| Главная | Библиотека сайта | Форум | Гостевая книга |
Глава третья
ЛОВЛЯ ДЕЛЬФИНОВ,
ИХ ПЕРЕВОЗКА
И УХОД ЗА НИМИ
Тот, кто хочет изучать дельфинов и работать с ними, должен уметь ловить и
перевозить их и обеспечивать им хорошие условия содержания. Все это не так
просто, проблем тут более чем достаточно, а решать их в большинстве случаев
приходится прямо в процессе работы [1], накапливая свой опыт, разрабатывая
свои методы, по возможности пользуясь при этом и опытом предшественников.
Так поступали и мы у себя, на Военно-морской биологической станции в Пойнт-Мугу,
но, прежде чем подробно рассказать об этом, давайте поговорим о первых попытках
перевозить небольших китообразных и содержать их в неволе.
Трудно точно указать, когда была совершена первая такая попытка. Судя по тому,
как Аристотель в своей «Истории животных» описывает сон дельфинов, уже в его
времена этих животных можно было наблюдать в неволе. Но первое подробное описание
перевозки и дрессировки китообразного, насколько мне известно, было сделано
немногим больше ста лет тому назад. В 1861 — 1862 годах три партии белух —
всего шесть штук — были пойманы в реке Св. Лаврентия и перевезены в Нью-Йорк
в ящиках, заполненных водорослями. Одно из животных выжило, и почти два года
его показывали публике в «Аквариэл Гарденс» — по-видимому, отделении нью-йоркского
музея, принадлежавшего знаменитому П. Т. Барнуму.
Вероятно, эта белуха была первым дрессированным китообразным. «Ее довольно
хорошо выдрессировали, так что она позволяла надевать на себя упряжь и возила
вокруг бассейна экипаж с девицею. Она научилась узнавать служителя, который
смотрел за ней, позволяла ему прикасаться к себе, в определенный срок подплывала,
высовывала голову из воды, и ее кормили или запрягали» [2].
Несколькими годами позже, в 1877 году, у берегов Лабрадора в рыболовную сеть
угодила трехметровая белуха. Ее доставили в Монреаль кораблем, а оттуда переправили
в Нью-Йорк по железной дороге. Путешествие длилось в общей сложности две недели.
Некоторое время белуха находилась в «бассейне-аквариуме» на Кони-Айленд, принадлежавшем
Барнуму, а затем ее переправили в Англию. Ее морское путешествие длилось двенадцать
дней. Белуха находилась в ящике, набитом водорослями. К концу рейса водоросли
начали гнить, распространяя невыносимое зловоние. В пути белуху часто поливали
водой из ведер, особо заботясь о том, чтобы кожа вокруг глаз и дыхала постоянно
оставалась влажной.
В Англии белуху выпустили в специально сооруженный бассейн, и она тут же занялась
охотой на угрей (возможно, иной живой рыбы просто не сумели достать), но через
четыре дня умерла, как было установлено, «от пневмонии».
Годом позже в Англию доставили еще трех белух (четвертая погибла по пути),
и, видимо, одна из них некоторое время прожила в неволе. Каждому понятно,
что успешная перевозка столь крупных животных на такие расстояния — это почти
подвиг.
Дельфины меньше белух, перевозить их проще, и еще в XVI веке во Франции их
доставляли в города, лежащие за 200 км от берега моря, применяя более чем
оригинальную методику перевозки. «Наши рыбаки, желая доставить дельфина живым
на дальние рынки, прилаживают над ним бурдюк с вином так, чтобы вино тонкой
струйкой стекало ему прямо в дыхало, откуда оно попадает затем в желудок»,—
писал в 1558 году Ронделе, главный врач Медицинского университета в Монпелье
[3]. Анатомия дельфина такова, что из дыхала в желудок ничего попасть не может,
так что эта терапевтическая процедура никак не могла помочь животным выжить.
Скорее наоборот, она вредила им настолько, что после нее, даже очутившись
на воле, а не на кухне, дельфин неминуемо бы погиб.
Первая более или менее удачная попытка содержать в неволе бутылконосых дельфинов
датируется 1914 годом, когда пять животных были помещены в бассейн старого
«Нью-Йоркского аквариума», располагавшегося в Бэттери, на южной оконечности
Манхэттена. Бассейн имел 11 м в диаметре и 2 м глубины. Одно из животных прожило
в нем 15 месяцев. Задумал и осуществил эту попытку доктор Чарлз Хэнсон Таунсенд,
директор «Нью-Йоркского аквариума», разработавший специальную инструкцию по
доставке дельфинов в Нью-Йорк с мыса Гаттерас, где в то время существовал
промысел дельфинов*. Дело пошло на лад не сразу. Первая партия дельфинов погибла
во время рейса, потому что их везли в ящиках без воды. Вторую партию доставляли,
обернув дельфинов влажной холстиной. Из шести дельфинов четыре погибли в пути,
один — вскоре по приезде, а последний умер через два с половиной месяца. Доктор
Таунсенд был глубоко возмущен несоблюдением его предписаний. Он же предупреждал,
что влажная холстина не предохраняет дельфинов от перегрева (но в своем отчете
он не упоминает о том, чем были набиты ящики, а это немаловажный фактор).
«Мои инструкции игнорировались. Я понял, что никому нельзя доверять, и сам
отправился на мыс Гаттерас, чтобы лично проследить за исполнением всех предписаний»,—
раздраженно писал Таунсенд. По его указанию десять дельфинов поместили в корабельную
цистерну, заполненную морской водой, как он требовал с самого начала.
* Дельфинов ловили
большими неводами, которые заводили с берега. Спросом пользовались подкожный
жир, кожа и особенно «челюстное масло», стоившее 5 долларов за литр
и употреблявшееся для смазки часов и точных механизмов.— Прим. авт. |
Но дельфины «вели себя крайне беспокойно; они постоянно сталкивались в тесном
отсеке и страдали от ушибов». Пять из них, самые молодые, умерли вскоре после
прибытия в Нью-Йорк. Пять же взрослых дельфинов добрались до места назначения
в хорошем состоянии. Один из них прожил в бассейне 15 месяцев. Наблюдения
Таунсенда за играми, сном, питанием и поведением этих животных легли в основу,
первых описаний жизни Tursiops’a в неволе [4].
Из отчета Таунсенда мы почерпнули кое-какие сведения для выработки технических
требований к перевозке дельфинов и небольших китов. Во-первых, извлеченных
из воды животных следует сразу же аккуратно уложить на мягкие подушки, поскольку
в море китообразные практически невесомы, а на суше давление их собственного
тела может привести к серьезным повреждениям внутренних органов. И чем крупнее
китообразное, тем грознее эта опасность. Во-вторых, следует обратить особое
внимание на поддержание влажности кожи извлеченных из воды животных, чтобы
уберечь их от смертельного перегрева. Температура тела китообразных близка
к нашей, а живут они в среде, теплопроводность которой намного больше, чем
теплопроводность воздуха. Сохранить тепло тела в воде помогают им толстый
слой жира и другие анатомические особенности, которые начинают действовать
им во вред, как только животные оказываются в воздушной среде. У китообразных
нет потовых желез, они не могут, как собаки, высунуть язык, чтобы избавиться
от избытка тепла. Обеспечить должный теплоотвод может только потеря тепла,
связанная с испарением влаги с поверхности кожи, высыхающей буквально за несколько
минут.
Вдобавок, если дать коже высохнуть, то при малейшем движении животного она
может потрескаться, что влечет за собой опасность заражения наземными микробами,
от которых китообразное беззащитно.
Таунсенд надеялся решить обе эти проблемы разом, перевозя дельфинов в корабельных
цистернах, заполненных морской водой. Но в цистернах дельфины упорно пытались
двигаться, как на воле, сами цистерны во время рейса неизбежно качало и трясло.
И в результате животные получали опасные ушибы, особенно более беспокойные
молодые. Вот почему пять молодых дельфинов Таунсенд не сумел доставить на
место в целости и сохранности.
Во всех описанных случаях животных ловили рыбаки. Целых 24 года после Таунсенда
никто не возобновлял попыток перевозить и содержать в неволе мелких китообразных.
За это время прекратил свое существование промысел дельфинов на мысе Гаттерас.
И когда в 1938 году открывался «Мэрии Стьюдиоуз», коллектору океанариума капитану
У. Б. Грэю пришлось самому разрабатывать методику лова. Впрочем, вероятно,
он и так занялся бы этим, поскольку бутылконосых дельфинов в окрестностях
хватало, а перепоручить их ловлю кому-то на стороне было бы слишком дорого.
У юго-восточных берегов США бутылконосые дельфины встречаются повсюду — в
бухтах, в устьях рек и в системе обводных каналов и лагун, по которым осуществляется
перевозка грузов вдоль побережья. При высоком приливе дельфины проникают в
систему через узкие протоки и выводные каналы. Команда ловцов океанариума
научилась выслеживать стайки дельфинов, кормящихся в этих протоках подальше
от выхода в море. Обнаружив стайку, команда быстро перекрывала протоку сетью
и спугивала дельфинов либо ударами весел о воду, либо просто тесня их катерами.
Дельфины обращались в паническое бегство и застревали в крупноячеистой сети.
Оставалось только вытащить сеть как можно быстрее, чтобы застрявшие в ней
пленники, которым никак было не вынырнуть для нового вдоха, не захлебнулись
под водой. Дельфин может продержаться под водой не дыша несколько минут, и
вот за эти несколько минут его надо было поднять на борт. На словах звучит
все это просто, но на деле такой способ ловли требует немалой сноровки и силы.
Ведь дельфин, весящий 130—180 кг, неистово бьется в сети.
Со временем лов сетью очень осложнился. Едва ловцы, преследующие стаю, включали
мотор катера, с которого сбрасывалась сеть, весь косяк мигом устремлялся в
море и бесследно исчезал. Видимо, дельфины, наученные горьким опытом встреч
с ловцами океанариума, запомнили характерные особенности звуков подвесных
моторов, установленных на катерах команды,— это было единственное правдоподобное
объяснение. Теперь ловцам приходилось забираться все дальше в поисках дельфинов,
не знающих этого звука и не представляющих себе всего того, что последует
за его появлением. Но это нас не особенно волновало, потому что дельфины в
неволе чувствовали себя хорошо и новые животные требовались очень редко. Большая
часть бутылконосых дельфинов, пойманных в 1946—1947 годах, была жива-здорова,
когда я покидал «Флоридский Мэринленд» в 1963 году. Более того, за эти годы
в океанариуме родилось 16 детенышей.
Дельфинов, обитающих в открытом море, таких, как пятнистый продельфин (Stenella
plagiodon) и обыкновенный дельфин, сетью не изловишь. Охотясь за ними, команда
«Флоридского Мэринленда» использовала их обычай плыть на волне, расходящейся
от катера. Бутылконосый дельфин делает это редко и держится на волне недолго,
а пятнистые продельфины и обыкновенные дельфины очень любят пристраиваться
к проходящему судну. Для охоты на них капитан Грэй сконструировал «хвостолов»,
напоминающий большие щипцы на конце длинного шеста. Выставив шест за борт,
охотник должен был улучить момент, когда дельфин всплывает для вдоха, и прицелиться
так, чтобы хвост животного оказался между полудужиями щипцов. Рывок за специальный
тросик освобождал пружины, и лошудужия зажимала хвост дельфина перед самыми
хвостовыми лопастями. Пойманное животное поднимали на борт катера почти невредимым,
если не считать поверхностных ссадин на хвосте, нанесенных щипцами.
Умению обращаться с этим прибором научиться нельзя, тут нужен прирожденный
талант. Ловец должен точно уловить краткий миг, когда дельфин всплывает для
вдоха. Так как вдох длится 1/20 секунды, прозевать это мгновение немудрено.
Тут требуются быстрая реакция, безошибочная координация движений и большая
физическая сила, потому что хвостолов тяжел, а держать его на весу приходится
по нескольку минут, выжидая, пока дельфин всплывет в пределах досягаемости.
В 1954 году, когда открылся «Тихоокеанский Мэринленд», предприятие, связанное
с Флоридским океанариумом, но действующее независимо, мы дали взаймы этот
прибор тихоокеанской команде ловцов. Но у тихоокеанских ловцов с ним ничего
не получилось. В конце концов им все же пришлось бы его освоить, не займись
они еще раньше разработкой орудия лова собственной конструкции, решающего
проблему не с хвоста, а с головы. Ловушка, сконструированная Фрэнком Брокатто
и его напарником Бутсом Каландрино, состояла из стального обруча на длинном
шесте. К обручу с помощью легко рвущегося шпагата крепился конусообразный
сачок из крупноячеистой сети с отверстием, которое можно было стянуть прочным
линьком, проложенным вдоль шеста. Обруч надо было опустить в воду перед носом
дельфина, плывущего на волне, расходящейся от катера, животное при этом по
инерции проскакивало в сачок, но, выпрыгивая через выходное отверстие сачка,
цепляло за края передними ластами. Линек затягивал отверстие, и задняя половина
животного оказывалась в сачке. Шпагат обрывался, обруч оставался на шесте,
а опутанный сачком дельфин начинал метаться, натягивая линек и все туже затягивая
ловушку перед передними ластами. Когда дельфин наконец уставал, его подтягивали
к катеру, выбирая линек, и поднимали на борт. Впоследствии этот аппарат был
усовершенствован, и теперь он используется как общепринятое в США орудие лова
мелких пелагических китообразных. По слухам, на другом конце света — в Австралии
более или менее успешно применяется нечто вроде хвостолова.
Пытались ловить дельфинов и другим способом — стреляя по ним капсулами с усыпляющими
и обездвиживающими средствами, но оказалось, что усыпленный таким образом
дельфин перестает дышать и немедленно погибает, так что все эти эксперименты
пришлось прекратить.
У нас на Военно-морской биологической станции был свой ловец дельфинов Моррис
Ф. Уинтермэнтл, или, как мы его называли, Моу. Моу одним из первых занялся
ловом дельфинов и тюленей на западном берегу США, опыт у него был огромный.
Пользуясь аппаратом своей собственной конструкции (типа сачка с обручем),
он отловил нам представителей почти всех видов мелких китообразных, какие
только водятся у берегов Южной Калифорнии,— тихоокеанского белобокого дельфина
(их часто называли у нас «лэгами» от латинского названия Lagenorhynchus обыкновенного
дельфина, белокрылую морскую свинью, китовидного дельфина и гринду.
Китовидных дельфинов — быстрых животных с удлиненным телом, блестящей черной
кожей, не имеющих спинного плавника, удалось поймать лишь однажды. Перевозку
на станцию они перенесли, но на следующий день умерли. Насколько нам известно,
это были первые экземпляры китовидных дельфинов, которых люди сумели поймать
и перевезти (ко времени написания этой книги один китовидный дельфин появился
в «Тихоокеанском Мэринленде» и прожил там уже около года).
Несколько больше нам повезло с белокрылыми морскими свиньями. По латыни они
именуются Phocaenoides dalli в честь известного зоолога XIX века профессора
Долла. У нас на станции их назвали «доллами». Доллы — это объемистые животные
с маленькой головой и черно-белой кожей, достигающие двух метров в длину.
По-видимому, доллы — это самые быстрые из мелких китообразных, обитающих у
берегов Калифорнии. Анализ содержимого их желудков показывает, что за пищей
они ныряют на значительную глубину. В зимние месяцы их можно встретить у побережья
Калифорнийского полуострова, но вообще они живут в более высоких широтах;
северной границей их ареала считается побережье Аляски.
Попыток поймать белокрылую морскую свинью почти не предпринималось, а сообщений
об успешном содержании в неволе хотя бы одного экземпляра не было вовсе. По
всей видимости, эти животные хуже всех других переносят так называемый «шок
пленения». Только один раз ловцам «Тихоокеанского Мэринлен-да» удалось живым
доставить пойманного долла в океанариум. По пути он неистово бился о стенки
контейнера и умер на следующий день.
Нам тоже не удалась первая попытка содержать долла в не: воле. Как только
его выпустили в 15-метровый бассейн, долл со всего хода врезался в стенку.
А затем раз за разом стал пытаться прошибить головой дно бассейна. Так продолжалось
около получаса, пока его не выловили. Выловив, на него надели сбрую с привязью.
На этой привязи специальный дежурный удерживал долла, не давая ему биться
о стенки, а тем временем над бассейном натянули трос, укрепили на нем шарнир
и завели через него другую привязь, на которой животное могло плавать кругами,
не ударяясь о стенки и не запутываясь. Но оно уже получило серьезные повреждения
и умерло на следующее утро. Наш ветеринар Сэм Риджуэй произвел посмертное
вскрытие. Оказалось, что долл погиб от травм и кровоизлияний, вызванных ударами
о стенки и дно бассейна.
Вторая попытка оказалась более успешной. В январе 1965 года Моррис Уинтермэнтл
изловил двухметрового долла. Его осторожно подняли из воды, уложили на матрас
из пористой резины и накрыли влажным чехлом. Он выдержал двухчасовой переезд
на станцию с невозмутимостью, необычной для только что пойманной белокрылой
морской свиньи. Очутившись в бассейне, животное медленно поплыло восьмерками,
не приближаясь к стенкам. Но через 10 минут оно внезапно перевернулось брюхом
вверх и погрузилось на дно. Дежурные тут же прыгнули в воду и заставили долла
всплыть. Так они вмешивались всякий раз, как только долл сбивался с ритма.
Стоило ему приостановиться, как дежурный толкал его и заставлял продолжать
плавание. Через 45 минут дело наладилось, необходимость в постоянном наблюдении
за животным отпала. На второй день долл схватил брошенного ему кальмара и
долго таскал его в пасти. На третий день он съел умеренное количество кальмаров
и ставриды, а к концу первой недели стал поедать по 10 кг головоногих моллюсков
и рыбы в сутки.
Долл прожил у нас 26 дней, а затем внезапно, за полдня, ослабел и умер. Как
выяснилось, от обширного внутреннего кровоизлияния, вызванного, по-видимому,
стрессом пленения.
Но за этот неполный месяц мы успели многое узнать о белокрылых морских свиньях.
Например, что особи этого вида не так уж категорически отказываются принимать
пищу в неволе и что за две недели их можно приучить брать рыбу из рук. И до
того было известно, что наружный кожный покров дельфинов постоянно сходит
тонкими слоями (вероятно, это адаптация к водному образу жизни: так дельфин
избавляется от обрастания личинками усоногих рачков и другими мелкими организмами),
но нас удивила быстрота, с какой этот процесс идет у белокрылых морских свиней.
За неделю кожа на нашем долле становилась грубой и шероховатой наощупь, и
когда его начинали протирать губкой, то оказывалось, что это отмерший слой,
а под ним обнажается новый кожный покров, не имеющий никаких изъянов. В обычных
условиях смене кожи способствует длительное быстрое движение в воде. В неволе,
в небольших бассейнах, где животное не имеет возможности двигаться быстро,
надо помогать животному избавляться от отмершего наружного слоя кожи.
Долл во многих отношениях был непохож на известные нам виды семейства дельфиновых.
Мы разрешили далеко не все проблемы, связанные с ловлей, перевозкой и содержанием
белокрылых морских свиней, и поэтому Моррису Уинтермэнтлу было поручено продолжить
охоту на доллов при первом же удобном случае. Двумя месяцами позже, в апреле
1965 года, ему повстречалась стая голов в двадцать возле острова Анакапа,
и он сумел поймать два крупных экземпляра — самца и самку. В Пойнт-Мугу их
доставили в хорошем состоянии, и уже на второй день они начали нормально питаться.
К сожалению, на 26-й день самка умерла от инфекции, явно осложненной стрессом
пленения. А самец, получивший кличку Марти, прожил на станции 21 месяц.
То, что Марти жил и здравствовал в неволе, было уже само по себе большим достижением,
но Сэму Риджуэю этого было мало. Риджуэй увлекся физиологией млекопитающих,
способных погружаться на большие глубины. А доллы, как свидетельствовали отрывочные
наблюдения, ныряют очень глубоко. И Риджуэй задумал честолюбивый план — обучить
Марти по команде нырять на заданную глубину в открытом море, закрепив на нем
датчики физиологического состояния. Укрощать и дрессировать Марти для этой
цели было поручено мисс Деборе Даффилд. Дебби Даффилд, бывшая лаборантка Риджуэя,
стала к тому времени студенткой-дипломанткой и пришла к нам на временную работу
только на лето 1965 года. Строго говоря, она не была дипломированным дрессировщиком,
но это именно она по своей собственной инициативе и в свободное от работы
время летам 1964 года занялась самым вспыльчивым нашим дельфином Таф Гаем
и превратила его в лучшего нашего питомца (см. главу 7).
К концу лета Дебби подготовила отчет, осветивший многие неясные моменты в
обращении с белокрылыми морскими свиньями. Она обнаружила, что дрессировать
Марти с помощью пищевого поощрения легче в утреннее и вечернее время, а особенно
легко ночью. В сутки ему необходимо 12—14 кг пищи, то есть вдвое больше, чем
бутылконосому дельфину того же веса. «Новые незнакомые требования он воспринимает
нервозно и раздраженно, их надо предъявлять Марти постепенно и понемногу.
По-видимому, животному нужно некоторое время, чтобы понять, чего от него хотят.
Заучив вчера какой-нибудь прием, сегодня при обучении новому материалу Марти
будет упорно, раз за разом, повторять вчерашнее. Обучить его чему-то новому
можно только постепенно модифицируя и преобразуя то, что он усвоил раньше».
В отличие от бутылконосых дельфинов «Марти обнаружил явное нежелание толкать
головой посторонние предметы».
Исследуя анатомию и образ жизни белокрылых морских свиней, мы пришли к убеждению,
что они постоянно находятся в быстром движении. Дебби подтвердила это. Ей
очень трудно было приучить Марти двигаться помедленнее. Только после долгой
терпеливой дрессировки он начал сбавлять ход настолько, что его можно было
остановить рукой. «Поскольку у меня не хватало силы удержать животное на месте
против его воли,— писала Дебби,— я потратила много времени на то, чтобы внушить
ему желание останавливаться. Постепенно Марти научился останавливаться и теперь
не трогается с места, даже если к нему прикасаются руками. Чтобы, оставаясь
на месте, не погружаться под воду, ему почти не нужно шевелиться, так что
дрессировщик может удерживать его рядом с собой, положив руку на спинной плавник.
Марти позволяет протирать губкой все свое тело, включая голову и лопасти хвоста,
и, видимо, это доставляет ему определенное удовольствие».
Дебби убедилась в том, что Марти «не терпит строгости и нажима со стороны
дрессировщика при обучении новым командам. Он проявляет это по-разному: либо
быстро носясь мимо дрессировщика и при случае грубо задевая его хвостом, либо
высовываясь перед дрессировщиком из воды и необычно дыша. Команду он усваивает
медленно, ведет себя агрессивно и непокорно, но потом начинает быстро, четко
и полностью исполнять задание. Если приступы агрессивности при обучении переходят
определенные границы, лучше всего сделать перерыв в работе на сутки или больше».
Дебби многого добилась, но и ей не удалось выдрессировать Марти в той степени,
которая необходима для того, чтобы спокойно работать с дельфином в открытом
море. Когда 2 января 1967 года Марти умер, Риджуэй обнаружил у него абсцессы
в легких, многочисленные нарывы во втором желудке и атеросклеротические отложения
в спинной аорте (возможно, Марти был просто самцом преклонного возраста, решил
Сэм; но не исключено, что, по крайней мере, нарывы были вызваны стрессом).
Все сказанное — наглядная иллюстрация проблем, возникающих при отлове и содержании
в неволе любых мелких китообразных, но я посвятил столько места белокрылым
морским свиньям, потому что о них особенно мало сведений. Три долла, прожившие
в Пойнт-Мугу от 26 дней до 21 месяца, до последнего времени оставались единственными
животными этого вида, содержавшимися в неволе. Скромный успех, но успех. (Ко
времени написания этих строк один долл прожил в «Тихоокеанском Мэринленде»
год.) Трудно сказать, почему нам удалось то, что не удавалось другим, но методика
лова, изобретенная Моррисом Уинтермэнтлом, играет здесь не последнюю роль.
Уинтермэнтл не спешит затащить в катер только что попавшегося дельфина, он
дает животному утомиться в борьбе с неповоротливым поплавком, привязанным
к сети. Выбившееся из сил животное менее остро реагирует на подтягивание и
подъем на борт. Это, как резонно предположить, уменьшает степень стрессовых
нагрузок, оказывающих отрицательное влияние на его состояние в дальнейшем.
По-видимому, длительные перевозки также увеличивают стрессовую нагрузку, особенно
у таких высокочувствительных видов, как обыкновенный дельфин и белокрылая
морская свинья. По сравнению с ними наш друг бутылконосый дельфин путешествует
спокойно, если соблюсти самые элементарные предосторожности. Я знавал одного
антрепренера, который возил своего дрессированного Tursiops’a в багажнике
пикапа, собирая на каждой остановке демонстрационный пластиковый бассейн.
Денег, которые они зарабатывали таким образом, хватало на прожитье и человеку,
и животному. Правда, подобный способ перевозки был для дельфина тяжеловат,
особенно когда переезды следовали один за другим, но все-таки животное его
выдерживало.
Школа, основателем которой был, если не ошибаюсь, Чарлз Хэнсон Таунсенд, считает,
что дельфинов лучше всего перевозить наплаву в контейнерах, частично наполненных
водой. Этот способ обеспечивает животным пребывание в привычной среде, но
зачастую от него приходится отказываться, поскольку при этом нужно слишком
много воды. Контейнер для двухметрового дельфина, имеющий в длину 2,5 м при
поперечном сечении 0,6X0,6 м2, содержит почти тонну воды, которую
вдобавок надо очищать от экскрементов. И нет никакой гарантии, что дельфин
не получит ушибов о стенки контейнера, а уж это и подавно сводит к нулю преимущества
такого способа перевозки.
Есть и еще одно противопоказание к перевозке дельфинов наплаву в контейнерах
с водой. За исключением нескольких видов дельфинов, имеющих те же размеры,
что и бутылконосый дельфин, и живущих в таких же условиях, что и он, все мелкие
китообразные на воле постоянно находятся в движении. Тот же бутылконосый дельфин
во сне продолжает плыть вперед с закрытыми глазами, то погружаясь, то поднимаясь
к поверхности, чтобы сменить воздух в легких. Оказавшись в транспортном контейнере
с водой, которая для него привычна, дельфин непременно будет стремиться двигаться
в ней так, как он привык. И невозможность этого движения в контейнере с привычной
водой он, по-моему, будет переносить гораздо тяжелее, чем неподвижность на
подушке в непривычной воздушной среде.
Часто спрашивают: «А на какой срок дельфина можно извлекать из воды?» Могу
ответить, что никто не задавался целью определить этот срок ради чистой любознательности,
но известно, что при должном уходе дельфин может пробыть вне воды более длительное
время, чем тот срок, на который дельфинов извлекают из воды ради практической
надобности. А должный уход предполагает прежде всего наличие соответствующих
подвесов или мягких подкладок и обеспечение постоянной влажности кожи. Вопросы
питания не столь существенны: дельфин может обходиться без пищи столько, сколько
требует самая дальняя реальная перевозка,— иными словами, даже несколько дней,—
и, кроме того, не составляет особого труда научить его брать пищу из рук даже
тогда, когда он лежит в транспортном лотке.
Вряд ли пребывание вне привычной водной среды является стрессовой нагрузкой
для дельфинов. Обычно они лежат спокойно, не пытаются вырваться, не бьются.
Физиологические функции протекают без отклонений от нормы. Животное, находившееся
в удобной подвеске и получавшее должный уход, после спуска
на воду ведет себя совершенно нормально и выполняет задания, словно ничего
необычного с ним не случилось. Но если дельфину пришлось долго пролежать в
подвеске без движения, то сразу начать самостоятельно двигаться в воде он
не может — ему нужна помощь со стороны. И более чем вероятно, что именно опасные
последствия длительной неподвижности следует считать тем лимитирующим фактором,
который ограничивает время пребывания дельфинов вне водной стихии.
В США обычным методом перевозки дельфинов довольно долго считался слегка подправленный
метод, разработанный еще в «Мэрии Стьюдиоуз»: дельфинов перевозили лежащими
на боку в неглубоком резиновом лотке, установленном в деревянной коробчатой
раме. Чтобы животному было удобнее, в лоток укладывался толстый матрас из
мягкого пенопласта.
При таком способе перевозки обязательно требовался сопровождающий. Он должен
был, во-первых, время от времени переворачивать дельфина с боку на бок, чтобы
дать отдых прижатому ласту, и, во-вторых, обязал был следить за тем, чтобы
у дельфина не высыхала и не перегревалась кожа в том месте, где ласт плотно
прилегает к телу. Между телом и ластом рекомендовалось прокладывать кусок
влажного мягкого пенопласта.
Перед тем, как уложить дельфина в лоток, туда наливали немного воды, и сопровождающий
должен был каждые несколько минут поливать ею животное. Хотя дельфина за сутки
до начала перевозки переставали кормить, вода в лотке быстро загрязнялась
экскрементами. Сопровождающий должен был сливать грязную воду в одну канистру
и добавлять чистую воду из другой. Впоследствии над лотком стали устанавливать
душ, с помощью которого сопровождающий увлажнял кожу дельфина. Чтобы уменьшить
скорость испарения и потерю влаги, дельфина в лотке накрывали полотнищами.
Все, кому доводилось сопровождать нескольких дельфинов одновременно в долгой
поездке (скажем, такой, как перелет через Соединенные Штаты на тихоходном
винтовом самолете), надолго запомнят, с какой быстротой сохнет кожа у этих
животных. В 1954 году, когда «Флоридский Мэринленд» впервые переправлял через
всю страну четырех бутылконосых дельфинов к нашим коллегам в Калифорнию, я
имел честь сопровождать животных и увлажнять им кожу. Это приходилось делать
каждые 10 минут, а полет длился 12 часов. Я знал, что Техас — это очень большой
штат, но только во время этого полета я оценил, насколько он велик. Мне казалось,
что до его противоположной границы мы никогда не доберемся.
Прошло десять лет. Работы в Пойнт-Мугу развернулись полным ходом, а общепринятый
метод перевозки мелких китообразных в сущности оставался таким, каким я его
описал. Но он нас явно не удовлетворял, потому что отнимал слишком много времени
у квалифицированных сотрудников. Мы это ощущали всякий раз, как приходилось
доставлять животных из Флориды в Калифорнию. И мы решили разработать новый
способ перевозки — без сопровождающих, предусматривающий доставку дельфинов
в багажных отделениях гражданских реактивных лайнеров, где поддерживается
нормальное атмосферное давление. Мы рассчитывали, что новый способ пригодится
нам в будущем, когда мы обучим наших талантливых питомцев выполнять в море
полезную работу и возникнет необходимость быстро доставлять их во все уголки
земного шара в отличном состоянии и готовыми немедленно начать работу.
В первую очередь нам предстояло подумать над тем, чтобы обойтись без сопровождающего,
а также создать такую систему подвески, в которой дельфин чувствовал бы себя
удобно в течение двух-трех дней. Идея перевозки в положении «лежа на боку»
отпадала сразу же. Я уже говорил о серьезном недостатке этого способа — необходимости
время от времени переворачивать животное с боку на бок. Решено было перевозить
животных в положении «лежа на брюхе», наиболее близком к естественному. Правда,
в этом положении несколько затрудняется дыхание животного из-за давления грудной
клетки на легкие, но, если подвеска обеспечивает строго горизонтальное расположение
тела, реальной угрозы для животного это не представляет.
Разрабатывая транспортер, мы испытали ряд материалов и конструкций, на которые
укладывали животное, оснащенное датчиками физиологического состояния, позволяющими
обнаружить первые же признаки стресса или дискомфорта. В окончательном виде
наш транспортер представлял собой тканевые носилки с прорезями для ласт и
в районе заднепроходного отверстия. Носилки крепились на металлической раме.
Под носилками располагался лоток для сбора воды, стекающей после автоматического
обрызгивания животного. Вода из лотка, пройдя через фильтр, вновь подавалась
в душевое устройство с помощью циркуляционного насоса. Мотор насоса получал
энергию от батарей, но мог быть подключен и к самолетной сети напряжением
24 В. Сверху дельфина накрывали футляром специальной формы. Это было удобнее,
чем пользоваться полотнищами, то и дело соскальзывающими со спинного плавника.
К прорезям для ласт решено было приделать тканевые карманы.
Ласты торчали из прорезей в носилках, и как уберечь их от повреждений, мы
так до конца и не придумали. Было много попыток сделать края прорезей помягче,
но все они оказались безрезультатными, и на коже дельфинов в этих местах появлялись
потертости. Обычно они бывали поверхностными, но, вообще говоря, это все равно
вещь недопустимая.
Косатку весом 1800 кг переносят в ее бассейн в Пойнт-Мугу.
Косаток, самый крупный вид семейства дельфиновых, перевозили в таких же транспортерах
— только, конечно, большего размера — за тысячи километров. Укладывали этих
больших животных в транспортеры и извлекали из них с помощью подъемного крана.
Легче всего переносят транспортировку бутылконосые дельфины. Они прекрасно
приспосабливаются к любым условиям содержания в неволе. Например, их претензии
к размерам жизненного пространства весьма скромны. Обычно считается, что для
пары бутылконосых дельфинов достаточно бассейна диаметром 5,5 м. Но Джон Лилли
держал своих Tursiops’ов в коробках из органического стекла площадью 0,7 м2
и глубиной 0,65 м. В результате они становились невероятно гибкими — воистину
как гуттаперчевые мальчики. Конечно, для нормального содержания такие тесные
«квартиры» не рекомендуются. Бутылконосые дельфины не особенно чувствительны
и к свойствам воды. Ее соленость может колебаться от обычной — 34 г солей
на 1 кг воды — до половины этого количества. Так что настоящей морской водой
пользоваться необязательно, животных можно помещать в пресную воду, подсоленную
поваренной солью крупного помола. Температура воды может колебаться в пределах
от +13 до +30° С, что соответствует температурному диапазону вод, в которых
они обитают. Атлантический бутылконосый дельфин прекрасно себя чувствует в
прохладных водах Тихого океана у берегов Калифорнии (13—18,5°С) и даже приносит
потомство как в Пойнт-Мугу, так и в «Тихоокеанском Мэринленде».
Во время физиологических опытов в Пойнт-Мугу два бутылконосых дельфина провели
в пресной воде один 56, а другой 73 дня, и это не сказалось ни на общем состоянии
их здоровья, ни на поведении. Но в конце концов у них на коже стали появляться
мелкие трещинки, и только поэтому их вновь поместили в морскую воду. Спешу
добавить, что это исключительные случаи. Опыты над другими животными того
же вида показали, что даже суточное пребывание в пресной воде серьезно сказывается
на здоровье и поведении животных. Но к пониженной солености бутылконосые дельфины
способны адаптироваться, хотя как и почему это происходит, мы не знаем. Так
или иначе дикие бутылконосые дельфины посещают воды речных устьев, где (соленость
намного ниже, чем в море, а в реках Флориды их наблюдали за 120 км от моря.
Питание дельфинов — проблема исключительно серьезная. На воле бутылконосые
дельфины употребляют в пищу самые разные виды рыб. Но в неволе они иногда
становятся более чем разборчивыми в этом отношении. Дельфин, питавшийся, скажем,
двумя видами рыбы, но некоторое время получавший только один из них, может
потом отказаться принимать второй. Такое случается часто. Иногда дело доходит
до смешного. У нас был амазонский пресноводный дельфин, который долгое время
соглашался есть только атерину — калифорнийскую корюшку, но без головы. А
потом вдруг стал есть корюшку с головой, но явно требовал, чтобы она была
без хвоста. И эта разборчивость в пище странным образом сочетается с крайней
неразборчивостью в глотании посторонних предметов, случайно попавших в бассейн,—
монет, мячей, перчаток, кусков веревок и т. п.,— что часто приводит к печальному
исходу.
Поскольку дельфин сравнительно плохо усваивает пищу, неудачный выбор рыбы,
которой кормят животное, может привести к неприятным последствиям. Чтобы избежать
этого и вдобавок использовать все преимущества разнообразной диеты, мы все
время старались приучить дельфинов питаться двумя-тремя видами рыбы. Первые
же исследования, проведенные во «Флоридском Мэринленде», показали, например,
что нельзя постоянно кормить дельфинов кефалью. Кефаль — растительноядная
рыба, и поэтому дельфин, питаясь только ею, не получает необходимого набора
витаминов. Понадобились годы, чтобы подобрать виды рыб, питаясь которыми,
дельфин мог бы обходиться без витаминных добавок и пребывать в добром здравии.
Выяснилось, что это каменный окунь, атлантический маслюк и макрель. Несомненно,
существуют и другие подходящие виды рыб, но вряд ли теперь кто-нибудь станет
заниматься их подбором, потому что в последние годы в практику вошли именно
витаминные добавки.
Так как взрослому бутылконосому дельфину требуется до 11 кг рыбы в сутки,
а косатке средней величины — до 22 кг и даже больше, нам приходилось закупать
в больших количествах мороженую рыбу. Качество мороженой рыбы со временем
ухудшается, ее нельзя хранить слишком долго, по всяким случайным причинам
или из-за неполадок в оборудовании температура в холодильных камерах может
подняться, и тогда портится весь запас. Высококачественную рыбу не только
трудно закупить и не только трудно хранить. Большие сложности возникают при
перевозке и хранении нужного запаса на отдаленных рабочих площадках. Поэтому
мы занялись исследованием возможности изготовления пищевых рационов для дельфинов
и морских львов. В идеале такой рацион не должен был бы нуждаться в замораживании.
Нам хотелось, чтобы он содержал все необходимые вещества и не был бы заражен
яйцами гельминтов (некоторые из них выживают и в мороженой рыбе). И, наконец,
он должен был быть недорогим, а самое главное — нравиться животным.
Этой работой занялся ветеринарный врач Джон Дж. Симпсон, отвечавший за состояние
здоровья наших животных и исполнявший обязанности патолога. Мы приняли его
на работу, чтобы дать Сэму Риджуэю возможность полностью посвятить себя науке.
Джон начал дело с того, что приобрел партию сарделек. Форма и консистенция
этого продукта показались нам подходящими. Джон не сомневался в том, что они
содержат все необходимые вещества, но не знал, как отнесутся дельфины к столь
необычной для них пище. Ко всеобщему нашему удивлению, они ее приняли.
На следующем этапе работы Джон стал готовить опытные рационы из вареной перемолотой
и пастеризованной рыбы и рыбной муки, добавляя консервирующие и связующие
вещества для придания продукту нужной консистенции. Он занимался этой кухней
больше года, перепробовал множество рецептов, угощал дельфинов, но те быстро
отказывались от такой пищи. В одном из составов в качестве связующего вещества
применялись бурые водоросли. Оказалось, что животные их не усваивают. Рыбий
жир, который добавляли в рационы, быстро окислялся и горчил, а подходят ли
другие жиры для длительного питания, мы не знали (и не знаем до сих пор).
Необходимый набор питательных веществ мы определяли по химическому составу
свежей рыбы, а это при всем желании метод далеко не совершенный. И, наконец,
мы поняли, что скрытые недостатки того из рационов, который поначалу покажется
нам пригодным, мы можем со всей очевидностью определить лишь после исключительно
долгого периода кормления животных.
В конце концов, узнав очень много о том, чего не надо было делать, мы приостановили
работу. И только через несколько лет, уже после переезда из Пойнт-Мугу в Сан-Диего,
мы взялись за ее завершение. Майор военно-воздушных сил ветеринарный врач
Дон ван Дайк начал с того, что сузил задачу и прежде всего приступил к созданию
рациона для морских львов. Морские львы настолько прожорливы, что вкусовые
качества пищи их практически не волнуют. И к искусственной пище они, как мы
установили ранее, относятся более терпимо, чем дельфины.
На этот раз предприятие увенчалось успехом. Дон ван Дайк приготовил рационы
из рыбной муки, рыбного белкового концентрата, желатина, свиного жира, хлопкового
масла и воды, ввел в эту смесь витаминные добавки и кормил ею морских львов
в течение четырех недель. Кропотливая контрольная проверка показала, что животные
не потеряли в весе и состав крови у них остался прежним [5]. Сейчас, когда
пишутся эти строки, делаются попытки видоизменить этот рацион с тем, чтобы
он подходил и для дельфинов, так что в конце концов нам, вероятно, удастся
обходиться без рыбы.
Конечно, питание — дело важное, но заботы о здоровье морских млекопитающих,
живущих в неволе, вопросами диеты отнюдь не исчерпываются. Дельфины и морские
львы очень восприимчивы ко многим болезням и паразитам. У наших ветеринарных
врачей, так же как и у их коллег в океанариумах и зоопарках всего мира, более
чем достаточно проблем по диагностике и лечению заболеваний морских млекопитающих.
Возможно, в неволе животные более подвержены заболеваниям, но имеется много
доказательств тому, что разного рода болезни и паразитарные инфекции собирают
обильную жатву и среди диких китообразных и ластоногих.
Самым заклятым врагом калифорнийских морских львов является паразитирующий
легочный червь (нематода). Он буквально сеет смерть среди животных и на воле,
и в неволе. Вылечить заразившееся животное мы пока не в силах. Глистогонные
препараты убивают легочных червей, но морской лев не может избавиться от их
останков и обычно погибает от пневмонии, вызванной их разложением.
Изучая легочного червя, паразитологи, сотрудничавшие с нашими ветеринарными
врачами, установили, что для завершения цикла развития ему нужен помимо морского
льва еще один организм-«хозяин». В легких морского льва черви откладывают
яйца, из которых там же развиваются личинки. Затем эти личинки попадают в
пищеварительный тракт животного и выбрасываются вместе с фекалиями. Калифорнийская
гирелла, мелкая рыбка-санитар прибрежных вод, пожирает фекалии морского льва
и становится «хозяином» развивающихся личинок. * Когда морcкой лев пожирает
инфицированную рыбу, личинки превращаются во взрослых червей и устремляются
в его легкие, после чего цикл повторяется. Если бы удалось найти способ, как
нарушить этот цикл, морские львы были бы наконец избавлены от изнурительного
и часто рокового недуга [6].
* Гирелла распространена
у берегов Калифорнии лишь к югу от залива Монтерей. Морские львы, живущие
севернее этого залива, не страдают от легочного червя.— Прим. авт. |
Дельфины страдают от паразитов в меньшей степени, чем морские львы. В неволе
китообразным угрожают в основном бактериальные инфекции и стрессы. Самой опасной
считается рожистая инфекция, в острой форме она завершается смертельным исходом
через несколько часов после появления первых симптомов. Теперь дельфинам в
большинстве учреждений, где их содержат, периодически делают прививки, предохраняющие
от этого заболевания; этим они обязаны отчасти и нашим специалистам, разработавшим
метод иммунизации.
У дельфинов, живущих в неволе, довольно часто бывает язва желудка. Логично
предположить, что развитию этого заболевания так же, как и у людей, способствует
стресс. Стресс может возникнуть просто из-за плохих условий содержания — тесноты,
грязной воды и неподходящей пищи. Не последнюю роль может сыграть отсутствие
общества сородичей или плохой уход обслуживающего персонала. Вызывает стресс
и жесткая дрессировка.
Однако не следует думать, что сама по себе дрессировка и участие в представлениях
неизбежно ведут к стрессу. Наоборот, создается такое впечатление, что дельфины
рады, когда им предлагают сложные задачи и игры, и если животных не занимать,
то они сами начнут изобретать себе игру, пользуясь для этого любым подходящим
предметом.
Было и у нас несколько случаев, когда дельфинам ставили диагноз «язва желудка»
(теперь, когда возникают такие подозрения, мы заведенным порядком используем
для диагноза гастроскоп). Мы лечим язву желудка, обильно сдабривая лекарственными
препаратами молотую рыбу и вводя ее животному с помощью желудочного зонда.
Как-то раз самка бутылконосого дельфина по имени Пег, о которой пойдет речь
в последующих главах, внезапно перестала есть. С помощью гастроскопа мы обнаружили
у нее на стенках желудка множество мелких язв. Во время первых нескольких
лечебных процедур приходилось понижать уровень воды в ее бассейне; несколько
человек с трудом ловили Пег, вытаскивали из бассейма и удерживали на месте,
пока ей вводили зонд. Через несколько дней Пег перестала сопротивляться настолько,
что со всей этой процедурой стал справляться один человек. А потом и в этом
не стало нужды: Пег сама подплывала к краю бассейна, разевала пасть и добровольно
глотала зонд. Почти несомненно, она связала глотание зонда с ослаблением болей,
что было для нас полнейшей и приятнейшей неожиданностью.
При некоторых осложнениях единственным выходом из положения оказывается хирургическое
вмешательство, а, когда речь идет о животных, любая операция требует анестезии.
Первыми пытались подвергнуть дельфинов общей анестезии не медики, а ученые-физиологи.
Я уже упоминал о том, чем кончились труды «джонгопкинсовцев», неудачно анестезировавших
дельфинов в исследовательской лаборатории «Флоридского Мэринленда». Известна
еще одна более ранняя попытка. В 1928 году профессор Ортелло Р. Лэнгуорти
решил анестезировать бутылконосого дельфина с той же целью, что и «джонгопкинсовцы»:
он хотел обследовать кору головного мозга и с помощью слабой электрической
стимуляции выявить двигательные центры, управляющие мускульной деятельностью.
Краткий отчет Лэнгуорти сейчас представляет собой ценность в основном для
историков. Промысел на мысе Гаттерас тогда еще продолжался, и Лэнгуорти отправился
туда, надеясь провести операцию на месте. Ему пришлось вести опыт в условиях,
весьма далеких от идеала — на открытом берегу острова, когда с моря дул сильный
февральский ветер. Вокруг толпилось все население острова, пришедшее поглазеть
на такую диковину. На дыхало дельфина наложили маску и дали эфир. Более чем
сомнительно, что анестезия удалась, но Лэнгуорти приступил к операции и с
большим трудом удалил часть толстой и твердой черепной кости. Он ввел в мозг
электрод, никакой отчетливой мускульной реакции это не вызвало, а дельфин
вскоре умер. Насколько можно судить по описанию Лэнгуорти, животное погибло
от удушья [7].
Пионерам анестезиологии дельфинов приходилось самим разрабатывать не только
методы, но и средства. Общепринятая эфирная маска тех времен, которой воспользовался
Лэнгуорти, была явно непригодна для этой цели. Взрывной выдох дельфина, за
которым сразу же следует резкий вдох, чрезвычайно затрудняет введение в легкие
точно рассчитанной дозы эфира. Более того, не исключено, что, вдохнув небольшое
количество эфира, дельфин откажется повторить вдох и не будет дышать до тех
пор, пока не снимут маску.
Нейрофизиологи «экспедиции Джона Гопкинса» пытались анестезировать дельфинов
с помощью полостных инъекций пентобарбитала. Эта методика успешно применялась
на многих видах наземных млекопитающих, но применять ее на дельфинах можно
только в том случае, если имеется устройство, искусственно поддерживающее
дыхание животных, впавших в бессознательное состояние.
В 1964 году группа исследователей в Майами использовала для поддержания дыхания
дельфина только что разработанный прибор «Апнестик плато», соединив его с
респиратором (термином «апнестик плато» обозначается промежуток времени между
вдохом и выдохом, в течение которого в легких содержится одно и то же количество
воздуха). Отделив гортань у нижнего конца дыхала дельфина, в дыхательный проход
вручную вводили наконечник респиратора, заполняли легкие воздухом на 15—20
секунд — время, в течение которого обычно удерживается воздух в легких дельфина,—
а затем отсасывали воздух и повторяли весь цикл сначала. Вышеназванный, аппарат
автоматически регулировал весь дыхательный цикл.
Теперь дело было только за тем, чтобы найти безопасное и действенное анестезирующее
средство. Убедившись в неэффективности многих инъецируемых препаратов, исследователи
перешли к использованию газообразной закиси азота, вводя ее в легкие через
тот же респиратор. Выяснилось, что закись азота более перспективна (по крайней
мере, более безопасна, чем барбитураты), и оставалось только определить пропорциональный
состав смеси, так, чтобы она, с одной стороны, обеспечивала анестезию, а с
другой, была достаточно богата кислородом, необходимым животному. Глубина
анестезии определялась по характерным рефлексам. Смесь, состоящая на 60% из
закиси азота, не подавляла этих рефлексов; 80%-ная смесь подавляла большую
их часть, но у дельфина быстро начинали появляться признаки цианистого отравления,
вызванного недостатком кислорода. По мнению авторов [8], в состояние глубокой
общей анестезии дельфина приводила 70%-ная газовая смесь при дополнительном
воздействии веществ, расслабляющих мышцы (для этой цели применялся хлорид
сукцинилхолина).
Белокрылая морская свинья поймана снастью Уинтермэнтла.
Сэм Риджуэй почувствовал, что нам в Пойнт-Мугу пора обзаводиться оборудованием
для анестезии дельфинов. В установленном порядке мы приобрели респиратор и
блок управления «Апнестик плато». Но у нас не было уверенности в том, что
вопрос об анестезирующих средствах решен правильно. Риджуэй подозревал, что
применение хлорида сукцинилхолина попросту маскирует недостаточность действия
закиси азота: животное в действительности ощущает боль, но не может выразить
это движениями вследствие расслабления мышц. В качестве анестезирующего средства
Риджуэй решил испробовать газ галотан. Галотан действеннее закиси азота, так
что его можно применять в меньших концентрациях, увеличивая за счет этого
процентное содержание кислорода в дыхательной смеси; он быстро оказывает наркотическое
действие и быстро же перестает действовать после прекращения подачи смеси.
Главный недостаток галотана — высокая стоимость самого газа и необходимого
для него испарителя.
Ведя опыты с галотаном, Сэм установил, что надежным показателем глубины анестезии
у дельфинов можно считать плавательные движения лопастей хвоста. Если дельфин
может свободно двигаться, то, впадая в забытье под действием анестезирующих
средств, он совершает плавные движения хвостом вверх-вниз, как это делают
китообразные, спящие на поверхности воды. Эти движения пропадают вскоре после
подавления рефлекса «на веко» (закрывание глаз при постороннем прикосновении).
Дельфина, прекратившего двигать хвостом, можно считать подготовленным к хирургической
операции.
Используя галотановую анестезию, мы выполнили две успешных операции по удалению
яичников у самок дельфинов. Во время одной из них было установлено, что яичники
поражены серьезной болезнью, и, не удали мы их, самка вскоре погибла бы. Мы
применяли галотан при удалении кисты, при лечении язвы роговицы глаза и при
прочих хирургических процедурах, доказав таким образом, что это прекрасное
оружие в борьбе за здоровье наших питомцев [9].
Врачи-ветеринары так же, как и те врачи, которые лечат человека, разобрались
далеко не во всем, особенно когда речь идет о профилактике, диагностике и
лечении болезней морских млекопитающих. Но за последние годы сделан огромный
шаг вперед. Многие дельфины и морские львы, которые раньше неминуемо погибли
бы из-за отсутствия эффективных методов лечения, сегодня живут и здравствуют.
И немало их было спасено благодаря профилактике и методам лечения, разработанным
во время исследований в военно-морских центрах.
Примечания
1. Все эти так называемые «практические проблемы» были предметом дискуссии
за круглым столом во время первого международного симпозиума по исследованиям
китообразных, состоявшегося в Вашингтоне в 1963 году. Стенограмма дискуссии
опубликована (см. сборник «Киты, дельфины и морские свиньи» под ред. К. С.
Нотиса, ч. VI; изд-во Калифорнийского университета, 1966).
2. Сведения о белухе, содержавшейся в «Аквариэл Гарденс», взяты мною из статьи
Джеффриса Уаймена «Описание «белой рыбы», или «белого кита», Beluga borealis»
(см. журнал «Boston Journal of Natural History», том 7, стр. 603—612, 1863).
3. Цитата из Ронделе и рассказ о белухах, доставленных в Англию, взяты мною
из рекламной листовки Генри Ли, выпущенной в Лондоне в 1878 году.
4. Доктор Ч. X. Таунсенд описывает трудности, с которыми он столкнулся, доставляя
бутылконосых дельфииов в «Нью-Йоркский аквариум», и рассказывает о наблюдениях
за их повадками в статье «Дельфины в неволе» (см. журнал «Zoologica», том
1, стр. 289—299, 1914).
5. Дон ван Дайк сообщил о своей работе в статье «Питательный рацион для калифорнийских
морских львов» (см. «Техническую информацию Военно-морского подводного центра»
№ 317, сентябрь, 1972).
6. Паразитолог Мюррей Д. Дейли опубликовал свои наблюдения над жизненным циклом
легочного червя в статье «Передача Parafilariodes decorus (Nematoda: Matastrongvloidea)
у калифорнийских морских львов» (см. журнал «Proceedings of the Helminthological
Society of Washington», том 37, стр. 215, 1970).
7. Материал о работе О. Р. Лэнгуорти взят из его статьи «Описание центральной
нервной системы дельфинов Tursiops truncatus» (см. журнал «Journal of the
Comparative Neurology», том 54, стр. 437—499, 1932).
8. Эта методика анестезии описана Э. Л. Нэджелом, П. Дж. Морганом и У. Л.
Мак-Фарлендом в статье «Анестезия бутылконосого дельфина» (см. журнал «Science»,
том 146, стр. 1591—1593, 1964). Ее описание приводится также в разделе «Приложения»
журнала «Small Animal Clinician», том 61, стр. 233, 1966.
9. Сэм Риджуэй и Джеймс Мак-Кормик опубликовали по этому вопросу две статьи
— «Анестезирование дельфинов при общей хирургии» (см. журнал «Science», том
158, стр. 510—512, 1967) и «Анестезия дельфинов» (см. «Руководство по ветеринарной
анестезии» под ред. Л. Р. Соума, вышедшую в Балтиморе в 1971 году).
