Роботы всё продолжали и продолжали трудиться, пока древнее морское дно и каньоны не заблестели, вымощенные металлическими панцирями, напоминающими насекомых.

Содержание