| Главная | Библиотека сайта | Форум | Гостевая книга |
Глава девятая
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНЫХ ДЕТЕЙ
В бухте острова Бимини (Багамские острова) имеется длинная плавучая вольера,
принадлежащая Морской лаборатории Лернера. Там обычно находятся несколько
бутылконосых дельфинов. В 1970 году молодой дрессировщик Рик О’Фелдман, готовивший
дельфинов для исполнения роли Флиппера, вырезал большой кусок подводного ограждения,
чтобы выпустить на свободу дельфина по имени Чарли Браун. «Вольеры — это гетто
для дельфинов»,— эти слова впоследствии не раз приписывали Рику О’Фелдману.
Как писали в газетах, он заявил, что его поступок был вызван желанием «привлечь
внимание общественности к положению дельфинов»; по его словам, умственные
способности и богатство чувств дельфинов таковы, что этих животных нельзя
держать в неволе. Но Фелдман трудился зря: Чарли Браун остался в вольере по
собственной воле [1].
Возможно, те животные, с которыми мы работали в Пойнт-Мугу, были более сообразительными
и чувствительными, чем Чарли Браун. Если в сетях обнаруживалась дыра или дрессировщик
плохо закрывал вход, они, не колеблясь, расставались с вольерами. Но, как
правило, они далеко не уплывали и послушно возвращались на зов. И со временем
мы стали более или менее беззаботно глядеть на плавник дельфина, рассекающий
гладь бухты, выслушивая рапорт, что Раскал вновь ушел из плавучей вольеры.
Но некоторые побеги доставили нам множество хлопот. Особенно первый, случившийся
4 июля 1966 года. Был понедельник, последний день праздничного уикэнда. Почти
никто не работал. Один из наших служащих направился к плавучей вольере кормить
Таффи и Пег. Там он увидел, что подводные ворота открыты и обоих дельфинов
нет. Накануне уикэнда ворота были накрепко завязаны куском каната, которий
теперь болтался развязанный на створке. Животные сделать этого не могли. Вероятно,
кто-то из отдыхающих причалил к вольере и открыл ворота. Дельфины привыкли
следовать за катером и наверняка отправились следом за тем, кто открыл им
дорогу в море.
Мы были в отчаянии. Сколько сил было потрачено на дрессировку Таффи и Пег!
И вот теперь, когда 19 июля мы рассчитывали отправить Таффи к острову Сан-Николас
на испытания противолодочной ракеты АСРОК, когда в первый раз нам предстояло
продемонстрировать, как дельфин ищет и маркирует подводные объекты в реальных
условиях,— Таффи исчез.
Вправо и влево вдоль берега понеслись наши катера. Контрольная башня морской
авиабазы получила приказ принимать по радио любые донесения о пропавших дельфинах.
Мы выпросили вертолет, и винтокрылая машина делала круг за кругом над океаном,
а наши дрессировщики, сидя у открытых дверей кабины, осматривали водную гладь.
По своей радиосети о пропаже узнала организация владельцев мелких судов и
призвала всех своих членов помочь нам. Но день прошел, а о Таффи и Пег не
было ни слуху, ни духу.
На следующий дань поиски возобновились. Теперь почти все население в радиусе
80 км знало о пропаже двух дельфинов, принадлежащих военным морякам. Нам звонили
газетчики и репортеры радио- и телевизионных станций, требуя новейших сообщений.
Чаще всего звучал вопрос: «А как вы издали на глаз определите, что это точно
Таффи и Пег?» Я отвечал: «Это единственные атлантические бутылконосые дельфины
в Тихом океане», и, чувствуя, что мой ответ звучит неубедительно, добавлял:
«Они светлее, они гораздо светлее, чем тихоокеанские бутылконосые дельфины».
В полдень 5 июля с вертолета пришла наконец долгожданная весть. В 48 км к
северо-западу, близ городка Карпентария, в море обнаружен Таффи. С воздуха
его заметил дрессировщик Ралф Пеннер. Чтобы составить дельфину компанию до
прихода судна, Пеннер спрыгнул с вертолета в воду, захватив с собой прибор
для вызова Таффи и сумку с рыбой. Из Порт-Хьюнима к месту событий немедленно
вышел корабль-спасатель летного состава, и вскоре Таффи завели на носилки
и подняли на борт. Разумеется, если бы сам дельфин не пожелал вернуться, носилками
дело бы не обошлось, но Таффи вовсе не возражал против возвращения на станцию.
Он прибыл домой в целости и сохранности, его выпустили в бассейн, и он тут
же с жадностью набросился на еду. Во время учебных занятий в открытом море
Таффи никогда не охотился за рыбой и, видимо, странствуя, не проглотил ни
единой рыбешки. По его поведению было видно, что он доволен, оказавшись дома.
В тот же день к вечеру нам позвонил человек, совершавший со всей семьей праздничную
поездку на острова Чаннел. Огибая остров Анакапа, в 29 км от Пойнт-Мугу, он
заметил, что следом за катером плывет дельфин необычно светлой окраски. Вскоре
дельфин отстал от катера. Уж не Пег ли это?
А в полдень на следующий день один из пассажиров прогулочного суденышка «Скип
эвэй», проходившего мимо Хьюним-Харбора, заметил за кормой дельфина и заподозрил,
что это, должно быть, пропавшая Пег. «Мы поняли, что это не просто дикий дельфин,
по тому, как он заигрывал с нами»,— сказал нам позже капитан «Скип эвей».
Капитан окликнул стоявшее поблизости судно-цель военно-морского ракетного
центра, и оттуда добрая весть быстро достигла Пойнт-Мугу. Но когда к месту
событий подошел корабль-спасатель, на борту которого находился Мартин Конбой,
дрессировавший Пег, та не пожелала следовать за большим кораблем, предпочитая
держаться возле маленького «Скип эвэй». Не видя иного способа оказаться поближе
к Пет, Конбой перебрался на «Скип эвэй» с ведром рыбы и прибором вызова. «Нельзя
ли попытаться с помощью вашего судна отвести Пег в ее плавучую вольеру миль
за шесть отсюда?» — попросил он. Владелец «Скип эвэй» охотно согласился. По
дороге домой Пег жадно поглощала рыбу, которую ей кидали, а затем по команде
беспрекословно вошла в вольеру, оказавшись наконец дома после трехдневных
странствий. Мы терялись в догадках. Почему животные разделились? Почему Таффи
поплыл вдоль берега на северо-запад? Действительно ли они с Пег потерялись
только потому, что не умеют ориентироваться? И только на этот последний вопрос
вскоре нам ответил Таффи, показав, что может вернуться домой самостоятельно
с довольно большого расстояния.
Таффи и Пег были хорошо обучены. Как только их нашли, они ответили на вызов
и пошли навстречу людям, хотевшим вернуть их на станцию. Необученное животное,
вырвавшись в море, доставило бы нам куда больше хлопот. Так мы думали, пока
в мае 1967 года недавно пойманный дельфин, прошедший только предварительное
обучение в плавучей вольере, не был замечен в неогороженной части бухты. При
осмотре вольеры мы обнаружили дыру в сетях. Это был первый побег животного,
которое заслуженно получило имя Раскал *. В то время он еще не умел плыть
на вызов. Вернуть его можно было только поймав. Но пока мы судили да рядили,
Раскалу наскучило в бухте, и он вышел из нее в море, держась, однако, недалеко
от берега.
* В переводе с английского означает «хитрюга».— Прим. перев. |
В ситуациях такого рода важно суметь поймать дельфина с первой же попытки.
Если попытка не удастся, животное станет осторожнее и поймать его будет намного
труднее, разве что оно само пожелает быть пойманным. Поскольку Раскал только-только
начал привыкать к неволе, надо было соблюсти все предосторожности. А под руками
у нас была только 50-метровая сеть. Разве ею окружишь дельфина в океане?
Пока мы ломали головы, как быть, Раскал оказался на широком мелководье у самого
входа в бухту. Вряд ли стоило ждать, пока он вернется в бухту. В бухте ему
все равно хватит места, чтобы увернуться. А вдруг он повернет в океан? Мы
решили не медлить, и, растянув нашу кургузую сеть, Моррис Уинтермэнтл с полудюжиной
помощников по грудь в воде побрели к Раскалу. Завидя их, Раскал сделал неуверенную
попытку удрать, но потом, честно говоря, позволил себя поймать. Ему ничего
не стоило уйти из наших рук, но, как и Таффи, он словно не желал этого, словно
не очень хотел менять знакомое окружение на неведомый морской простор.
Девятью месяцами позже тот же Раскал после перевода в плавучую вольеру, стоявшую
на якоре в 180 м от берега, снова «ушел в самоволку». Он покинул вольеру во
время уикэнда, отыскав дыру в сетях. Его нигде не было видно. Дрессировщики,
памятуя его поведение во время прошлого побега, не очень тревожились и искали
его в радиусе 1,5 км от вольеры. Может быть, он где-то в этих местах и притаился,
но не показывается.
Он отыскался на следующий день у самого входа в бухту. А вернее сказать, внезапно
появился позади катера, отправившегося на розыски, и «оседлал» его кормовую
волну. Он уже умел ходить за катерами, и поэтому дрессировщикам без особых
трудов удалось довести Раскала до вольеры. Но входить в вольеру дельфин отказался.
Блэр Ирвин заколебался. Он мог прыгнуть в воду и попытаться затолкать дельфина
в вольеру силком. Но если попытка не удастся, то дельфин может безвозвратно
уплыть. Уговоры и призывы не помогли, и под вечер Блэр Ирвин оставил Раскала
в покое. Всю следующую неделю, выходя по утрам в море, Ирвин отыскивал дельфина
— или дельфин отыскивал его,— и они отправлялись учиться. Уроки шли, как обычно,
Раскал исполнял все команды, кроме одной,— команды вернуться в вольеру. Наконец,
в пятницу Блэр решился сойтись с дельфином врукопашную. Он прыгнул в воду,
преградил Раскалу путь и толкнул его в ворота вольеры. Дельфин подчинился.
Окажи он хоть малейшее сопротивление, у Блэра ничего бы не вышло. Дельфин
явно не собирался нас покидать, его устраивало все — только вольеру он считал
слишком тесной. Скоро мы поняли, что, захоти мы даже от него избавиться, нам
это не вдруг удастся.
В 1968 году Раскал и упоминавшаяся ранее Сай проходили курс обучения глубоководным
погружениям для участия в эксперименте «Силаб-3». Как рассказано в главе седьмой,
Блэру пришлось повозиться с тем, чтобы приучить животных выныривать там, где
они нырнули. Они частенько выныривали где-то в стороне или, нырнув раза два,
исчезали, появляясь из-под воды лишь у входа в вольеру, куда Блэр был вынужден
отправляться за ними. Наконец Блэр решил устроить вольеру вдалеке от берега,
километрах в десяти, на глубоком месте, возле списанной баржи-цели, стоявшей
на якоре. Животных перевели туда, и все отлучки благополучно прекратились.
Курс обучения шел к концу, но в один прекрасный день погода стала портиться.
Блэр отвел животных в дальнюю вольеру и отправился на берег. Ночью ветер стал
штормовым, высота волн достигла 3—4 м. Тревожась за своих питомцев, Блэр чуть
свет вышел на катере к вольере, не очень-то надеясь увидеть ее в целости и
сохранности. В 2,5 км от баржи навстречу катеру вынырнули Раскал и Сай. Блэр
повел их в бухту, где было намного тише, и дельфины беспрекословно вошли в
одну из вольер возле станции. Вскоре нам сообщили с патрульного вертолета,
что вольера возле баржи разбита и, судя по всему, еще ночью.
Так как же истолковать поведение Раскала и Сай? То ли они сами направлялись
к берегу (а это значит, что они не только хотели к нам, но и представляли
себе, как до нас добраться), то ли они попросту оставались поблизости от разбитой
вольеры, но, услышав знакомый звук мотора, поплыли навстречу,— выяснить это
было невозможно. Лишь зная, как плохо слышен в воде во время шторма звук мотора,
мы отдавали предпочтение тем, кто считал, что дрессировщик встретил животных,
по собственной воле направлявшихся на станцию.
А неприязнь к вольерам у Раскала так и осталась. Он, можно оказать, стал виртуозом
по части побегов. Годом позже его и Сай перевели в другую вольеру, сооруженную
из понтонов и поставленную возле пляжа. И четыре утра подряд его находили
плавающим не в вольере, а снаружи. Сети были целы, и мы не могли понять, как
это ему удается. Наконец дрессировщики присмотрелись и обнаружили, что, если
с силой толкнуть ворота изнутри, они приоткрываются и, между створками образуется
щель. Ворота были тяжелые, так что дело, по-видимому, обходилось не без помощи
Сай, толкавшей ворота одновременно с Раскалом, но остававшейся в вольере в
то время, как Раскал протискивался в щель. Правы были наши дрессировщики или
нет, осталось неизвестным, но, когда ворота закрыли как следует, побеги Раскала
прекратились.
Совершенно иной нрав у морских львов. По-моему, они более склонны рискнуть
на самостоятельный выход в море, особенно если намордник снят и можно свободно
ловить рыбу. Все их помыслы сосредоточены только на пище (потому, повторяю,
их так легко дрессировать), их гораздо больше, чем дельфинов, привлекает встреченная
рыба или кальмар. Они редко привязываются к человеку в такой степени, в какой
это характерно для дельфинов, и мне лично кажется, что это должно серьезно
влиять на их поведение в условиях ослабленного надзора. Но я не рискнул бы
выдавать свое мнение за обобщение, потому что индивидуальные склонности морских
львов и дельфинов слишком разнообразны. Честно говоря, наш опыт работы с морскими
львами не очень подтверждает мои сомнения в их исполнительности.
Из 10—12 морских львов, обучавшихся в Пойнт-Мугу работе в открытом море, некоторые
терялись то на несколько часов, то на несколько суток, но за одним исключением
найти их и вернуть не составляло труда. Раз и навсегда нас покинул только
Сэм, морской лев, подаренный нам одной семьей из Малибу-Бич. Однажды утром
эта семья обнаружила у себя на пляже тощего и на вид больного морского льва.
Его пожалели, стали регулярно кормить, и постепенно он выздоровел, разжирел.
По-своему оценив ситуацию, он далеко не отлучался, аккуратно являлся за пищей
и стал совершенно ручным. Но прожорливость его росла день ото дня, расходы
на прокорм стали чересчур велики, и Сэма предложили нам.
Сэм казался настолько ручным и послушным, что дрессировщик отнесся к нему
с излишним доверием. Проведя месячный курс обучения погружениям в бассейне
и в бухте, Сэма вывели в море. Сэм прекрасно исполнил первое задание, нырнул
и вернулся к катеру за наградой. Но при втором погружении он не выключил подводный
контрольный прибор, появился на поверхности с кальмаром в зубах и поплыл прочь.
И дрессировщику оставалось только смотреть, как он не спеша плывет на спине
по направлению к острову Анакапа, откуда, вероятнее всего, его и занесло когда-то
в Малибу-Бич.
Один из преемников Сэма, уже упоминавшийся ранее морской лев Топо, тоже однажды
«ушел в самоволку». Во время занятия в 5 км от берега Топо в очередной раз
вынырнул, но вместо того чтобы забраться в катер, повернул вслед за случайно
оказавшимся поблизости диким мороким львом. Пока дрессировщики поднимали на
борт 200-метровый кабель с контрольным прибором на конце, оба животных исчезли,
уйдя в сторону моря. Их искали два часа, не нашли, катер отправился обратно
и метрах в восьмистах от берега чуть не наткнулся на Топо, плывущего к станции.
Он охотно и как ни в чем не бывало поднялся на борт и спокойно доехал до дому.
Похоже, что служебный проступок Топо был вызван минутным желанием развлечься.
Удовлетворив свое любопытство, он немедленно вспомнил о долге и отправился
к месту службы.
Самостоятельное возвращение некоторых животных на биостанцию или в свои плавучие
вольеры — это очень интересная тема. Вернулся не только Топо, возвращались
несколько бутылконосых дельфинов и самка тихоокеанского белобокого дельфина
по имени Пэт, о которой уже говорилось ранее. В конце 1968 года дрессировщик
Джон Холл часто выводил Пэт километра за четыре от берега. Пэт довольно успешно
одолевала искусство глубоководных погружений, но иногда, поработав короткое
время, внезапно покидала катер и возвращалась к своей вольере. «И каждый раз
она точно выходила к вольере, словно у нее была какая-то сверхъестественная
навигационная система»,— говорил потом Джон Холл. Она не могла ориентироваться
по видимым предметам на берегу, за это мы ручались. В отличие от серых китов,
известных своей привычкой «поглядывать по сторонам», становясь в воде вертикально,
высоко подняв голову и явно осматривая окрестности, дельфины очень редко полагаются
на свое зрение в воздухе. Только в неволе они обучаются выставлять голову
из воды, чтобы получать пищу или полюбопытствовать, что творится вокруг бассейна.
Тем не менее Пэт знала, куда надо плыть, чтобы попасть домой, но почему она
так внезапно и настойчиво устремлялась туда, мы так и не поняли.
Как-то раз нечто подобное проделал и Таффи. Билл Скронс работал с ним в нескольких
километрах от берега и неожиданно увидел дикого морского слона. Морской слон
плыл, на полметра выставив голову из воды. Билл направил катер к нему. Между
катером и тюленем оставалось метров семь, морской слон нырнул, и Билл бросил
вслед ему рыбину. Таффи понял это по-своему, метнулся за рыбиной и тоже нырнул.
Через несколько секунд он выпрыгнул из воды и понесся к берегу. Он совершил
еще пять или шесть прыжков, прежде чем Скронс сумел догнать его. Скронс бросил
ему рыбу, Таффи на ходу подхватил ее и продолжал плыть к берегу, «седлая»
кормовую волну катера только на то время, пока Скронс направлялся туда же.
Добравшись до своей вольеры, Таффи проворно юркнул туда.
Так стало ясно, что Таффи умеет находить дорогу домой. И у нас забрезжила
догадка о причинах подобных случаев служебного нерадения у всех дельфинов.
Несомненно, Таффи был испуган. Вряд ли он до этого когда-либо видел морского
слона и с типично дельфиньим любопытством приблизился к нему настолько, что
слон счел это нападением и предпринял соответствующие контрмеры. Скронс только
удивлялся тому, что тюлень мог обратить Таффи в столь постыдное бегство. Может,
там поблизости был кто-то поопаснее, например акула?
Случай с Пэт и случай с Таффи мы припомнили несколько позже, после того как
произошло невероятное событие — Пэт выбросилась на берег. В тот день Джон
Холл вывел ее в море обучать следованию за катером. Им повстречались два серых
кита — самка и детеныш. В это время года серые киты плывут на север, на свои
летние пастбища в Беринговом море. Пэт очень заинтересовалась китами и поплыла
вслед за ними, бросив катер. Холл позволил ей погулять, а затем, сменив курс,
включил вызов. Пэт послушалась, вернулась и поплыла следом за катером. Дважды
Холл останавливал катер, протирал спину Пэт щеткой (такие процедуры она всегда
любила) и репетировал с ней кое-какие простые приемы.
Вскоре после второй остановки, примерно метрах в восьмистах от берега, Пэт
внезапно понеслась стрелой к небольшому мысу чуть западнее нашей биостанции.
Сначала Джон пытался подозвать ее, но Пэт не отвечала на зов. Тогда он обогнал
ее, надеясь, что она пойдет следом за катером. Но Пэт продолжала нестись к
берегу. В сотне метров от него она сделала было зигзаг к востоку, к своей
вольере, но потом вновь устремилась к суше и вошла в полосу прибоя. Джон на
несколько мгновений потерял ее из виду, а когда увидел вновь, она уже барахталась
в волне, обрушивавшейся на пляж. Джон вызвал по радио помощь и, не медля ни
секунды, направил катер к берегу. Все это время прибой колотил Пэт о песок.
Случайно оказавшиеся на пляже люди помогли Джону оттащить Пэт подальше от
разбивающихся волн, а через несколько минут прибыл наш грузовик, Пэт уложили
на носилки, подняли в кузов и отвезли на биостанцию. Перед спуском в бассейн
ее осмотрели. Внешних повреждений у нее не было, за исключением нескольких
поверхностных ссадин. Остаток дня Пэт провела в бассейне, вялая и ослабевшая,
не подплывая на зов. Она съела пару рыбешек, а потом отказалась есть. Но на
следующий день аппетит у нее восстановился, она стала вновь исполнять команды.
Через две недели Холл повел ее в океан.
Поступок Пэт заставляет вспомнить о многочисленных случаях, когда по малопонятным
причинам китообразные выбрасываются на берег. Особенно часто это случается
с гриндами, реже— с другими видами. Бывает, что они выбрасываются в одиночку,
но гораздо чаще — группами, причем, как правило, выбрасываются на пологие
песчаные берега. Напрашивается мысль, что близ таких берегов эхолокационные
анализаторы животных не получают достаточно сильного отраженного сигнала [2].
Но это далеко не полный ответ, ибо остается непонятным, почему животные устремляются
к берегу и почему, когда удается столкнуть выбросившееся животное в воду,
оно тут же вновь оказывается на берегу. Только в очень редких случаях удается
отогнать такое животное в море. Некоторые толкователи пытаются объяснить нежелание
животных вернуться в море их стадными инстинктами. Приняв на веру ошибочное
утверждение, что китообразные всегда выбрасываются группами, эти люди говорят,
что сброшенное в воду животное вновь идет к берегу на голоса своих сородичей.
Но это толкование неверно, потому что известны случаи, когда животные выбрасывались
на берег поодиночке по нескольку раз подряд.
В нашей практике случай с Пэт был единственным случаем, когда животное выбросилось
на берег. Перед этим Пэт вела себя совершенно нормально. Установлено, что
она не была больна (кое-кто объясняет такие явления болезнью), но вполне вероятно,
что она испытала сильный страх, а дельфины ведь очень пугливы. Только весьма
легковерный человек согласился бы с доводом, что Пэт могла бы метнуться в
любом направлении и путь к берегу избрала чисто случайно. Ведь на миг она
повернула было к своей вольере, но что-то заставило ее вновь устремиться прямо
к суше.
Видимо, есть только одно объяснение, которое не противоречит ни одному такому
происшествию: животное в состоянии стресса ищет на берегу спасения, как это
делали его далекие предки миллионы лет тому назад. В таком кратком изложении
данная гипотеза может показаться весьма неубедительной, но ее можно аргументировать
и развить достаточно полно и веско — просто здесь делать это, по-моему, не
к месту.
Для полноты картины должен указать, что у нас было два случая, когда дельфины
во время занятий внезапно покидали своих дрессировщиков и устремлялись в море.
Это проделали Таффи и Пэт при совершенно одинаковых обстоятельствах. Таффи
работал рядом со своей вольерой и вдруг понесся в сторону острова Анакапа.
Вел занятие Уолли Росс, доставленный к вольере проходящим катером. Не имея
возможности пуститься вдогонку за Таффи, Росс поневоле был обречен на пассивное
ожидание. И он ждал, время от времени подзывая Таффи подводным звуковым сигналом.
Через полчаса Таффи вернулся и спокойно вошел в вольеру.
Пэт овладевала искусством глубоководных погружений на расстоянии 3 км от берега.
Вынырнув однажды после первого погружения, она стремительно поплыла в море,
но через 45 минут ее обнаружили возле прибрежной плавучей вольеры.
И в этих двух случаях, как и во всех остальных, мы можем только строить догадки
по поводу причин поведения дельфинов. Может быть, они услышали вдали голоса
других дельфинов и уплывали на разведку или желая присоединиться к обществу?
Так можно объяснить, по крайней мере, поведение Пэт: она была поймана в проливе
между островом Анакапа и Пойнт-Мугу, и, стало быть, у нее в этих местах могли
быть обширные знакомства.
Изо всех наших животных наименьшую склонность к бродяжничеству проявляли,
как мы считаем, Таффи и Пег. В отличие от Раскала и Раундер они никогда не
охотились за рыбой во время занятий. Особенно Таффи был воздержан в этом отношении.
Работая с водолазами, он ел только мертвую рыбу, полученную в награду за службу,
пренебрегая живой, которой вокруг было полным-полно. Но в то же время, когда
Таффи и Пег во второй раз случайно оказались на свободе, найти их вновь стоило
больших трудов.
В полдень 21 января 1969 года мы заметили метрах в двухстах от берега спинные
плавники дельфинов и поняли, что кто-то из наших питомцев вновь оказался на
воле. Четырехметровые волны не давали нам вывести в море катера, и мы не могли
опознать беглецов. В малой плавучей вольере находилась Пэт, а в большой, сооруженной
из стальных понтонов, содержались Раскал, Сай, Пег и Таффи.
На следующий день погода улучшилась, и наша амфибия добралась до вольер. Малая
была цела, и Пэт была на месте. Но ворота большой вольеры разбило штормом,
и все четыре дельфина исчезли. Не успел экипаж амфибии огорчиться по этому
поводу, как вдруг откуда-то вынырнули Раскал и Сай и чинно пристроились за
машиной. Их позвали, и они вошли в вольеру. Пег и Таффи нигде не было видно.
В поисках пропавших дельфинов мы снова выслали катера вправо и влево вдоль
берега и предупредили береговую охрану и начальников гаваней. Как и в прошлый
раз, над морем кружил вертолет, но в этот день дельфинов не нашли.
На следующее утро, несмотря на дождь и волны, все наши катера снова вышли
в море. Вскоре после полудня Блэр Ирвин сообщил по радио, что Таффи следует
за его катером в километре от Пойнт-Мугу. Дельфин внезапно появился на траверсе
катера и выставил голову из воды. Так он всегда делал, давая понять, что готов
к работе. Блэр привел его за катером в большую вольеру. Поиски Пег продолжались.
К вечеру нам сообщили, что возле нефтяной пристани в Карпентарии видели дельфина.
Возле этого городка мы нашли Таффи четыре с половиной года тому назад, во
время его первого странствия по Тихому океану. Двое наших дрессировщиков немедленно
отправились в Карпентарию, захватив с собой на грузовике ведро
рыбы для Пег и прибор для вызова. Пока они добирались до пристани, стемнело.
Лил дождь. Пег не было видно. Снаряжения для ловли дрессировщики с собой не
захватили и к полуночи вернулись на биостанцию, рассчитывая к утру вновь выехать
в Карпентарию. Но утром прибрежную автостраду перекрыли: смыло мост. Попасть
в Карпентарию было невозможно. Из-за наводнений и оползней телефоном разрешалось
пользоваться только для вызова на помощь в экстренных случаях.
Всю следующую неделю мы тревожились о Пег, но шторм не утихал, и мы уже не
надеялись найти пропажу. Вдобавок, пришло известие, что неподалеку от Санта-Барбара—
это почти рядом с Карпентарией, сорвало морскую нефтяную вышку и по поверхности
океана разливается бьющая из скважины нефть. Но на девятый день после ухода
дельфинов из вольеры нам позвонил начальник военно-морского центра обучения
резерва из Санта-Барбара: «В порту дельфин светлой окраски». Через несколько
минут на грузовике была снаряжена экспедиция с катером, сетью, ведром рыбы
и прибором для вызова. Прибыв на место, наши люди спустили на воду катер и
быстро отыскали дельфина. Вне всяких сомнений, это была Пет, но на вызов она
не ответила, за катером не поплыла и к рыбе интереса не проявила. Окружить
ее сетью не удалось. В сумерках она пристроилась за суденышком, шедшим к морским
нефтяным вышкам, и ушла из гавани. Экипаж судна заметил, что она плывет следом,
лишь в 1,5 км от берега в открытом море.
Мы дали объявления в местные газеты и на радиостанции и прекратили дальнейшие
поиски, надеясь, что Пег кому-нибудь да попадется на глаза. По всему побережью
до Лос-Анджелеса ежедневно все службы новостей упоминали о пропавшей Пег и
просили помочь найти ее. Прошло еще четыре дня, и мы получили сообщение от
капитана туристского судна, приближавшегося к Санта-Барбара: за судном плывет
дельфин, вероятно, это Пег. Мы попросили капитана завести дельфина в гавань,
и вскоре он сообщил, что ему это удалось.
На этот раз группа поиска захватила с собой два катера, сеть подлинней и надувную
вольерку. Группа быстро обнаружила Пег: она сама подплыла к первому же нашему
катеру, очевидно, узнав его по звуку мотора. В гавани было много других мелких
катеров, но на них она внимаиия не обратила. Услышав сигнал вызова, Пег приблизилась,
ей стали кидать рыбу, но рыбой Пег пренебрегла и прикоснуться к себе не позволила.
Окружить ее сетью не удалось, место было глубокое, и Пег легко проходила под
сетью, не достававшей до дна.
Дрессировщики продолжали бросать животному рыбу. Наконец Пег подхватила рыбину,
зажала в челюстях, немного поносила и проглотила. И тут же бросилась за второй,
третьей, четвертой! Она пожирала рыбу так, словно умирала от голода. Мгновенно
в ней проснулись все заученные навыки. Она стала четко выполнять команды,
переворачиваться на спину, выпрыгивать из воды. Мигом была готова надувная
вольерка, и Пег пригласили войти в нее. Пег исполнила команду, ее завели на
носилки, подняли из воды, переложили на матрас, перенесли на грузовик и повезли
домой. А днем позже нефть, растекшаяся из-под рухнувшей морской вышки, покрыла
черным слоем всю гавань Санта-Барбара.
Две недели Пег бродяжничала в открытом океане, но в весе не потеряла и, стало
быть, не голодала. Мы не могли понять, почему она вначале с таким пренебрежением
отнеслась к знакомой пище и почему после первой же съеденной мороженой рыбы
у нее проснулся такой зверский аппетит. На станции по всем правилам был проведен
медосмотр, анализ крови показал, что у Пег идет какой-то слабый воспалительный
процесс, и его в несколько дней подавили антибиотиками.
Мы чувствовали, что Пег пережила большое потрясение, хотя осталось неизвестным,
какое именно. Что-то случилось за эти две недели в открытом океане, что-то
такое, что заставило ее резко изменить свое поведение, хотя и не причинило
ей телесного ущерба. На всякий случай мы выждали несколько недель и только
потом вернули Пет в ее плавучую вольеру в открытом море.
Рассказывая обо всем этом, я старался объяснить, почему наши животные иногда
сбегали или выходили из повиновения, но меня можно поставить в тупик простым
вопросом: «Отчего они не делали этого чаще?» Да, все наши дельфины и морские
львы, которых мы выводили в открытое море, имели неограниченные возможности
для побега, но подобные проступки были исключением. Животные, случайно оказавшиеся
вне вольер, обычно оставались поблизости и беспрекословно возвращались на
зов. Любое из них прекрасно освоилось бы в море, хотя Тихий океан для атлантических
бутылконосых дельфинов во многом чужд и непривычен. Страха перед наказанием
у дельфинов не было. «Отрицательное поощрение» — дело рискованное, и за малыми
исключениями оно куда менее действенно и полезно, чем положительное, которое
использовалось при обучении наших животных. И вдобавок мы просто не нашли
приемлемого способа наказывать наших дельфинов, если не считать «временного
исключения из работы», когда они, по нашему мнению, начинали своевольничать
и дурно себя вести.
Как же получается, что контроль за поведением дельфинов в открытом море не
только возможен, но и осуществим на деле? Кеннет С. Норрис рассмотрел некоторые
из существенных моментов этого явления в своем отчете по обучению Кеики [3].
Как он подчеркнул, вероятно, таких моментов несколько и первый из них — это
пища. Животные в неволе быстро привыкают к определенному ассортименту пищи,
о чем можно судить по нашим привычным домашним питомцам. А дельфины сверх
того зачастую могут пристраститься к такой пище, которая на воле была им неизвестна.
Норрис рассказывает, например, о белухе, которая в неволе пристрастилась только
к мелкому карпозубу. Вот почему мороженая рыба, нарезанная на куски, воспринимается
дельфином как награда даже тогда, когда вокруг стаями ходит живая рыба.
Важен, конечно, и способ дрессировки. Животное обучается четко исполнять определенные
действия в ответ на определенные сигналы, и при этом сужается разнообразие
его навыков. Хорошо выдрессированное животное оказывается на невидимой привязи
у человека.
Нельзя забывать и об общении человека с дельфином. Нам очень плохо известны
взаимоотношения в группе дельфинов, но, несомненно, таковые существуют, причем
они более тесны, долговечны и сложны, чем у морских львов. В условиях ограничений,
навязанных неволей, дельфин может воспринять человека как партнера. В меру
своих возможностей человек может восполнить дельфину отсутствие сородичей.
Для морских львов эта сторона взаимоотношений между дрессировщиками и животным
играет гораздо меньшую роль.
И есть, наконец, еще один момент, облегчающий управление животным и более
существенный для дельфинов, чем для морских львов. Это страх, страх перед
новыми незнакомыми ситуациями. В первую очередь, именно страх заставлял Раскала
и других дельфинов держаться поближе к знакомой биостанции. Привычная ситуация
избавляет от страха, и это в немалой мере помогает дрессировщику удержать
контроль над животным.
Примечания
1. О попытке О’Фелдмана сообщило агенство ЮПИ. Ссылаясь на это сообщение,
об этом же написали многие газеты, в том числе газета «Los Angeles Examiner»
от 27 апреля 1970 года.
2. В. X. Дудок ван Хеель в своей статье «Звук и китообразные» (см. выходящий
в Нидерландах журнал «Journal of Sea Research», том 1, стр. 407—507, 1962),
высказал гипотезу, что животные могут выбрасываться на берег из-за того, что
не слышат слабого низкочастотного эха от пологих песчаных пляжей.
3. Кеннет С. Норрис рассматривает вопрос об управляемости животных в своей
статье «Обученные дельфины в открытом море» (см. журнал «Science», том 147,
стр. 1048—1050, 1965).
