Л. Родин "Путешествие в тропики"

В ТРОПИЧЕСКОМ ЛЕСУ

Бананы — “хлеб” тропиков

Бразильский Национальный парк (заповедник) расположен всего в нескольких часах езды от Рио. В этом заповеднике сохранились совсем нетронутые человеком уголки природы. И когда один из ученых, который с нами здесь познакомился, предложил поехать туда на несколько дней, — мы сразу согласились. Леонид Федорович отправился днем раньше, условившись, что он меня встретит на другой день поутру.
В этот день я проснулся рано, — солнце едва только поднялось из-под океана. Над заливом стлался густой туман. Из окна гостиницы было видно, как молочная сырая пелена растекалась по набережной и проникала в улицы, идущие к горам. Группы наиболее высоких фикусов, обрамляющих берег Ботафого, то возникали темнозелеными островками в колеблемом ветром тумане, то скрывались им. Клочья тумана заползали на склоны Корковадо и, казалось, растворялись в покрывающих их лесах. Небо было безоблачно, и вершины гор освещались солнцем, лучи которого внизу тускнели и гасли в тумане.
Через час я уже ехал в дачном поезде, который шел из Рио в маленький городок Терезополис, расположенный вблизи Национального парка.

Банан.

Плод банана.

С полчаса поезд шел по городу. Потом по обе стороны полотна стали встречаться деревянные домики. Возле каждого — колодец, маленький двор и обработанное поле.
Вскоре и эти домики перестали попадаться. Дорога пересекла несколько речек, поросших по берегам густыми луговыми травами. И дальше поплыли мимо окна обширные рисовые поля, с которых урожай уже убрали, плантации сахарного тростника и бананов.
Банановые плантации тянулись долго, почти не прерываясь, местами подступая к самому полотну железной дороги. Большие, как бы лакированные, листья бананов были покрыты влагой. Крупные капли стекали по ним. Обильная роса покрывала все растения. Это результат утреннего тумана, почти каждодневно надвигающегося с океана.
Одни участки банановых плантаций были уже убраны. В других местах виднелись поспевающие и совсем молодые гроздья плодов. Встречались и такие бананы, которые еще только цвели.
Сроки цветения и созревания разных сортов бананов очень различны, поэтому на протяжении всего года можно иметь свежие плоды этого «хлеба» тропиков.
Бананы не приносят семян и размножаются исключительно черенками. Разводить это растение легко, растет оно очень быстро.
Огромные площади заняты в Бразилии под бананами. Здесь собирают наибольшие в мире урожаи этих тропических плодов.
Гроздь бразильских бананов можно купить и в Аргентине, и в Англии, и во многих других странах. Культивируются бананы преимущественно по морскому побережью, но они хорошо растут всюду, где имеются подходящие сырые почвы.
Есть сотни сортов бананов. Плоды различают по форме, окраске, вкусу. Есть сорт «золотой», «серебряный», «яблочный», «пальчик девушки», «ананасный» и масса других.
Бананы употребляют в сыром виде, но некоторые сорта едят только вареными, печеными или поджаренными. Бананы кладут в салаты, подают в качестве гарнира к мясу. Из многих сортов приготовляют мармелад, желе, халву, мороженое, кремы; варят варенье, джем. Другие сорта вялят, сушат, делают из них муку, «хлопья», солод.

В Бразилии сотни сортов бананов.

На каждой станции десятки мальчиков и девочек бегали перед вагонами, предлагая гроздья бананов. И у каждого продавца другой сорт.
Через час пути безбрежное банановое «море» стало прерываться заброшенными пашнями. Поля эти были покрыты сорняками и начали уже зарастать кустарниками и деревцами.
На горизонте, еще окутанные туманом, виднелись горы. Наш поезд шел к ним. Вскоре дорога вошла в холмистые предгорья, покрытые низкорослыми, но чрезвычайно густыми древесно-кустарниковыми зарослями. Эти заросли вернее всего назвать чащами. Лианы и эпифиты здесь сплошь покрывают, оплетают, обрамляют деревья и кусты.

В лесу было много эпифитов и лиан.

И тут все растения были покрыты сверкающей на солнце обильной росой. Особенно хороши были длинные косматые «бороды» похожей на лишайник тилляндсии (Tillandsia usneoides из семейства бромелиевых), пропитанные влагой и отблескивающие на солние тысячами капелек росы. Роса покрывала даже телеграфные провода. Воздух был так насыщен влагой, что в вагоне и стенки стали влажными, и одежда на мне тоже отсырела.
Через полтора часа после начала пути поезд стал постепенно забирать в гору, петляя между холмов, покрытых здесь уже высоким нетронутым тропическим лесом. Часто мелькали густо стоящие стройные стебли бамбука.
Эпифитов и лиан в этом лесу было тоже много. Между холмов на плоских низинах располагались банановые плантации, кое-где виднелись первобытные — из бамбука и пальмовых листьев — хижины земледельцев.

Тилляндсия.

На очередной станции поезд расцепили на три части, по два вагона в каждой. Позади вагонов прицепили по маленькому паровозику.
Отсюда в гору пошла зубчатая железная дорога. Посредине полотна уложен зубчатый рельс, за который цепляется специальное, тоже зубчатое, колесо паровоза. Вскоре дорога вошла в узкое ущелье, и начался крутой подъем вверх. Наклон пути тут настолько большой, что пассажиры, сидящие спиной к движению, принуждены держаться за поручни, чтобы не съехать с сиденья.
Ущелье было покрыто величественным лесом. Изредка встречались гранитные скалы или участки с пышной луговой растительностью.
Через полчаса «зубчатый» паровоз поднял нас до высоты около 800 метров над уровнем моря. Мы прибыли на конечную станцию — городок Терезополис, занимающий широкую долину среди живописных хребтов Серра-дос-Органос.

Национальный парк

На станции меня очень приветливо встретил доктор Жил — директор Национального парка. Леонида Федоровича не было. Я спросил, где же «сеньор Правдин»? Оказалось, что он с утра отправился на экскурсию в лес и ждет меня там. Я вполне понимал Леонида Федоровича, — он хотел использовать каждый час для знакомства с растительными богатствами страны.
Терезополис — небольшой городок дачного типа. Состоятельные бизнесмены понастроили здесь дачи и проводят тут наиболее знойные месяцы года. Благодаря значительной высоте и окружению горных хребтов в этой местности заметно прохладнее, чем в Рио.
Правда, и в Терезополисе температура в самом холодном месяце, июле, не опускается ниже +13°, а в полуденные часы градусник в тени показывает +24—26°. Зато к вечеру с горных вершин спускается прохлада, и ночью здесь можно отдохнуть. А в расслабляющей банной духоте океанского побережья бывает трудно заснуть.
Доктор Жил успел мне всё рассказать о городке, пока мы ехали с ним с вокзала. Я хотел было сразу направиться в лес к Леониду Федоровичу, но доктор Жил убедил меня заехать домой.
Гостеприимный хозяин предоставил нам с Правдиным домик, в котором обычно останавливаются почетные гости Национального парка.
Домик стоял на крутом берегу горной речки, близ небольшого, очень живописного водопада. Попасть внутрь дома можно было только сверху. Третий этаж находится на уровне дороги, и, входя в домик, я принял его с улицы за одноэтажный. Неожиданно внутри оказалась лестница. Она привела меня во второй этаж. Здесь были столовая, кухня, ванная, наверху же располагались передняя и три спальных комнаты. Наконец, в первом этаже я нашел курительную и большую веранду, откуда открывался прекрасный вид на речку, водопад и заросший густым лесом горный склон.
Вид из окна моей спальни был закрыт розово-пурпурными охапками цветков замечательного дерева ипе-рошо (Tecoma heptaphylla из семейства бигнониевых). Это был молодой еще экземпляр дерева, обычно достигающего 15—20 метров высоты. Ствол его круглый, гладкий, а концы молодых веток четырехгранные. Листья у ипе-рошо пальчатые. Колокольчатые крупные цветки собраны в густое пышное соцветие. Окраска их яркая и в то же время очень нежная.
Ипе-рошо необычайно интересно цветет. Цветение начинается с нижних ветвей, на которых к этому времени опадают листья. Постепенно цветение распространяется вверх, а ему предшествует сбрасывание листьев. В течение 12—15 дней дерево находится в полном цвету. А потом происходит обратное явление: завядают и опадают цветки и развиваются новые листья. Этот процесс идет быстрее: через несколько дней дерево бывает уже одето нежнозеленой молодой листвой.
Ипе-рошо зацветает с четвертого года жизни и цветет с июня по август.
Национальный парк в Терезополисе — это лесной заповедник. Задача заповедника — сохранить в неприкосновенности тропический лес и все другие природные ландшафты, входящие в пределы парка. Заповедник занимает большую площадь, которая включает и широкие долины подножья гор, и их склоны, и безлесные вершины.
В отличие от наших советских заповедников, здесь не ведется никакой научной работы. Нет даже простого учета растительности и животного мира. В штате заповедника имеются лишь садоводы и чернорабочие.
Доктор Жил, всесторонне образованный лесовод, чрезвычайно предан своему делу. Он придерживается прогрессивных взглядов, весьма симпатизирует Советскому Союзу, высоко оценивает советскую науку. Он рассказывал нам о своих планах организации научной работы в заповеднике. Планы его интересны, но ученому никак не удается их осуществить потому, что правительство отпускает заповеднику очень мало денег. Их едва хватает на то, чтобы покупать кое-какие книги и выписывать несколько журналов. Вся библиотека умещается в одном шкафчике. Доктор Жил сказал, что у них имеется гербарий. Но этот гербарий настолько мал, что его так и не смогли разыскать в маленькой комнате управления, когда мы об этом попросили.
Доктору Жилу за три года его работы здесь удалось приступить к организации маленького ботанического сада в нижней части заповедника. Замысел ученого очень интересен: он хочет собрать здесь всех представителей флоры заповедника, пересаживая их уже более или менее крупными экземплярами. Но это требует больших усилий и затрат.

В горном тропическом лесу

Через час после моего приезда мы с доктором Жилом отправились верхом на лошадях разыскивать Леонида Федоровича. Нашли его в густом лесу на высоте 1 100 метров, недалеко от дороги. Дорога эта, протяжением в 15 километров, проходит через весь заповедник от подножья до вершин. Внизу по ней еще может пройти машина, далее дорога становится такой извилистой и крутой, что удобнее всего пользоваться верховыми лошадьми; с трудом здесь можно проехать в легкой двуколке. А начиная с шестого километра и до вершины тянется такая узкая и крутая тропа, что часто надо вести коня в поводу.
На высоте 1 600 метров мы нашли дом для туристов. Он построен целиком из древесных пород, растущих в здешних лесах. Стены срублены из неокоренных стволов, крыша покрыта «соломой» из тонкостебельного бамбука-лианы. Стол и скамьи — из досок разнообразной естественной окраски. Даже люстра сделана из удачно подобранных древесных сучьев, к которым прицеплены несколько электрических лампочек.

Маракужа.

В доме — одна большая комната с койками в два яруса, с большим столом и скамьями, вкопанными в землю. Пол — земляной и только возле постелей покрыт цыновками. К дому пристроены кухня, уборная и сарайчик, где установлена маленькая динамомашина, приводимая в действие бензиновым моторчиком. Но электростанция, наверное, действует плохо, — здесь освещаются главным образом керосиновыми лампами и «летучей мышью».
В первый же вечер доктор Жил устроил в нашу честь обед, составленный почти целиком из национальных бразильских блюд. Нам подавали пальмито (молодые неразвернувшиеся еще листочки пальмы), суп из шушу с картофелем, чураско (говядина, поджаренная прямо на огне) с соусом из фейжона, сам фейжон, который надлежало есть, посыпая его фариньей, и что-то еще. Мы с интересом и удовольствием пробовали все эти блюда. Пальмито мне особенно понравилось, оно вкусом похоже на спаржу. Чураско — ну, ничего... мясо как мясо. А вот фейжон, — даже сдобренный маслом и тапиоковой мукой, — не вызвал приятных ощущений. Вряд ли это блюдо нашло бы большой спрос у нас в Советском Союзе. А ведь в Бразилии фейжон, да к тому же без жира, — это основное питание многих миллионов рабочих, земледельцев и особенно негров, метисов и прочих «цветных», как их оскорбительно именуют «белые».
На сладкое были поданы консервированные фрукты — кажу (Anacardium occidentalis из семейства анакардиевых), манго и маракужа (Passiflora alata из семейства страстоцветных). Но в консервированном виде фрукты потеряли свою прелесть. Приторно-сладкий и густой сироп сделал их грубыми и резиноподобными и перебил вовсе вкус этих замечательных плодов. Особенно пострадали от консервирования манго, но и кажу тоже был неузнаваем. Свежий кажу — сочный, кислосладкий, с необычайно приятным привкусом. Он очень освежает и утоляет жажду.

Кажу.

Кажу в свежем виде исключительно богат аскорбиновой кислотой. Вообще витаминов в кажу очень много. Этот плод служил лечебным средством с давних времен, когда еще не были открыты витамины. Кажу рекомендовали для излечения различных болезней.
Один бразильский врач почти полстолетия назад писал о кажу: «Говорят о лечении виноградом, плодами хлебного дерева, апельсинами, лимонами, вишнями, фигами, яблоками, финиками. Все эти средства, несомненно, эффективны, особенно лечение виноградом. Однако ни один из этих плодов не может соперничать по целебным свойствам с кажу. Слабые, истощенные люди, больные экземой, ревматизмом, страдающие отсутствием аппетита и поно-
сами, собираются летом на один из прекрасных берегов Сержипе, где желтые и красные кажоэйро (так бразильцы называют дерево кажу) образуют прекрасные леса. Напитавшись соком кажу, больные возвращаются домой упитанными, пополневшими, не похожими на тех людей, какими они были раньше. Про кажу можно сказать, что даже злоупотребление им идет на пользу».

Миска с фариньей стояла на земле...

Интересно, что у кажу съедобной является разросшаяся плодоножка. На конце ее в виде крючковато изогнутого придатка находится орешек, заключающий ядовитое семя. Рассказывают, что орешки тоже очень вкусны и вполне безопасны для человека, если их поджарить. Однако я ни разу не смог их попробовать. В продаже они бывают очень редко, так как почти полностью идут на экспорт в США. Только Сергею Васильевичу в Баие удалось их отведать.
За обедом мы спросили Жила, накормлены ли рабочие, которых он нам дал в помощь. Может быть, их позвать сюда, вероятно, они очень голодны? (Леонид Федорович их взял с утра в лес, и они до сих пор не ели.) Жил коротко ответил, что они уже поели.
Один из сопровождающих нас рабочих был мулат с черными курчавыми волосами, а второй, повидимому, метис, но с очень светлой кожей и тонкими чертами лица. Уже после ужина, случайно зайдя на кухню, я обоих застал за трапезой: у них было по алюминиевой миске фейжона; один сидел на пороге кухонной пристройки, второй — на корточках у стены; миска с фариньей, которую они подбавляли в фейжон, стояла на земле между ними. На кухне есть стол и скамейки. Но за столом сидели белые: повар и парень, пригнавший наших лошадей, которых мы оставили в лесу. Они доедали остатки нашего обеда.

От подножия до вершин

Мы пробыли в Национальном парке четыре дня и сделали за это время очень много интересных наблюдений. Дорога, пересекавшая парк, вела нас всё выше и выше, и перед нами раскрывались разнообразные картины тропического леса.
Вот дорогу неожиданно преградило упавшее дерево, которое еще не успели распилить и убрать. Этот ствол оказался для нас просто кладом. Мы на нем собрали для своего гербария более тридцати видов эпифитных цветковых растений, мхов и лишайников. Тридцать «квартирантов» только на одном дереве!
Часто попадалось нам интересное дерево, о котором я уже упоминал, — цекропия. Ее крупные лапчатые листья, образующие зонтиковидную крону, отличаются серебристым оттенком и заметны издалека на общем темнозеленом фоне леса. Но не это замечательно. В стволе цекропии имеются пустоты, в которых живут муравьи, питающиеся соком особых железок, находящихся у основания листьев. Здесь мы наблюдаем пример своеобразного «содружества» между насекомыми и растением.

Сумаума.

В тропическом лесу водится огромное количество муравьев самых различных размеров и окраски. Они в таком изобилии населяют лес, что постоянно сваливаются на путника, пробираются за шиворот, заползают в рукава и штанины, и, что самое неприятное, часто очень сильно кусаются и жалят, вызывая то боль, то зуд. Мы вполне оценили замечание русского ботаника Ю. Н. Воронова, путешествовавшего в тропических лесах Колумбии: «Под тропиками муравей в гораздо большей степени, чем хищник, грозит на каждом шагу человеку, а порою отравляет существование».
Долго стояли мы у сумаумы (Ceiba pentandra из семейства баобабовых). Ствол этого гигантского дерева, достигающий нескольких обхватов в толщину, снабжен внизу досковидными выступами. Эти выступы расходятся от дерева иногда на 3—4 метра, образуя угол с осью ствола в 40—45°. Индейцы используют эти «доски», которые им предоставляет сумаума, для устройства жилищ. Досковидные выступы — это готовые стены, остается лишь покрыть их крышей, и дом построен.
Это гигантское дерево родственно хлопчатнику. Оно уже давно завезено из Южной Америки в тропики Старого света (Ява, Цейлон, Филиппины). Разводят сумауму главным образом ради шелковистого волокна-капока. Волокно это представляет собой одноклеточные волоски длиной до 3 сантиметров, развивающиеся на внутренней части плода — коробочки. Тут уже мы видим отличие от хлопчатника, принадлежащего к другому семейству: у хлопчатника волокно развивается на семенах.

Плод сумаумы.

Внутри коробочки сумаумы помещаются семена. Они легко высыпаются, когда коробочка лопается. Капок использовался для набивки подушек, матрацев, теплой одежды. В последние десятилетия он нашел широкое применение для изготовления спасательных кругов, поясов и жилетов. В смеси с хлопком и другими волокнистыми материалами капок применяется и в прядильно-ткацкой промышленности.
Нас не переставало удивлять обилие видов растений в тропическом лесу. Мы с Леонидом Федоровичем занялись подсчетами и обмерами и получили поразительные цифры. Оказалось, что на очень небольшой площади, которую мы обмеряли — восемь сотых гектара, — произрастает более пятнадцати видов одних только взрослых деревьев. А когда мы стали изучать молодые подрастающие деревья, которые не превышали десяти метров в высоту, то убедились, что они в большинстве своем относятся уже к другим видам. Значит, на смену старым, отмирающим породам, идут совсем иные виды деревьев.
На нашем участке оказалось сравнительно мало кустарников — меньше десяти видов. Это вполне понятно, — густые кроны высоких деревьев образуют плотный сомкнутый полог, пропускающий вниз очень мало света. В тропическом лесу так мало света, что даже на самой высокочувствительной пленке снимки выходили у меня с большой недодержкой. При таком освещении внизу могут выжить только самые теневыносливые растения.
Мы решили пересчитать, сколько же всех растений приходится в среднем на один гектар тропического леса. Оказалось, что до тысячи крупных деревьев и более восьмидесяти тысяч мелких! Для сравнения укажу, что во влажных и очень густых лесах Закавказья на одном гектаре насчитывают до трехсот крупных деревьев и пятьдесят-шестьдесят тысяч мелких. Но в бразильском лесу, по нашим подсчетам, на гектаре растет еще до трех тысяч лиан с толстыми стеблями и крупной листвой. Мы не смогли подсчитать, сколько эпифитных растений было на нашем участке. Надо полагать, что несколько сот тысяч.
По мере того, как мы поднимались в гору, лес менялся. Деревья становились тоньше и ниже. Уменьшалось число видов. На высоте около 1 800 метров исчезли древовидные папоротники, которые очень любят тепло и влагу. Вскоре не стало и пальм. На смену толстым лианам, которые забираются на вершины деревьев, появились другие, — тонкие, ползущие по земле или забирающиеся очень невысоко. Бамбук-лиана (Merostachys fistulosa из семейства злаков) с высотой мельчал. На самом верху он уже не цветет, размножаясь корневыми отпрысками.
Всё меньше и меньше становилось цветущих эпифитов. Выше всех заходят виды бромелий. Но зато с высотой возрастало количество видов мхов и лишайников.
Лес светлел и под разреженным его пологом появлялось всё больше трав, которые внизу, в душном полумраке влажной гилей, почти отсутствуют.
Наконец стали попадаться листопадные деревья. На самом верхнем пределе леса, — на высоте 2 100—2 200 метров, вечнозеленых деревьев уже не было вовсе. Мы были в Национальном парке в июне и могли наблюдать наверху деревья, сбросившие на зиму листву. Стволы наверху уже совсем низкорослые, ветви искривлены, попадаются даже стелющиеся формы. Выше леса распространена травянистая растительность, местами похожая на нашу альпийскую, местами же — на высокогорные степи.
Полной неожиданностью для нас был болотистый кочкарник на высоте около 2400 метров. На торфянистой почве здесь довольно густо были расположены кочки кортадерии (Cortaderia modesta из семейства злаков), чрезвычайно похожие на кочки наших болотных осок. Но что оказалось самым интересным, — мы нашли между кочками сфагновые мхи, а также мхи, очень близкие к виду нашего обычного кукушкина льна. В довершение всего, мы отыскали насекомоядное растение — росянку. Всё это — типичные представители болот умеренных и северных широт. А как далеки эти широты от тропического пояса южного полушария, где мы находились!
Выше болотистого кочкарника растительность заметно изреживается, расположена пятнами среди обнаженных глыб гранита, покрытых лишь только пестроокрашенными лишайниками.
Близ вершины, в небольшой лощинке, стояли два домика из тонких жердей, обмазанных глиной. В таких домиках живут бразильские земледельцы и рабочий люд. Но здесь, на высоте 2 550 метров, тонкие стены плохо защищали от сильных ветров, гуляющих над горами. Домики — жилье для рабочих, обслуживающих верхнюю зону заповедника. Мы провели здесь одну ночь вместе с этими рабочими и теми двумя, которых дал нам в помощь Жил.
Ночь была очень холодной, и если бы рабочие не поделились с нами одеждой, то вряд ли мы могли бы спокойно отдохнуть. Мы никак не предполагали, что здесь будет так холодно, и поднялись сюда в легких костюмах, оставив теплую одежду в туристском доме.
Ветер свободно проникал в многочисленные отверстия тонких стен, и мы согревались горячим кофе, протягивая зябнущие руки к огню первобытного очага.
Рабочие, живущие здесь, рассказали нам, что на вершинах гор изредка, раз в несколько лет, выпадает снег, который очень быстро сходит. Но три года назад здесь выпал большой снег и лежал четыре дня; в это же время по ночам морозы достигали 7°. Очень многие растения здесь погибли в ту пору.
Утром я поднялся на вершину, чтобы обозреть окрестные горы; к тому же хотелось посмотреть отсюда на Рио, который, как говорили рабочие, бывает виден в ясные дни. Но мне погода не благоприятствовала: порывистый ветер всё время нагонял снизу и от океана сырые облака, скрывавшие и без того туманный горизонт.
Иногда появлялось «окно», и тогда как на ладони далеко внизу был виден городок Терезополис, залитый ярким солнечным светом, и по частям раскрывалась величественная панорама горной страны. Я стоял немного выше оригинального узкого и остроконечного пика, получившего у бразильцев название «Деде де-деус» — «палец божий». Видно было, как леса мощной курчавой пеленой одевают низкие части хребтов и склонов, как потом лес становится ниже, как, наконец, уже в форме кустарника всползает на крутой гребень у основания «пальца» и далее уже не идет.
По пути вниз мы собирали гербарий, брали образцы почвы и древесины. Материала набралось так много, что пришлось устроить склад. Потом рабочие взяли двух лошадей с привьюченными к седлу ящиками и доставили наши сборы вниз, в домик для гостей, куда мы возвратились лишь к ночи следующего дня.
Мы подружились с нашими рабочими и узнали от них очень много интересного о свойствах разных видов деревьев и жизни тропического леса.
Разговор у нас шел через переводчика, которого мы взяли с собой из Рио. Он родился в Бразилии, а русский язык знал от родителей, которые выехали в Америку, спасаясь от гнета польских помещиков в начале этого столетия. В поисках лучшей доли они покинули родное местечко на Западной Украине, ныне воссоединенной со всеми землями в советской Украине. Теперь родители переводчика приняли советское подданство и ждали разрешения вернуться на родную землю свободной социалистической страны.
Наши рабочие оказались замечательными знатоками леса. Они рассказывали нам, какие плоды съедобны, какие не пригодны в пищу или ядовиты. Они сообщали нам местные названия деревьев. Иногда кто-нибудь из них затруднялся сразу назвать дерево. Тогда они совещались вдвоем, делали на стволе засечку топором, нюхали свежую древесину, разглядывали листья, даже пробовали их на вкус. Достать листья и цветки со взрослого дерева здесь почти невозможно: кроны высоко, на 20—25, а то и на 40 метров от земли. Но наши помощники почти всегда находили молодое деревцо того же вида, с которого и можно было взять в гербарий хотя бы листья.

Обитатели гилеи

Очень часто мы видели в лесу крохотных птичек — колибри. Оперение их чрезвычайно яркое, со множеством оттенков. В полете они более похожи на ночных бабочек бражников, чем на птиц. Колибри так часто машут крылышками, что они, эти крылышки, почти незаметны в сумраке гилей: кажется, что в воздухе с огромной быстротой проносятся какие-то сигаровидные тельца с длинными изящными клювиками.

Колибри питаются душистым соком цветков.

Многие виды колибри питаются душистым соком цветков. Этих птичек почти всегда можно видеть вокруг цветущих ветвей деревьев или лиан. По большей части колибри не садятся на ветку, а «стоят» в воздухе и ловко запускают свой клюв внутрь крупных цветков. Совсем как бражники, которые любят лакомиться нектаром душистого табака, раскрывающего на ночь свои ароматные венчики.
На Амазонке водится сумеречная бабочка макроглосса (Macraglossa titan), размером несколько меньше колибри. Бабочка летает точно так же, как колибри, и точно так же останавливается перед цветками, чтобы своим хоботком высасывать из них сок. Только хорошо присмотревшись к ним, удается различать их на лету.
Сходство бабочки и колибри поражает, даже если сравнивать их, держа обеих вместе в руках. Местные жители вполне убеждены, что... одна превращается в другую! Наблюдая превращение гусеницы в бабочку, они полагают, что нетрудно и бабочке превратиться в птичку!
В нижней зоне леса мы изредка видели обезьян. Чаше всего они находились очень высоко над землей, среди переплетавшихся между собой ветвей, по которым легко и путешествуют по всему лесу из края в край. По особому шороху в ветвях наши бывалые рабочие-«лесовики» узнавали, что где-то высоко над головой пробирается мартышка. Они иной раз «окликали» обезьян особым, непередаваемым звуком, и те что-то тараторили «в ответ», предпочитая всё же поскорее удрать подальше. В некоторых районах Бразилии жители приручают обезьян и держат их дома, как кошек или собак. В других же местах страны на обезьян охотятся и употребляют их в пищу. Понятно, что обезьяны избегают встреч с людьми.
Тропические леса изобилуют змеями, часто очень ядовитыми. В большинстве случаев змеи кусают людей в сумерки и ночью, когда выползают за добычей. От укусов змей страдает беднейшее население, не имеющее обуви. Ведь укус змеи редко приходится выше колена, чаще же — немного выше щиколотки.
Среди государств Нового света Бразилия занимает первое место по числу жертв от укусов змей. Статистика ежегодно регистрирует до пяти-пятнадцати тысяч случаев укуса людей ядовитыми змеями. Из них до пяти тысяч случаев кончаются смертью.
В бразильском городе Сан-Пауло есть специальный институт, в задачи которого входит борьба с последствиями змеиных укусов. Но что может сделать этот институт, если он расположен на юге страны, за тысячи километров от областей, где змеи распространены особенно сильно? А главное, — в Бразилии очень мало врачей, — четвертая часть населения вообще лишена медицинской помощи. Ясно, что какие бы хорошие рецепты ни разрабатывал институт, их некому применить...

“Белые и цветные”

К исходу четвертого дня мы спустились вниз. Заботливый доктор Жил прислал нам восьмиместный пикап-лимузин, дожидавшийся нас в том месте, где начиналась автомобильная дорога. Мы, разумеется, пригласили в машину и наших помощников — тех двоих «цветных» рабочих, которые так хорошо знали тропический лес. Но они отказались. Один уж было решился последовать нашим настойчивым приглашениям и стал усаживаться в машину, но второй что-то сказал ему, и оба они пошли пешком. А идти оставалось добрых пять километров, наступала ночь, и оба они сильно устали.
Переводчик разъяснил нам: «цветным» не полагается ехать вместе с белыми, да и для нас, дескать, это, по здешним порядкам, «нехорошо»...
Итоги вашей работы в лесах заповедника: три цинковых ящика гербария, два мешка почвенных образцов и древесины, ящик и большой пакет с живыми растениями.
Утром к завтраку пришел Жил. Мы рассказали ему о густой сети государственных заповедников у нас в Советском Союзе, охватывающих все природные особенности нашей страны. Он был искренне поражен, когда мы стали перечислять заповедники, которые приходили на память.
Еще более удивился Жил, узнав, какая большая научно-исследовательская работа проводится в наших заповедниках. Он жаловался, что до сих пор в бразильской науке очень сильно немецкое влияние. Впрочем, за последнее время немцев усиленно вытесняют янки. Ученых же бразильцев очень мало.
Жилу очень хочется посетить СССР, так как от многих иностранцев он слышал, что наука в России развита очень высоко. Он давно добивается командировки, но по неизвестным для него причинам в Министерстве земледелия, которому он подчинен по службе, ему обещают научную командировку только лишь в США.
Почти до полудня затянулась наша беседа. Наконец, после традиционной чашечки кофе, мы распрощались с приветливым директором Национального парка.
Возвращаться в Рио удобнее было не поездом, а в машине. В наше распоряжение Жил предоставил тот самый пикап-лимузин, что встретил нас накануне в лесу. Убрав две задние скамейки, мы смогли разместить наши коллекции. Жил сконфуженно передал нам через переводчика, что бензина в баке может не хватить до Рио. Я тотчас ответил, что бензин «берем на себя».
Мы поехали в Рио не вдоль железной дороги, а через лежащий неподалеку городок Петрополис, соединенный со столицей совсем недавно законченной автострадой.
На выезде из Терезополиса шофер остановил машину и о чем-то заговорил с нашим переводчиком. Оказалось, что водитель спрашивает, у какой фирмы мы хотим взять бензин. Шоферу важно было купить горючее у той фирмы, где он был постоянным клиентом. Он хотел бы заправиться у Форда.

...Водитель затормозил у бензоколонки.

— Ну, Форд так Форд, — согласились мы. Нам-то это было безразлично.
Вскоре наш водитель затормозил у бензоколонки с большой вывеской: «Ford».
На противоположном углу — тоже бензоколонка, но уже «Esso». На остальных углах перекрестка еще по фирме, предлагающей горючее: «Texas» и вездесущий «Shall». Все четыре конкурента на одном перекрестке! Понятно беспокойство шофера: тут не скроешься от взора Форда, если вдруг вздумаешь купить горючее у Шелла. В порядке поощрения постоянного клиента рабочие бензоколонки бесплатно вымыли, — вернее, окатили водой нашу машину.
Петрополис немного больше своего соседа Терезополиса. Это тоже дачный городок, изобилующий богатыми виллами.
На одной из площадей Петрополиса мы увидели стоянку извозчиков. А на другой стороне площади ждали пассажиров такси. Пароконные экипажи на дутых шинах были вычурно разукрашены, извозчики одеты как-то театрально. В Петрополисе извозчики сохраняются для развлечения, как своего рода музейная редкость.

Дорога аристократов

За городом, лежащим в межгорной долине, широкая лента автострады легко взбегает на хребты, пересекает овраги и ущелья, прорезает голые скалы либо теряется в гуще тропического леса.
Содержать дорогу в хорошем состоянии довольно трудно. После каждого ливня автостраду то в одном, то в другом месте либо размоет горным потоком, либо завалит глыбами камней, либо занесет смытой со склонов почвой.
С дороги открываются великолепные виды на горную страну, на ее долины с фермами и дикие ущелья, затканные густой сеткой лиан.
Мне особенно понравились те участки, где шоссе как бы отсекает куски горных склонов. Здесь можно наблюдать в разрезе всю сложную структуру тропического леса. Хороши также скалистые участки, где к голому камню приросли роскошные бромелии, а сверху иной раз свисает расцвеченная огненными цветками кустарниковая ползучая лиана кортисейра (Erythrinia Crista-galli из семейства бобовых).
Автострада Рио — Петрополис разрекламирована во всех путеводителях и на уличных щитах. Но эта «виа маравильоза» (прекрасная дорога) доступна лишь владельцам дорогих лимузинов. Автобусы и грузовики ходят в Петрополис по другой дороге.
При въезде на автостраду со стороны Рио стоит специальный пикет. Полицейские останавливают все дешевые автомобили и жезлом указывают им путь на грузо-пассажирское шоссе. А всех, кто доедет до полисменов на плохом автомобиле
со стороны Петрополиса, блюстители порядка штрафуют. Не будь на пикапе заповедника жестянки с надписью «Управление лесов», мы не избежали бы этой кары за проезд в полугрузовом автомобиле.
На полпути до Петрополиса воздвигнут не менее рекламируемый, чем автострада, Китандинья-отель.
Компания владельцев Китандиньи в рекламных книжечках извещает: «В отель Китандинью ведет дорога цветов». Действительно, близ этой гостиницы на нескольких километрах вдоль асфальтового полотна насажены гортензии...
Миновав Китандинью, дорога идет уже всё время вниз к океану. Горы снижаются и отступают всё дальше назад. Исчезают увитые лианами деревья, начинаются банановые плантации, болотистые низменности, воздух теряет свежую сырость горных лесов. «Аристократическая дорога» соединяется с пригородной магистралью, лимузины вливаются в общий транспортный поток, направляющийся к городу.
Мы снова мчимся вдоль лачуг городской окраины, раскинутых на приморской низине. После чистого, прозрачного горного воздуха трудно вдыхать тяжелые испарения океана, смешанные с копотью фабричного предместья.

Во льдах Балтики .....................................	3
В Атлантическом океане .........................	17
Мы в Бразилии ...........................................	33
На улицах Рио ............................................	51
Растения тропиков .....................................	73
На самолете вглубь страны .......................	95
Бразильские плантации ............................	109
Обезьяний остров ......................................	120
В тропическом лесу ................................	127
Богатство и нужда .....................................	147
Из Рио в Росарио .......................................	165
Поезд идет в Байрес ..................................	180
Столица Аргентины ..................................	191
Монтевидео — Ленинград .......................	207