ГЛАВА 7

Чтоб нектара хлебнуть, собирайся в путь

Угрозы мигрирующим опылителям

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Ветер из бабочек. Нас обдувал ветер из бабочек, но всё ещё могли слышать чарующие напевы древесниц, трупиалов и дубоносов, а также отдалённое эхо игры на маримбе. Мы со Стивом вместе с нашими друзьями совершили паломничество к мексиканским местам зимовки монарха, одного из самых активных опылителей и любителей нектара ластовня, какого когда-либо знал мир. Мы были поражены, оказавшись окружёнными примерно 12 миллионами бабочек, сконцентрированных на территории всего лишь 3 акров. Множество их порхало в вышине в прохладном февральском воздухе, тогда как другие тысячами трепетали на каждом из соседних стволов пихт оямель*. Эти «священные пихты» образовывали нарушенный лес, покрывающий склон Сьерра Эль-Кампанарио на высоте 8700 футов.

Однако не все монархи вокруг нас ещё могли летать, или хотя бы находили силы трепетать крыльями. Один ослабевший монарх медленно полз по траве между моими ногами, а затем свалился на землю. Он прилетел в Мичоакан три месяца назад, совершив более чем 2000-мильный перелёт с севера, и все жировые запасы, которые могли бы оставаться у него, были теперь почти исчерпаны. Долгая миграция и прохладная зима настолько истощили его силы, что он не сможет получить достаточно калорий из цветочного нектара в этих местах, чтобы выживать хотя бы до следующей недели. В течение среднестатистической зимовки в приюте дикой природы Эль-Росарио на землю может свалиться целых 20000 монархов на один акр – это добыча для дубоносов, трупиалов, мышей и муравьёв.
На расстоянии нескольких дюймов от ног нашего гида я насчитал три дюжины мёртвых и умирающих бабочек, образующих оранжево-чёрно-жёлто-бежевое месиво из бабочек поверх вулканических булыжников на склоне горы. Изгибаясь дугой, среди этого кладбища беспозвоночных ползла с остановками гусеница пяденицы; её окраска была почти такой же, как у ныне безжизненных монархов. Другие оставались в мире живых: один сел отдохнуть на голову Стива, а другой в это же время прицепился прямо к моим джинсам, где некоторое время трепетал крыльями перед тем, как вернуться к неподвижным массам сородичей, цепляющимся за ближайшую пихту оямель.
Прямо над нами разворачивалось другое зрелище, достойное созерцания. Яркая черепица из десятков тысяч монархов колыхалась в бризе, образуя единое целое с ветвями священной пихты, словно они сами были пучками пихтовых игл. Я запрокинул голову назад и взглянул прямо вверх: в каждом столбе воздуха, который поднимался между деревьями, находились тысячи других монархов, и они взмывали вверх, едва только первые лучи солнечного света пробились в лес, согревая их и побуждая лететь к ближайшим нектароносным растениям и водоёмам, чтобы утолить их общую жажду.
Когда я разговаривал с лепидоптерологом Уильямом Кальвертом, который провёл большую часть зимы, пытаясь устроить перепись зимовочных мест монарха в Сьерра-Мадре в Мичоакане, он сказал, что, по его оценке, до 30 миллионов бабочек собралось на территории немногим больше 12 акров, распределённой всего лишь по пяти официально охраняемым убежищам на соседних горных хребтах. Ещё одним из наших компаньонов по путешествию был Боб Пайл, основатель организации “The Xerces Society”, ставящей своей целью охрану беспозвоночных. Он назвал это «самым большим в мире скоплением живых организмов и их покойных родственников». Пожилой мексиканский крестьянин выразился иначе, когда шёл со мной по тропе, ведущей в Эль-Росарио: «Это святилище монархов, но также и их пантеон...»

Старик был прав. Десятки миллионов монархов переживают зиму благодаря специфической микросреде, которую предлагает им Сьерра Эль-Кампанарио, но в то же самое время там могут умереть миллионы из них. В течение большей части зим лишь от 5 до 10 процентов всей популяции убивают режущие клювы кассиков, дробящие клювы дубоносов, укусы ещё примерно 40 видов других потенциальных хищников или пронизывающие морозы зимних ночей. Но наш местный гид Хомеро рассказывал мне истории о том, что случалось с монархами, когда снежные бури добираются до высочайших хребтов Мичоакана. Когда несколько лет назад пришёл один снегопад с морозом, треть всех монархов была убита одним махом.
Уязвимость к непредсказуемым случайностям такого рода может на первый взгляд быть в порядке вещей – мигрирующие бабочки должны всей своей массой отправиться куда-то дальше. Но вся беда состоит в том, что мигрирующие монархи в настоящее время собираются вместе и переживают зиму на таком небольшом количестве участков, потому что значительная часть прежде подходившей им среды обитания была безвозвратно изменена. Монархи очень привередливы к структуре полога леса. Фактически же они делают остановку лишь в немногих из возможных участков леса, доступных им в местах зимовки в прибрежных районах Калифорнии и Поперечной Вулканической Сьерры в центральной части Мексики. Хотя эти две области характеризуются совершенно различным набором видов деревьев в лесах, они обе предлагают насекомым сомкнутый полог леса, обеспечивающий узкий диапазон прямого солнечного излучения и отражённого света, создающий для многих монархов буфер от климатических крайностей. Лесные участки также связаны с зимними источниками нектара, достаточным количеством стоячей воды, которую могут пить измученные жаждой монархи, и карманами прохладного влажного воздуха, который предохраняет их от дальнейшего обезвоживания.
Нетронутые леса священной пихты оямель в настоящее время составляют менее 2 процентов от общей площади территории Мексики – и среди этих 2 процентов достаточно большие участки леса с необходимыми водой, нектароносными растениями и подходящими температурами занимают ещё меньшую площадь. Многие некогда благоприятные лесные местообитания уже были расчищены для нужд сельского хозяйства, вырублены на древесину, пострадали от перевыпаса скота, а в других случаях деградировали из-за жуков-короедов и карликовой омелы. (Последние два вида встречаются маленькими очагами естественного происхождения.) Когда в центральной Мексике осталось всего лишь десять мест зимовки общей площадью менее 100 акров, подходящих для их использования монархами – и лишь пять из них законодательно охраняются – мигрирующие бабочки, возможно, начали скапливаться на них в концентрациях, значительно превышающих таковые в недавнем прошлом.
Та же самая тенденция оказывается справедливой в отношении зимующих монархов Калифорнии. Больше 21 участка из тех, что в прошлом часто посещались монархами, было уничтожено, а ещё 7 из 15 оставшихся в течение последних нескольких десятилетий были значительно повреждены калифорнийскими агентами по земельной собственности. Соответственно, Боб Пайл с успехом добился официального признания Международным Союзом Охраны Природы (МСОП) миграций монарха явлением в статусе «угрожаемого», хотя сам по себе вид Danaus plexippus не относится к видам, которым угрожает опасность в масштабах всей Земли.
Но есть и иная точка зрения на масштабный феномен монарха. Биолог Ричард Уэйн-Райт утверждал, что очень плотные и многочисленные зимовочные скопления монархов в Калифорнии и Мексике фактически были вызваны сведением лесов Северной Америки на площади в 300 миллионов акров – процессом, который начался через несколько веков после Колумба. Согласно Уэйн-Райту, лишь после 1864 года, когда сведение лесов приобрело значительные масштабы, монархи начали расширять свой ареал и концентрироваться лишь на немногих зимовочных участках. Превращение лесов в луга и пастбища, говорит он, фактически расширило ареал и повысило численность ластовня, который является источником алкалоидов для личинок и взрослых особей монарха. (Они откладывают горькие ядовитые алкалоиды ластовня в тканях своего тела, чтобы защитить себя от хищников – которые получают дозу «обучения с одной попытки», съев одну из этих красавиц, а затем извергнув её с рвотой.) Уэйн-Райт утверждает, что «великолепные ежегодные циклы миграций, встречающиеся только в популяциях монархов Северной Америки, эволюционировали в их современном виде в результате катастрофических экологических изменений, вызванных европейскими колонистами – это [то, что он называет] гипотеза Колумба».
Какова бы ни была причина этого – находится ли миграционный феномен монархов на подъёме или «под угрозой» – но невероятно большая часть всех монархов проводит треть года, собравшись всего лишь на нескольких участках. Другие мигрирующие виды сталкиваются со схожими проблемами – многие полагаются на относительно небольшое количество местообитаний в критически важной части своего миграционного цикла. Если то местообитание уязвимо для случайных обстоятельств, или даже для экстремальных погодных колебаний, то мигранты словно кладут все яйца в ту самую одну корзину из пословицы.
Но мигранты вроде монархов также уязвимы в другом смысле, поскольку они должны совершать очень далёкое путешествие – слишком большие пространства, которые нужно пересечь, и слишком много времени, за которое что-то может пойти не так. Если просто задуматься об их выигрыше в лотерее миграции на дальнее расстояние наперекор всем трудностям, и вдобавок о необходимости пересекать местность, пока растущие на ней цветы ещё дают нектар, можно лишь удивляться тому, что мигрирующие опылители не испытывают ещё более частых катастрофических падений численности из-за одних лишь природных бедствий.
Это одна из наших основных причин беспокойства в отношении трёх мигрирующих нектароядных летучих мышей, летящих через наш район границы США и Мексики, но она в такой же степени относится к некоторым популяциям монарха и других мигрирующих видов. Представьте себе на мгновение те опасности, с которыми должны столкнуться мигранты вроде двух видов летучих мышей-листоносов, пока летят к своим летним местам размножения на пустынных равнинах Нью-Мексико после зимовки в центральной Мексике (и обратно). Эти летучие мыши – не единственные опылители посещаемых ими растений, но даже когда есть и другие животные вроде пчёл, посещающих цветки по утрам, в те годы, когда летучим мышам не удаётся добраться до этих северных участков миграционного коридора, семенная продуктивность растений снижается. Хотя их численность может и не испытывать резкого однонаправленного снижения, как когда-то полагали, они продолжают сталкиваться с множеством естественных и искусственно созданных трудностей во время ежегодного путешествия, преодолевая примерно от 2000 до 4000 миль. Эта летучая мышь остаётся в списке находящихся в опасности видов в Соединённых Штатах и является предметом обеспокоенности у мексиканских защитников природы, участвующих в Программе охраны мигрирующих летучих мышей Мексики и Соединённых Штатов Америки – инициативе двух стран, связанной с летучими мышами. Для получения количества энергии, достаточного для того, чтобы совершать перелёты по 100 миль за ночь и принести потомство, эти летучие мыши должны следовать по маршруту, который эколог Тэд Флеминг называет «нектарным коридором» – делать петлю длиной в целых 3200 мили, которая соответствует последовательности зацветания цветковых растений как минимум 16 видов, в том числе древовидной ипомеи, нескольких видов агав и гигантских колонновидных кактусов. Летучие мыши, которые мигрируют по коридору на север, иногда добираясь до Тусона в Аризоне и национального парка Биг Бенд в Техасе, должны взять с собой новорождённый молодняк и далее путешествовать по безопасному маршруту, богатому нектаром и пыльцой, обратно через американский Юго-запад и северную Мексику. В настоящее время преодолеть этот путь не так уж и легко.
Представьте себя летучей мышью – или бабочкой- монархом, если уж на то пошло – путешествующей на юг из южных гор пустынного Нью-Мексико в конце лета. Первой опасностью для вас может стать американский владелец ранчо, превратившийся в истребителя мескитового дерева, поскольку многие владельцы ранчо опрыскивали заросшие кустарниками участки своих владений высокотоксичными гербицидами вроде 2,4-D, 2,4,5-T, тебуритиона, дикамбы или пиклорама, чтобы освободить место для чужеземных пастбищных трав – таких, как теф*, ввезённый из Африки для кормления американского мясного скота. Эти химические вещества также могут убить ваши нектароносные растения. (Ещё они могут вызвать нарушения репродуктивной функции не только у домашнего скота, но и у видов из дикой природы или у домашних питомцев: увеличенную смертность зародышей после имплантации, уменьшенный вес при рождении, замедление роста и ухудшение выживаемости – все эти последствия в последнее время были зарегистрированы для данных гербицидов, применяемых на пастбищах.)

Если вам удастся ускользнуть целым и невредимым, вы можете переправиться через границу в северную Мексику. Там Вы попадёте на территории сонорских муниципалитетов, где проект «Граница – право знать» недавно документально зафиксировал бесконтрольное злоупотребление инсектицидами на многочисленных мелких фермах, выращивающих свою продукцию на экспорт в Соединённые Штаты и в другие места. Директор Аризонского центра информации о ядах Майкл Грегори установил, что при выращивании салата, кориандра, тыквы и перца чили на этих сельхозугодьях северной Соноры применяются тысячи фунтов очень токсичных инсектицидов. Известно, что целый ряд этих химических веществ, среди которых паракват и метомил, оказывает разрушительное воздействие на эндокринную систему, нарушая воспроизводство на протяжении нескольких поколений – не только у людей, но также и у многих видов в дикой природе. Летучие мыши, пчёлы и бабочки, пролетающие по этим узким долинам, могли и не кормиться на сорняках или культурных растениях на этих полях, но они окажутся восприимчивыми к каким-либо применяемым с воздуха аэрозолям, разлетающимся на дикую растительность по соседству с ними. К сожалению, лишь один из 48 мексиканских сельскохозяйственных рабочих, опрошенных в 1994 году Грегори и его коллегами, проходил то или иное обучение, организованное их правительством или представителями промышленности, и касающееся того, какие нужно применять инсектициды, на какой культуре и на какой стадии развития. Кроме того, пестициды, ещё не зарегистрированные в Мексике, приобретались в Соединённых Штатах и переправлялись через границу для использования на сельскохозяйственных растениях, для которых они никогда не предназначались. И их смертоносный шлейф тянется далеко за границы грядок, воздействуя как на вредителей, так и на посторонние виды.
Если вы минуете этот пункт, то можете снова попасть под воздействие гербицидов, используемых для преобразования пустыни или колючих кустарников в пастбища, засаживаемые чужеродными видами растений. Сонорские скотоводы уже преобразовали, как минимум, 930000 акров пустыни и зарослей субтропической растительности в тех самых местообитаниях, где летучие мыши и бабочки должны постоянно искать подходящие источники нектара по пути следования своими миграционными маршрутами. Владельцы ранчо иногда комбинируют расчистку бульдозерами азотфиксирующих пустынных деревьев семейства бобовых и кактусов с опылением гербицидами кустарников и однолетних растений перед посадками буфельской травы*, которая в настоящее время популярна как корм для скота. Будучи единожды высаженными, эти травы не только побеждают в конкуренции с аборигенными видами, но и вызывают пожары в соседствующей с ними природной растительности, которая плохо приспособлена к частому горению. Кактусы и агавы особенно восприимчивы к пожарам, которые несут с собой эти чужеземные травы. Количество источников нектара для ночных и дневных бабочек также уменьшается в тех местах, куда была завезена буфельская трава, потому что травяной покров подавляет рост сеянцев аборигенных видов.

В орошаемых долинах Соноры вы, вероятно, попадёте в Хлопковый пояс Мексики. Там хлопок выращивается экстенсивным методом – и издавна используется, как минимум, в пять-десять раз большее количество пестицидов по сравнению с тем, что обычно применяется на пищевых культурах. Было обнаружено, что в речных долинах центральной Соноры содержание ДДТ в плоти нектароядных летучих мышей в четыре раза (4,5 части на миллион) превышало уровень, выявленный в недавнем прошлом у молочного скота в Аризоне на пике использования ДДТ в Соединённых Штатах. Нектароядные летучие мыши не считаются «биоаккумулятроами» пестицидов, в отличие от насекомоядных летучих мышей, которые кормятся на более высоком уровне цепи питания. И всё равно они находятся в опасности везде, где бывают случаи загрязнения такими химикатами их пищи и источников воды. Хотя летучие мыши листоносы и длинноносы, конечно, не столь уязвимы, как их родичи, питающиеся насекомыми, в большинстве своём ещё лишены роскоши возвращения к рациону, свободному от пестицидов.
Когда вы покинете долины, занятые товарным сельским хозяйством, и попадёте в скалистые останцы гор Сьерра-Мадре, вас изощрённо и цепко пленят жажда и страсти. Производители нелегального алкоголя делают напиток под названием «мескаль баканора» из диких агав. Эти виды агавы обычно заготавливались такими способами, которые позволяли растениям восстанавливаться вегетативным путём и периодически цвести, поэтому традиционный сбор растений в небольших масштабах не угрожал «нектарному коридору». Однако древние традиции мексиканских индейцев по использованию диких агав быстро исчезают, поэтому всё больший процент агав прекращает свой рост из-за неквалифицированных сборщиков. В лучшем случае растения сохраняются лишь благодаря расселению вегетативным способом и им никогда не позволяли цвести, пока они остаются доступными здоровому сборщику.
Однако если вы будете в шкуре летучей мыши, на некоторых отрезках вашего «нектарного коридора» у вас будет сильная сезонная зависимость от агав. В нескольких местах непрерывность коридора может быть нарушена чрезмерной эксплуатацией агав в южной части Соноры. Каждый год в одном только штате Сонора может заготавливаться более 1200000 диких агав – этого достаточно для того, чтобы снизить доступность нектара для больших скоплений мигрирующих летучих мышей и уменьшить генетическое разнообразие агав. Старожилы нескольких деревень в Соноре утверждают, что слишком алчные заготовители и засухи истощили местные популяции агав, которые прежде были многочисленными. Сегодня человек может провести целый день в пути от какого-либо пуэбло и не набрать зрелых агав в количестве, достаточном для изготовления галлона мескаля.
Пролетая дальше в холмы из центральной Соноры через Синалоа, вы сталкиваетесь ещё с одной опасностью. Другой вид яда травит ночных и дневных бабочек, и, возможно, ещё и летучих мышей. Фактически, распыление параквата на полях марихуаны искоренило чешуекрылых в целых долинах, где прежде они водились в изобилии. По словам Р. С. Пейглера, специалиста по бабочкам семейства павлиноглазок, индейцы племён яки и майо недавно жаловались, что не могут собрать достаточно коконов шелкопрядов, чтобы делать погремушки, которые испокон веков были частью их церемониальных традиций. Очевидно, распыление параквата резко снизило количество коконов многих бабочек, остающихся в субтропических колючих кустарниках.
А потом вас встречают динамитом. К югу от Синалоа летучие мыши-вампиры в течение многих десятилетий питались кровью домашнего скота. Однако недавно вампиры расширили свой ареал на север, приблизившись на расстояние около 150 миль к границе США и Мексики в Районе, штат Сонора. В многих местах, где вампиры появляются на территории скотоводческих ранчо, скотоводы, пытающиеся истребить вампиров, уничтожают места днёвок летучих мышей в пещерах и скальных укрытиях, используемые другими видами. Международный союз охраны рукокрылых недавно сообщил, что летучие мыши бразильские складчатогубы и южные листоносы серьёзно пострадали от взрывов динамита или поджогов укрытий летучих мышей владельцами ранчо. Из десяти важнейших зимовочных пещер складчатогубов в Мексике более половины потеряло от 95 до 100 процентов своих популяций. Такие потери местообитаний случились во многих частях ареалов нектароядных летучих мышей и бабочек в Мексике и Соединённых Штатах Америки.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Однажды у меня наступил момент осознания тяжёлого положения мигрирующих опылителей. Даже когда места их дневного отдыха охраняются в одной области, совокупные эффекты от разрывов связей на протяжении всего их «нектарного коридора» всё равно могут снижать численность прилетающих к нам выживших особей. Я стал непосредственным свидетелем этого затруднительного положения одним майским вечером, когда принимал участие в программе мониторинга нектароядных летучих мышей в национальном парке на приграничных территориях. Я вызвался пролезть в шахту, известную тем, что в ней собиралось до 10000 летучих мышей. В самом начале тёплого сезона уже прилетело, возможно, лишь 5000 особей, и большинство из них было беременными самками.
Добравшись до входа в шахту около восьми вечера, мы с сотрудником Службы национальных парков США сели и наблюдали, как десятки летучих мышей, трепеща крыльями, пролетали мимо нас, отправляясь на ночную кормёжку нектаром и пыльцой цветков кактуса. Из укрытия вылетало явно выраженными группами от двадцати до шестидесяти южных длинноносов. Они не образовывали непрерывного потока, как в некоторых гигантских пещерах летучих мышей, посещаемых туристами; это было больше похоже на пену, выходящую из горлышка бутылки. Они разлетались в нескольких направлениях к большим зарослям кактусов сагуаро в радиусе 60 миль отсюда.

Когда прошло полчаса, мы с другом надели наголовные лампы и медленно поползли по горизонтальной шахте к контрольному оборудованию. Зловоние гуано шибало мне в ноздри, пока мы двигались вперёд, замечая, что идём через извилистые следы гремучих змей и тропинки в тех местах, где пустынные черепахи заползали в шахту в прошлом. Всё это время я мог расслышать громкие жужжащие и шуршащие звуки, очень похожие на шум дождя и ветра по крыше во время грозы.
Почти добравшись до контрольного оборудования, я увидел мрачную картину: недавно сорвавшиеся с потолка летучие мыши лежали мёртвые в слое гуано, пожираемые личинками жучков-кожеедов. Только на одном отрезке шахты неподалёку от контрольного оборудования я насчитал от 50 до 100 скелетов летучих мышей, целых или несочленённых, обтянутых кожистыми шкурками. Мне стало интересно, сколько ещё их лежит под местами отдыха в десятках ярдов глубже в толще горы, но я не полез туда смотреть – некоторые из самок, возможно, рождали там потомство, и их нельзя было беспокоить.
Что же вызвало смерть такого количества летучих мышей в течение всего лишь нескольких дней? Для меня этот вопрос по-прежнему остаётся без ответа. Могли ли уже ослабленные летучие мыши пытаться собраться вместе, привлечённые теплом и гудением наших зондов температуры и влажности, самописцев технических данных и батареи? Могло ли попадание под опыление пестицидами в Мексике прикончить, наконец, некоторых из летучих мышей на северном рубеже их миграции? Могли ли они прилететь не ко времени цветения местных цветов, потому что спешили миновать область пустыни, которая была лишена природной растительности, преобразована или опустошена? Но каким бы ни был ответ, трупы летучих мышей плавали сейчас в море из гуано и жучков-кожеедов.

Подобно монархам, летучие мыши южные длинноносы не так редки, как многие виды, действительно находящиеся в опасности. Несколько упавших бабочек или летучих мышей не означают, что их вид находится под угрозой исчезновения во всём мире. Но что делает монархов и нектароядных летучих мышей поразительно схожими – то, что каждый из этих видов собирается в очень немногие популяции на протяжении значительной части каждого года. Существует 33 вида находящихся в угрожаемом положении мексиканских летучих мышей, которые собираются в пещерах, но, по словам мексиканского биолога Хектора Ариты, южный длиннонос – это один из всего лишь двух видов, которые живут колониями, насчитывающими свыше 200 особей. Что касается бабочек, то в пяти местах отдыха монархов в Мичоакане в сумме насчитывается в 20-50 раз больше этих бабочек, чем на всех зимовочных участках в Калифорнии, вместе взятых. Если одно место отдыха будет уничтожено, то вместе с ним в один миг может исчезнуть одна пятидесятая, двадцатая, или, возможно, даже одна десятая часть всех ныне живущих особей этого вида.
Часть растений – вроде некоторых агав – изобрела способы выживания в условиях таких внезапных колебаний численности опылителя. Агавы с зонтиковидными соцветиями, возможно, изначально сформировались благодаря поведению посещающих их летучих мышей, однако их цветы сохраняют достаточно неспециализированное строение, поэтому пчёлы и даже колибри перенесут пыльцу с одного цветоноса на другой. Даже когда численность других опылителей недостаточна, некоторые агавы обладают ещё одной запасной стратегией. Когда не посещённые опылителями и не оплодотворённые цветки вянут, они образуют на их месте маленькие растеньица, называемые детками. Эти детки, по сути, паразитируют на материнском растении и генетически идентичны своей маме – они лишены генетического разнообразия, связанного с перекомбинацией признаков при половом размножении. Но они позволяют маминому генетическому наследию сохраняться до тех времён, когда вернётся опылитель, чтобы позволить осуществиться перекрёстному опылению.
Не все растения используют такую политику страхования жизни. Если они в какой-то степени полагаются на мигрирующих опылителей, их способность завязывать семена чувствительна к любому возможному колебанию численности опылителя, вызванному естественными причинами или деятельностью человека. Уязвимость растения увеличивается сообразно длине миграционного маршрута опылителя, степени разобщения источников нектара на этом пути и степени скопления популяций опылителя. Всякий раз, когда в одну корзину кладётся слишком много яиц, или всякий раз, когда корзина слишком долго путешествовала по слишком сухой или каменистой земле, в результате наши яйца, вероятнее всего, треснут, будут разбиты, протухнут или высохнут.
Если бы мигрирующие летучие мыши или монархи были единственными существами, которые сталкиваются с опасностями, подстерегающими их на нектарном пути, эта история, возможно, была бы ничем не примечательной. Но добавьте к ним другие виды любителей нектара: тринадцать перелётных колибри, три вида дятлов-сосунов, две древесницы и пять трупиалов, которые перемещаются между тропиками и арктической областью Нового Света. Затем посмотрите на летучих лисиц, которые перемещаются с острова на остров в Тихом океане. Потом занесите в список участников ещё и бабочек-бражников, которые, как оказалось, за несколько ночей перелетают с одного горного хребта на другой. И пусть большинство растений остаётся сидячими организмами, постоянно укоренившимися в почве, существует целый флот животных, рискующих собственными жизнями, пока они служат местным растительным сообществам своего рода соединительной тканью между источниками пыльцы и восприимчивыми к ней рыльцами. И неважно, будут ли отделять друг от друга пыльник и рыльце цветка несколько футов или несколько миль, их животные-посредники всё чаще обнаруживают, что их окружают настоящие джунгли.

ГЛАВА 8

Держа земной шар в своих руках

Неослабевающее давление
на растения и их опылителей

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Мы гладили руками чуть влажную, покрытую ямочками твердокорую тыкву, словно это было чудо, явившееся нам. Впервые за шесть лет была обнаружена тыква Окичоби, всё ещё выживающая каким-то образом на юго-востоке Соединённых Штатов Америки. С помощью старого друга я, наконец, установил, что Cucurbita okeechobeensis (подвид okeechobeensis) ещё не вымерла, хотя, несомненно, находилась под угрозой исчезновения в своём болотном доме.
Другие натуралисты уже оставили надежду на то, что она будет когда-либо вновь обнаружена в дикой природе Флориды, потому что она столкнулась с серьёзными опасностями на всех фронтах. Тыквы были окружены чужеземными сорняками – от луноцвета колючего до горца – которые умело побеждали в конкурентной борьбе многие виды растений, являющиеся аборигенами этого болота, поросшего анноной сетчатой. Деревья анноны, которые десятилетиями служили опорой лазающим плетям тыквы, теперь переживали тяжёлые времена, потому что Управление водными ресурсами Южной Флориды решило поиграть вместо Господа Бога с уровнем воды в озере Окичоби, раз за разом то осушая, то подтапливая оставшиеся деревья анноны сетчатой. Неподалёку прежние местообитания были осушены и засажены сахарным тростником. Когда в водоёмах для сброса воды из ирригационной системы плодились комары, опрыскивание с воздуха держало под контролем как вредных, так и полезных насекомых. Оказалось, что такое распыление влияло на жизнь насекомых, не являющихся объектами контроля, даже на «охраняемых» природных территориях южной Флориды на расстоянии до 750 ярдов от того места.
Прошло много времени с тех пор, как я стоял по пояс в той болотной воде, кишащей аллигаторами, когда я понял, что было одно полезное насекомое, которое должно было жужжать над тем поросшим анноной болотом, но которое там никогда не видели. Среди энтомологов эта крупная оранжево-бурая аборигенная пчела известна под названием Xenoglossa strenua. Эту одиночную пчелу находили почти везде, где на юге Соединённых Штатов и в соседних субтропических районах Мексики росли тыквы и кабачки. Если тыква веками росла по берегам озера Окичоби (подозреваю, что так оно и было), то эта крупная пчела цвета красного дерева тоже должна быть там. Повсюду в обеих Америках, где цветки тыквы раскрываются ещё с доисторических времён, просто нет таких мест, где не было бы этой пчелы или её близких родственников. Фактически, опыляющие тыкву пчёлы в изобилии встречаются на ближайшем родственнике флоридской тыквы, на подвиде, известном как тыква Мартинеса, везде, где она растёт по Карибскому побережью Мексики. Но почему не здесь?
Прошло десять лет с тех пор, как тыква Окичоби была вновь открыта на острове в озере, но все кусочки мозаики ещё не сложились воедино. Недавно, однако, энтомолог Марк Минно из Гейнсвилля, во Флориде, заново открыл вторую популяцию тыквы Окичоби на расстоянии одной или двух миль от того места, где натуралист Джон Бартрам впервые описал этот вид в 1774 году. Там, в болотах вдоль реки Сент-Джонс близ озера Декстер, Бартрам обнаружил «вид Cucurbita, который разрастается и забирается на кусты и деревья высотой 20 или 30 ярдов, [и] который отражается в спокойной поверхности Реки, представляя очень красивую и нарядную картину». Марк Минно гораздо более сухо отозвался о своём открытии: «Нам просто однажды удалось побывать там и удалось увидеть эти тыквы на болотах; мы подумали, что они могли бы принадлежать к виду тыкв Окичоби. Нас просто изумило то, что никто по-настоящему не искал её там со времён Бартрама».
Минно не имел удовольствия плавать по такой спокойной реке, как та, что описывает Бартрам: он обнаружил тыкву на затопленной территории, когда пробирался по грудь в воде по другому болоту, населённому аллигаторами. Хотя его подкованность в энтомологии позволила ему определить нескольких «дынных червей» (личинок бабочек семейства Pyralidae), кормящихся на плетях растения, ему так и не удалось увидеть среди плетей одиночных пчёл, несмотря на то, что он периодически возвращался, чтобы контролировать тыквы. Плоды завязывались благодаря опылению медоносными пчёлами. Другие биологи, в настоящее время интенсивно работающие с популяцией тыквы на озере Окичоби, также указывают на появление плодов, но им также не приходилось сообщать ни об одной аборигенной пчеле.
Отсутствие сообщений само по себе не обязательно означает того, что опыляющая тыкву пчела когда-то существовала, но в настоящее время вымерла. Тем не менее, это симптом гораздо большей проблемы – проблемы отсутствия информации насчёт животных-партнёров некоторых из редчайших растений мира. Как однажды отметил Питер Кеван из Гуэлфского университета в Онтарио, доступная нам информация о взаимодействиях опылителей с растениями зачастую представляет собой самое слабое звено в нашей цепи понимания того, как функционируют экосистемы.
В 1989 году тыква Окичоби была внесена в список из примерно 250 видов растений, в отношении которых Центр охраны растений* прогнозирует вымирание в дикой природе в течение ближайших десяти лет. Даже если её продолжают выращивать в ботанических садах, существует высокая вероятность того, что она будет функционально вымершим видом в своей естественной среде обитания. Она будет таковой без животных, которые были связаны с дикими тыквами на протяжении тысячелетий – просто «живое биноминальное латинское название», как назвали экологи Роберт Мэй и Энн Мэри Лайлес разводимые в неволе виды, лишённые своего изначального экологического контекста.

Заполнение такой экологической пустоты может быть трудным делом, что подтвердил документально Уильям Штольценбург из организации «Охрана природы» в отношении двух гавайских видов рода Brighamia. Два вида розеточных растений известны в общей сложности едва ли больше, чем по 120 экземплярам, оставшимся в дикой природе на островах Молокаи и Кауаи. Они редко завязывают семена, за исключением тех случаев, когда опыляются вручную способом, который Штольценбург описывает как «смертельный акробатический номер человека-мотылька». Роль человека-мотылька в данном случае играют биологи из Гавайского центра охраны растений, которые спускаются на верёвке по краю 3000-футовых обрывов над морем. Затем, вися на верёвке, они наносят кисточкой заранее собранную пыльцу Brighamia на рыльца немногочисленных воронкообразных цветков, вырастающих на самых высоких в мире морских утёсах.

Эти биологи-акробаты пробуют играть ту роль, которую некогда играли аборигенные опылители, которых Brighamia rockii и B. insignis потеряли в течение последних двух столетий. На сегодняшний день сохранилась лишь половина от исходного количества живших на Гавайских островах специалистов по добыванию нектара, и многие из оставшихся нектароядных птиц, от гавайской вороны алала до хохлатой гавайской цветочницы акохекохе, официально внесены в список видов, находящихся в угрожаемом положении или подвергающимся опасности исчезновения. Штольценбург напоминает нам о том, что идея взаимосвязанных событий вымирания предполагает, что упадок какого-то вида запускается упадком его эволюционных партнёров. «Если бы когда-нибудь можно было сделать подборку этапов, демонстрирующих взаимосвязанные вымирания, – заключает он, – то ею стали бы Гавайи».
Может быть, Штольценбург и был прав, присуждая победу этому сомнительному достижению Гавайских островов, но другие авторы могли бы возразить, что Мадагаскар в той же степени подвержен взаимосвязанным событиям вымирания. Малагасийская республика на острове Мадагаскар занимает место в пятёрке лучших стран мира, если говорить о степени эндемизма – проценте от общего количества видов, встречающихся только там и больше нигде в мире. Примерно 54 процента бабочек, 95 процентов рептилий, 46 процентов птиц, 41 процент летучих мышей, все приматы и все примерно тысяча видов орхидей уникальны для этого острова. К 1990-м годам лишь 10 процентов изначальной площади лесов Мадагаскара остались нетронутыми, и менее 2 процентов площади его территории получили номинальную охрану. Сведение лесов, сельскохозяйственное преобразование земель, охота и перелов в Малагасийской республике истощали популяции животных одну за другой. По данным МСОП, 18 видов приматов, 28 – птиц, 110 – рептилий, 22 – амфибий, 15 – рыб, и 45 – бабочек, являющих коренными обитателями Мадагаскара, пострадали от значительного снижения численности в последние десятилетия.
Если прав специалист в области природоохранной биологии Гарольд Куповиц из Калифорнийского университета, то даже эти мрачные цифры недооценивают серьёзную утрату биологического разнообразия Мадагаскара. Куповиц разработал модель, которая предсказывает число событий вымирания видов. Его модель основана на вероятности того, что произвольное уничтожение леса в различных районах окажет большее влияние на виды растений, известные только из немногочисленных местонахождений, чем на широко распространённые виды. К сожалению, распространение 87 процентов представителей хорошо изученной флоры орхидей Мадагаскара ограничено тремя местонахождениями или меньше. Отталкиваясь от крайне консервативной оценки, согласно которой две трети лесного покрова острова уже утрачены или были повреждены настолько, что более неспособны поддерживать жизнь орхидей, Куповиц предсказывает, что на Мадагаскаре уже должно было исчезнуть свыше 500 видов орхидей. Если сведение леса оставило достаточно слабо повреждёнными и ещё способными поддерживать существование жизнеспособных популяций орхидей лишь 10 процентов естественной растительности Мадагаскара, минимальная величина уже понесённых утрат приближается к 747 видам. Куповиц предупреждает, что эти оценки позволяют определить «выживание орхидеи» в понятиях минимально возможных величин – то есть, как единственное растение, всё ещё сохраняющееся в местообитании. Но многие из орхидей – исключительно перекрёстноопыляемые формы, и единственной особи недостаточно для поддержания существования популяции или вида жизнеспособными на протяжении какого-то периода времени. Куповиц признаёт, что такой вид, сохраняющийся в минимальном количестве, вероятнее всего, вымрет не из-за случайных событий, «а скорее из-за демографических проблем, которые ведут к инбредной депрессии или неспособности осуществить опыление».
Л. Андерс Нилльсон и его малагасийские коллеги устроили полевую проверку тенденций, которые предсказывает модель Куповица в отношении опыления орхидей во фрагментах лесных массивов. Нилльсон сосредоточил своё внимание на орхидее Cynorkis uniflora, которая вырабатывает нектар в цветочной шпоре, доступной лишь бражникам с очень длинными хоботками. В разобщённых фрагментах лесов на горных вершинах в фауне доступных орхидеям бражников образовался перекос: фактически в ней представлено значительно больше видов, ворующих нектар, чем истинных длиннохоботных опылителей. Этот дисбаланс изменил степень генетического разнообразия в остаточных популяциях орхидей, поскольку теперь длиннохоботные бражники-опылители прилетают за пыльцой на относительно немногие растения. И основная масса образовавшихся семян орхидей завязалась благодаря лишь нескольким донорам пыльцы, что указывает на сниженное генетическое разнообразие. Нилльсон пророчески высказался в своей интерпретации этих разрушений: «Экологические связи между кормовыми растениями для личинок, взрослыми насекомыми, похитителями нектара и опылением, соединяющие различные местообитания, вероятно, представляют собой критически важные компоненты в большинстве систем опыления в тропиках. Разрушение лесных местообитаний неизбежно вызовет более или менее серьёзные нарушения равновесия между гильдиями животных-опылителей на пространстве местообитаний, и взаимоотношения между организмами могут исчезнуть раньше, чем сами организмы».
В более новых оценках Куповиц и его коллеги перенесли своё беспокойство с судьбы одних лишь орхидей также на их опылителей и распространителей семян: «В реальном мире леса, вероятно, вряд ли когда-нибудь будут сведены полностью, и можно ожидать того, что некоторые особи переживут топор или плуг. Некоторые растения могут выживать в неблагоприятных условиях в течение продолжительных периодов времени, но смогут ли их опылители и другие комменсалы также выжить, чтобы могло продолжаться воспроизводство – вот, что выглядит маловероятным».
Хотя модель Куповица впервые была применена в отношении Мадагаскара, её также использовали для предсказания судьбы неотропических флор Южной и Центральной Америки. Пять из четырнадцати стран, обладающих величайшим в мире биологическим разнообразием – Бразилия, Мексика, Колумбия, Эквадор и Перу - расположены в этой неотропической области. В тех местах с 1950 года было расчищено 19 процентов изначально существовавших лесных территорий. На основании данных о местонахождениях 4258 видов неотропической флоры Куповиц, Торнхилл и Андерсен предсказали, что 3020 видов растений, ранее известных их трёх или меньше местонахождений, уже были утрачены, начиная с середины века. Если современные темпы сведения лесов не замедлятся, неотропики в целом могут терять дополнительно от 70 до 95 видов растений ежегодно.
Давайте посмотрим, что предполагает модель для одной отдельно взятой страны, известной своим огромным биологическим разнообразием – для Эквадора. Эквадор входит в первую десятку стран мира, если судить по видовому богатству и эндемизму. Одна восьмая из его 1120 видов бабочек встречается только внутри границ страны, что делает Эквадор третьей страной в мире по богатству фауны чешуекрылых. Кроме того, Эквадор, возможно, был домом для целых 20000 видов растений в начале этого века*. Но Эквадор также входит в первую десятку стран мира по темпам утраты лесов. Как минимум 54 процента эквадорских лесов, существовавших в 1950 году, было потеряно из-за лесоразработок, преобразования земель для нужд сельского хозяйства и нефтедобычи. Модель Куповица предполагает, что с 1950 года Эквадор, возможно, уже утратил 3275 видов растений, или 16 процентов от своей флоры. И при сохранении текущих темпов сведения лесов в стране это приводит к исчезновению ещё 67 видов цветковых растений ежегодно.

Орхидеи составляют существенную часть этих потерь. Среди плевроталлидных («с побегами, похожими на рёбра») орхидей, центр разнообразия которых находится в Эквадоре, 402 из 3405 известных видов, возможно, уже вымерли вследствие сведения лесов. В Эквадоре и соседних странах вырубка лесов способствует утрате одного вида орхидей рода Masdevallia ежегодно и одного вида рода Dracula каждые три года.
Куповиц, Нилльсон и другие авторы обращают особое внимание на тяжёлое положение орхидей по двум причинам. Во-первых, в число орхидей входит, возможно, один из каждых десяти видов цветковых растений на планете. Во-вторых, орхидеи часто являются эпифитами (они растут на других растениях), и потому чрезвычайно уязвимы на территориях, где происходит вырубка деревьев. Сведение лесов начиная с 1950 года, возможно, уже уничтожило 22 процента от 25000 видов орхидей, которые были описаны ботаниками. Просто вдумайтесь: к 2000 году около четверти самого большого в мире семейства растений может исчезнуть в результате вырубки лесов и преобразования земель тропических лесов Нового и Старого Света, которые осуществлялись в последние полвека.
Ранее мы отметили, что большинство так называемых «орхидных пчёл» эуглоссин не имеет жёстко ограниченных мутуалистических отношений лишь с единственным видом орхидей. Тем не менее, на многие виды этих пчёл наверняка окажет влияние утрата разнообразия орхидей из-за сведения лесов. Давайте допустим – вместе с экспертом по пчёлам-эуглоссинам Дейвом Рубиком – что от половины до трёх четвертей всех эуглоссин из неотропиков посещает орхидеи с некоторой частотой. В целом количество видов пчёл-эуглоссин на определённой территории может составлять от всего лишь 5 до целых 50, из которых от 15 до 30 видов активны в любой конкретный месяц. Основываясь на своих изысканиях в центральной Панаме, Рубик и его коллега Джеймс Акерман зарегистрировали 38 видов пчёл-эуглоссин, часто посещающих 51 орхидею. (Другие 19 видов пчёл не посещают их вообще или делают это редко. На отдельно взятом участке можно найти целых 24 вида орхидей.) Поскольку 36 из этих 38 видов пчёл были обнаружены на многих участках, их не обязательно ждёт вымирание, если будет уничтожен один из участков – но вот 11 видов самих орхидей могли бы исчезнуть. Однако 29 из этих видов пчёл посещают только один вид орхидей и потому будут особенно уязвимы, если та орхидея вымрет на всех этих участках.
Рубик и Акерман не обязательно видят коэволюцию орхидей и пчёл-эуглоссин находящейся в таком равновесии, что за каждой исчезнувшей орхидеей должна вымирать и пчела:

Орхидеи явно зависят от пчёл-эуглоссин в плане опыления, и многие из специализаций, возможно, возникли путём адаптации к определённым наборам опылителей. [Хотя нет] никаких свидетельств того, что эуглоссины [исключительным образом] зависят от орхидей из-за летучих химических соединений ... виды, которые не переносят поллинии [орхидей], были немногочисленными. Эти данные подразумевают специализированную зависимость и, вероятно, указывают на то, что вид пчёл не может стать многочисленным, если у них нет хозяев-орхидей.

Если более трети (37,9 процентов) всех видов орхидей известно только из одного местонахождения, а свыше двух третей (68,2 процентов) обнаружено в трёх или менее местонахождениях, сведение леса возьмёт свою дань с многих географически ограниченных видов орхидей и пчёл-эуглоссин, зависящих от них. Если пчела обладает хотя бы частичной зависимостью от специфического вида орхидей, шансы на то, что она найдёт другие расположенные по соседству участки, где орхидея всё ещё могла бы существовать, очень малы. Если она не сможет переключиться на другую, менее специализированную орхидею для получения запахов, поллиниев или нектара, которые ей нужны, пчела неминуемо встанет на путь, ведущий к вымиранию.
И что ещё больше ухудшает положение, массовое уничтожение местообитаний – это не единственная угроза растениям и опылителям в странах с самым большим в мире биологическим разнообразием вроде Эквадора и Мадагаскара. Хотя многие из 26000 видов растений мира, которые находятся под угрозой исчезновения, уязвимы для бензопил, бульдозеров и плугов, их местообитания также могут деградировать или фрагментироваться более изощрённым путём. Леса могут деградировать, даже если их не вырубать подчистую, и результаты могут быть столь же разрушительными. В сухом лесу Ломас Барбудал в Коста-Рике биологи изучили разнообразие пчёл в нетронутых лесах, а затем вернулись 15 лет спустя, чтобы обнаружить, что этот же участок избежал сплошных вырубок, но не фрагментации. Они продемонстрировали, что разнообразие одиночных пчёл в тех местах снизилось из-за самых разнообразных факторов: потери душистых масел, которые требовались самцам пчёл для воспроизводства, потери гнездовых участков у самок, влияния пожаров на успех гнездования и потери источников нектара, критически важных для развития молодых пчёл. Среднее количество одиночных пчёл за один отлов, производившийся в тот же самый день года в том же самом месте, снизилось с 70 пчёл в 1975-м году до 37 в 1989-м.
Такое резкое и быстрое снижение богатства видового состава оказывается неожиданным, поскольку большинство моделей предсказывает задержку от 50 до 400 лет, прежде чем фрагментация местообитаний выльется в истребление или вымирание видов. Но всё равно эти самые модели предупреждают нас о том, что в итоге мы можем потерять не просто редкий вид, но также и некоторые из более преобладающих видов – те, которые осуществляют общий контроль над функциями экосистемы, а также виды, являющиеся самыми успешными в мире опылителями цветковых растений.
Нас тревожат результаты применения одной такой модели, разработанной Дэвидом Тилманом из Mиннесотского университета совместно с Робертом Мэем и другими в Оксфордском университете. Их модель фрагментации местообитаний пытается предсказать бремя вымираний, которое наше поколение передаёт другим поколениям, а также то, когда это бремя ляжет на их плечи в будущем. Они установили, что даже небольшое усиление фрагментации местообитаний угрожает множеству видов, особенно в таких местах, где большая часть местообитаний уже была фрагментирована. Их модель сравнивает последствия дополнительного разрушения местообитаний в тех случаях, когда уже было уничтожено 20 процентов растительности в рассматриваемой области. Если вы ускорите темп разрушения местообитания в этой области всего лишь на 1 процент, то темпы вымирания станут в восемь раз выше, если уже исчезло 90 процентов исходного растительного покрова, по сравнению с тем, когда было расчищено лишь 20 процентов защитного растительного покрова.
И всё же Тилман и его коллеги предупреждают нас о больших различиях в том, как проявляются последствия фрагментации местообитаний в тропических лесах по сравнению с лесами умеренного климата. В одном из разработанных ими сценариев моделирования разрушение всего лишь одной трети влажного тропического леса запустило вымирание 35 процентов от общего количества видов в этом месте. Большинство этих событий вымирания происходило не сразу же, а занимало до 400 моделируемых лет после того, как местообитание оказалось сильно фрагментированным. И напротив, та же самая степень разрушения уничтожила лишь 5 процентов от общего числа видов в лесу умеренного климата – но эти события вымирания произошли в пределах от 40 до 60 лет после фрагментации местообитания. В целом же более мелкие и многочисленные виды (вроде насекомых-опылителей) постепенно снижали свою численность в смоделированных лесах умеренного климата, тогда как во влажных тропических лесах потеря местообитаний значительно быстрее воздействовала на крупных позвоночных и на другие редкие виды.
Фрагментация местообитаний также усиливает подверженность опылителей воздействию агрессивных конкурентов, паразитов и болезней, а также пестицидов. «Фонд по борьбе с пестицидами»* и другие организации выразили свою обеспокоенность последствиями бесконтрольного использования пестицидов и гербицидов в пяти из четырнадцати стран, обладающих самым богатым биологическим разнообразием: в Эквадоре, Индии, Бразилии, Малайзии и Мексике. Людям и животным в этих странах приходится в большей степени подвергаться воздействию гербицидов и инсектицидов, применение которых часто сопровождает расчистку лесов и осушение болот с целью сделать территории пригодными для сельского хозяйства и скотоводства. В Эквадоре, например, пятую часть из 6200 тонн пестицидов, импортированных в 1990 году, составляли химические соединения, которые вызывают нарушения репродуктивной функции у людей и других животных: паракват, карбофуран, дихлофос, эндосульфан, метамидофос, метомил, монокротофос и фосфамидон. С 1980 года продажи пестицидов эквадорским фермерам возросли более чем вдвое. Однако, как подтвердил один эквадорский агроном (который попросил остаться неизвестным), применение пестицидов редко контролируется в достаточной степени для того, чтобы уменьшить их воздействие на людей, полезных насекомых или других животных: «Продавать фермерам пестициды так, как это делается в Эквадоре – это всё равно, что давать стрихнин людям, которые не знают, что это такое».

Подобного рода сообщения недавно пришли из Мексики, которая резко увеличила импорт пестицидов, следуя соглашению о Североамериканской зоне свободной торговле (NAFTA). По данным одного мексиканского должностного лица, в 1993 году в стране было использовано свыше 165 миллионов фунтов пестицидов – и в первые шесть месяцев после того, как NAFTA вступило в полную силу, импорт пестицидов подскочил ещё на 50 процентов. Однако Мексика уже пережила полтора десятилетия роста продаж пестицидов – оборот возрос со 199 миллионов долларов в 1980 году до 560 миллионов долларов и больше в 1990-м. В настоящее время работники мексиканских ферм распыляют множество жёстко контролируемых или запрещённых химикатов, которые известны как отрава для пчёл и других опылителей: альдрин, карбарил, хлордан, ДДТ, дильдрин, эндрин, гептахлор, малатион* и паратион. Двенадцать химикатов их числа тех, что в настоящее время используются в северной Мексике, известны разрушительным воздействием на эндокринную систему животных, в том числе многих опылителей, результатом чего, без сомнений, станет долгосрочное снижение репродуктивного успеха у некоторых видов. Если говорить о летальной токсичности для пчёл, не все инсектициды равны в этом плане. ДДТ умеренно ядовит для медоносных и одиночных пчёл, а высокотоксичные убийцы включают такие составы, как малатион.

Есть значительная доля иронии в том, что Мексика импортирует такие большие количества опасных химикатов из Соединённых Штатов и Канады как членов соглашения NAFTA – ведь Мексика является домом для значительно большего числа видов аборигенных видов-опылителей, чем водится в любой из двух других североамериканских стран. Давайте возьмём бабочек в качестве индикатора разнообразия опылителей. Мексика – это дом для 471 вида бабочек, 46 из которых являются эндемиками; Канада обладает менее чем одной третью от этого количества – 150 видами, и только 2 из них эндемичны; а Соединённые Штаты населены 292 видам, и лишь 22 из них уникальны. В сущности, все примерно 160 родов пчёл, известных на Североамериканском континенте, можно обнаружить в Мексике.
Бразилия – это страна, вызывающая, возможно, ещё большее беспокойство, поскольку её ставят на третье место в мире по степени эндемизма растений и животных, и на четвёртое среди всех стран по видовому богатству. Хотя её темп утраты лесов ставят «всего лишь» на шестое место среди стран мира, это преобразование лесов отчётливо сопровождается интенсивным использованием сельскохозяйственных химикатов, которые потенциально оказывают влияние на множество опылителей. Бразилия является как главным пользователем, так и главным производителем пестицидов в Латинской Америке. Её фермеры потратили на них с 1990 года 2 миллиарда долларов США – половину от затрат всех остальных пользователей в этом регионе, вместе взятых. Продажи пестицидов в Бразилии почти утроились с 1980 года, так что каждый из 23 миллионов сельскохозяйственных рабочих в стране использовал почти 5 фунтов пестицидов ежегодно. Эти химикаты используются для контроля над комарами, вредителями хлопка и сельскохозяйственными сорняками на недавно расчищенных территориях среди фрагментированных лесов и над сорными растениями по обочинам дорог. По оценкам одного бразильского токсиколога 280000 бразильцев – невероятные 2 процента от общей численности населения – ежегодно травятся пестицидами. Если уж сами люди подвергаются их действию в таких количествах, то просто страшно представить себе интенсивность их воздействия на вредителей и остальные виды беспозвоночных. Масштабы снижения численности опылителей, являющиеся следствием этой коварной связи между расчисткой земель и смертоносными химикатами, вряд ли станут известными ещё несколько десятилетий. Но нет сомнения в том, что и металлические, и «химические» бензопилы одинаково успешно рубят влажный тропический лес.
Когда Джеймс Пржеславски недавно брал интервью у эксперта по орхидеям Амазонии Каллавея Додсона, он понял, что Латинская Америка быстро движется к концу бесконечного леса. Вот, что говорит Додсон:

В Эквадоре есть старая пословица: «Жирные попугаи – худые дети». Когда её бросают вам в лицо, что вам делать? Последние два десятилетия разрушений были результатом перенаселения, при котором правительство стремилось снять напряжение в городах, отдавая поселенцам леса. Конечным итогом стало сведение лесов в почти невероятном темпе – вы просто не сможете поверить, насколько быстро они исчезают. И этот процесс не замедляется – он ускоряется, как только следующее поколение достигает репродуктивного возраста. Если воспроизводство останется на таком же высоком уровне, то, похоже, надежды просто нет. У попугаев она когда-то была. Теперь же они уходят, и по их пути следуют и орхидеи!
Обширные леса уменьшаются до постепенно съёживающихся фрагментов и на других континентах. В один прекрасный день мы сможем увидеть на крупных массивах суши этой планеты ту же картину, какую уже видим на островах: некогда самые обычные растения, которые в прежние времена могли привлечь разнообразный набор опылителей, окажутся ограниченными лишь одним неспециализированным видом-опылителем вроде европейской медоносной пчелы, столь обычной во многих вторичных местообитаниях, разбитых на отдельные фрагменты.

Если какое-то растение несёт нам пророческое послание, то это капоковое дерево – древо жизни индейцев майя. В ненарушенных лесах, произрастающих на различных континентах, натуралисты зафиксировали факты активного опыления этих гигантских капоковых деревьев насекомыми, древесными птицами, опоссумами, приматами и летучими мышами. Однако в островных популяциях капокового дерева в Западном Самоа доступен лишь один вид животного-опылителя, способный переносить пыльцу с одного дерева на другое у этого облигатно перекрёстноопыляемого растения: это летучая лисица Pteropus tonganus. Численность летучих лисиц в южной части Тихого океана снижается повсеместно. Если этот вид пострадает из-за чрезмерной охоты или окажется, что его местообитания лишились лесов, единственный опылитель капокового дерева на этих островах может исчезнуть. Том Элмквист, Пол Кокс и их коллеги высказались по этому поводу следующим образом: «Летучие лисицы – это критически важные опылители для лесных растений на изолированных океанских островах, где фауна опылителей обеднена... Утрата летучих лисиц имела бы серьёзные последствия для долговременной жизнеспособности изолированных островных экосистем».
Этот вывод созвучен беспокойству, которое выражают многие биологи – от Тома Лавджоя из Смитсоновского института до Эдварда О. Уилсона из Гарварда и Дэвида Кваммена из журнала «Outside». Смысл его становится ясен: океанские острова больше не являются самыми изолированными экосистемами на этой планете; некоторые фрагменты лесов в настоящее время демонстрируют те же самые симптомы. Эти фрагменты можно считать островами, которые омывает море суши, лишённой в данный момент многих ключевых видов мутуалистов, в том числе животных-опылителей. Вне всяких сомнений, далее мы увидим обеднённые фауны опылителей, наблюдаемые в остаточных лесах, а также фрагменты местообитаний, физическим и химическим путём лишённые растительности, на каждом из континентов, где есть естественная растительность. Как уже подчёркивалось ранее, лишь немногие из этих «островов» в настоящее время представляют собой уголки тропического рая для опылителей, и ничто среди островков лесов, прерий или пустынь в море деградировавших ландшафтов не напомнит нам об ушедшем в прошлое Эдеме – когда-то опылённом и плодоносном.

СОДЕРЖАНИЕ