ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мои друзья — шимпанзе

— Село Павлово. Конечная.— Кондуктор — пожилая женщина в светлом платочке — хозяйкой прошлась по салону автобуса.— Приехали, девушка. Институт там,— она махнула рукой в сторону острокрыших коттеджей в парке через дорогу.
Так вот они, знаменитые Колтуши. Здесь в 30-х годах Иван Петрович Павлов вел свои замечательные опыты по исследованию высшей нервной деятельности, здесь он и его сотрудники изучали поведение человекообразных обезьян. Наверное, на том вот пруду, что поблескивает справа в зарослях, были поставлены известные теперь на весь мир опыты на плоту с Рафаэлем. Прямо не верится. Не верится, что я вдруг оказалась здесь, что у меня есть разрешение поработать с шимпанзе в лаборатории Л. А. Фирсова, что впереди — два месяца увлекательных наблюдений и на следующий год можно будет приехать опять... А все — маг и чародей Михаил Федорович Нестурх.
Милый Михаил Федорович! Скольким из нас, студентам и студенточкам (как он любил говорить), дал он путевку в жизнь. Когда в 1975 году в Музее антропологии МГУ торжественно отмечалось его восьмидесятилетие, вереницы учеников всех возрастов и поколений шли к нему, несли охапки цветов, слова любви и благодарности за те уроки трудолюбия, честного отношения к делу, внимания и доброты к людям, которые всем нам давал наш учитель.
На третьем курсе, когда выбирали темы курсовых работ, я робко заикнулась о том, что хотела бы изучать поведение обезьян.
— Это к Михаилу Федоровичу,— хором сказали на кафедре.— Он король приматов.
В старом университетском здании на Моховой, в комнатке справа от входа в Музей антропологии, размещалась лаборатория антропогенеза. Комната была разделена надвое высокими старинными шкафами. В них хранились коллекции черепов, муляжи находок австралопитеков, питекантропов, неандертальцев — раздаточный материал к занятиям о происхождении человека. Справа от шкафа — рабочий кабинет Михаила Федоровича. Посетителя он усаживал на стул, уютно задвинутый между письменным столом и шкафами.
— Деточка! Ну, что вам сказать?
Михаил Федорович прикрыл глаза и покачал головой. Он всегда делал так перед тем, как сказать что-то важное.
— Поведение обезьян дает нам неоценимый материал для понимания вопроса о происхождении человека. Есть очень хорошая тема — изучение стадных взаимоотношений у высших и низших обезьян. В том числе — врожденных средств общения.
В те годы, между прочим, об этологии в нашей науке еще не говорилось.
Михаил Федорович вынул из бокового кармана пиджака свою знаменитую записную книжечку. В ней были адреса и телефоны всех и вся. Густо исписанная его неровным, дрожащим почерком, она уже не вмещала всей информации. И между листками ее были вложены маленькие квадратики бумаги с дополнительными адресами и телефонами, выписками из книг, библиографией с пометками: «Для Саши З.», «Для Леночки», «Для Наташи», «Для Татьяны Дм.».
— Я думаю, вам надо почитать литературу. Еще раз Дарвина, как следует. Особенно «Выражение эмоций у человека и животных». Энгельса. Специальные статьи. Думаю, что вам интересно побывать на зоопсихологических средах у Надежды Николаевны Ладыгиной-Котс. Надо будет съездить в Сухуми, поехать в Ленинград. Там в Институте физиологии — в Колтушах — очень интересные работы ведет молодой ученый Леонид Александрович Фирсов. Я позвоню ему.
И вот теперь я здесь, в Колтушах, стою на лиственничной аллее и подобно витязю на распутье гадаю, куда идти. Прикидываю, какой из виднеющихся вдали коттеджей — антропоидник. Долго гадать не пришлось. Со стороны одного из них послышалось характерное уханье шимпанзе. Ага! Вы-то мне и нужны.
...В большой комнате тишина. Чисто. Светло. Пустынно. Поднимаю голову и вздрагиваю от неожиданности. Из зарешеченного пространства вольеры за мной следят две пары глаз. Обезьяны. Устроились под самым потолком на полке и разглядывают меня. Одна полулежит, подперши голову рукой, и жует травинку. Вторая — вылитый «Мыслитель» Родена. Оперлась подбородком на кулак, в глазах мудрость и вековая печаль. На минуту возникает ощущение, что перед тобой человек. Умный. Усталый.
— Ну, что, дружище,— спрашиваю,— как дела? И подхожу поближе.
Потом помню свой отчаянный рывок в сторону и треск рвущейся материи. В секунду «дружище» оказался внизу, сунул сквозь решетку длиннющую руку и с силой рванул меня за халат к себе. Что ж, у каждого своя манера знакомиться.
— Главное — не бояться. Обезьяны чувствуют, когда их боятся, и становятся агрессивными,— учил меня хозяин лаборатории и «бог» колтушинских обезьян Леонид Александрович Фирсов.— Ведите себя спокойно, уверенно, дружелюбно. А еще лучше — поработайте первое время как служительница. Будете кормить обезьян, купать их, убирать в вольере — они быстрее привыкнут.
На том и порешили.
У наших обезьян строгий режим. Встают они сами — с рассветом. В 8.30 — завтрак, после завтрака — опыты; в 12 часов — обед, в 5 часов вечера — ужин, потом — сон.
Завтрак, обед и ужин мои новые подопечные встречали с энтузиазмом. Заслышав стук чашек и мисок в подсобном помещении, они начинали носиться по вольере, радостно ухать, взбирались на трапецию под потолком, качнувшись несколько раз, перелетали на зарешеченную стенку, примыкающую к подсобке, и, ловко пропустив между пальцами рук прутья решетки, соскальзывали на пол, занимая исходную позицию за столом. У них были «восхитительные» манеры, не чуждые влияния цивилизации. Кашу они ели из мисок — ложками или руками. Молоко пили из чашек. Правда, пенку любили вылавливать пальцами. Если молоко или каша были горячие, знали, как остудить,— дули на них, смешно оттопыривая губы. Но когда к столу подавали фрукты — бананы или апельсины,— благородные манеры вмиг забывались. Зажав в крючковатых пальцах ног лакомый плод, обезьяны зубами и руками вскрывали его и, добравшись до сладкой мякоти, чавкали, постанывали и покряхтывали от удовольствия.
На этих пиршествах кое-что перепадало и мне. Банановая кожура. Апельсиновые корки. Абрикосовые косточки, которые обезьяны ловко выплевывали за несъедобностью. Надо было видеть, каким царственным жестом протягивали они мне эти объедки. Но я воспринимала это как знаки все возрастающего доверия и потому всегда брала обезьяньи дары с почтением и благодарностью.
После завтрака — за работу. И тогда на дверях лаборатории появлялась табличка: «Не входить. Идет опыт».
Тихого часа после обеда обычно не было. В теплую солнечную погоду мы переводили обезьян «на дачу» — в летнюю вольеру в парке. А в зимнем помещении в это время затевалась генеральная уборка: в который раз тщательно протирались хлорированной водой полы, окна, стены, прутья решетки и даже потолки, прожаривался с помощью ультрафиолетовых светильников воздух. Иначе нельзя. Обезьяний организм подвержен инфекциям, особенно здесь, в северных ленинградских широтах.
По той же причине, во избежание инфекций, посторонних людей в лабораторию без особой надобности не пускали. Но уж коли пришел сюда — изволь надеть свежий халат, переменить обувь, вымыть руки.
После ужина — отбой. Едва начинало смеркаться, шимпанзе принимались укладываться спать. Подолгу сопели и возились они в своих кроватях — деревянных ящиках на ножках, подолгу каждый раз подминали под себя коврики и одеяла, устраивая подобие гнезда... Наконец все стихало. Только изредка сонную тишину лаборатории вдруг нарушали вздохи, вскрикивания, а иногда и храп спящих обезьян.
Сначала обезьян было трое. Нева, Лада, Рица. В первый день они показались мне все на одно лицо. Потом я удивлялась, как можно их перепутать. У каждой даже во внешности свои особенные приметы, а уж о характерах и говорить не приходится.
Рыжевато-коричневая, веснушчатая Нева — задира и непоседа. Порванный халат — ее работа. Лада — флегма. У нее темные волосы. Лицо скуластое, глаза с раскосинкой. Ну, а взбалмошную и истеричную Рицу — седеющую и лысеющую, вообще ни с кем не спутать.
Рица была самая старшая из троих. И хотя все в лаборатории знали, что ей не больше пятнадцати лет (а шимпанзе живут лет до 40 — 50), называли ее ласково старушкой. Она и в самом деле походила на маленькую сгорбленную злую старушонку и была ужасная трусиха. Любой незнакомый предмет вызывал у нее самую настоящую истерику. Однажды я принесла и показала ей цыпленка. Увидев его и услышав писк, Рица так перепугалась, что пришлось поскорее убрать «страшилище». В другой раз ей показали бронзовую статуэтку обезьяны, руку которой обвивала змея. Все обезьяны боятся змей, и мы предполагали, что Рица испугается. Но того, что случилось, не ждал никто. Не отрывая взгляда от змеи, Рица взъерошилась, попятилась в глубь клетки и вдруг заметалась но ней, закрывая лицо руками. Она визжала, натягивала на голову коврик, поворачивалась к статуэтке спиной, снова искоса взглядывала на нее и жалобно кричала, взывая о помощи...
Мне очень было жаль это бедное, болезненно-нервное существо. И я всегда искренне радовалась, когда к ней в гости приводили Неву и Ладу. Что здесь начиналось! Обезьяны колотили друг друга по спинам, боролись, носились по стенам и потолку клетки вниз головой. И смеялись. Да-да, смеялись, потому что обезьяны умеют смеяться. Конечно, не так, как человек, но зато в ситуациях, очень сходных с теми, в которых смеются люди.
Лада и Нева — неразлучные подруги. Живут в одной вольере. Расстаются только на время опытов, да и то не всегда.
Лада спокойна и философична. Любит, сидя на полке на корточках и подперев щеку рукой, смотреть в окно. Нева — воплощение деятельности и предприимчивости. Не сидит без дела ни минуты. То сковыривает краску с прутьев решетки, то пытается вынуть из пальца несуществующую занозу, то, разыскав где-то тряпку, «моет» полы, подражая уборщицам. Именно благодаря ей я поняла всю емкость слова «обезьянничать». По этой части Нева была непревзойденная мастерица. Найдет какую-нибудь щепочку, заберется к Ладе на полку, схватит за руку и давай колоть ей палец. Та отдергивает руку и смешно втягивает сквозь зубы воздух — совсем так, как это делаем мы, когда внезапно уколемся или ушибемся. Нева внимательно посмотрит на приятельницу и приложит к пальцу заранее припасенную бумажку или клочок ваты. Можете не сомневаться — накануне у обезьян брали кровь из пальца. Нева «обезьянничает».

Измеряют кровяное давление. Стоит замешкаться Леониду Александровичу, Нева тут как тут. Быстро намотав на руку Ладе манжетку, она начинает изо всех сил сжимать резиновую грушу, то и дело сосредоточенно поглядывая на манометр. Неважно, что при этом манжетка свободно болтается на Ладиной руке, неважно, что резиновая трубка, которая подводит к манжетке воздух, отсоединена. Внешне-то она делает то, что положено.
Различия в характерах Невы и Лады сказываются во всем, даже в манере есть. Лада за трапезой спокойна, нетороплива. Долго рассматривает какой-нибудь там помидор, подносит его к носу, нюхает, не спеша надкусывает и начинает медленно высасывать сок. Ее ничем не удивишь, даже свежими абрикосами в мае. Нева ест быстро, все подряд, ничего не оставляя после себя. Обыкновенный ревень может привести ее в восторг, и она с аппетитом ест его, похрустывая сочными стеблями и покряхтывая от удовольствия. Бывали, правда, и срывы. Уж казалось бы, что может быть вкуснее, чем свежая клубника с сахаром. Так нет. Нева однажды отказалась ее есть, истолкла кулаками в миске, а потом долго и тщательно размазывала по физиономии и рукам до самого локтя это месиво и ходила так целый день, словно вождь краснокожих.
О характерах иногда судят по почерку. Не знаю, насколько это справедливо для людей, но у наших обезьян почерк явно был зеркалом характера. Лада и Нева любили рисовать. Но как по-разному это получалось у них. Лада, помусолив во рту карандаш, скрупулезно выводила где-нибудь в уголке листа крохотные черточки и крючочки. Широкой натуре Невы была свойственна иная манера рисунка. Резкими, размашистыми движениями она быстро зачеркивала — вдоль и поперек, вкривь и вкось, из одного угла в другой — весь лист и быстро тянулась за следующим.
Самым суматошным был банный день. С утра в подсобном помещении топили печь, грели воду. Рида предпочитала принимать ванну в одиночестве, разве только с помощью лаборантки Марии Николаевны. Лада и Нева относились к идее купания благосклонно. И здесь они были неразлучны. Леонид Александрович брал за руку Ладу, Лада брала за руку Неву, Нева протягивала руку мне, и мы отправлялись в ванную комнату.
Лада, как всегда, была невозмутима и влезала в горячую воду с философским спокойствием. Нева, беспокойно оглядываясь по сторонам и поминутно вытирая нос тыльной стороной руки, вразвалку подходила к ванне и пробовала пальцами воду.
Процедура намыливания, мытье головы и физиономий они выносили мужественно — знали, что впереди минуты более приятные: душ. Быть может, вода, льющаяся сверху, навевала смутные воспоминания о тропических ливнях. И хотя на родине шимпанзе без особого восторга переносят дождливую погоду, здесь, под Ленинградом, теплый дождь, наверное, был им приятен. Лада и Нева толкались, звучно шлепая друг друга по мокрым спинам, задирали голову вверх и, оттопырив нижнюю губу, старались поймать в нее струю воды. Иногда они пробовали есть мыло. А после бани долго и с наслаждением потягивали теплое сладкое молоко.
Лада и Нева были хорошо прирученными, послушными обезьянами и не представляли опасности для людей, особенно для тех, с кем были хорошо знакомы. Это позволяло нам выводить их время от времени в свет. Однажды мы отправились в парк. Как обычно, Леонид Александрович взял за руку Ладу, Лада взяла за руку Неву, Нева протянула руку мне, и мы двинулись на прогулку. На всякий случай прихватили веревку. Мало ли. Все-таки звери. Вдруг понадобится поводок.
Обычно шимпанзе передвигаются на четвереньках, упираясь в землю костяшками пальцев рук — руки у них гораздо длиннее, чем ноги. Небольшие расстояния могут проходить на ногах, выпрямившись. Наши обезьяны предпочли бы пройтись по парку галопом на четвереньках. Но их взяли за руки, и ничего не оставалось, как чинно ковылять рядом с человеком по его образу и подобию.
На прогулке мы решили совместить приятное для обезьян с полезным для науки и поставить в естественных условиях эксперимент: посмотреть, станут ли выросшие с пеленок в неволе восьмилетние шимпанзе строить гнезда. На свободе совсем еще маленькие шимпанзята пытаются, подражая взрослым, строить их для ночлега. Нашим обезьянам пример было брать не с кого. Вот мы и решили узнать, существует ли врожденная способность у шимпанзе к строительству гнезд?
Мы могли ставить перед собой любые цели. Обезьянам решительно не было до них дела. Какие там гнезда! Относительная свобода так вскружила им головы, что нам оставалось только по мере сил сдерживать их буйную радость. Лада и Нева носились по лужайке, взбирались на деревья, раскачавшись на руках, перебрасывались — правда, довольно неуклюже — с ветки на ветку. В неописуемый восторг их привели зеленые яблоки. Не в тарелке — помытые и ошпаренные кипятком, а прямо на дереве. Обезьяны, встав во весь рост, подтягивали к себе ближайшие ветки и срывали яблоки, воровато оглядываясь по сторонам. Потом Нева залезла на яблоню и, свесившись вниз головой, лихо стала надкусывать подряд все висящие рядом яблоки. Потом они снова носились по поляне... Когда я попыталась унять расходившуюся Неву, она быстрым движением схватила мою руку и вцепилась в нее зубами. Случилось это неожиданно для всех и, по-моему, для самой Невы. Ведь она знала, что за такой проступок крепко наказывают. Потому в следующую же минуту она с воплем кинулась в сторону и скрылась в кустах. Дело принимало серьезный оборот — в парке, привлеченные необычным зрелищем, могли быть посторонние люди. Все бросились ловить Неву. Я осталась один на один с Ладой. Ей успели накинуть на ногу веревочную петлю, другой конец веревки с криком: «Держите, чтобы не убежала!..» — сунули мне в здоровую руку. Напуганная шумом, а может и видом крови, Лада рванулась в кусты. Я изо всех сил тянула веревку на себя, наматывая ее на здоровую кисть. Лада заметалась по поляне. Несколько раз она наклонялась к ноге, пытаясь освободиться от веревки. Распутать узел было не так-то просто. Проще было освободиться от меня. И здесь я получила великолепную возможность наблюдать шимпанзе в состоянии агрессии. Лада поднялась на дыбы, ссутулилась, распушилась и молча пошла на меня...
Все кончилось благополучно. Ладу усмирили. Неву поймали и наказали, чтобы в другой раз неповадно было кусаться. А когда я на следующий день появилась в лаборатории с перевязанной рукой, она подошла ко мне, заглянула в глаза, и, обхватив меня за плечи руками, прижалась головой к груди. Ну разве можно было сердиться на нее! Мир, конечно, мир.
Однажды утром со стороны изолятора донесся крик детеныша шимпанзе. Подавала голос новенькая. Обезьяны заволновались. Лабораторию заполнило уханье — характерный крик возбужденного шимпанзе. Обезьяны бегали по клетке, взбирались по решетке повыше, вытягивали шеи, пытаясь заглянуть в изолятор. Наконец срок карантина кончился, и пятилетняя Роза должна была встретиться со своими сородичами. Не знаю, кто волновался больше — обезьяны или сотрудники лаборатории. Как произойдет встреча? Не покусают, не обидят ли малышку старые обезьяны? Страхи оказались напрасными. У Рицы заговорил вдруг материнский инстинкт. Она заключила Розу в объятия, крепко прижала к себе и протяжно, прикрыв глаза, закричала. Это был совсем незнакомый нам, никогда не слышанный крик. После она долго осматривала, обнюхивала, обыскивала Розу, время от времени нежно прижимая ее к себе и негромко вскрикивая.
Год спустя в лаборатории появилось еще одно удивительно трогательное существо — двухлетний шимпанзенок Бодо.
Впервые я увидела его еще в Москве. Посреди комнаты Зооэкспорта стоял небольшой ящик с оконцем в верхнем углу. За решеткой поблескивали большие, полные человеческой грусти глаза. Ящик открыли. В углу его, ссутулившись сидел грязный и усталый шимпанзенок.
Следующим летом, приехав в Колтуши, я не узнала Бодо. Передо мной был необыкновенно шустрый, проказливый и привлекательный малыш. Он долго не хотел признавать меня. Стоило войти в клетку, как он тотчас прыгал на трапецию, хватался за нее обеими руками, и, качнувшись несколько раз, с силой ударял меня в грудь ногами. Потом пулей летел под кровать и хитро поблескивал оттуда глазами: попробуй, мол, достань. Если в ходе опыта я наклонялась, чтобы положить в кормушку приманку, он так же стремительно подлетал ко мне, дергал за волосы и опять улепетывал под кровать. Ну, что с ним было делать! «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок»,— говорят немцы. И я разгадала одну маленькую слабость Бодо. Он любил теплое сладкое молоко. С некоторых пор приносить это лакомство в полдник вместо служительницы стала я. Первые дни Бодо брал у меня кружку осторожно, с опаской, уходил с ней в самый дальний угол клетки. Потом привык: садился рядышком, и я с удовольствием смотрела, как не отрываясь от кружки и часто моргая, он тянет молоко, сопя и покряхтывая,— совсем как ребенок.

Место среди прочих

Шимпанзе — один из самых интересных представителей семейства крупных человекообразных обезьян. Их апология, биология, особенности стадных взаимоотношений, психология вызывают наибольший интерес у специалистов, потому что из всех ныне живущих обезьян у шимпанзе больше, чем у кого-либо, оснований считаться ближайшим человеческим родственником. В этом убеждают сравнительно-анатомические данные, биохимические и иммуннологические исследования крови, данные гистологии, эмбриологии, цитологии...
У шимпанзе относительно крупный головной мозг, очень похожий по своему строению на человеческий. У них хорошо развито зрение (оно цветовое, объемное) и осязание. Ловкая пятипалая рука, которой обезьяна может совершать самые разнообразные, порою очень точные и тонкие движения. У них хорошо развит ориентировочно-исследовательский рефлекс. Они подвижны, эмоциональны, обладают незаурядными способностями к подражанию, легко обучаются, могут использовать, наподобие орудий, камни, палки и другие предметы. Многочисленные опыты подтверждают их сообразительность, умение решать достаточно сложные задачи, требующие элементарной способности к анализу.
Родина шимпанзе — Экваториальная Африка. Здесь в тропических и горных лесах они встречаются вплоть до трехкилометровой отметки над уровнем моря.
Шимпанзе — давний объект пристального внимания ученых и в различных приматологических центрах мира, и в лесах Африки, в естественных условиях обитания.
Это довольно крупные обезьяны. Не такие большие, как гориллы, но все же не маленькие. Рост взрослого самца достигает порой 170 сантиметров. Правда, такие экземпляры встречаются редко. Средний же рост самца 150—160, самки — 130 сантиметров. Соответственно и весят они по-разному. Матерые вожаки — до восьмидесяти килограммов, самки — килограммов по сорок — сорок пять.
Шимпанзе — крепкие, коренастые, приземистые существа. У них широкие плечи, узкий таз, руки свисают ниже колен, а ноги — короткие. Они очень сильны. Известные американские приматологи Роберт и Ада Йеркс пишут, что взрослый самец на ручном динамометре может выжать 66 килограммов, самка — 54. Зарегистрирован случай, когда шимпанзе весом в 59 килограммов на становом динамометре выжал 330 килограммов, а в одной из лабораторий разгневанная обезьяна так рванула ручку станового динамометра, что стрелка прыгнула далеко за 500 килограммов. Не знаю, какие рекорды могли бы установить мои колтушинские знакомцы, но Лада, зацепившись одной рукой за трапецию, свободно подтягивала другою Неву под самый потолок.
Пожалуй, самое выразительное на лице шимпанзе — глаза и губы. Глаза очень похожи на человеческие, только сидят они глубже и сверху, как козырьком, прикрыты надглазничным валиком. Шимпанзе кареглазы. Белки у них тоже коричневые. Но не всегда. Иногда встречаются экземпляры с белыми белками. Тогда обезьяна особенно становится похожей на человека.
Губы толстые, длинные, необычайно подвижные. Именно с их помощью шимпанзе могут демонстрировать эмоции, выражающие восторг, горе, радость, сомнение.
Что еще добавить к портрету?
Шимпанзе лопоухи и волосаты. Волосы у них, вернее, это шерсть без подшерстка, жесткие и не очень густые. Ими покрыто почти все тело. Только лицо, уши, ладони и подошвы — голые. Кстати — часто розового, телесного цвета. У самцов — бороды. К старости (шимпанзе живут лет до пятидесяти — шестидесяти) борода седеет. Седеет и голова. А иногда плечи и вся спина. Обычно же шерсть у шимпанзе черная, серая или коричневая. Изредка встречаются шимпанзе-блондины.

В лес — к обезьянам, с обезьянами — в лес

Еще в конце прошлого и в начале нынешнего века некоторые ученые пытались подсмотреть жизнь шимпанзе на воле. Однако существенно пополнить уже имеющиеся к тому времени сведения не удалось. Тропические леса не зоопарк, где все открыто на обозрение всем. Истинный переворот в представлениях о жизни шимпанзе в естественных условиях произвели первые сообщения Джейн Гудолл. Джейн ван Лавик Гудолл — англичанка, зоолог. В 1962 году она приехала в Африку изучать шимпанзе, живущих в естественных условиях на территории заказника Гомбе-Стрим.
Лагерь разбили в пятнадцати километрах севернее Кигомы, небольшого порта на берегу озера Танганьика. В этих местах шимпанзе, странствуя в поисках пищи, появлялись на ровных, хорошо просматриваемых пространствах. Это было первое условие, обеспечившее успех затеянного дела. Дальше. Удачна была сама идея: не к себе привезти шимпанзе, а надолго уйти к ним, в лес. И наконец — снаряжение экспедиции. Первоклассные фото- и кинокамеры, магнитофоны и... бездна бананов. В конце концов, именно бананы решили исход дела.
...Первым осмелился крупный самец, которого исследовательница назвала Давид. Он пришел в лагерь, взял банан прямо из рук Джейн и с достоинством удалился. На следующий день он привел с собой приятеля. Гудолл назвала его Голиаф. Потом появилась старая самка — ее назвали Фло — в окружении свиты из пятнадцати самцов. Бананы пришлись всем по вкусу, и скоро вокруг лагеря стало слоняться еще десятка два шимпанзе. Исследователи поняли, что если начать регулярно подкармливать обезьян, то можно получать информацию о шимпанзе прямо с доставкой на дом. Так, в конце концов, и получилось. Результаты, полученные Гудолл, высоко оценены приматологами. Они существенно пополнили наши знания о жизни и поведении шимпанзе на воле.
Если Джейн Гудолл сама отправилась к обезьянам в лес, то ленинградские ученые под руководством Л. А. Фирсова в 1972 году предприняли экспедицию прямо противоположного свойства. Взяв трех шимпанзе — Боя, Тараса и Гамму,— до того времени живших в сугубо лабораторных условиях, они летом отправились на Псковщину и там на одном из островов озера Ушо выпустили обезьян в лес. А сами решили понаблюдать, как освоятся обезьяны на воле и как будут вести себя в природе.
На долю исследователей выпало немало тревожных дней и ночей. Об организационных хлопотах и говорить не приходится. Но вот — переезд. Путь до пристани, откуда клетки с обезьянами должны были переправить водой на остров, шимпанзе перенесли сносно. Они даже не утратили привычной бодрости духа и с любопытством, столь свойственным их племени, поглядывали на новых людей, на незнакомые предметы, с особым вниманием — на гладь озера. Все благодушие с них мигом сошло, едва обезьяны почувствовали под собой зыбкую палубу катера. Над спокойным северным озером понеслись отчаянные вопли перепуганных шимпанзе. Обезьяны не переставая вопили, пока катер не ткнулся носом в прибрежный песок острова. Клетки перенесли на берег и открыли. Обезьяны опасливо вышли на волю и... Нет. Они не ринулись в заросли высокой травы, не полезли с радостными криками на деревья. Они остались возле клеток. Одна несколько раз входила в клетку и выходила, снова возвращалась в нее с обиженной и растерянной физиономией и снова выбиралась наружу. Потом обезьяны уселись на берегу, обнялись и пригорюнились.
В первый день животных словно подменили, они перестали брать лакомства, подходить к людям, отзываться на клички и все время прятались в густой высокой траве. Но когда люди погрузились в лодки, чтобы перебраться на соседний островок — в свой лагерь, шимпанзе с раздирающими душу воплями бросились к своим покровителям. С уплывающей лодки долго были видны обезьяны — они стояли на берегу, протягивали руки и истошно кричали...
Через десять дней новоявленные робинзоны освоились настолько, что уже затевали шумные игры в кронах высоких деревьев, уверенно набивали брюхо никогда не виданными ими раньше листьями ольхи, рябины и различными травами. Единственное, к чему они долго не могли привыкнуть, была вода, окружавшая остров. Обезьяны испытывали перед ней истинный ужас, особенно когда на озере поднимались волны. И, даже мучаясь от жажды, не спускались на берег напиться. Между прочим, выпущенные на острова в последующие годы, шимпанзе преодолели этот страх. А некоторые даже входили в студеную воду во время опытов.
Можно себе представить, какой рискованной представлялась поначалу всем экспедиция. Еще бы! Обезьяны, в присутствии которых в лаборатории и чихнуть-то было не дозволено во избежание инфекций, должны были оставаться в незнакомых условиях, под открытым небом, испытать все капризы северной погоды, после строгой лабораторной диеты есть все, что только они найдут для себя съедобного. Никто не знал, чем кончится эксперимент. Институт рисковал ценными животными, ученые — в случае неудачи — своим престижем. А главное, никто не мог с уверенностью сказать, будут ли в результате этого смелого опыта добыты такие сведения, которые оправдали бы риск, пополнили наши знания о шимпанзе. Теперь после нескольких таких экспедиций, когда подготовлены научные отчеты, опубликованы статьи и книги, стало ясно: да, уникальный эксперимент дал уникальные сведения.
О больших способностях шимпанзе по части приспособления к необычным условиям севера, об особенностях их питания, гнездостроения, стадных взаимоотношениях, способах общения, умственных способностях этих животных. Сведения, полученные Л. А. Фирсовым, так же как наблюдения Джейн Гудолл и других исследователей, вошли в золотой фонд наших знаний о шимпанзе.

Племя кочевников

Шимпанзе — прирожденные кочевники. В поисках пищи они скитаются по своим владениям, совершая иногда в день многокилометровые переходы. Они не очень разборчивы в еде, но из всего растительного многообразия тропического леса включили в свое меню, по данным Гудолл, только 28 видов плодов, 3 вида побегов, 2 сорта цветов и 1 сорт листьев. Косматые робинзоны Л. А. Фирсова оказались куда более смелыми экспериментаторами. Быстро освоившись среди даров русского леса, они составили свой рацион из листьев, побегов, ягод, плодов и цветов 73-х видов растений. Они ели листья ольхи, липы, черемухи и осины. Обдирали кору и лакомились лубом дубов и сосен. Лакомились семенами ели, орехами лещины, малиной, земляникой, костяникой, черной смородиной. Ели васильки и репейники (очистив предварительно их стебли от шершавой или колючей кожицы), щавель и тимофеевку, клевер и зверобой, ромашки и одуванчики. С нескрываемым аппетитом жевали предложенные им людьми корни цикория, валерианы и тростника, хотя сами никогда не пытались выкопать их из земли. Какой-то неведомый, но верный инстинкт подсказал им, впервые оказавшимся среди растительного богатства северного леса, не брать в рот ядовитые растения. Ботаник, работавший в экспедиции, установил, что большой популярностью у обезьян пользовались лекарственные растения, издавна применяющиеся в народной медицине как слабительные, закрепляющие, глистогонные, желчегонные, противовоспалительные средства.
Возможно, именно поэтому обезьяны на острове поздоровели, шерсть у них стала лосниться (первый признак здорового животного), раны и ссадины заживали на них в одночасье. Конечно, сыграли роль и свежий воздух, и здоровый, полный движений и физических нагрузок образ жизни.
Шимпанзе — полудревесные, полуназемные обезьяны. Они чувствуют себя одинаково уютно и на горных склонах, и на равнинах, поросших травой, и среди ветвей деревьев, хотя предпочитают две трети своего времени проводить все-таки на земле. В сущности, на деревьях они только ночуют, да иногда днем во время кормежки влезают на них, чтобы достать плоды и побеги. К такому образу жизни у шимпанзе приспособлено решительно все. В том числе и манера передвигаться.
По земле они ходят на четвереньках, опираются при этом на костяшки согнутых пальцев рук и на внешнюю часть ступни. Если случится, что руки заняты, ходят по-человечьи, на двух ногах. Неуклюже, вперевалку, но ходят. А на деревьях они акробаты. Сильные, ловкие. У них цепкие руки, цепкие ноги, отличный глазомер, великолепно развитое чувство равновесия. Поэтому пройтись по гибкой ветви или переброситься с одного дерева на другое, раскачавшись на собственных руках, как на качелях, для шимпанзе сущая безделица.
Как истинные кочевники, они засыпают там, где их застанет заход солнца. Но перед тем, как расположиться на ночлег, строят гнезда.
О гнездостроительстве шимпанзе, как впрочем и о других сторонах жизни этих обезьян, еще до самого недавнего времени существовало много легенд. Одни натуралисты утверждали, что на родине, в девственных лесах, в самых непроходимых чащах, они устраивают себе постоянные жилища — что-то среднее между гнездом и хаткой, но непременно с крышей, защищающей их дом от дождя. Жилища эти они устраивают на деревьях из ветвей и сучьев, привязывая их к стволу лианами.
Другие рассказывали, что, кроме постоянных жилищ, обезьяны, застигнутые сумерками вдали от дома, строят себе временные гнезда только для одной ночевки.
Третьи доказывали, что на каждую ночь строится новое гнездо, которое обезьяна использует лишь один раз.
Вопрос об «архитектуре» жилищ шимпанзе, о том, строят ли их обезьяны сообща или каждый для себя, о том, сколько особей ночует в одном гнезде, породил обширную дискуссию, итоги которой были подведены лишь в конце тридцатых годов нашего века.

Сейчас известно следующее. Постоянных жилищ шимпанзе не строят. Но каждый день за несколько минут до захода солнца обезьяны деятельно принимаются за устройство ночлега. Каждый взрослый строит себе отдельное гнездо. Малыши спят с матерью. Но и они месяцев с пятнадцати начинают пробовать свои силы в строительстве гнезд, хотя никогда не спят в гнездах собственного изготовления.
Техника гнездостроительства у всех примерно одинакова. Облюбовав крепкое большое дерево, обезьяна находит на ней развилок и принимается за работу. Сначала она пригибает к центру будущего гнезда все близрастущие толстые ветки, придерживая уже согнутые ветви ногами. Потом несколькими ловкими движениями переплетает их. Бросает на настил еще охапку свеженаломанных пушистых веточек и листьев — и гнездо готово. Причем времени на это у шимпанзе уходит значительно меньше, чем ушло у меня на описание. В литературе приводятся случаи, когда на постройку этого довольно сложного сооружения одна самка потратила всего лишь три минуты.
Гнездо шимпанзе напоминает гнездо аиста. И хотя с точки зрения совершенства оно значительно уступает птичьим гнездам, но подобные сооружения других антропоидов оставляет далеко позади.
Располагают шимпанзе свои гнезда довольно высоко. Три, пять, десять, а то и двадцать метров над землей — хорошая гарантия от внезапного нападения врагов. Обычно на одном дереве сооружается несколько гнезд. Реже — одно. В диаметре гнездо не меньше метра, и построено с таким расчетом, чтобы выдержало вес его обитателя. Никаких крыш, никаких пологов из лиан. Правда, иногда гнезда подростков располагаются над гнездом старшего животного. Возможно, эти вышерасположенные гнезда и принимали путешественники за крышу обезьяньего жилища.
Любопытные данные получены Л. А. Фирсовым. Однажды холодной дождливой ночью исследователи измерили температуру в гнезде. В глубине подстилки термометр показал 37°. А температура воздуха в эту ночь не превышала 9°.
С первыми лучами солнца в таборе шимпанзе начинается переполох. Обезьяны барабанят по стволам, вопят, приветствуя новый день, затевают среди ветвей возню и, наконец, наскоро подкрепившись, племя кочевников покидает свое ночное пристанище, для того чтобы уже никогда более не вернуться сюда.
Гнезда обезьяны строят не только для ночевок, но и для послеобеденного отдыха в дождливый сезон. В сухое же время года они устраиваются прямо на земле, подмяв под себя траву.
В неволе шимпанзе тоже одолевает зуд строительства. В ход идет солома, обрывки веревки и даже посуда, из которой их кормят.
Лада и Нева, например, устраиваясь на ночь в своих кроватях, всякий раз долго перекладывали коврики, одеяла, подушки так, чтобы получилось хоть какое-то подобие гнезда. А Нева однажды после обеда долго и сосредоточенно мастерила что-то из украденного журнала «Огонек». Она пыхтела, выпячивала от усердия нижнюю губу, неловкими пальцами раскладывала вокруг себя вырванные листы и, наконец, улеглась прямо на голый пол посреди этого символического гнезда.
Предполагают, что у шимпанзе есть врожденная способность к строительству гнезда. Но проявляется она лишь в том случае, если у детеныша в определенном возрасте произойдет запечатление. Проще говоря, детеныш должен увидеть, как делает гнездо взрослая обезьяна. Все ее последовательные действия. Если в юном возрасте шимпанзенок этого не увидит, он всю жизнь может «играть» в постройку гнезда, но соорудить полноценное не сможет.

Семейные узы

В естественных условиях шимпанзе объединяются в группы. В них может быть и две обезьяны, и двадцать. Состав группы не отличается строгим постоянством.
Иногда группа — это мать с ребятишками. Иногда — самец и самка. Иногда — сообщество холостяков. Иногда — и те, и другие, и третьи.
Обезьяны могут свободно уходить из стада, другие так же свободно могут примкнуть к нему. «Коренные» члены сообщества по отношению к пришельцам миролюбивы, как, впрочем, относительно миролюбивы и между собой. Как полагает сейчас большинство исследователей, четкой иерархии в группе нет. Но некоторые ученые, наблюдавшие шимпанзе на воле, пишут о том, что часто одна обезьяна все-таки может занимать положение лидера. Лидерство это, впрочем, непостоянно. Так было, например, в «Банановом клубе» Джейн Гудолл.
Судя по всему, в нем встретились три семейства. Во главе одного стоял самец, которому дали имя Джон Буль, вторым управлял Лики, третьим Голиаф. Исходя из каких-то только им ведомых принципов, все обезьяны сразу же вручили пальму первенства старому и многоопытному Джону Булю, вторым после него стал — Голиаф, третьим — Лики. И под их коллективным руководством в «Банановом клубе» воцарились мир и согласие. Так продолжалось до тех пор, пока Майк не устроил «дворцовый переворот». Майку в «Банановом клубе» отпускали затрещины даже самки. Оттого он был нервен и пуглив. И вдруг все переменилось. Единственный, кого стали бояться, кому подчинились все, стал Майк. Достиг он этого с помощью... пустых железных бидонов. Майк стащил их в лагере и стал устраивать такие концерты, колотя их друг об друга и вопя на всю округу, что насмерть запугал всех своих сородичей. Бидоны у него в конце концов отобрали. Но дело было сделано: все члены «Бананового клуба» признали превосходство Великого Майка. Ибо главное, что требуется от вожака — сила, свирепость или по крайней мере уменье любым способом продемонстрировать свое превосходство над соплеменниками.
Среди самок пальма первенства принадлежала Фло. Несмотря на непривлекательную внешность — в драке ей как-то оторвали ухо, а из носа выдрали порядочный клок,— она пользовалась популярностью среди самцов. Возможно, популярности этой способствовало то, что у Фло было много детей, ибо в стаде при прочих равных условиях самки с детенышами занимают привилегированное положение. У бездетной самки более сильные сородичи могут при случае отобрать корм, могут выгнать из гнезда, наподдав при этом как следует. Но стоит у нее родиться детенышу, как она автоматически занимает особое положение.
Ребятишки в стаде — уж точно вне всякой иерархии. Их все любят. Все защищают. Если мать гибнет, заботу о сироте берет кто-нибудь из старших.
По данным Гудолл, обезьяны даже способны поделиться с малышом пищей, игрушками. Малыши быстро усваивают свое положение баловня.
Среди обезьян, вывезенных Л. А. Фирсовым в 1973 году на остров, таким баловнем была полуторагодовалая малышка Чита. Свою власть над сородичами она знала отлично. Увидит у старшей обезьяны сласти, например, и тут же начинает вымогать. Для начала покорно протянет ладошку. Не поможет — хныкает, бьет себя по лицу руками. И уж как крайнее средство — визжа, валится навзничь на землю. Что с ней поделаешь? И старшая великодушно уступает. Точно таким же манером Чита добивалась от соплеменников покровительства, когда ей хотелось, например, подлезть к кому-нибудь под теплый бочок. Старшие не только снисходительно относились к капризам малышки. Л. А. Фирсов пишет, что ему не раз приходилось наблюдать, как в особо опасных ситуациях покровитель в буквальном смысле слова прикрывал малыша своим телом. Когда же у малыша есть мать, она для него самая главная защитница. Особенно на первых порах.

Новорожденные шимпанзята, как и гориллята, беспомощны. Они зрячие. Но зубов у них нет. Даже сосать они начинают лишь через 48 часов после рождения. И единственное, на что шимпанзенок способен почти сразу же,— крепко вцепиться руками и ногами в мать, да так, что никакой силой не разжать до поры до времени его кулачонки. С таким «клещиком» на груди мать-шимпанзе может принимать любые позы, лазать и прыгать как угодно, не боясь потерять детеныша. Тем не менее, передвигаясь, шимпанзиха все время придерживает его рукой. Мало ли что может случиться.
В первое время матери не дает покоя кожица ребенка. Она губами, пальцами, зубами выковыривает каждую соринку, выцарапывает каждый прыщик на теле. Вычищает ребенку нос и глаза и, конечно же, беспокоится о том, чтобы ребенок не потерял грудь.
Несколько недель ребенок висит на материнской груди. Потом он начинает осваивать кое-какие движения. На третьей неделе, лежа на животе, он уже может поднимать голову. В два месяца ползает. В три умеет сидеть. В эти три месяца кончается его затворничество. Шимпанзенок покидает уютное место на материнской груди и перебирается к ней на спину. Теперь он путешествует по лесу верхом. Хотя и по-прежнему чуть что — быстро перебирается на грудь матери.
Осваивать все новые движения детенышу помогает мать. Она кладет его на живот и поддерживает еще слабую головку. Помогает ему ползать. Учит стоять и ходить. Приемы тренировок мало чем отличаются от человеческих. Чтобы ребенок научился стоять, мать-шимпанзе ставит его около пня, куста, любого вертикального предмета, а сама уходит, предоставляя малышу возможность вопить во все горло от неудобства нового положения. Стоит детенышу освоить новое положение — начинается следующий этап. Обучение ходьбе. Мать усаживает ребенка, отходит подальше и жестами подзывает к себе. Если малыш не решается, она подходит к нему, берет за руку и заставляет ковылять на двух ногах.
К году шимпанзенок, как правило, осваивает все возможные способы передвижения. К этому же времени у него вырастают молочные зубы, он начинает более или менее разбираться в любой другой пище, кроме материнского молока, и вообще становится весьма самостоятельным существом. Так что матери ничего не остается, как разрешить ему водиться со сверстниками. Но еще лет до трех, даже если у нее появится еще один детеныш, мать-шимпанзе опекает своего ребенка, кормит его, укладывает спать в своем гнезде, в опасных ситуациях встает на защиту. Более того, по сведениям Гудолл, мать остается эдакой хранительницей очага для всех своих детей — от грудных младенцев до взрослых, двенадцатилетних самцов. К этому выводу английская исследовательница пришла, наблюдая семейство Фло.
Фло была чадолюбива. По крайней мере, четверо ребятишек — ее вклад в «Банановый клуб» Джейн Гудолл: Фабен, Финган, Фифи и кроха Флинт.
Финган, как и полагается мальчишкам, целыми днями носился по полянам с бандой таких же сорванцов. Но Фифи... Она совершенно извела мать, выклянчивая у нее Флинта. На первых порах Фло была непреклонна. Единственное, что позволялось Фифи,— потрогать новорожденного за руку или погладить по голове. Наконец, когда Флинту исполнилось три месяца, Фифи добилась своего. Однажды, когда мать уснула, она осторожно отцепила ручки-ножки братца от матери и, присев рядом на корточки, стала нежно его баюкать. Потом такое стало случаться все чаще и чаще и, наконец, Фифи окончательно утвердилась в роли няньки.

Она баюкала Флинта, следила за тем, чтобы он не тащил в рот всякую гадость, и ужасно сердилась, когда кто-нибудь пытался тоже понянчить или хотя бы поглазеть на братишку. Исключение делалось только для Фабена, старшего сына Фло. Несмотря на то, что он уже был взрослым самцом с «положением в обществе», Фабен продолжал относиться к Фло с нежностью и почтением. Уступал свою порцию бананов и в случае необходимости всегда спешил на помощь.
Шло время. Дети Фло подрастали. И отношения в семье стали меняться. Как только Флинт подрос настолько, что ему стали позволять играть с другими шимпанзятами, Фифи потеряла к нему всякий интерес. Зато стала интересоваться самцами. Финган на глазах мужал. Все чаще начал отлучаться от Фло и все дольше бродил где-то. Почувствовав силу и превосходство, он частенько стал огрызаться на мать. Теперь уже Фло не одергивала его безнаказанно, как раньше. А если и случалось ей «ругнуть» сына по старой привычке, получала сдачу. И еду ей приходилось выпрашивать теперь у взрослеющего сына, а не отбирать, как прежде, пользуясь правом старшинства.
Так складывались отношения в семье между матерью и детьми. За ее пределами, в стаде, Фингану пришлось осваивать новый стиль поведения. Детство кончилось. Перестали прощаться шалости и проказы. И хотя его по-прежнему не обижали, но начали требовать уважения и подчинения другим членам стада. Финган, объединившись с другими молодыми самцами, держался в стаде особняком. Подальше от стариков. Этой компанией они постигали свою роль в жизни обезьяньего сообщества и осваивали тонкости общения с сородичами.
С первой тонкостью их ознакомил Майк. Слоняясь однажды в дурном расположении духа, он наткнулся на компанию молодых сорванцов, которые весьма недурно проводили время. На Майка они попросту не обратили внимания. Майк чуть не задохнулся от злости. Не заметить и не приветствовать его, Великого Майка! И он пошел отвешивать направо и налево пинки и оплеухи. С тех пор Финган и его сверстники прочно усвоили основную заповедь стадной жизни: сильного надо почитать и всячески демонстрировать ему это почтение. Сделать, это просто. Надо преклонить голову и припасть к земле в знак покорности и повиновения. И лишь когда вожак похлопает по плечу или просто коснется рукой, можно спокойно продолжать свои занятия. Вскоре они в совершенстве овладели «языком» жестов, гримас и звуков.

Пути к взаимопониманию

Выразительных жестов у шимпанзе много. У каждого жеста — свое значение. Некоторые из них до неправдоподобности похожи на человеческие. И по внешнему выражению и, так сказать, по внутреннему содержанию. Кстати, о похожести двух из них вы уже можете судить. Ведь и мы в знак согласия наклоняем голову. И кому не приходилось в благодушном настроении покровительственно похлопывать по плечу оконфузившегося приятеля.
В этом сходстве мимики и жестов Дарвин усматривал дополнительное доказательство родства человека с обезьянами.
Наверное, родство это чувствовали и мои колтушинские приятели. Иначе они не стали бы «объясняться» со мной на языке жестов, принятом в обезьяньем обществе.
Помню, как на следующий день после знакомства Нева «убеждала» меня подойти поближе. Протянула руку сквозь решетку и призывно загребла рукой воздух: иди, мол, сюда, не бойся. В глазах у нее то же, что у кошки, караулящей мышь. А на физиономии такое притворное равнодушие, что я не удержалась и, как человеку, ответила: «Нет уж. Хватит. Хорошего понемножку».
Протянутая рука шимпанзе — жест красноречивый и в разных ситуациях звучащий по-разному. Призыв подойти поближе. Выклянчивание. Просьба о покровительстве. Мольба о помощи. И конечно, в каждом из этих состояний не только по-разному протянута рука, но и поза, выражение лица, сопровождающие звуки — все разное.
В нашем лабораторном «стаде», в которое, по-видимому, Лада, Нева и Рица включали и нас — всех работников и обслуживающий персонал,— «вожаком» обезьяны считали Леонида Александровича Фирсова. Благо был он черен, силен и властен. Потому во всех обезьяньих конфликтах приходилось разбираться ему.

Поссорились Лада с Невой. Обиженная бросается к покровителю, повизгивая протягивает к нему руку, шмыгая носом и поминутно оглядываясь на обидчицу. Леонид Александрович прикасается к ее плечу, и она разом успокаивается. Прикосновение сильнейшего — символ того, что он берет слабого под защиту.
Прикосновениям в стадных ритуалах шимпанзе придают особое значение. Прикосновение прикосновению — рознь.
Встречаются, к примеру, две обезьяны. Кто ты? Друг? Враг? Выжидающе смотрят друг на друга. Потом одна протягивает руку тыльной стороной вперед. Вторая прикасается к протянутой руке, и обезьяны мирно расходятся. Объяснились на «языке» жестов. Протянутая тыльной стороной рука означает: «Не бойся. Я твой друг». Ответное прикосновение — уверение в искреннем уважении и почтении.
С помощью прикосновений шимпанзе умудряются продемонстрировать самые различные оттенки отношений. Покровительство слабому, заискивание перед сильным, уверение в дружбе и даже «сострадание».
Однажды я дала обезьянам прыгалки. Первой изловчилась их схватить, конечно, Нева. Зажав прыгалки в руке, она стала носиться на трех конечностях сначала по полу, потом по стенам и потолку. Лада за ней. И вдруг во время одного из Невкиных кульбитов деревянная ручка прыгалок больно ударила Ладу по пальцам. Лада как-то совсем по-человечески охнула и заковыляла на полку. Наверное, было очень больно. Она рассматривала ушибленный палец, трогала его вытянутыми трубкой губами и жалобно хныкала. Нева сразу же скисла. Покрутилась по клетке, потом подошла к Ладе, посмотрела на ее ушибленный палец и участливо прикоснулась к плечу приятельницы. Через минуту они снова были вместе.
Помню, после того как Нева покусала меня, я пришла в лабораторию с перевязанной рукой. Нева подковыляла ко мне и, заглядывая в глаза, прикоснулась к повязке. «Ну, уж простите ее»,— заступилась служительница. Я погладила Неву по плечу. И тогда она нежно обняла меня своими волосатыми ручищами, прижалась головой к груди, прикрыла глаза и шумно вздохнула.
Подобного рода объятия тоже способ общения.
Шимпанзе обнимаются, примиряясь после ссоры. Объятия друзей после долгой разлуки — зрелище трогательное и смешное. Обезьяны тискают друг друга, похлопывают по спинам, вскрикивают от удовольствия. Кажется, не хватает только возгласов: «Здорово, старик! Сколько лет, сколько зим!» — чтобы встреча окончательно походила на человеческую.
Перепуганные шимпанзе тоже бросаются друг другу в объятия. Физически ощущая сородича, обезьяна чувствует себя в большей безопасности. Эта потребность в физическом контакте у взрослых особей — наверняка воспоминания детства, когда самым надежным укрытием для детеныша были объятия матери.
Джейн Гудолл, говоря о способах общения между шимпанзе, упоминает еще о поцелуях.

«Приветственный поцелуй мы впервые увидели, когда Финган, еще подростком, возвратился к матери после долгой отлучки. Он подошел к Фло с обычной для него самоуверенностью и прикоснулся губами к ее лицу. Как это походило на тот небрежный поцелуй в щеку, которым часто одаривают матерей повзрослевшие сыновья!»
О поцелуях шимпанзе упоминают многие приматологи. Но о рукопожатиях обезьян, да еще в человеческом смысле, я впервые узнала из статей английской исследовательницы.
«Я шла вслед за своим старым приятелем Давидом от лагеря в горы. На земле валялся спелый пальмовый орех. Я подняла его и протянула на открытой ладони своему спутнику. Он взглянул на мое подношение и отвернулся. Я поднесла орех поближе. Давид медленно протянул свою руку и положил на мою. Взяв орех, он тихонько пожал мне руку. Прошло по меньшей мере десяток секунд, прежде чем он высвободил мои пальцы из крепкого теплого пожатия. Потом он бросил орех наземь.
Мягкое рукопожатие Давида дало мне понять, что хотя он и не взял орех, но правильно оценил мое желание сделать ему подарок».
Что здесь добавишь? Опубликуй Гудолл подобное толкование жеста Давида в каком-нибудь сугубо научном журнале, ее тут же обвинили бы в антропоморфизме — «очеловечивании» действий обезьян. Антропоморфизм — домок-лов меч, висящий над каждым, кто занимается поведением животных. И хотя вот уже несколько лет подряд на страницах многочисленных научных и популярных журналов публикуют материалы о том, что даже у низкоорганизованных животных можно усмотреть элементы рассудочного поведения, говоря об обезьянах, всякий раз приходится дергать себя за рукав. А вдруг обвинят в том, что приписываешь им человеческие черты. Вот во что обходится их сходство с человеком.

Обезьяны смеются и плачут

Сходство тем не менее велико.
Особенно поражает при первом знакомстве с шимпанзе их мимика.
Шимпанзе — существа эмоциональные. Они умеют радоваться, печалиться, испытывать злобу, страх, удивление, ярость, отвращение, любопытство. Кроме того, в арсенале их эмоций множество оттенков — переходов от одного состояния к другому.
Главное «орудие» для выражения эмоций — лицо. Но и поза, распущенные на голове или на всем теле волосы, звуки, соответственные настроению, тоже часть неотъемлемая.
Из обезьян, которых мне приходилось наблюдать, гневался эффектнее всех Султан, семилетний самец-шимпанзе, несколько лет содержавшийся в Лаборатории экспериментального сна в Москве.
Султан поднимался на дыбы, ссутуливался, распушался так, что начинал казаться вдвое больше, и вперевалку громко топал по клетке. Это была прелюдия. Главное следовало дальше. Продолжая топать, Султан принимался молотить руками по полу, по стенам, начинал греметь мисками, ложками, игрушками — всем, что попадалось под руку. И вопил. Сначала это было отдельное приглушенное уханье. И только на выдохе. Потом оно становилось все чаще и чаще. Теперь громкое «У-угу-уу-угу-у-угу-у-угу» вылетало из его глотки и на вдохе, и на выдохе, на манер того, как это делают ишаки. С каждым разом Султан брал все выше и выше, топал и стучал кулаками все чаще и чаще и, наконец дойдя до самой высокой ноты, разражался душераздирающим воплем, бросался на решетку и тряс ее руками и ногами изо всех сил. А потом сразу же наступала развязка. Султан садился, свесив с помоста ноги, и, прикрыв глаза, тяжело дыша, прислонялся лбом к решетке. Вид у него при этом был как у смертельно усталого, выложившегося на трудной роли актера. В сущности, был он добрым и, как мы потом узнали, тяжелобольным существом. Однажды, когда он проделал все это перед Рицей (ее специально привезли из Ленинграда для того, чтобы получить потомство), с ним случился инфаркт. На вскрытии выяснилось, что у этого семилетнего здоровяка был кардиосклероз.
Самое выразительное на лице шимпанзе — губы и глаза. Губы, пожалуй, в иных ситуациях даже выразительнее глаз. Они большие — во всю длину челюстей, иссечены множеством морщин и складок и оттого очень подвижны. Иногда достаточно взглянуть только на губы, чтобы понять, какие страсти обуревают обезьянье существо.
...Лада смотрит на улицу через окно. Скучающее лицо. Вдруг вытягиваются губы, мгновенно став похожими на граммофонную трубу. В ту же минуту с них слетает короткое «Ух!». Можете быть уверены, обезьяна увидела на улице что-то любопытное.
У сосредоточившегося шимпанзе — внимательный взгляд и непременно отвесившаяся губа.
У шимпанзе, испытывающего отвращение, губы кривятся, как у брезгливого человека.
У плачущего шимпанзе губы растянуты до ушей и подвернуты так, что видны все десны и зубы.
Собственно, плакать в человеческом смысле, со слезами и рыданиями, шимпанзе не могут. Их плач — это, скорее, сильная степень испуга, доходящего иногда до истерики.
Внимание, настороженность, злобу, ярость, испуг — все это эмоции, которые можно наблюдать и у других животных. Но вот улыбка и смех...
Смеются шимпанзе чаще всего во время игры. Они любят играть. Особенно малыши и подростки. Играют друг с другом, с игрушками. У диких шимпанзе главный поставщик игрушек, конечно, лес. Пустые пни — отличные тамтамы. Твердые плоды — мячи. И даже дохлая крыса, которую можно таскать за хвост,— тоже развлечение. Но больше всего на воле и в неволе они любят бороться и играть в салочки.
Захожу как-то в комнату и вижу: Лада стала посреди клетки, взмахнула рукой, крутанулась несколько раз на пятке — и галопом по полу, по стенам, по зарешеченному потолку. Нева за ней. Гоняются друг за другом, пыхтят. Потом повалились на спины, голова к голове, закинули руки и давай щекотать друг друга. У обеих глаза веселые, пасти разинуты и обе хохочут... шепотом.
Кроме выразительных жестов и мимики, у шимпанзе существуют звуковые сигналы.
Обезьяна, заметившая опасность, например, издает высокий тревожный звук. Что-то вроде «хё-ё». Услышав его, остальные члены стада занимают безопасные позиции. Этот звук мы впервые записали у Бодо, когда он, укладываясь спать, нашел под своей постелью длинную резиновую трубку от какого-то прибора. Наверное, он принял ее за змею. Когда мы включили эту запись в вольере Лады и Невы, обе мгновенно вскочили под потолок и настороженно стали искать глазами опасность.
Звуковые сигналы у шимпанзе еще не исследованы толком. Чего нельзя сказать о мимике. Изучение ее восходит к работам Чарлза Дарвина. В 1872 году вышел в свет его труд «Выражение эмоций у человека и животных» — дополнение к книге «Происхождение человека и половой отбор». В нем Дарвин, отмечая сходство в строении мимической мускулатуры обезьян и человека, сходство в их мимических движениях, рассматривал все это как дополнительное доказательство происхождения человека от обезьяноподобного предка.
Классическое исследование мимики шимпанзе в сопоставлении с человеком принадлежит выдающемуся зоопсихологу Надежде Николаевне Ладыгиной-Котс. Она описала свои наблюдения в книге «Дитя шимпанзе и дитя человека в их инстинктах, эмоциях, играх и выразительных движениях».
Фотографии лиц шимпанзе и человеческого ребенка, в разных эмоциональных состояниях выполненные А. Котсом, до сих пор остались непревзойденными.
...Летом 1913 года у супругов Котс в небольшой комнатке при Дарвиновском музее в Москве поселили шумливое существо. Это был шимпанзенок. Звали его Иони, и было ему полтора года. Тот, кто хоть однажды видел шимпанзе, легко может себе представить, во что обошлось хозяйке вторжение новосела.
Весь ритм жизни, все расписание отныне было подчинено маленькому тирану. Кухоньку заполнили бутылки с морковным соком и кастрюльки с манной кашей. Все несъедобное, что шимпанзенок мог съесть, изгрызть, проглотить, убрано подальше.
Пришлось позаботиться о просторном жилье для новосела. Это было необходимо для того, чтобы осуществить главную цель — наблюдать нормальное психическое и физическое развитие детеныша шимпанзе. Два с половиной года ежедневных наблюдений — срок, достаточный для того, чтобы собрать солидный фактический материал. Через двенадцать лет исследовательнице пришла мысль сопоставить дневники наблюдений над шимпанзенком с дневниками наблюдений над собственным сыном. Дневники были написаны в разное время. Иони наблюдался с 1913 по 1916, Руди — с 1925 по 1929 годы. Оба малыша росли и развивались в разное время, так что повлиять друг на друга не могли. Тем более поразительным было то, что даже при поверхностном сравнении в поведении обоих малышей оказалось множество точек соприкосновения. Это навело Ладыгину-Котс на мысль «провести дополнительное фактическое сопоставление поведения обоих детей».
Обработка дневников заняла пять лет. Тщательно проанализирована каждая страничка протоколов, сопоставлены и отобраны сотни фотографий и зарисовок.
И наконец можно было подвести некоторые итоги.
Сходство между поведением шимпанзенка и человеческого ребенка оказалось необыкновенно велико.
Сходны позы и положения, которые занимают оба малыша во время сна, лазания и ходьбы; у обоих развит инстинкт самосохранения, оба невероятно трусливы; оба любят свободу и яростно отстаивают ее, если их пытаются запереть в отдельную комнату или попрочнее «запаковать» в одежду перед прогулкой. Оба питают пристрастие к ярким, блестящим камешкам, тряпочкам, ленточкам. Оба обожают свою няню, бурно радуются ее приходу, огорчаются, когда она покидает их, и незамедлительно встают на ее защиту, если кто-нибудь, шутя, совершает на нее покушение.
А если говорить о мимике — сходство очень большое. Огорчались, радовались, плакали и смеялись оба необыкновенно похоже. Испугавшись, оба малыша замирали с колотящимся сердцем, вздрагивая всем телом и широко открыв глаза. Лицо и ладошки у них моментально делались мокрыми. Если продолжали их пугать, оба поднимали такой рев, что сомнений не оставалось — это эмоция страха. Правда, плача, шимпанзенок не проливал ни одной слезинки, чего уж никак нельзя было сказать о Руди. Но ведь слезы как проявление эмоций чисто человеческое свойство.
Злились они тоже одинаково. Надували губы, сердито морщились, топали ногами, стучали кулаками, а при случае кусались, щипались и замахивались на обидчика всем, что попадется под руку. И даже радовались они похоже. Стоило пощекотать ребятишек или затеять игру в пятнашки, как у каждого начинали блестеть глаза, рот растягивался до ушей и оба принимались хохотать, носясь по комнате и стараясь произвести побольше шума и грохота. Только шимпанзенок смеялся беззвучно.
И все-таки, как ни соблазнительно было бы сделать вывод о том, что «обезьяна — почти человек», исследовательница пришла к заключению, что это «не только не человек, но и никоим образом не человек».
Взять хотя бы эмоции. Да, действительно, сходство огромное. И все-таки тщательный сравнительно-психологический анализ трех основных эмоций человека и шимпанзе — эмоции волнения, печали и радости — заставил исследовательницу еще раз убедиться в том, что шимпанзенок «никоим образом не человек». В волнении шимпанзенок был всегда экспрессивнее и необузданнее своего человеческого сверстника. Он никогда не печалился, а уж тем более не плакал от физической боли, из сочувствия или из-за неудачи в игре, а радостное настроение и смех у него всегда были связаны только с беготней, игрой, лакомством. В то время как у двухлетнего Руди (если судить по дневникам) уже часто проявлялось чувство юмора. Причина смеха порою — комизм ситуации. Причина, так сказать, интеллектуальная. Что же касется психики, умения осмыслить ситуацию, решить какую-нибудь задачку, возникающую во время игры, правильно скопировать действия человека — в этом двухлетний Руди оставлял шимпанзенка далеко позади. И чем дальше шло развитие малышей, тем больше и непроходимее становилась пропасть. «Как бы ни были усовершенствованы методы воспитания, с их помощью развитие обезьяны может быть доведено до уровня трехлетнего ребенка. Дальше шимпанзе ни в коем случае не продвинется». Вот к какому выводу пришла исследовательница. Но может, она ошибалась?

Говорящий шимпанзе

«Сейчас, когда я начинаю писать эту книгу, Вики сидит на спинке моего кресла и расчесывает мне волосы. Немного позже она тянет меня за рукав и зовет: «Мама, мама!» Это значит, что я должна что-то для нее сделать. Дать пить или есть. И только после этого я могу продолжить свою работу». Это строки из книги Кэти Хейс «Обезьяна в нашем доме», вышедшей в 1952 году в Нью-Йорке.
Вики — трехлетний шимпанзенок. «Мама» — сама Кэти. Она психолог. И уже давно интересуется человекообразными обезьянами. В частности, ее интересует, можно ли научить говорить обезьяну, если поместить ее в человеческие условия? Для того чтобы выяснить все это, она уговорила своего мужа Кейта «удочерить» новорожденного шимпанзснка из антропоидной экспериментальной станции в Оранж-парке, во Флориде.
Что и говорить, веселая жизнь началась у молодых «родителей». Пеленки, соски, батареи бутылочек с питательными смесями. Но главная трудность была в другом. Вики — так назвали приемыша — ни на минуту не хотела оставаться одна. Она хотела висеть. Так же, как висят все новорожденные шимпанзята. На груди у матери. Кэти кормила Вики. Кэти ухаживала за Вики. Кэти о ней заботилась. «Это моя мать» — так, должно быть, решила Вики, и стоило Кэти спустить шимпанзенка с рук, дом оглашался звонким плачем. Это, протягивая волосатые ручонки к «матери», вопила Вики.
— Ты балуешь ребенка,— говорил жене Кейт, пытаясь отцепить от ее фартука руки и ноги Вики.
— Что ты понимаешь в воспитании шимпанзят! Она должна висеть. Должна. Так уж ей положено от природы.
— Тогда не жалуйся...
Кэти, чуть не плача, уходила на кухню. На ее фартуке болталась присмиревшая Вики.
«Ребенок» рос. Вместе с ним росла стопка дневников наблюдений. В них ученые скрупулезно описывали поведение шимпанзенка, с первого дня оказавшегося в необычных для обезьян условиях.
Вики была не первая обезьяна, попавшая в человеческий дом. Но если задача других исследователей сводилась к простому наблюдению, то супруги Хейс поставили своей целью «воспитать» шимпанзенка, проследить, до какой степени возможно влияние цивилизации на дикое человекоподобное существо. Поэтому для Вики были созданы все условия, какие создают любящие родители единственному ребенку.
У нее было множество игрушек. Товарищи для игр. Жила она вместе с «родителями». Ела за общим столом.
Спала в детской. Вместе со всеми она «праздновала» рождество и свой день рождения, собирая с гостей обильную дань подарков.
Все это, по предположению приемных «родителей», должно было сказаться на психическом развитии «ребенка».
Пока возраст Вики исчислялся неделями и месяцами, в основном бурно шло ее физическое развитие. В этом смысле она серьезно опередила своих человеческих сверстников. К девяти месяцам Вики много бегала, взбиралась на высокие предметы и очень любила спрыгивать со стульев, шкафов и столов на пол.
Ее проказы доставляли Хейсам много хлопот, но их огорчало другое. Все это Вики проделывала молча. Девятимесячный мальчик соседей, с которым иногда позволяли играть шимпанзенку, гулил, лепетал, хотя и едва научился стоять в своей кроватке. А Вики молчала.
К полутора годам она, также молча, стала интересоваться картинками в иллюстрированных журналах. Это помогло людям найти с ней общий язык. Вики показывали картинку с изображением нужной вещи, и она тотчас разыскивала предмет среди других и приносила.
К этому же времени она научилась во многом подражать своим приемным «родителям». Чистила щеткой мебель, одежду, мыла посуду, задергивала шторы, включала свет. Перед праздником она запечатывала конверты с поздравлениями, лихо облизывая их языком, распаковывала посылки, а перед приходом гостей забегала в спальню и подкрашивала перед зеркалом губы. В точности, как это делала Кэти, даже пальцем размазывала. Но увы, и это она проделывала без единого слова. Несмотря на то, что Кейт и Кэти все время разговаривали с ней, как с человеком.
В результате трехлетнего наблюдения экспериментаторы заключили: воспитанная в человеческих условиях, Вики была намного «интеллигентнее» своих сверстников, выросших в клетке. Хотя бы потому, что у нее был ряд навыков, связанных с жизнью среди людей. Вики была воспитанная обезьяна. Когда ее привели однажды к шефу антропоидной станции доктору Лешли, она в продолжение всего разговора смирно сидела в кресле, поглядывая по сторонам и ковыряя пальцем в носу. На вопрос, обращенный Кэти, как вела бы себя в таком случае обезьяна, выросшая в клетке или на свободе, гордая «мать» ответила: «Во всяком случае, за оконные стекла или плафоны я бы не поручилась».
Конечно, бывали и казусы. Однажды гости, приглашенные на какое-то торжество, войдя в столовую, увидели Вики на столе посреди яств, усердно посыпающую их лепестками роз.
Однако воспитательные беседы (а иногда и наказания) сделали свое дело. Вики была намного, так сказать, удобнее для житья в человеческом обществе, чем ее дикие сородичи. И все же вывод, к которому пришли наблюдатели, был таков: если физически шимпанзе развивается гораздо быстрее, чем ребенок, то психически намного медленнее. Трехлетнюю Вики оставляли позади годовалые малыши. Заметно было, что ее развитие тормозило отсутствие речи. Лишенная ее, Вики так и не смогла проникнуть в мир абстрактных понятий, того, что составляет особенность человеческого мышления и что человеческий ребенок начинает постигать еще в детстве.
Но ведь черным по белому Кэти пишет о Вики: «Она тянет меня за рукав и зовет: «Мама, мама!»
«Мама», «папа», «кап» («cap» по-английски «кружка», ведь Вики преподавали английский язык) — три слова, которым удалось выучить Вики за три года. И то «нечеловеческим» способом.
По примеру одного ученого, обучившего нескольким словам орангутана, Кейт начал работать с Вики по такой методе. Он брал шимпанзенка на руки, садился с ним перед зеркалом, сжимал губы Вики руками и в это время четко и раздельно произносил: «Ма-ма». Учеба у Вики начиналась на пустой желудок. И Кейт всячески давал ей понять, что покормят ее, как только она заговорит.
Вики оказалась «сообразительной» ученицей. И скоро стала мычать, как только Кейт клал пальцы ей на губы. Если он медлил, она сама брала его руку и прикладывала к своему рту. Потом достаточно стало одного пальца учителя, прикоснувшегося к ее губам. И наконец, после трехнедельного натаскивания Вики произнесла «мама» без всяких подсобных средств.
У нее было неплохое для обезьяны произношение. Но смысла слова она не понимала. За банан, кусок пирога или новую игрушку она могла сказать «мама» каждому, даже не подозревая, что мама для нее только Кэти. Зато она научилась произносить это слово с десятком просительных оттенков. Собственно, именно в интонацию она вкладывала содержание просьбы, так никогда и не усвоив истинного значения слова «мама».
Но это не ее вина. Между человеком и шимпанзе — непроходимая пропасть, потому что относительная масса головного мозга шимпанзе в три раза меньше, чем у человека. При всем сходстве с человеческой, кора головного мозга шимпанзе устроена гораздо примитивней. В частности, в нем отсутствует центр, заведующий у человека речью.

Умеют ли они думать?

В то же время мозг у них достаточно развит, и это обеспечивает способность шимпанзе к сложным формам поведения.
Однажды в лаборатории случилось ЧП. Придя утром в антропоидник, сотрудники увидели настежь распахнутую дверь клетки. На двери в дужке болтался висячий замок с ключами. Обезьяны исчезли.
Их нашли в фотолаборатории. На столе с реактивами священнодействовала Нева. Наморщив лоб и отвесив губу, она орудовала среди склянок. Здесь что? Проявитель? Хорошо... Закрепитель? Тоже хорошо. А это? Чернила? Пойдет...
Неизвестно, что бы предприняла дальше Нева, но тут появились люди. С сожалением она покидала свое рабочее место. Посреди комнаты ее уже ждала Лада, увитая серпантином фотопленки. Шмыгая носами, обезьяны заковыляли к клетке.
А в лаборатории началось дознание.
Кто виноват? Кто последний входил в клетку и не запер после себя дверь?
— Тоня!
— Да заперла я замок! И ключ на место положила...
— Может, они сами? — предположил кто-то. Вечером двое сотрудников сели в засаду.
Хлопнула последний раз входная дверь. Повозились, устраиваясь на ночь в кроватях, обезьяны. В комнате сумрачно. У стены на порядочном расстоянии от клетки белеет столик. На нем, как обычно, злополучные ключи. Тихо.
Вдруг шорох. Над кроватью поднялась голова. Нева. Прислушалась. Негромко ухнула. Тотчас поднялась Лада. Минута — и обе у решетки.
— Зачем ей одеяло? — Тс-с!
В руках у Невы кусок ковровой дорожки. Иногда это ее одеяло. Иногда — матрац. А сегодня...
— Смотри до чего додумалась! Умница! Просунув руку до плеча сквозь решетку, Нева пытается
ковриком сбить ключи со стола. Мимо... Опять промазала... Есть! Ключи летят на пол. Нева изловчается и подгребает их к клетке. Дальше все просто. Зажав ключи в руке, она взбирается по зарешеченной двери до уровня замка и, просунув руки сквозь прутья, начинает возиться с ним. Как вставить ключ в замок, она знает — видела не раз. Какой ключ выбрать из связки — тоже запомнила. Труднее сладить с собственными пальцами. Уж очень они непослушны — уменья в них нет. Да и большой палец маловат. Никак не ухватишь им ключ. Нева кряхтит, сопит, нижнюю губу выпятила. Злится. Но своего добилась: мы слышим щелчок, потом второй. Звякает замок. И негромко скрипит, открываясь, дверь.
Все. Операция «Ключ — замок — дверь» закончена. Завтра мы успокоим Тоню.
Каждый, кто был с нами в этот вечер в засаде, увидел шимпанзе в блеске их физических и «интеллектуальных» возможностей.

Во-первых, уменье повернуть ключ в замке. Поверьте, это нелегкое дело. Здесь нужна сложная координация движений и способность манипулировать. Проще говоря, нужно уметь вертеть в руках предмет. Это шимпанзе умеют как нельзя лучше. Вертеть в руках предметы — их стихия. Всякая новая вещь, попавшая в их руки, обязательно будет разобрана на части. Шимпанзе на воле в поисках пищи должен исследовать десятки плодов, выбирая только спелые, перебрать в них десятки частичек, выбирая только съедобные. Для этого природа снабдила их руками. Не лапами, а руками. С пятью пальцами. С ногтями. Между прочим, именно ногти играют важную роль в том, что пятипалой рукой можно держать в руках предмет. Потому что они служат ложем, опорой для мягких подушечек пальцев. Этот вывод сделал еще римский ученый Клавдий Гален, во II веке впервые доказавший сходство анатомического строения руки обезьяны и человека.
Руками шимпанзе могут выполнять тончайшие движения. Могут поднять с пола иголку. Могут держать в руках ложку, рюмку, кисть, карандаш и, наконец, могут вставить в скважину ключ и повернуть его.
Уменье манипулировать, высокоразвитый ориентировочно-исследовательский рефлекс, находится в прямой связи со способностью этих обезьян анализировать. Смогла же Нева из связки ключей выбрать один нужный. Способность анализировать — первый шаг к мышлению. Чтобы сократить цепь всех логических построений, скажу сразу: у шимпанзе мышление есть. Элементарное. Примитивное. На уровне трехлетнего ребенка. Сообразила же Нева, как достать ключ, успешно употребив коврик в качестве орудия.
Использование предметов — чрезвычайно редкое явление в мире животных. Хотя и встречается.
Индийский слон часто пользуется палкой, чтобы почесать себе спину. Калан иногда разбивает ракушки о камни. Делает это он весьма оригинальным способом: ложится в воде на спину, кладет себе на грудь плоский булыжник и, зажав ракушку в лапах, колотит ею о камень, пока не разобьет. Знаменитые галапагосские вьюрки — некоторые из них — вытаскивают из трещин насекомых с помощью веток или колючек кактуса, зажатых в клюве. Есть сведения, что некоторые африканские стервятники пользуются камнями, разбивая яйца страуса.
Однако, если у этих животных использование предметов — как правило, инстинктивно, у шимпанзе оно зиждется на качественно иной основе. Некоторые ученые считают, что для шимпанзе свойственно целенаправленное использование предметов, на основе оценки ситуации, на основе некоего внутреннего «плана» действий. Это предположение как будто подтверждают наблюдения Д. Гудолл и Л. А. Фирсова. По данным Гудолл, свободно-живущие шимпанзе порою способны к своеобразному «изготовлению» орудий. Исследовательница пишет, что не раз наблюдала, как шимпанзе выуживали термитов из их норок с помощью прутиков, выбирая подходящей длины и прочности. От Гудолл исходит также сведения о том, что шимпанзе используют пережеванную листву как губку, с помощью которой они извлекают воду из дупел, что они иногда сворачивают широкие листья наподобие чашки — тоже для того, чтобы набрать воды для питья.
В опытах Л. А. Фирсова на «Обезьяньем острове» шимпанзе с помощью палочек разоряли муравьиные гнезда, добывали лакомства, положенные в узкие глубокие ямки. При этом, если того требовали обстоятельства, очищали палочки зубами от листьев, укорачивали, сдирали зубами кору, чтобы веточка стала потоньше и легче проходила в отверстие. Они использовали палки при решении сложных задач, когда до лакомства, спрятанного в экспериментальном ящике, можно было добраться, лишь удлинив с ее помощью руку. При опасности палками оборонялись... Это то, что касается применения орудий.
Многочисленные эксперименты, проведенные с шимпанзе, свидетельствуют об их хорошей памяти, чрезвычайной сообразительности, умении решать подчас очень сложные задачи, требующие способности устанавливать связи между предметами.

Право на интеллект

События, о которых я сейчас расскажу, происходили в начале века на антропоидной станции острова Тенериф.
...Обезьян было девять. У каждой свое имя, свой характер, свои способности.
Нуева часами могла играть в одиночестве, пересыпая песок из руки в руку. Она была добрая и ласковая. Да вдобавок еще и умница. Все задачи, которые давал ей экспериментатор, решала лучше других шимпанзе.
Коко — полная противоположность ей. Вечно встрепанный, вечно взволнованный, ни минуты не мог посидеть спокойно. Из-за своей взбалмошности он и в простой задаче не мог разобраться.
Зато Султан щелкал их как орехи.
Сначала задачи были простые. Посреди комнаты к потолку привязывали тяжелую корзину с фруктами. Корзину раскачивали. И в тот момент, когда она быстро пролетала мимо одного из стропил, надо было прыгнуть на стропила и схватить корзину. Султан освоил это с легкостью. В тропических лесах ему не раз приходилось, сидя на ветке, поджидать, пока качающаяся ветвь с плодами пройдет под самым носом.
В другой раз шимпанзе привели в комнату, раскрыли на его глазах окно, выбросили в окно банан и сразу закрыли. Султан тут же выскочил через дверь на улицу, обежал угол дома и нашел банан под окном. Впрочем, подобную задачу могут решить и другие животные. Тогда исследователи придумали кое-что посложнее.
Однажды на площадке, где возились обезьяны, появился человек в белом халате. В руках он нес гроздь бананов. Бананы! Нет ничего вкуснее их. Обезьяны подошли поближе в надежде получить лакомство. Но человек привязал гроздь к шнуру, подтянул ее высоко вверх и ушел. Султан попробовал достать бананы рукой. Не дотянуться. Подпрыгнул. Ничего не получается. Швырнул в них старый башмак, бесполезно. И вдруг — удача! Он заметил, что человек в белом халате идет обратно. Когда ничего не подозревающий экспериментатор поравнялся с местом, над которым висела приманка, Султан быстро вскочил ему на плечо и сорвал банан.
В другой раз он попробовал проделать то же самое со служителем. Тот, не растерявшись, наклонился. Тогда Султан спрыгнул на землю, ухватил служителя за ремень и, громко кряхтя, стал поднимать его вверх — видно, им, как палкой, хотел сбить лакомство.
Скоро обезьяны сообразили, что прекрасно можно обойтись и без служителя, и без экспериментатора. Они стали взбираться на плечи друг другу. И теперь часто можно было наблюдать такую картину: не успеют еще подтянуть повыше шнур с бананами, а уж под ними выстраивается живая пирамида из обезьян. Вот только из-за последнего места на ней всегда происходили ссоры — тот, кто срывал банан, никогда не делился со своими приятелями.
Султан был неистощим на выдумки. Как-то он раздобыл длинную жердь и увлекся прыжками с шестом. Конечно, выглядело это несколько иначе, чем на Олимпийских играх. Он ставил шест вертикально и мгновенно взбирался на самый его верх еще до того, как палка начинала падать. Однажды он сообразил, что приятное можно совместить с полезным. И с тех пор добывал бананы, добираясь к ним по шесту.
— Ты сообразительный малый,— хлопнул его раз по плечу человек в белом халате.— А ну-ка, попробуй решить задачу посложней.

Султан ничего не понял, но на всякий случай радостно ухнул. Человек ушел. Султан посмотрел вверх. Там, подразнивая его, покачивалась на ветру связка бананов. Шимпанзе огляделся. Ни служителя, ни шеста, ни, на худой конец, Коко. Только в углу площадки валяются какие-то ящики. Султан посмотрел на бананы, на ящики, снова на бананы... И нерешительно направился к ящикам.
Это была действительно трудная задача. Еще кое-как он догадался подтащить под бананы один ящик. Покряхтывая от усердия, притащил второй. Но вот что делать с ним дальше, никак не мог сообразить. Он злился. Пинал ящик ногами. Колотил руками. Швырял оземь. Но поставить один на другой догадался только через несколько часов.
Вскоре решать эту задачу научились все обезьяны. Но каждая по-своему.
Коко, разумеется, был в своем репертуаре. Если с площадки доносились вопли, визг и грохот, можно было безошибочно решить — работает он.
Чика — отличная спортсменка больше надеялась на свою ловкость. Подтащит под бананы ящик, потом на него, на самое ребро, установит палку, и по ней пытается добраться до лакомства. Толку мало — синяков хоть отбавляй.
Зато терпеливости и тщательности Грандэ можно было подивиться. Один раз она девять часов не уходила с площадки. Переставляла ящики. Все выбирала самую устойчивую конструкцию пирамиды. Устойчивую, разумеется, с ее точки зрения. Потому что самый искусный и отчаянный акробат не рискнул бы стать на то сооружение, которое она в конце концов воздвигла.
Когда работала одна обезьяна, остальные садились в кружок и «болели» за приятеля. Особенно Султан. У него прямо-таки руки чесались, когда Грандэ неторопливо громоздила ящики. Он пританцовывал на месте, ахал, охал, ухал и все пытался что-то сделать.
Терцера и Консул в работу других обезьян не вмешивались никогда. Строить пирамиду они не умели, а потому до поры до времени сидели в сторонке и терпеливо ждали.
Проходил час, другой... Они ждали. Третий... Почесываясь и позевывая, они наблюдали за своим трудолюбивым сородичем. Наконец волнующая минута: установлен последний ящик. И когда усталый, но довольный работяга взбирается на пирамиду и уже протягивает руку к столь тяжело заработанной награде, площадку оглашает воинственный клич. Это бросаются в атаку Терцера и Консул. Да-а. Созидать они не умеют, но разрушать... В несколько минут ящичное сооружение разметено в стороны. В грохоте падающей пирамиды тонут вопли и тяжелое дыхание дерущихся обезьян. Клубы пыли поднимаются над местом баталии. А вверху мирно покачивается нетронутая связка бананов.
Все эти милые проделки обезьяньей братии заставляли исследователей хохотать порою до слез. Тем не менее ничто не ускользало от их взгляда, и все поведение обезьян тщательно протоколировалось. Результаты наблюдений и их интерпретация были изложены в работе В. Келлера «Интеллект человекообразных обезьян».
Работа эта вызвала много споров. Крупнейшие ученые сдержанно отнеслись к выводам Келлера и предложенной им интерпретации поведения шимпанзе. Его не без основания критиковали за субъективизм при оценке результатов наблюдения, «очеловечивание» мотивов поведения обезьян, за слабую документацию и неубедительную аргументацию выводов исследования.
Наука о поведении обезьян, как и любая другая наука, прошла сложный путь развития. Ее история знает немало интересных открытий, но также ошибок и заблуждений. На арене ее не раз шло острое столкновение противоречивых идей, гипотез, точек зрения. И как всегда, борьба противоречий служила мощным стимулом дальнейшего развития этой области знаний. Теперь можно уверенно сказать, что каждое исследование сыграло свою роль в медленном и неуклонном продвижении человека к пониманию такого сложного явления, как поведение человекообразных обезьян.
Уже на основании всего предшествующего рассказа можно заключить, что исследование поведения обезьян от начала начал и идет по нескольким направлениям. Такие исследователи, как Ниссен, Карпентер, Хариссон, Шаллер, Гудолл и многие другие выбрали метод наблюдения животных в естественных условиях их обитания. Работы отечественных исследователей Н. Н. Ладыгиной-Котс, Г. З. Рогинского и их зарубежных коллег — Келлера, супругов Йеркс, супругов Хейс и других — тяготеют к анализу поведения антропоидов с позиций зоопсихологии. Чрезвычайно важный вклад в развитие проблемы внесли физиологи. И в первую очередь, работы И. П. Павлова и его школы. Широко известна вышедшая в свет в 1948 году работа ученика И. П. Павлова Э. Г. Вацуро «Исследование высшей нервной деятельности антропоида (шимпанзе)», в которой автор предпринял попытку перевести сложное поведение животного на язык физиологии, рассмотреть поведение с точки зрения сложного переплетения условных и безусловных рефлексов. Из этой книги вошел во все хрестоматии рассказ об опыте с шимпанзе Рафаэлем на плоту.

У Рафаэля выработали цепь условных рефлексов: взять кружку с водой, открыть кран, налить в кружку воды и потушить огонь в спиртовой горелке, за которым лежало яблоко или конфета. Со всем этим багажом знаний Рафаэля погрузили однажды на плот, плавающий по колтушинскому озерцу, и предложили ему решить знакомую задачу — погасить спиртовку и добыть себе лакомство. Кружку положили в ящик здесь же на этом плоту. Рядом с ящиком положили шест. А на втором плоту поставили бак с водой, снабженный краном.
Как только Рафаэлю дали возможность действовать, он открыл ящик, достал кружку, перебросил жердь на другой плот, перебрался на него, налил в кружку воды и, вернувшись назад, залил огонь и достал приманку.
В следующий раз за огнем снова положили яблоко, но в бак не налили воды.
Горел огонь. За ним таилась лакомая добыча. Вокруг была вода, целый пруд воды. Но, приученный наливать ее только из бака, шимпанзе не сообразил зачерпнуть воду за бортом.
Этот опыт и теперь часто приводят в доказательство того, что у шимпанзе отсутствует мышление и им недоступны обобщения.
Однако исследования последних лет подводят к мысли, что описанный выше опыт не стоит оценивать однозначно. Во-первых, и среди шимпанзе есть более сообразительные и менее сообразительные. Во-вторых... Но лучше я приведу выдержку из книги Л. А. Фирсова «Поведение шимпанзе в природных условиях»: «Вспомним незадачливого шимпанзе Рафаэля... Степень беспомощности шимпанзе в указанной ситуации совершенно загадочна. Остается предположить, что сам метод выработки указанной системы (рефлексов.— Н. П.) с самого начала переключил каким-то образом внимание антропоида с наиболее существенного элемента ситуации (вода) на второстепенные (бак, кран, кружка и пр.) ».
На авторитетность этого заключения можно положиться. Л. А. Фирсов давно исследует сложные формы поведения антропоидов с учетом их физиологических механизмов. Им, в частности, накоплен большой, убедительно документированный экспериментальный материал, который свидетельствует о том, что шимпанзе способны устанавливать элементарные причинно-следственные связи и строить свое поведение, сообразуясь с ними.
Кстати, эту способность отмечал еще и И. П. Павлов.
Однажды он присутствовал на опыте, в котором шимпанзе Роза для того, чтобы достать подвешенные под потолком фрукты, соорудила под ними вышку. «Это условным рефлексом назвать нельзя,— комментировал опыт И. П. Павлов.— Это есть случай образования знания, уловления нормальной связи вещей».
Подтверждают этот вывод эксперименты, проведенные Л. А. Фирсовым во время экспедиции на «Обезьяний остров». Особенно один из них.
Представьте себе поляну, на которой установлено некое сооружение. Плексигласовый ящик, с плотно захлопывающейся дверцей. От дверцы идет длинная труба. Внутри ее — тяга, один конец которой прикреплен к дверце, другой — на выходе из трубы заканчивается ручкой. Дверцу ящика можно открыть, только потянув за ручку тяги.
В эксперименте в ящик с прозрачными стенками ставили стакан любимого обезьянами компота. И к сооружению подпускали шимпанзе. Как он поведет себя? Шимпанзе, по имени Тарас, действовал так. Первым делом, увидев компот, он устремился к ящику. Осмотрел его, ощупал и стал совать в щели дверцы соломинки. Ничего не добившись, он ушел с поляны, потом вернулся, и теперь уже его заинтересовала ручка на конце трубы. Потянул ее и увидел, как на другом конце приоткрылась заветная дверца. Бросив ручку, он ринулся туда. Дверка захлопнулась. Так... Тарас вернулся в исходную позицию. Снова потянул за ручку, снова ринулся к приоткрывшейся дверце и снова безрезультатно.
Как бы вы решили эту задачу? Уверена, что способ, который выбрал Тарас, отличался от вашего большей оригинальностью. Не получилось рукой? И он оттянул ручку цепкой ногой. Улегся на трубу и рукой дотянулся до лакомства.
Через год, во время очередной экспедиции Тарасу предложили вновь решить эту задачу. Но только теперь трубу, в которой была спрятана тяга, сделали намного длиннее. Тарас лишь мельком взглянул на прозрачный ящик со стаканом компота и сразу же направился к ручке. Через некоторое время он лежал на трубе, до отказа оттянув ручку ногой, но, увы, уже не доставая рукой до дверцы. Не прошло и минуты, как он убедился в том, что
старый способ не годен. Тогда он пошел на опушку леса, выломал хворостину подлиннее и вернулся к сооружению. А дальше? Оттягивая одной рукой ручку аппарата, он стал пытаться палкой достать компот. Случайно несколько раз захлопывающаяся дверца прищемляла конец палки. Обезьяна, видно, заметила это. Дальше все зависело от координации движений обеих рук.
Тарасу удалось совладать с ними. Он выждал момент и, когда дверца приоткрылась в очередной раз, быстро всунул в нее хворостину и отпустил тягу. Теперь ему оставалось только подбежать к ящику, просунуть пальцы в щель, окончательно открыть дверцу и получить заслуженную награду.
Л. А. Фирсов, комментируя этот опыт, обращает особое внимание на то, что, отправляясь за палкой, Тарас брал не первую попавшуюся. Он браковал одну, другую хворостину и выбрал в конце концов такую, которая годилась для дела и по длине, и по прочности. «Судя по тому, что отвергался неподходящий предмет вдали от установки, причем не было поворота головы в ее сторону,— пишет он,— остается думать, что шимпанзе уходил от аппарата не за любой палкой, а за палкой определенного размера, иначе говоря, он оперировал уже заготовленным планом». Впрочем, по мнению Л. А. Фирсова, вывод этот требует дополнительного экспериментального подтверждения.

Феномен Уошо

То, что не удалось супругам Хейс — вступить в разговор с шимпанзе,— сумели супруги Гарднеры.
В 1975 году в научных журналах промелькнуло сообщение, переведенное из американского журнала «Сайенс»: «Научные сотрудники Университета штата Невада (США) супруги Беатрис и Аллен Гарднеры разработали и применили новую методику в экспериментах по обучению шимпанзе языку жестов». А недавно на русский язык была переведена книга американского журналиста Юджина Линдена «Обезьяны, человек и язык». В ней автор более подробно рассказал о работах по воспитанию «говорящих обезьян и постарался со всех сторон рассмотреть так называемый «феномен Уошо».
Шимпанзенку по имени Уошо не было и года, когда начались первые занятия. Для обучения был выбран язык знаков и жестов, употребляющийся глухонемыми людьми в Северной Америке. В этом языке каждый особый жест, который делает рукой или двумя руками говорящий, соответствует определенному слову или понятию. Экспериментаторы обратились к нему не случайно. Жестикуляция — характерная особенность шимпанзе, и, кроме того, у них очень развита способность к подражанию. На это и был основной расчет.
Обучение шло так. Обезьяне показывали какой-то предмет или действие и здесь же сразу обозначали его на языке глухонемых. Например, показывали ключ, и тут же экспериментатор постукивал указательным пальцем одной руки о ладонь другой. Именно этим жестом обозначается на языке глухонемых ключ.
Первые занятия были безуспешны. Обезьяна смотрела на экспериментатора, на ключ, вертела ключ так и сяк, пробовала поточить об него зубы, но никак не могла взять в толк, что от нее требуется. До тех пор, пока однажды случайно — а может, и с помощью ученого — палец ее не коснулся ладони руки. В тот же момент обезьяна получила лакомство.
Снова и снова требовал от Уошо ученый выполнения этого жеста, по нескольку раз тщательно показывая его обезьяне, помогая ей и подкрепляя лаской и конфетой каждое правильное действие. В конце концов Уошо выучила этот жест. Теперь стоило ей увидеть ключ, она тотчас начинала неловко тыкать пальцем в ладонь.
Так же настойчиво, кропотливо обучали ее Гарднеры и другим жестам. И через некоторое время Уошо усвоила, что при виде цветка, например, надо приложить к носу сложенные щепоткой пальцы, а если вытянутые вперед руки повернуть ладонями кверху — ей откроют дверь.
— Что ж здесь особенного,— скажет искушенный читатель.— Просто у обезьяны выработали условные рефлексы на определенные жесты. Такие способности за животными известны давно.
И будет прав. Действительно, павловская школа исследования условных рефлексов давно подсказала подобные пути дрессировки и обучения разных животных.
Тогда в чем же новизна опытов Гарднеров и полученных ими данных?
Все дело в том, что Уошо неожиданно проявила замечательные способности к обобщению. Усвоив какой-нибудь жест, обозначавший при обучении вполне конкретное действие или один конкретный предмет, она стала самостоятельно применять этот символ в сходных ситуациях.
Вот примеры.
Один из первых жестов, которые усвоила обезьяна,— сложенные щепотью и прижатые к ноздре пальцы — означал «цветок». Этот жест обезьяна стала повторять при виде любого цветка, а не только того, на котором знак отрабатывался. Было и другое. В некоторых ситуациях шимпанзе придавала выученному знаку понятие «запах», по крайней мере, она каждый раз прикладывала щепотку пальцев к ноздре, когда входила на кухню.
Освоив жест «ключ», Уошо стала применять его, выпрашивая ключ у людей. Причем жестом этим она обозначала не только тот ключ, который ей показывали во время опыта, но любой, вплоть до ключа зажигания автомобиля. Она пользовалась нужным жестом даже тогда, когда ключа на виду не было, а был он, скажем, в кармане экспериментатора.
Жест «открывать» она проделывала каждый раз, когда просила открыть любую дверь — своего жилища, дверцу шкафа, ящик шкафа, дверцу аптечки. И даже когда ей потребовалось отвернуть тугой водопроводный кран, она прибегла к жесту «открыть».
Но и это еще не все. Спустя год после начала учебы Уошо, как утверждают авторы эксперимента, стала связывать выученные знаки в некоторое подобие фразы. Этому ее никто специально не учил — просто, разговаривая между собой на языке жестов, учителя подали ей пример. Некоторые фразы шимпанзе подсмотрела у них и стала копировать. Но некоторые составила сама. «Сконструировала» из запаса знаков, которыми владела.
Уошо любила играть с Алленом. В неописуемый восторг она приходила, когда Аллен начинал щекотать ее. Однажды, подойдя к ученому, она заглянула ему в глаза, сложила руки в жест, означающий «дай», помедлила и вслед за этим изобразила жест «щекотка». «Пощекочи» — сигнализировала обезьяна человеку. Многие жесты, предложенные ей исследователями, Уошо «усовершенствовала», придав им большую, с ее точки зрения, «логику». Так, например, Гарднеры, обучая обезьяну знаку «холодильник», обозначали его сочетанием жестов «холод — ящик». Однако обезьяна предпочла обозначать его сочетанием «открывать — еда — питье».
Через три года, прошедшие от начала обучения, в «словаре» шимпанзе было уже 85 знаков. Среди них — «больше», «вверх», «идти», «внутри», «снаружи», «запах», «чисто», «грязно», «слушать», «собака», «кошка» и многие другие, которые она с большим или меньшим успехом соединяла в «фразы». К исходу четвертого года обучения «словарный запас» Уошо приближался к двумстам знакам-жестам. Попав после Гарднеров в другой эксперимент, Уошо пыталась объясняться на языке жестов со всеми, кто оказался с ней рядом — с людьми, сородичами-шимпанзе, собаками.
Однажды, заметив в лаборатории шимпанзенка, Уошо сделала жест, означающий «иди», и сразу же подставила к нему знак «обнимать». «Иди обнимемся, иди приголублю»,— сказали бы мы в этом случае.
В другой раз, когда на нее обрушился с угрозами макак резус, Уошо продемонстрировала один за другим два жеста: «грязный» — «обезьяна». По свидетельству Гарднеров до этого случая Уошо пользовалась жестом «грязный» лишь в том случае, когда видела мусор. Изобретя такое «ругательство» после стычки с резусом, Уошо стала употреблять знак «грязный» и по отношению к учителям, если они отказывались выполнять ее просьбы.
Опыты Гарднеров породили волну работ по обучению обезьян языку жестов.
К сожалению, в отечественной литературе не появилось еще достаточно полного критического анализа этих исследований. Но одно кажется бесспорным — мы еще многое не знаем о диапазоне возможностей наших соседей по эволюции.
Итак, ушло в прошлое время, когда идея о существовании мыслительных способностей у шимпанзе казалась чуть ли не еретической. К слову сказать, очень большую роль в этом сыграли, работы замечательного советского ученого Л. А. Крушинского и его учеников, которые доказали, что элементарная рассудочная деятельность свойственна животным и многих других видов.
Накопленные наукой данные свидетельствуют о том, что у шимпанзе хорошая память, они могут легко и быстро осваивать множество новых навыков, умеют использовать предметы в определенных целях, обладают способностью различать их по потенциальным свойствам, производить первоначальные обобщения в сфере предметной деятельности. Они умеют переносить прежний опыт в новые ситуации, умеют улавливать причинно-следственные связи — словом, обладают всеми теми качествами, которые дают им право считаться истинными интеллектуалами в мире животных.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Печально, что число этих удивительных животных в природе неуклонно уменьшается. До сих пор — это даже трудно вообразить — шимпанзе убивают ради мяса, ради спортивной охоты. Много их гибнет от рук звероловов — ведь чтобы добыть для зоопарка детеныша, порою убивают мать. И так обстоит дело не только с шимпанзе, но и с орангутанами и гориллами.
Освоение людьми новых земель лишает обезьян их привычных мест обитания. Если учесть, что смертность среди антропоидов в естественных условиях намного выше рождаемости, можно понять, к какому финишу идет дело.
О положении в природе того или иного вида животных можно в наши дни судить по тому, занесен ли он в Красную книгу или пока еще нет. Вот данные об обезьянах. В Красную книгу занесены обыкновенный и карликовый шимпанзе, горные гориллы, орангутан, некоторые виды гиббонов, носачей, лангуров, колобусов, ревунов и саймири, львинохвостый макак, паукообразные, шерстистые обезьяны, львиные игрунки... К сожалению, этот список можно продолжить. Занесение в Красную книгу еще не гарантия безопасности животных. Но сигнал бедствия и призыв ко всем, от кого это зависит, встать на защиту исчезающего вида. Пути охраны животного мира известны: регулирование охоты и отлова животных или полный запрет на то и другое; создание заповедников, заказников и национальных парков; издание правительствами государств и международными организациями по охране природы специальных законов, декретов, решений; целенаправленная деятельность людей по увеличению численности и расселению животных.
Все это действенно и в отношении обезьян. И кстати, есть уже немало примеров того, как совсем несложными мерами можно предотвратить уменьшение их численности. Ученые Масуи, Сугияма, Нишамура и Осава сообщают о том, что уменьшение популяции японских макаков в одном из районов Японии было приостановлено всего-навсего тем, что люди стали подкармливать обезьян. На Суматре и Калимантане незаконно отловленных орангутанов отбирают и возвращают в джунгли. Созданы даже специальные так называемые реабилитационные центры, где изъятых у браконьеров животных подлечивают, подкармливают, готовя их к возвращению в лес. На вывоз орангутанов с островов, где они водятся, требуется специальное разрешение. В Африке заповедными объявлены некоторые районы, где водятся горные гориллы и шимпанзе.
Чрезвычайно большую помощь в сохранении этих человекообразных обезьян могут оказать правительства вновь возникающих в Африке молодых развивающихся государств.
И конечно, велико значение приматологических центров, таких, например, как Сухумский, где специально ведутся работы по акклиматизации и разведению обезьян.
Дело в том, что некоторые низшие обезьяны — незаменимые животные для различных медико-биологических исследований. Лечение многих болезней — полиомиелита, туберкулеза, малярии, было бы невозможным, если бы не были проделаны тысячи исследований на обезьянах. На них можно моделировать и изучать механизмы возникновения и способы лечения таких страшных болезней, как лейкемия, саркома, лучевая болезнь. Может быть, кто-то поежится, представив, что стоит за этими словами. Но что делать? Эксперименты ведутся ради здоровья и жизни людей. Для подобных исследований требуется много обезьян. Откуда их взять? Опустошать природные ресурсы? А к чему это приведет? Вот факт. Стоило только открыть, что саймири — удобный объект для лабораторных исследований, и численность их в природе пошла резко на убыль. Саймири стали в больших количествах отлавливать. В приматологических центрах и на медико-биологических станциях можно наладить разведение обезьян для лабораторных нужд. И это тоже способ сохранить вид в природе.
Хорошо налаженное содержание животных на антропоидных станциях и в зоопарках — тоже важно. Оно обеспечивает здоровье животных, их способность размножаться в неволе. А каждый вновь родившийся и выживший горилленок, шимпанзенок или орангутан — залог того, что где-то в природе остался еще один неотловленный и неубитый его сородич. И даже обыкновенный посетитель зоопарка может внести свою долю в охрану этих животных. Своим поведением, своим бережным отношением к ним. Известно ведь немало случаев, когда обитатели зоопарка становились жертвой бездумных, а порой и жестоких поступков посетителей.
А надо ли вообще сохранять исчезающие виды? Надо. Каждый из них — неотъемлемая частица первозданной природы нашей Земли, исчезновение каждого — необратимое нарушение генофонда планеты. И еще. Природа — не только поставщик всевозможных ресурсов для человека. Вся она в целом и каждый вид животных и растений в отдельности — источник духовного богатства человека, наших эстетических и нравственных ценностей, источник познания, без которого немыслима деятельность человека как разумного существа. И как здесь не вспомнить еще раз, что именно изучение многоликого отряда приматов, да, в первую очередь антропоидов, дает человеку возможность лучше познать самого себя.
В предыдущих главах так много было сказано о сходстве человекообразных обезьян с человеком, что немудрено, если у любознательного читателя возник вопрос: а не от них ли произошел человек? Нет. Человек произошел не от гиббона, не от орангутана, не от гориллы и даже не от шимпанзе.
В строении человеческого тела — скелета, мышечной системы, системы внутренних органов, в строении мозга, мимической мускулатуры — действительно есть у нас немало общего с ныне живущими человекообразными обезьянами. Общность обнаруживается и по некоторым физиологическим, биохимическим показателям, по факторам крови, строению белков, ДНК... Но сходство это неизмеримо перекрывают отличительные черты. И именно те, которые связаны с освоением человеком прямой походки и трудовых действий, с развитием речи, мышления, сознания — то есть теми особенностями, что позволили сформироваться человеку в качественно новое явление в живом мире. Вот лишь некоторые из этих отличий.
Стопа. С высоким сводом, относительно длинным и очень толстым большим пальцем, короткими и крепкими остальными, с хорошо развитой пяткой. Это прекрасная опора, обеспечивающая человеку возможность стоять на ногах, ходить, бегать.
Возможность прямохождения подкреплена другими особенностями строения человеческого тела. Такими, как длинные ноги, крепкие кости голени, мощно развитая мускулатура ног, бедер, спины. Изогнутый наподобие лука, с двумя изгибами позвоночник — он хорошо пружинит при толчках и прыжках, предохраняя головной мозг от сотрясений. Особое устройство тазового пояса.
Рука. Умелая, подвижная, с хорошо развитым большим пальцем, обладающая способностью совершать самые разнообразные и тонкие действия. Вспомните хотя бы ювелирную точность движений кардиохирурга и виртуозность иных пианистов и скрипачей.
Гортань. Ее строение и устройство связочного аппарата обеспечило человеку возможность членораздельной речи.
И конечно же, головной мозг. Большая его относительная масса, сильное развитие коры больших полушарий, сложное ее строение — одна из самых характерных особенностей, отличающих человека от человекообразных обезьян.
Вот цифры. У гиббона, например, абсолютная масса мозга — в среднем около 130 граммов, у шимпанзе — 345, у оранга — 400, у гориллы — 420. Абсолютная масса головного мозга человека варьируется от 1360 до 2000 граммов. Еще один важный показатель: относительная масса головного мозга (ее вычисляют как отношение массы мозга к массе всего тела). У человека этот показатель равен 1:45, у шимпанзе — 1:61, у гиббона — 1:73, у оранга — 1:183, у гориллы — 1:220!
Но дело — еще раз повторяю — не только в количественных показателях. Головной мозг человека отличается от головного мозга человекообразных обезьян неизмеримо более сложным строением. Особенности этого строения тесно связаны с такими сугубо человеческими чертами, как речь, абстрактное мышление, с высшими формами проявления человеческого сознания.
Надо ли еще раз подчеркивать, какая непроходимая пропасть отделяет в этом смысле человекообразных обезьян (пусть даже с их удивительными способностями к элементарной рассудочной деятельности!) от человека.
Но от кого тогда произошел человек и откуда это сходство с человекообразными обезьянами? Родословные человека, гориллы и шимпанзе, уходя в глубь веков, где-то на уровне миоцена (геологического времени Земли, отдаленного от нас приблизительно на 16 миллионов лет) соединяются и приводят к общему предку. Дриопитек — имя нашего общего предка. Это была древняя двуногая человекообразная обезьяна. Она давно уже вымерла. По-видимому, существовали разные виды дриопитеков. От одних произошли гориллы, от других — шимпанзе, от третьих в ходе длительной эволюции — человек.
Как именно? Это уже предмет особого разговора.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ. Я. Я. Рогинский .................................. 3

Часть I. МНОГОЛИКИЙ МИР ОБЕЗЬЯН

Глава первая .............................................................. 6
Глава вторая .............................................................. 18
Глава третья ............................................................... 34
Глава четвертая ......................................................... 66

Часть II. СОСЕДИ ПО ЭВОЛЮЦИИ

Глава первая .............................................................. 100
Глава вторая .............................................................. 113
Глава третья ............................................................ 136

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ............................................................... 187

Фотоиллюстрации к книге

К ЧИТАТЕЛЯМ!

Издательство просит
отзывы об этой книге
присылать по адресу:
125047, Москва, ул. Горького, 43.
Дом детской книги.

ДЛЯ СРЕДНЕГО И СТАРШЕГО ВОЗРАСТА

Наталья Михайловна Пожарицкая

ОБЕЗЬЯНЫ, ОБЕЗЬЯНЫ, ОБЕЗЬЯНЫ...

ИБ № 3746

Ответственный редактор
В. С. Мальт
Художественный редактор
H. З. Левинская
Технический редактор
М. В. Гагарина
Корректоры
Т. В. Беспалая и Е. И. Щербакова

Сдано в набор 02.03.82. Подписано к печати 10.09.82. А03794. Формат 84 X 108 1/32. Бум. типогр. № 1. Шрифт обыкновенный. Печать высокая. Усл. печ. л. 10,08. Усл. кр.-отт. 14,7. Уч.-изд. л. 9,97-1-16 вкл,= 11,72. Тираж 75 000 экз. Заказ № 544. Цена 65 коп. Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Детская литература» Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, Центр, М. Черкасский пер., 1. Ордена Трудового Красного Знамени фабрика «Детская книга» № 1 Росглавполиграфпрома Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, Сущевский вал, 49.

Пожарицкая Н. М.

П46 Обезьяны, обезьяны, обезьяны...: Научно-художественная литература / Научн. ред. и предисл. Я. Я. Рогинского.— М.: Дет. лит., 1982.— 191 с., фото-ил.— Оформление А. Бахновой.
В пер.: 65 к.

Книга рассказывает об обезьянах, об их поведении, о том, как ученые исследуют этих сложных животных.

П

4802020000—479 М101 (03)82

491-82

ББК 28.693.36
596.5