ГЛАВА 7

Уклад будущего

Сумрак проснулся рано; его мускулы так сильно болели, что он спрашивал себя, так ли сильно ему хочется летать. Когда он сделал вдох, его грудь отозвалась пульсирующим жаром, а плечи содрогнулись от боли. Попытка сложить паруса заставила его вздрогнуть. Он лежал очень тихо, слушая, как запевает утренний птичий хор: первые одиночные крики разносятся по лесу, а затем множатся, словно повторяемые эхом. Обычно их музыка наполняла Сумрака восхищением и чувством благоденствия; он любил представлять себе, что птицы своим пением творили для него день, волшебным образом вызывая солнце. Но в это утро он ощущал тяжесть волнения.
Он должен быть счастлив. Вчера они с Сильфидой вернулись к дереву задолго до остальных, присоединились к остальному молодняку, а их отсутствие оказалось совершенно не замеченным измученной Брубой. Они пережили приключение и избежали наказания. А когда настал вечер, поисковые партии одна за другой вернулись на поляну, и все они принесли одинаковые новости. Не было замечено ни единого признака присутствия ящеров или их гнёзд. На секвойе царило радостное настроение. Сумрак ощутил облегчение, зная, что остров был безопасен, и удовольствие от того, что его отец доказал, что Нова была неправа.
Но всё это казалось ему неважным.
Он умел летать.
Он закрыл глаза и вспомнил волнующие ощущения. Хотя в данный момент он ощущал себя, словно камень, пытающийся плавать. Стоит ли рассказывать родителям, что он умеет летать? Станет ли он скрывать это всю оставшуюся жизнь? Он взглянул на своих мать и отца, глаза которых ещё были закрыты, и спросил себя, что же скажут на это они.
– Идём, – сказал Сильфида, заворочавшись рядом с ним. – Я хочу есть.
Он с трудом последовал за сестрой. Прыгнув в воздух, он должен был удерживать себя от желания махать парусами. Он слегка застонал от боли, когда раскрыл паруса, туго натянул их и начал охотиться. Его пустой живот ныл, но он чувствовал себя вялым.
– С тобой всё в порядке? – спросила Сильфида, когда их пути в воздухе пересеклись.
– Просто болит, – пробормотал он.
Когда взошло солнце, на поляне стало заметно теснее. Охотничьи успехи Сумрака были скромными. Какое-то чувство тлело в самых дальних закоулках его души, и он понял, что это был гнев. Каждый мускул в его плечах и предплечьях желал махать, и всё же он отвергал самого себя. Если он умел летать, то почему он не летал? Почему он должен так сильно бояться быть таким, какой он есть?
– Ты ведь не собираешься сделать что-нибудь глупое, верно? – с участием спросила Сильфида, планируя рядом с ним.
Он накренился и свернул в сторону, кипя от злости.
Попробовав поймать бабочку-огнёвку, он промахнулся.
– Что, не слишком везёт на охоте, бесшёрстный?
Это был Кливер, который планировал прямо над ним.
Сумрак не обратил на него внимания. Он следил за стрекозой, кружащейся слишком быстро, и добыча пролетела мимо его головы, набирая высоту.
На него снова посыпались насмешки Кливера.
– Позволь, я покажу тебе, как это делается, бесшёрстный, – сказал Кливер, устремляясь вниз, на стрекозу.
Вытерпеть это Сумрак уже не смог. Его паруса мгновенно пришли в действие, и он сильно замахал ими, одновременно взлетая и закладывая вираж, а охотничьи щелчки повели его прямо к стрекозе. Он схватил её в воздухе, почти на секунду опередив Кливера.
– Вот, – крикнул он, – как это делается!
Кливер был слишком удивлён, даже чтобы закричать от негодования. Он на мгновение кувыркнулся в воздухе, выровнялся и недоверчиво взглянул на Сумрака.
Сумрак сел на ветку, его сердце торжествующе билось. Никогда ни одна стрекоза не казалась ему вкуснее. Но его ликование было недолгим.
Он заметил, что все рукокрылы, бывшие поблизости, одни в воздухе, другие на ветвях, изумлённо смотрят на него. Они таращились на него, словно на нечто чуждое, внезапно свалившееся с неба. Сильфида поспешно устроилась рядом с ним.
– Что ты натворил? – прошипела она. – А как же хранить это в секрете?
– Я... я просто не мог с этим справиться, – ответил Сумрак.
Сильфида, которая никогда не боялась быть слишком громкой, настырной в споре и даже надоедливой, сейчас казалась подавленной.
– Похоже, всё обещает закончиться очень плохо, – сказала она.
В горле у Сумрака пересохло, и он едва не подавился последним кусочком стрекозы.
– Как ты это сделал? – услышал он чей-то крик.
– Он летал! – орал кто-то. – Сын Икарона летал!
– Ты махал крыльями! – воскликнул Кливер, забираясь к ним по стволу. – Что же ты за уродец?
– Рукокрылы не могут летать! – сказал кто-то ещё.
– Этот летал! Я это видел. Он махал крыльями.
– Он – какой-то мутант! – это снова был Кливер, уже забравшийся к ним на ветку, с необъяснимым выражением, сверкающим в его глазах. Что это было – зависть, страх или ненависть?
Сейчас вокруг него толпилось всё больше и больше рукокрылов, и Сумраку это не нравилось. Почему он не сдержал себя? Секундная ошибка могла обернуться для него значительно большими неприятностями, чем он мог себе представить. Некоторые из рукокрылов выглядели не просто удивлёнными: они злились, и Сумрак уже начал опасаться того, что они могут ему сделать. Он ощутил в воздухе мускусный запах, означающий агрессию. Поэтому, увидев отца, планирующего к нему на ветку, он почувствовал огромное облегчение.
– Что здесь происходит? – резко спросил Икарон; его ноздри подёргивались, когда он почуял угрожающий настрой сородичей.
Рукокрылы на ветке расступились, и заговорили все сразу:
– Он порхал!
– Сумрак летал!
– Мы все видели, как он это делал!
– Он махал крыльями, как птица!
Сумрак мучительно ожидал, когда отец подползёт поближе.
– Это правда? – спросил Икарон.
Сумрак кивнул.
Каким бы несчастным он себя не ощущал, но, по крайней мере, с него спало бремя сохранения этого в тайне.
– Покажи мне, – мрачно сказал Икарон.
Сумрак покорно подполз к концу ветки. В его памяти всплыло быстрое и грустное воспоминание о том, как отец учил его планирующим прыжкам, а потом он прыгнул, разворачивая паруса, и взмыл в воздух. Ему был слышен рокот голосов потрясённых и изумлённых рукокрылов, наблюдавших за ним.
В какой-то момент он решил взлететь ещё выше и вовсе пропасть, чтобы не нужно было возвращаться и лицезреть гнев и позор своего отца. Он мог бы найти какое-то новое место для жизни, стать отщепенцем, вонять и кишеть клопами. Но это означало бросить мать, отца, Сильфиду, свой дом и всё, что он любил, и он знал, что никогда не смог бы этого сделать. Он должен был предстать перед своим отцом. Вздохнув, он заложил вираж и зашёл на посадку на ветке.
Двигаясь через толпу притихших рукокрылов к Икарону, Сумрак неотрывно глядел на его когти.
– С какого времени ты умеешь так делать? – услышал он вопрос отца.
– Я обнаружил это только вчера.
Он не знал точно, какого рода наказание его ожидает, но мог лишь представить себе, что оно будет суровым. «Ты не птица. Не маши. Рукокрылы планируют, а не летают». Прогонят ли его из колонии?
– Мне очень жаль, – пробормотал он.
– Думаю, это просто прекрасно, – сказал отец.
Сумрак с недоверием посмотрел на него и увидел, что его морда не хмурилась от гнева и неодобрения, а сияла от удивления. Остальные рукокрылы внезапно притихли и внимательно наблюдали за своим предводителем.
– Это правда? – спросил Сумрак.
– В самом деле? – удивлённо спросила Сильфида.
– Раскрой свои паруса, – попросил Икарон Сумрака. – Разреши мне взглянуть на тебя.
Сумрак сделал, как было сказано; отец подошёл поближе и молча изучил нижнюю сторону его парусов.
– Когда ты машешь, – спросил Икарон, – откуда приходит усилие?
– Думаю, что от груди и плеч.
Икарон кивнул:
– Да, вижу: всё так. Твоя грудь крупнее и сильнее, чем в норме. И твои плечи тоже. Они всегда были такими, с самого твоего рождения. Тебе было бы нужно много мускулатуры, чтобы двигать своими парусами так быстро, как ты это делаешь.
Сумрак безостановочно смотрел то на Сильфиду, то на Кливера. Сильнее, чем в норме. Много мускулов.
– В таком случае он не может быть единственным, кто так может, – смело сказал Кливер.
– Попробуй так же, – предложил ему Икарон. – Я никогда не слышал о других рукокрылах, которые умели летать. Не думаю, что нам хватит для этого силы мускулов.
– Должны быть и другие, – сказал Сумрак отцу.
– Не думаю, Сумрак, – Икарон покачал головой, ещё раз взглянув на паруса своего сына. – Но это и впрямь замечательно. Когда ты замахал ими во время своего самого первого планирующего прыжка, я и представить себе не мог, вообще не мог…
– Это так несправедливо, – вздохнула Сильфида и полезла вверх по дереву.
Теперь и другие рукокрылы начали расходиться, продолжая охотиться или ухаживать за шерстью. Сумрак поймал на себе несколько опасливых взглядов и расслышал какое-то нездоровое бормотание насчёт того, насколько он неправ, и что кому-нибудь ещё захочется летать, словно птица.
– Так это хорошо? – спросил Сумрак. – Уметь летать?
– А что такого? – ответил отец. – Думаю, это замечательное умение.
Сумрак по-прежнему с трудом верил в реакцию своего отца. Но он действительно выглядел восхищённым, и это помогло Сумраку избавиться от глодавшего его ощущения тревоги.
– Просто убедись, что ты находишься ниже Верхнего Предела, – сказал ему Икарон. – Птицы не потерпят ещё одного летуна на своей территории.

Всё утро Сумрак летал – ликуя, он пикировал и взмывал над поляной. Пьянящая свобода наполняла всё его тело.
Куда захочет: он мог двигаться куда захочет.
Он ловил больше добычи, чем когда-либо раньше. Теперь он был гораздо маневреннее. И что лучше всего, теперь ему больше не приходилось заниматься долгим и утомительным подъёмом обратно на дерево. Он с жалостью смотрел на других рукокрылов, карабкающихся по стволам деревьев.
Сумрак понимал, что по-прежнему быстро утомляется. Десять минут – это самое долгое время, в течение которого он мог держаться в воздухе, после чего ему требовался основательный отдых. Но благодаря тому, что он начал охотиться значительно успешнее, он понял, что в целом всё равно выигрывает во времени. Он был уверен в том, что, если он будет больше практиковаться, его мускулы станут сильнее и будут дольше держать его в воздухе.
Новость о том, что он умеет летать, облетела колонию быстрее, чем порыв ветра. Он видел, как несколько молодых зверей, в том числе Кливер, отчаянно пытались летать. Никто из них не добился большего успеха, чем Сильфида, а когда это увидели их родители, они сердито потребовали от молодых прекратить эти попытки.
В полдень, когда солнце светило ярче всего, а песни цикад почти оглушали, Сумрак нашёл Сильфиду, забравшуюся в гнездо и отдыхающую в тени. Он устроился рядом с ней и начал чиститься. Она не предложила расчесать ему спину.
– Знаешь, что по-настоящему меня злит? – спросила она. – Если бы я была единственной, кто умеет летать, Папа не позволил бы мне это делать.
– Думаешь, ты права?
– Ты же знаешь, что это правда, – сказала она; её уши подёргивались. – Если бы это случилось со мной, он бы увидел в этом просто ещё одну вещь, которую я делаю неправильно.
– Сильфида, это неправда. Он позволил бы и тебе.
Она повернулась к нему, и Сумрак был поражён презрением, светившимся в её глазах.
– Думай, что хочешь, – сказала она. – Правды это не изменит.
Она прыгнула и взмыла над поляной.
Сумрак глядел ей вслед, вначале с обидой, а потом со злостью. Она ревновала, только и всего.
Но её слова весь остаток дня звучали в его голове, и ему стало интересно проверить, есть ли в них хоть немного правды. Стал бы его отец вести себя настолько же снисходительно по отношению к Сильфиде? Или же Папа сделал особое исключение только для него?
Когда он летел через поляну, на него смотрели все. Но не все взгляды были доброжелательными. Хотя в некоторых из них светилось удивление, многие были на редкость осторожными. Ему не нравилось, когда на него глядело так много глаз сразу. Это его смущало. Сильфида вела бы себя по-другому: ей бы понравилось всеобщее внимание. Её невозможно было бы заставить не летать.
– Прочь с дороги! – рявкнул один из рукокрылов, когда Сумрак резко взвился вверх, преследуя златоглазку.
– Простите, – сказал Сумрак, отлетая в сторону, но успев перед этим стремительно схватить свою добычу.
– Это была моя еда! – сердито закричал его брат Бораско.
– Прости, – ответил Сумрак. – Я тебя не заметил.
– Тогда смотри вперёд получше! И потом, нельзя ловить добычу снизу. Так не делают. Это кража чужой еды! Нападай сверху, как это делают все остальные.
Сумрак ещё раз извинился, но, разумеется, у него и в мыслях не было ловить добычу только сверху. В чём тогда польза от полёта? Однако он мог понять, насколько сильно это злит, когда кто-то всякий раз выхватывает у тебя насекомых, взлетая снизу. Возможно, ему стоит кормиться за пределами основных охотничьих территорий. Там было гораздо меньше сородичей, и он не будет вставать у них на пути. Он вздохнул. Сильфида уже сердилась на него, и, если он не будет вести себя очень внимательно, она будет не единственной, кто не доволен им.

В эту ночь он проснулся от звука приглушённых голосов своих родителей. Они отползли чуть дальше на ветку, но Сумрак, навострив уши, мог достаточно хорошо расслышать их слова. Рядом с ним крепким сном спала Сильфида. Ему свело живот: разговор должен быть очень серьёзным, если Мама и Папа беседовали наедине среди ночи.
– Ты же знаешь, что могло бы случиться с ним там, на материке, – говорила мать.
– Очень хорошо знаю. Колония могла бы изгнать его.
– Или убить, – добавила мать.
Сумрак похолодел от страха. Они говорили о нём! Он боялся, что родители могут услышать его возбужденное дыхание.
– Именно поэтому я показал колонии, что полностью одобряю его поведение, – ответил Папа. – Если они подумают, что их предводитель это одобряет, то они тоже одобрят. Мы должны защитить его, Мистраль.
– Ты не был бы столь же терпимым по отношению к нашим первым детям, Икарон. Ты бы запретил им это.
Тон голоса Икарона был довольным.
– Возможно, но долгие годы мира и изобилия явно смягчили мой нрав. И это поистине удивительная вещь, Мистраль, признай это.
– Другие не будут относиться к этому столь же любезно, – ответила мать. – Кто-нибудь станет завидовать; многие будут просто видеть в нём уродца. – Сумрак расслышал её вздох. – У него будут проблемы с поиском пары.
Сумрак слегка расслабился. Неужели это всё, о чём беспокоилась его мать? Его это ни капли не волновало. Многие рукокрылы не находили себе пару до второго или третьего года жизни. В любом случае, это его совсем не интересовало. Не было бы особой трагедии в том, что он никогда не найдёт себе пару. У него были мать и отец, и ещё Сильфида – хотя он предполагал, что наступит время, когда Сильфида уйдёт жить со своим брачным партнёром.
– Он выглядит очень странно, – печально сказала мама. – Я люблю его, и для меня это не имеет значения, но, когда я гляжу на него, он совсем не похож на всех остальных моих детей. Он словно принадлежит к какому-то другому виду.
Сумрак не знал, сколько ещё ему захотелось бы услышать, но сейчас он не мог прекратить подслушивать.
– Он наш ровно в той же мере, что и остальные, – мягко сказал Икарон. – И у него есть то, чего нет ни у кого из остальных. Он умеет быстрее охотиться, успешнее искать пищу в лесу, высоко летать и рассказывать о мире вокруг нас. Он сможет увидеть любых хищников, приближающихся издалека, и предупредить нас. Разве это не делает его желанным супругом?
– Да, конечно. Но иногда не так уж хорошо слишком сильно отличаться от остальных. Мы тянемся к существам, которые похожи на нас самих. Это просто в порядке вещей.
– Но ведь я же избрал тебя своей спутницей жизни, – сказал Икарон.
– Да, но моё отличие невидимо.
Сумрак вздёрнул уши ещё больше. О чём же говорила его мать?
– Всякий может увидеть отличия Сумрака, – продолжала говорить его мать. – Но ты – единственный, кто знает о моём. И ты согласился, что это лучше держать в тайне.
Сумрак расслышал вздох отца.
– Возможно, я был неправ. Что такого позорного в том, чтобы обладать способностью видеть ночью?
– И я! – Сумрака прорвало прежде, чем он сумел остановить себя. Он бросился по ветке навстречу потрясённым родителям. Более спокойным тоном он сказал:
– Я тоже умею видеть в темноте!
– Умеешь? – тихо спросила мать.
Сумрак кивнул.
– С помощью своих охотничьих щелчков. С их помощью я могу видеть всё. Ты умеешь то же самое?
– Да, – хихикнув, сказала она. Потом она нахмурилась:
– Сколько ты успел услышать?
– Немного, – неловко сказал он.
Она приблизилась и обнюхала его.
– Я люблю тебя так же горячо, как и всех своих детей. Мне жаль, если это могло прозвучать как-то по-другому. И теперь я узнала, что у нас ещё больше общего. Эхозрение.
– Вы так это называете?
– Почему же ты не сказал нам об этом раньше? – спросил отец.
– Я боялся, что вы будете стыдиться меня, – ответил Сумрак. – Ведь я и так уже достаточно сильно отличаюсь от остальных.
– Мы никогда не стыдились тебя, – сказала мать. – Я просто хочу, чтобы у тебя всё складывалось как можно лучше. Именно поэтому я считаю, что некоторые вещи должны остаться в тайне.
– Но ты же рассказала Папе о своём эхозрении.
– Ему одному.
– Это было огромным преимуществом для охотника на ящеров, – сказал Икарон. – Твоя мама могла видеть на дальнее расстояние, и в темноте тоже. У ящеров было очень плохое зрение, особенно ночное. Твоя мама могла вывести нас прямо к гнёздам, и мы оставались незамеченными.
Сумрак восхищённо взглянул на маму новыми глазами – и испытал облегчение. По крайней мере, не у него одного было это странное умение.
– Почему мы умеем это делать? – спросил он.
– Не знаю. Может быть, у моих собственных матери или отца была такая же способность. Но они никогда не говорили об этом. И я никогда не признавалась им.
– Ты боялась, что тебя будут избегать?
– Да.
– Но, наверное, есть и другие, кто тоже умеет это делать, – с надеждой сказал Сумрак. – Они все просто боятся рассказать об этом, как боялись и мы сами.
– Вполне возможно, – сказал Икарон.
– Было бы лучше, если бы все просто рассказали об этом, – выпалил Сумрак. – Тогда никому не пришлось бы волноваться из-за того, что он отличается от остальных.
Мистраль кивнула с сожалением:
– Желание быть таким же, как все, очень сильно. Оно течёт в наших венах.
– Но мне ещё кажется, – сказал Икарон, – будто внутри каждого из нас покоятся семена перемен. И никто не знает, из-за чего и когда они прорастают.
Сумрак взглянул в темноту поляны. Он чувствовал себя слегка ошеломлённым из-за тех новых вещей, которые ему довелось узнать. Пока с него было достаточно. Какая-то его часть желала, чтобы он вернулся обратно в прошлое, в то время, когда ящер ещё не ворвался в их мир. Но большей частью его взволновало переосмысление самого себя.
– Я боялся, что мог оказаться ящером, – признался Сумрак.
– Сумрак, как ты мог даже подумать об этом! – сказала ошеломлённая мать.
– Ну, думал иногда, – застенчиво пробормотал он. – Мои паруса. Они выглядят очень похожими на крылья ящера. Безволосые. И мы оба умеем летать.
– Я видел, как ты рождался, – нежно сказал отец. – И я могу ручаться, что ты не вылупился из яйца.
– Ты уверен, что прежде у нас в семье никто не летал? – спросил Сумрак.
– Ты первый, – ответила ему Мистраль.
– Но, возможно, не последний, – добавил Икарон. – Кто знает, может быть, однажды все рукокрылы будут летать и видеть ночью? Возможно, ты – первый из них.
– Не забивай ему голову такими мыслями, – отругала Мистраль своего супруга. – Пока он должен держать в тайне своё эхозрение.
– Сильфида знает об этом, – признался Сумрак.
– Ладно, будем надеяться, что она станет держать это при себе. Совершенно очевидно, что скрывать способность к полёту уже слишком поздно. Но я всё равно боюсь, что из-за этого тебя будут избегать.
– Я этого не допущу, – твёрдо сказал Икарон. – По крайней мере, пока я предводитель. Никто из нас не должен бояться отличаться от остальных. Вся эта колония существует исключительно из-за того, что наша небольшая группа посмела отличаться от остальных. Двадцать лет назад мы нарушили Договор и поставили себя не просто против одной колонии, но против всей лиги зверей. Иногда наши отличия могут сделать нас великими и открыть дорогу к лучшему будущему.

Хищнозуб возвращался к Рыщущим с гордо поднятой головой. Он не чувствовал стыда; он не крался обратно тайком, словно какой-то опозоренный зверь.
Почти два дня он держался вдали от остальных, в лесной чаще, не уверенный в своих дальнейших действиях. Что, если Пантера выдала его тайну? Вдруг Патриофелис уже в гневе? Он уже подумывал о том, чтобы бежать отсюда и искать себе новые охотничьи угодья. Но это было бы слишком дорогой платой за вину, было бы его поражением. А он поступал правильно.
Когда он зашёл в центр территории клана, солнце почти дошло до высшей точки своего пути по небу. Нежась после утренней кормёжки, фелиды наблюдали за ним с земли и ветвей. Но на сей раз в их взглядах не было ни тени восхищения, и они не смотрели ему в глаза. Он ощутил запах напряжённого ожидания.
Они всё знали.
Его шаг сбился, когда он заметил Пантеру, движущуюся в его сторону. Его сердце забилось сильнее. Она не перестала разговаривать с ним, но сейчас, проходя мимо, лишь шепнула: «Не я рассказала им. Другие видели тебя и доложили об этом Патриофелису. Я хотела, чтобы ты знал об этом».
Она пошла дальше, даже не обернувшись на него.
Хищнозуб собрался с духом, добравшись до ядовитого сумахового дерева и увидев Патриофелиса, лениво развалившегося на нижних ветвях. Когда вождь заметил Хищнозуба, он встал, но не спустился, чтобы приветствовать его.
– Ты вернулся к нам, – сказал вождь фелид.
– Да.
– А правда ли то, что мы слышали? – требовательно спросил Патриофелис.
– Правда, – ровным голосом ответил Хищнозуб.
– Ты убил дружественного нам зверя. Ты не раскаиваешься?
– Мы убиваем всё время. Личинок и насекомых.
– Эти существа ничего не значат. У них нет чувств!
– Они дёргаются, умирая. Они тоже хотят жить. Мы просто не чтим этого.
Патриофелис нетерпеливо фыркнул; доводы Хищнозуба его не впечатлили.
– Ты убил другого зверя. Это не в порядке вещей!
– Ящеры питались нами. Мы должны питаться другими существами, если хотим выжить.
– Так же ты говорил и прежде, – Патриофелис расхаживал по своей ветке на сумаховом дереве. – Но это привнесло бы в наш мир анархию. Если бы мы все охотились друг на друга, пролилось бы гораздо больше крови, чем когда на нас охотились ящеры.
– Ровно так, как и должно быть, – сказал Хищнозуб.
– Нет. Я запрещаю это.
Затем голос вождя ненадолго смягчился:
– Ты был всеми любимым членом клана, Хищнозуб. Никто не охотился лучше и не сражался яростнее, чем ты, во имя выполнения Договора. Вернись к нам. Вернись к нам и откажись от своих разрушительных позывов.
– Не вернусь, – сказал он. – Мои позывы естественны и правильны.
– Тогда это место больше не может быть твоим домом.
– Пока ты вождь – нет, – ответил Хищнозуб, чувствуя, что его мускулы напрягаются, а сухожилия натягиваются, как струна. – Возможно, измениться нужно тебе самому.
– Нет, Хищнозуб, тебе.
Хищнозуб поднял левую заднюю лапу и обильно помочился на землю, отмечая свою территорию.
– Слезай со своего дерева, – сказал он, – и давай посмотрим, кто больше подходит на роль вождя клана.
– Это было бы не лучшее испытание на пригодность на роль вождя, – ответил Патриофелис.
С соседних ветвей на землю спрыгнула дюжина самых сильных фелид, окружая Хищнозуба и защищая своего вождя.
– Уходи! – крикнул Патриофелис. – Отыщи себе где-нибудь новый дом, подальше отсюда!
Хищнозуб присел и зарычал, и на миг остальные фелиды дрогнули. Он знал их всех. Они играли, чистились и охотились вместе, и никто из них не был ему ровней в драке один на один. Но они объединились и обратились против него. Его повалили на землю, исцарапали и избили лапами. Когти расцарапали его живот и бока. Челюсти хватали и тянули его плоть.
Он вертелся на месте и сопротивлялся, разозлившись, что его одолевают численным превосходством. Он надеялся, что Пантера не видит этого унижения. Хищнозуб знал, что не мог выиграть в этой борьбе. Шатаясь, он поднялся и бросился прочь, поворачиваясь, чтобы рявкнуть или зашипеть на своих преследователей.
Они не подходили к нему слишком близко, чтобы начать драться, но медленно двигались вперёд, вынуждая его уйти прочь из клана.
Оказавшись в одиночестве, он развернулся и, хромая, побрёл в лес. Его раны сочились кровью, в голове сверкали вспышки ярости и боли.

ГЛАВА 8

Терикс

– Икарон, мне нужно с тобой поговорить.
Когда сгущались сумерки, Нова спланировала со своего насеста вниз. Сумрак перестал чиститься и взглянул на Сильфиду и маму. В голосе Новы явно слышались серьёзные нотки.
– Если это насчёт колонии, поговорим наедине, – ответил Икарон.
– Это насчёт твоего сына, – сказала Нова. – Он должен присутствовать при этом.
Сумрак с беспокойством взглянул на отца. Что же такого он сделал? Он мог лишь предполагать, что это имело какое-то отношение к его полёту, но он вёл себя очень осторожно и охотился в стороне от остальных, поэтому не мог им помешать. И он никогда не залетал за Верхний Предел, на территорию птиц.
– Ладно, – спокойно сказал Икарон. – Расскажи мне, в чём дело.
– Многие из нас обеспокоены полётами твоего сына. Это должно прекратиться.
– Должно? – вздыбив шерсть, переспросил Икарон. – Это слово, которым могу пользоваться лишь я.
– Это вызывает волнение и огорчения. Другие семьи считают это вредным. Он насмехается над нашим видом. Мы никогда не порхали. Это не в нашей природе. Он пробует быть стать тем, чем не является.
– Он мой сын, – сказал Икарон. – И он такой, какой он есть.
Сумрак ощутил огромную благодарность своему отцу.
– Птицам это не понравится, Икарон.
– Не понравится? Не думаю, что это хоть как-то их касается.
– Им не понравится видеть зверя в воздухе, рядом с их гнёздами, возле их насестов.
– Сумрак будет держаться подальше от их гнёзд; я доверяю его здравомыслию.
– Некоторые говорят, что он проклят.
– Что? – вскрикнул от удивления Сумрак.
Отец повернулся к нему, взглядом призывая соблюдать тишину.
– Они думают, что его заразил крылатый ящер, который умер у нас на поляне, – продолжала Нова. – Они говорят, что он каким-то образом подхватил болезнь от ящера. Это изменило его, и теперь он летает.
Сумрак вновь ощутил на себе сильную вонь последнего выдоха ящера. В его груди огнём разлилась паника. Это чем-то напоминало его сон. Он никогда не мог выбросить из головы мысль о том, что ящер так или иначе стал причиной появления у него новых способностей.
– Это, – с презрением произнёс Икарон, – чепуха и суеверия в самом худшем своём виде. Нет никакой заразы, никакой инфекции. От тебя, как от старейшины, я ожидал бы усилий по искоренению такого рода слухов, а не по распространению их.
– Возникнет недовольство, – пробормотала Нова.
– Ага! Вот теперь мы добрались до самой сути вопроса, – сказал Икарон. – Многие слишком торопятся примерить к себе способность к полёту. Вся поляна мелькала от их взмахов. Все эти вопли о неправильности происходящего рождены исключительно их неудачами.
– Как я вижу, ты не желаешь уступать в этом вопросе.
– Ни на шаг. У моего сына есть особый дар. Если он есть, зачем его стыдиться? Почему он не должен пользоваться им в собственных интересах?
– Это может быть в его интересах, но не в интересах нас всех, как единого целого, – сказала Нова. – Вот, о чём ты должен побеспокоиться в первую очередь.
Сумрака поражало, что у неё хватает сил говорить таким образом с его отцом. Он почти восхищался ею, потому что в своём воображении он едва смог бы даже просто пискнуть под прицелом столь сурового взгляда. Он видел, как у отца напряглись мускулы.
– Эта колония всегда была предметом моей главной и нежной заботы, – сказал Икарон. – И когда я увижу, что её благополучие действительно находится под угрозой, я буду действовать. Хочешь добавить что-то ещё к уже сказанному?
– Я всё сказала, – ответила Нова и начала карабкаться обратно на свой насест. Она была почти такой же старой, как отец Сумрака, и её лапы устали.
Пока впечатление от этого противоборства было свежо, Сумрак чувствовал себя изнурённым.
– С тобой всё в порядке? – спросила его мама, и он понял, что весь дрожит.
Он кивнул.
– Не поддавайся этой чепухе, – сказал отец. – Некоторые рукокрылы всегда с подозрением относятся к чему-то новому – и завидуют.
– Я боялась, что это случится, – сказала мать Сумрака.
– Я пытался не вставать ни у кого на пути, – сказал Сумрак. – И даже не летал вблизи птичьих гнёзд.
– Не думаю, что Нова говорила от имени кого-то иного, кроме самой себя, – ответил ему отец, – и, возможно, нескольких других недовольных рукокрылов.
– Кливер и Эол болтали об этом, – сказала Сильфида.
– Молодняк, который вряд ли умеет что-то ещё, – пренебрежительно сказал Икарон. – Я ничего не слышал от семей Барата и Сола. Всё хорошо, Сумрак.
– Ладно, – ответил он, уверенно кивнув. Но он видел, что его мать волновалась, и вовсе не ощущал уверенности. Он хотел летать. Он любил это. Но он не хотел быть отщепенцем. И конечно, несмотря на слова его родителей, где-то должен быть кто-нибудь ещё, похожий на него.

На следующее утро Сумрак вернулся на Верхний Предел, чтобы наблюдать за птицами. Ему по-прежнему нужно было многое узнать о полёте. Он был особенно недоволен своей техникой посадки, и надеялся, что птицы смогут его чему-то научить.
Он только что пронаблюдал, как одна птица села на соседнее дерево, и ожидал, когда она снова взлетит, но в это время у него возникло странное чувство, что наблюдают за ним самим. Он взглянул вдоль ветки, ожидая увидеть Сильфиду, или, возможно, Кливера или Эола, шпионящих за ним. Сумрак знал, что они провели много времени на Верхнем Пределе, затевая свои бесконечные состязания в охоте. Но не было ни единого признака их присутствия. Шерсть на его загривке встала дыбом. Он запрокинул голову назад и увидел, что прямо над ним, на расстоянии двух футов, на соседнюю ветку забралась птица. Сумрак даже не слышал, как она прилетела.
Она очень внимательно разглядывала его, поворачивая голову резкими короткими рывками, словно изучая его под всеми возможными углами зрения. Её клюв был слегка зазубрен по краю, словно в напоминание о некогда росших в нём зубах.
Сумрак отодвинулся назад, чтобы ему было проще разглядеть её. Птица перепорхнула, но не взлетела. Она продолжила разглядывать его смелыми чёрными глазами. Сумрак расстроился. Он никогда не был так близко к птице, и, конечно же, ни разу не встречал такую, которая проявляла интерес к нему самому.
– Почему ты таращишься на меня? – спросил он.
– А почему ты таращишься на нас? – парировала птица; в её голосе слышалась странная мелодичная трель.
– Я хочу увидеть, как ты летаешь, – ответил Сумрак.
– Ну, а я хочу увидеть, как летаешь ты, – сказала птица. – Ты – это тот самый, кто умеет летать, правильно?
– Да, – он не видел смысла в том, чтобы отрицать это, поскольку новости о его полёте явно добрались и до территории птиц. Он завидовал этим существам и восхищался ими всю свою жизнь, но никогда не предполагал, что однажды станет говорить с одним из них. Он подозревал, что это вообще не разрешалось. Потом ему нужно будет спросить об этом у Папы.
– Все о тебе говорят, – продолжала птица.
– И что же они говорят? – Сумраку захотелось это знать.
– Им это не нравится. Они думают, что это нелепо. Я тоже хотел посмотреть. Это выглядит невозможным. У тебя даже нет перьев на крыльях.
– Чтобы летать, перья не нужны, – сказал Сумрак. – Да и крылья тоже. У меня есть паруса.
– По мне, они похожи на крылья.
– Мы их называет по-другому.
– У тебя есть имя? – спросила птица.
– Конечно, есть! А у тебя?
– Несомненно. Просто я не был уверен, утруждаете ли вы себя заботой давать имена друг другу. На мой взгляд, вы все выглядите довольно похожими.
Сумрак был возмущен. Ему всегда говорили, что птицы были грубыми и надменными существами, и теперь он понимал, почему.
– Ну, наверное, вы все тоже выглядите одинаковыми на наш взгляд.
– Какая чушь! – сказала птица.
Какое-то мгновение они оба молчали.
– Меня зовут Терикс, – сказала затем птица, добавив к этому трель, которую Сумрак воспринял как знак примирения.
– Я Сумрак. А ты птица-он, или птица-она?
– «Он»! – сказал Терикс, раздражённо дёрнув головой. – Это же очевидно!
– И из-за чего же это очевидно?
– Просто послушай мой голос!
Терикс издал короткую трель, и хотя она звучала очень приятно, Сумрак не знал, звучала ли она как у самца, или как у самки.
– Просто тон голоса несколько ниже, чем у самок, – услужливо подсказал Терикс. – И мелодия попроще.
Сумрак кивнул с таким видом, словно ему всё было совершенно ясно.
– Ну, а мне, со своей стороны, не легче узнать, какого пола ты, – сообщил ему Терикс.
– Мужского, – сказал Сумрак.
– Приму твои слова как данность, – ответил Терикс.
– А каков твой возраст? – спросил Сумрак.
– Четыре месяца. А твой?
– Почти восемь.
– Интересно, что птицы взрослеют быстрее, – заметил Терикс.
– Правда? – спросил Сумрак.
– О, да! Я уже почти полностью вырос. Но, похоже, тебе пока ещё есть, куда расти.
Сумрак чувствовал, что ему следует возразить, но предположил, что птица была права. Он ещё далеко не сравнялся в размерах со своим отцом. Однако его несколько раздражало то, что Терикс уже был гораздо крупнее его.
Сумрак огляделся, надеясь, что никто из его колонии не мог услышать их разговор. Ему не хотелось наживать себе неприятностей – хотя ему никогда не говорили, что это было не по правилам. Но в любом случае, Терикс не выглядел опасным, и они оба находились на собственных территориях. Никто не нарушал границ. Сам по себе Терикс выглядел довольно красиво. У него были ярко-жёлтая грудь, белое горло и серая голова. Сумрак поймал себя на том, что его выражение несколько сбивало его с толку: это была словно маска, а всю живость ему придавали ясные глаза.
– Ты живёшь на острове? – спросил его Сумрак.
– О, да, и я уже облетел его весь.
Сумрак с трепетом подумал о такой свободе и скорости. И сейчас они у него были. Его паруса могли унести его туда, куда ему хочется.
– А ты был на материке? – спросил он.
Терикс нетерпеливо перепорхнул с ветки на ветку.
– Нет ещё. Родители говорят, что я ещё не готов. Хотя уже скоро.
Сумраку стало интересно, позволят ли его собственные родители когда-нибудь совершить такое путешествие. Ведь там был бы целый новый мир. Но, судя по тем обрывкам слов, которые он слышал, мир выглядел жестоким и страшным местом.
– Давай, посмотрим, как ты летаешь, – предложил Терикс.
Сумрак на миг задумался.
– Хорошо, – сказал он, – но только если ты потом пару раз покажешь мне, как ты садишься.
Терикс отвесил быстрый поклон и чирикнул. Сумрак счёл это за согласие.
Он бросился с ветки, с силой взмахивая парусами и взлетая всё выше по мере того, как набирал скорость. Он сделал несколько кругов над поляной, убедившись, что всё время остаётся ниже Верхнего Предела, а затем неуклюже зашёл на посадку.
Терикс изучающее разглядывал его сверху.
– Ты очень быстр и ловок в воздухе, – сказал он, удивив Сумрака этим комплиментом. – Но я вижу, что над твоей посадкой ещё нужно работать и работать.
– Да, – ответил Сумрак. – Может быть, ты сможешь показать мне, как это делать.
Наблюдая, как Терикс взлетает и садится так близко к нему, Сумрак понял, насколько сильно различной была техника их полёта. Садясь, Терикс держал свои крылья высоко, взмахивая только их оперёнными концами, чтобы замедлить движение и точно сесть на кору. Сумрак понял, что эта техника вряд ли смогла бы когда-нибудь стать полезной для него. Он всегда садился значительно быстрее. Что касалось взлёта птицы, то крылья Терикса, похоже, поднимали его сразу же, как только он подпрыгивал в воздух. Сумраку нужно было очень сильно и быстро хлопать своими парусами. Он понял, что обладал лучшей маневренностью, чем птица, особенно в ограниченном пространстве, но он и представить себе не мог, что его полёт когда-нибудь станет таким же изящным.
Что же облегчало полёт птицам: перья или просто форма крыльев сама по себе? Он не мог ни угадать очертания пальцев под всеми этими перьями, ни увидеть торчащие среди них когти. У Терикса они были только на лапах.
– Можно мне получше рассмотреть твои крылья? – спросил Сумрак и, не дожидаясь ответа, быстро перепорхнул на ветку к Териксу.
От удивления Терикс отскочил назад.
– Ты находишься на территории птиц, – сказал он, и его голос казался слегка сдавленным.
– Ой, – Сумрак совершенно забыл об этом. – Прости. Мне отступить обратно? Ты меня боишься?
Терикс высоко поднял голову:
– Я тебя не боюсь! Даже если ты яйцеед.
– Яйцеед? – переспросил Сумрак в замешательстве. – Я не ем яиц!
– Ешь. Яйца ящеров. Родители мне рассказывали.
– Ой. Нет, только не мы, – сказал Сумрак, стремясь разрешить это недоразумение. – Рукокрылы на материке охотятся на яйца ящеров. И на самом деле они не ели их – они лишь хотели уничтожить их, чтобы не родилось больше ящеров. Но мы этого не одобряем. Именно поэтому мы живём здесь. Мы не хотели охотиться на яйца.
Терикс с сомнением покачал головой.
– Но на этом острове некогда водились ящеры.
– Нет, – сказал Сумрак. – Здесь никогда не было ни одного. Именно поэтому мы остались здесь. Это место было таким безопасным.
Терикс лишь продолжил качать головой.
– Ты не прав, – сказал он. – Когда-то здесь жили ящеры, и мой прадед говорил, что вы, рукокрылы, разорили их гнездо.
– Когда? – нетерпеливо спросил Сумрак.
– Двадцать лет назад.
– Это ты не прав! – ответил Сумрак, рассердившись. – Да что ты, вообще, знаешь? Ты выглядишь так, словно вылупился из яйца пять секунд назад!
Терикс прыгнул вперёд и угрожающе разинул клюв. Сумрак отполз назад. Клюв оказался острым.
– Я своими глазами видел кости! – настаивал Терикс. – Мы видим намного больше, чем вы – ленивые рукокрылы.
– Ну, и где же они?
Сумрака совершенно не убедил рассказ птицы, но он был озадачен её свирепой убеждённостью.
– На юго-востоке отсюда, – сказал Терикс, дёрнув головой. – Это недалеко, если ты полетишь. Там есть другая поляна, не такая большая, как эта, и сразу за ней земля немного опускается. Там, где деревья растут пореже, ты сможешь увидеть большие кости на земле. Сам слетай, и убедись.
– Слетаю.
Сверху послышалось громкое хлопанье крыльев. Испуганный Сумрак взглянул вверх и увидел другую птицу, заходящую на посадку между ним и Териксом. Она обладала такой же окраской, как и Терикс, но была чуть крупнее, и ветка согнулась под её весом.
– Проваливай отсюда, – вопила птица. – Яйцеед!
– Мама… – начал Терикс.
– Как ты смеешь вторгаться на нашу территорию! – верещала птица-мать
Сумраку, хлопала крыльями и едва не сдувала его с ветки.
– Простите, – выдавил из себя Сумрак, карабкаясь обратно. – Я не собирался…
– Мы видели, как ты летаешь здесь, – визжала птица-мать. Её хохол раскрылся, показывая яркие красные перья под ним. – Не имеешь права! Прекрати летать, ради собственной пользы! Есть те, кто с удовольствием оторвал бы крылышки от твоего крохотного тельца!
Сумрак мельком увидел Терикса, съёжившегося за своей матерью, дёргая головой и топорща хохолок. Сумрак чувствовал, как сильно он был напуган.
– И держись подальше от нашей территории! – прошипела птица-мать, нацелив на Сумрака широкий зазубренный клюв. Сумрак прыгнул, разворачивая свои паруса, и по спирали бросился вниз среди ветвей большой секвойи. Быстрый взгляд назад показал, что за ним нет погони, и он сел. Сердце трепетало, словно крылья моли. На него ещё ни разу не нападало другое животное. Он ощутил взрыв негодования: кто она такая, чтобы требовать от него прекратить летать?
Яйцеед!
Это было так несправедливо. Его отец переселился на остров, чтобы уйти от пожирателей яиц. Но эти птицы по-прежнему обвиняли их в тех вещах, которых они никогда не делали.
Он не знал, как ему поступить. Если он расскажет об этом матери и отцу, то его ждут большие неприятности уже лишь из-за разговора с птицей. Вылазка на их территорию была ещё более серьёзным проступком. Он поверить не мог в то, насколько по-дурацки себя вёл. Если бы об этом узнала Нова, она сказала бы, что была права, и что его полёт лишь ещё больше разозлит птиц и принесёт неприятности всей колонии.
Но что, если история Терикса о костях ящеров и яйцеедах была правдой? Его отец должен знать об этом.
Сумрак прекратил дрожать. Его живот больше не сжимало и не скручивало. Он всегда мог взглянуть на это своими собственными глазами. Терикс сказал, что это место неподалёку. Тогда, если бы птица соврала, Сумрак вообще ничего не сказал бы своим родителям. Он мог бы просто забыть об этом и запомнить, что никогда не следует вновь связываться с птицами. Варварские существа. Он пойдёт и сам отыщет кости ящеров – если их ещё можно там найти.

Сумрак уже пролетел через поляну, которую описал Терикс, а когда земля стала опускаться, он замедлил полёт. Деревья росли реже. Ему не нравилось оказаться в лесу в полном одиночестве. Всё было бы не так плохо, если бы он был вместе с Сильфидой, но теперь он нервничал и чувствовал себя уязвимым. Рукокрылам точно не запрещалось исследовать мир; просто никто этим не занимался всерьёз. Повода не было. Всё, что им было нужно для жизни, находилось в окрестностях секвойи.
Это, наверное, как раз то самое место. Он не хотел спускаться слишком близко к земле, особенно после своего последнего страшного опыта на поверхности. Он сел на ветку и посмотрел в зелёно-коричневую мешанину, испещрённую яркими пятнами цветущих лиан. Солнечный свет пробивался вниз, но всё равно во многих местах была густая тень. Его эхозрение осветило их, и когда он начал искать кости, подлесок был виден очень чётко.
У него перехватило дыхание.
Терикс не соврал. Они были покрыты зелёным мхом и обвиты усиками растений, поэтому, пользуясь лишь зрением, он мог бы принять их за изгибающиеся ветви. Но его эхозрение отчётливо определило, в каком порядке они располагались: это был ряд арок, поднимающихся из земли.
Рёбра!
То, что вначале выглядело как листья, прилипшие к рёбрам из-за дождя и грязи, оказалось остатками кожи и чешуи.
Почему же ни одна из последних экспедиций рукокрылов не наткнулась на эти останки? Он предположил, что все они были связаны с побережьем и ничего не искали в самом лесу. И было бы достаточно легко не заметить кости, если не знать, что они были там.
Он продолжил исследовать их своим эхозрением, изменяя силу щелчков. За рёбрами он обнаружил гладкую поверхность большого черепа, очистившуюся за все эти годы. И разбросанные по всему подлеску...

Сумрак очень долго изучал эти вещи, слушая потоки возвращающегося к нему эха, чтобы быть до конца уверенным.
Это могли быть только осколки яичной скорлупы, толстые и морщинистые снаружи, но гладкие и вогнутые с внутренней стороны. Среди осколков скорлупы были рассыпаны мелкие кости. Возможно, кость ноги. Когтистая ступня. Два черепа, не намного больше его собственного.
На этом острове жили ящеры, и похоже на то, что их яйца были уничтожены.
Но кто из рукокрылов их колонии смог бы это сделать?
Ответ пришёл к нему едва ли не раньше, чем он задался этим вопросом.
Нова.

Когда он летел обратно к секвойе, голова гудела от только что увиденного. Он был уже недалеко от дерева, когда разглядел впереди другого рукокрыла. С удивлением он осознал, что рукокрыл не планировал в воздухе. Он пытался летать.
Сумрак подлетел ближе, стараясь получше разглядеть его сквозь путаницу ветвей, спрашивая себя, кто же это, на самом деле, мог быть. Его успехи были ничуть не больше, чем у любого из остальных; он неуклюже махал парусами, взбалтывая ими воздух, но совсем не двигался. Всё дело только в скорости, с сожалением думал Сумрак; они никогда не сумеют достаточно быстро хлопать своими парусами.
Он не хотел смутить своим появлением рукокрыла, и готов был его облететь, когда разглядел полосы серой шерсти у него на боках. Неожиданно рукокрыл развернулся в воздухе и взглянул прямо на него; Сумрак понял, кто это был. Его отец быстро раскрыл паруса полностью и спланировал, опустившись прямо на ветку.
– Сумрак? – окликнул он.
– Привет! – отозвался Сумрак, порхнув поближе. Он чувствовал себя неловко: отец явно не хотел, чтобы кто-нибудь его увидел.
– Я хотел попробовать, – бодро сказал отец. – Просто узнать, что чувствуешь, когда делаешь это.
Когда Сумрак сел, он смог разглядеть, что отец тяжело дышал. Он явно очень старался, причём достаточно долго.
– Это действительно трудно, – сказал Сумрак. – И утомительно. У меня самого всё ещё есть трудности…
Отец с нежностью понюхал его.
– Не надо утешать меня, Сумрак. Я слишком стар и мудр, чтобы тосковать о чём-то, чем мне не дано обладать. Я полностью удовлетворён тем, что умею планировать.
– Да, знаю, – сказал Сумрак, кивнув в знак согласия. До него дошло, что они оба притворялись. Внезапно ему стало грустно. Он всегда видел, каким упорством обладает его отец. И вопреки здравому смыслу он надеялся, что его отец сможет летать, даже если у него в груди плечах не будет правильных мускулов. Но отец сдался, и Сумрак ненавидел это чувство. Кроме того, это заставило его слегка испугаться.
– Где ты был? – спросил его отец. – Мне не нравится, когда ты улетаешь так далеко от дерева.
– Знаю, прости. Но… – он пытался придумать, с чего лучше начать. Он планировал свою речь по пути домой, но эта внезапная встреча совершенно сбила его с мысли.
– Я был на Верхнем Пределе, – начал он, – и у меня был разговор с птицей.
– Ты говорил с птицей?
– Мы оставались на своих собственных территориях. Главным образом, – добавил Сумрак, и поспешно продолжил. – Он хотел увидеть, как я летаю, а я хотел посмотреть, как летает он, а потом, чуть позже, он назвал меня яйцеедом.
– И это в наше время? – сказал отец и расхохотался. – Вижу, они явно знакомы с тем, что делали наши дальние родичи на материке.
– Я пробовал объяснить, что мы были другими, – продолжил Сумрак. – Но Тер…
Он замолк на полуслове, не желая, чтобы его отец знал, что ему известно имя Терикса; было бы похоже на то, что они стали друзьями.
– … Птица сказала, что когда-то на этом острове жили ящеры, и что мы разорили их гнездо.
Икарон казался настроенным скептически.
– Вряд ли птицы – самый надёжный источник сведений. Между нами и ними никогда не было дружбы. Они – потомки ящеров.
– Правда?
– Чистейшая. Давным-давно они были пернатыми ящерами, которые умели лазать по деревьям. Потом они научились летать.
Сумрак был настолько поражён этой информацией, что ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.
– Просто птица сказала мне, что на острове были кости ящеров. Она рассказала мне, где можно их найти.
Икарон отвёл взгляд от морды своего сына.
– И ты нашёл эти кости? – спросил он.
Сумрак взволнованно кивнул.
– Опиши мне их.
Сумрак приложил все усилия, стараясь не упустить ни малейшей подробности. Отец внимательно слушал. Потом Сумрак рассказал ему разбитых яйцах, и о крошечных разодранных на куски скелетах среди осколков скорлупы.
– Птица сказала, что её прадед видел, как рукокрыл разбил яйца, – сказал Сумрак. – И я знаю, кто это, наверное, был. Это Нова! Как ты думаешь, Папа? Ведь это как раз то, что она наверняка бы сделала!
Отец не ответил, и когда молчание затянулось, пульс Сумрака участился. Рассердился ли на него Папа? Его мысли тревожно метались, и он понял, насколько опрометчиво он поступил. Он просто принял рассказ Терикса за правду.
– Это серьёзное обвинение, Сумрак, – сказал отец. – Если такое дело действительно случилось, то это ужасное злодеяние, и его явно держат в секрете. Мне не нравится даже простая мысль о том, что Нова могла быть способной на такую непорядочность.
– Прости, – сказал Сумрак, сгорая от стыда.
– Я должен сам исследовать останки. Они похожи на останки ящеров, но я хочу убедиться в этом. Может быть, они уже вековой древности, и животные умерли задолго до того, как мы прибыли на этот остров.
Его ноздри раздулись от отвращения:
– … Но если это сделал кто-то из нашей колонии, я сделаю всё, что смогу, чтобы выяснить, кто это сделал, – он промолчал. – Но, пока я не узнаю больше, не говори об этом никому, Сумрак. Ни Сильфиде, ни даже вашей маме.
Сумрак с жаром кивнул, польщённый тем, что ему поручили хранить такую важную тайну.

Хищнозуб проснулся быстро; его когти уже были выпущены, а в горле стоял ком. Он был окружён другими фелидами, и лунный свет отражался в их глазах. Вне всяких сомнений, они были подосланы Патриофелисом, чтобы изгнать его ещё дальше от земель Рыщущих.
– Я буду драться, – коротко бросил он им, оскалив зубы.
Ближайший из них покорно отступил назад:
– Мы пришли не драться, – услышал он спокойный голос самки.
Хищнозуб шагнул ближе, понюхал и вспомнил её. Это была Миацида, превосходная охотница на ящеров. Он обошёл остальных фелид, обнюхивая и узнавая многих из них. Всего их было двадцать пять, среди них были и самцы, и самки. Когда он понял, что среди них не было Пантеры, его сердце быстро и сильно сжалось от печали.
– Почему вы пришли? – спросил Хищнозуб.
– Мы похожи на тебя, – ответила ему Миацида. – Мы тоже жаждем плоти.
– Ого, – довольно произнёс Хищнозуб. Он знал, что не мог быть единственным. Другие, наверное, проверили свои зубы на детёнышах ящеров и падали. Ему стало интересно, сколько из них окажется достаточно смелыми, чтобы признать это.
– А Патриофелис знает, что вы пришли ко мне?
– Нет, – ответила Миацида.
– Вы уже убивали?
– Нет, – сказала Миацида. – Мы боимся, что нас поймают и выгонят.
– Тогда вы должны спросить себя, насколько велика ваша жажда плоти, – ответил Хищнозуб. – Я пробовал подавлять свою, но её невозможно подавить. Вы должны спросить самих себя, хотите ли вы охотиться и убивать.
– Мы сделали это, – сказала Миацида, взглянув на других фелид.
– Но вы хотите оставить клан Рыщущих навсегда? – спросил Хищнозуб.
– Конечно, если мы вернёмся все вместе и поговорим с… – начала Миацида, но Хищнозуб оборвал её.
– Нет, – сказал он. – Патриофелис стар и закоснел в своих взглядах. Он живёт прошлым, и он не позволит нашим новым вкусам распространиться среди Рыщущих. Он боится войны, но это всегда путь, ведущий в будущее. Слишком многие звери вокруг нас кормятся насекомыми и растениями. Рано или поздно некоторые звери начнут охотиться на других зверей. Питаясь мясом, они станут сильнее и крупнее. И тогда они станут новыми хищниками, которых все мы будем бояться. И я говорю: давайте, мы будем этими хищниками. Но Патриофелис не будет вас слушать и делать выводы.
– Тогда мы можем свергнуть его, – сказала Миацида.
Хищнозуб зарычал.
– Патриофелиса сильно любят, и многие будут сражаться ради него. У нас не будет даже надежды на победу. Как только вы начнёте охотиться и убивать, возврата уже не будет, – он делал паузу. – Желаете ли вы оставить клан Рыщущих навсегда?
– Да, – ответила Миацида после секундного колебания.
Один за другим остальные фелиды тоже дали своё согласие.
– И готовы ли вы сделать меня своим новым вождём? – потребовал ответа Хищнозуб.
Миацида взглянула на других фелид, а затем вновь устремила свой взор на него.
– Готовы, – ответила она.

ГЛАВА 9

Изгой

Во сне он видел, как, ликуя, взлетает над деревьями. Птицы глядели на него со своих насестов. Каждый раз, когда он смотрел вниз, их становилось всё больше и больше, пока ветки не стали казаться сделанными из одних перьев, крыльев и клювов. Птицы пели для него: вначале сладко, но затем музыка стала звучать совершенно зловеще.
Как он проснулся, образы из сна растворились в его мыслях, но рассветный птичий хор остался, разносясь по всему лесу. Он вслушался в него, и шерсть у него на шее встала дыбом. Этим утром в нём действительно звучало нечто зловещее: грубая, злорадная агрессия. И что самое странное, он думал, что слышал рефрен, который разнообразила мелодия – а такого, насколько он знал, птицы никогда ещё не делали.
– Приходи и посмотри, – много раз пели птицы. – Приходи и посмотри, как устроен этот мир.
Что же они хотели, чтобы он увидел?
На самой секвойе рукокрылы начинали встряхиваться, а несколько из них уже охотились над поляной. Сильфида и родители проснулись, а когда они обменялись утренними приветствиями и начали чиститься, странный рассветный хор полностью стих. Похоже, больше никто этого не заметил, и сам Сумрак уже готов был подумать, что это было лишь его беспокойное воображение – память о той свирепой матери-птице – или же какой-то звуковой мираж, родившийся в его сонном воображении.
Когда он летел вдоль ветки, испещрённой пятнами света восходящего солнца, ему было приятно ощущать, что его мускулы были далеко не такими одеревенелыми и воспалёнными, как раньше по утрам. Его тело, наконец, приспособилось к полёту.
– Поохотишься со мной на высоте? – спросил он Сильфиду.
– Хорошо, – с готовностью откликнулась сестра.
Сумрак обнюхал её в знак благодарности. Он знал, что подъём отнимал у неё много сил, и что охота там была не такой уж хорошей. Но ему больше, чем когда-либо ещё, нужна была её компания. Несмотря на поддержку отца, Сумрак ощущал довольно холодное отношение со стороны колонии. Он никогда не был в числе самых популярных молодых зверей; виной тому была его странная внешность. А с тех пор, как он начал летать, он почувствовал, что другие рукокрылы отступились от него ещё сильнее – и молодняк, и взрослые. Явно это никак не выражалось, открытой жестокости не было. Большей частью всё сводилось к новым способам избегания его.
Если он садился на ветку вблизи других рукокрылов, они зачастую отодвигались в стороны на несколько шагов, словно освобождая ему место, но несколько больше, чем было действительно нужно. Очень немногие здоровались с ним. Когда он подползал слишком близко к группе рукокрылов, их голоса умолкали, словно их окутывало облако противного запаха. Если он касался другого молодого рукокрыла, когда полз по ветке, тот иногда ощущал неловкость, и он замечал, как один или два из них начинали яростно чиститься после этого. Это он считал самым пагубным, потому что понимал, что они делали это вовсе не для того, чтобы подразнить его: они действительно боялись, что могут заполучить от него какого-то ужасного паразита. Возможно, со временем это изменилось бы, но пока его единственным другом была Сильфида. Когда она полезла вверх по стволу, Сумрак полез вместе с нею.
– Что ты делаешь? – спросила она, остановившись.
– Просто хочу составить тебе компанию, – он полагал, что это было самое малое, что он мог сделать для неё.
– Хорошо, – сказала она. – Только так будет дольше добираться туда. На коре я быстрее тебя.
– Я знаю, но…
– Лети, Сумрак, – сказала она ему, и в её голосе слышались нотки раздражения. – Раз ты можешь летать, лети.
– Ты уверена?
– Если бы я умела летать, поверь мне, я бы полетела!
– Хорошо, спасибо. Очень благодарен тебе.
Он порхал рядом с нею среди ветвей, стараясь не залетать слишком далеко вперёд. Кливер окликнул их, когда они миновали его семейную присаду.
– Идёшь на охоту, Сильфида?
– Мы с Сумраком лезем повыше, – отозвалась она.
– Там не слишком хорошая охота, – сказал Кливер. Он даже не взглянул на Сумрака. – Я хочу найти Эола. Ты уверена, что не хочешь пойти со мной?
– Нет, спасибо, – холодно ответила Сильфида.
– Иди с ними, если хочешь, – сказал Сумрак, когда они продолжили лезть по секвойе.
Сильфида покачала головой:
– Мне не нравится, как он с тобой разговаривает.
– Он вообще больше со мной не разговаривает. Вот уж действительно, изменение к лучшему.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
Сумрак промолчал, поражаясь преданности своей сестры. Он бы никогда не понял её дружбы с Кливером, но они были друзьями большую часть своей молодой жизни. Он не хотел чем-то навредить ей, тем более, что она была так добра к нему. Ему было жаль, что он не может рассказать ей о гнезде ящеров, которое обнаружил. Тайна гремела внутри него, словно проглоченный камешек.
Он взлетел на Верхний Предел и неожиданно увидел, что Эол уже был там – он сидел на дальнем конце ветви.
– Привет! – окликнул его Сумрак, сев на ветку. – Кливер ищет тебя внизу…
– Сумрак, – позвала его сестра снизу. – Тут что-то есть…
Её голос стих, но его частоты было достаточно, чтобы передать её дрожь.
– Что случилось? – он высунулся с краю Предела и поглядел вниз. Сильфида сидела у самого ствола, неотрывно глядя на что-то, лежащее на её ветке. Это был какой-то большой, тёмный лист, каких он никогда раньше не видел. Он явно не относился к секвойе.
Сумрак начал пристальнее разглядывать его, позволяя своему эхозрению скользить по его поверхности.
Лист был необычно толстым и обладал поверхностью, которая выглядела почти как… шерсть. У него внезапно пересохло во рту.
Хриплый голос Сильфиды донёсся до него, как будто издалека.
– Сумрак, ты же не думаешь, что это…
Это было более чем знакомо ему, однако это было так чудовищно неуместно здесь – одиноко лежащее на коре.
Это был левый парус рукокрыла, оторванный от его тела. Плечевая кость была вырвана из сустава и слегка высовывалась за неровный край оторванной перепонки.
Он взглянул на Сильфиду, которая подползла поближе, чтобы разглядеть находку. Их глаза встретились, а потом он, дрожа, взлетел на Верхний Предел.
– Эол? – позвал он.
Рукокрыл не двигался. Сумрак подполз поближе. Биение его сердца замедлилось и глухо отдавалось в его ушах. С Эолом явно было что-то не так. Его тело выглядело непривычно тонким и иссохшим.
Сумрак остановился. Ему не нужно было идти дальше, чтобы увидеть, что Эол был мёртв, а оба его крыла оторваны.
Внезапно с ветвей над ними снова запели птицы; сотни их выкрикивали рефрен той злополучной песни на рассвете.
«Приходи и посмотри! Приходи и посмотри, как устроен этот мир!»

Визг и рычание раздавались в толпе рукокрылов, собравшихся вокруг тела молодого зверька. Эола спустили вниз, в гнездо, где жила его семья, и теперь утренний воздух наполнила почти удушающая вонь страха и гнева. Сумрак почувствовал, что его сердце бьётся сильно, как никогда раньше. Его охватил общий гнев колонии, челюсти сжимались и раскрывались, а из горла вырвалось низкое рычание. Шерсть на его теле встала дыбом от шеи до хвоста.
Родители Эола приблизились к истерзанному телу вместе с Баратом, который приходился ему дедом. Изучив тело Эола и спокойно поговорив с его родителями и остальными старейшинами, отец Сумрака поднял голову и обратился к колонии; его сильный голос зазвучал над общим шумом.
– Раны были нанесены клювами птиц, – сказал Икарон. – В этом не может быть сомнений. Эол не был убит ради еды. Его паруса были оторваны преднамеренно. Это был акт убийства.
– Почему? – раздался полный боли крик, сначала из одного, а затем из множества горл.
– Но почему?
– Зачем им было это делать?
Сумрак почувствовал боль. Теперь ему открылась ужасающая правда о целях того зловещего птичьего хора на рассвете: он заглушал крики боли Эола.
Он внимательно посмотрел на своего отца: увидел, как он собирался что-то сказать, но затем не решился этого сделать. Нова поднялась на задних лапах, раскрывая паруса, чтобы привлечь внимание.
– Птицы хотели послать нам сообщение! – закричала она. – Они отняли у этого молодого зверя паруса, его способность двигаться в воздухе. Они говорят, что небеса принадлежат им, и только им.
Сумрак сделал вдох, но по-прежнему чувствовал себя так, словно его лёгкие были пусты.
– В этом просто нет смысла! – сердито сказал Барат. – Мы никогда не вторгались в их небеса. Как мы угрожали их владениям всё это время?
– Планируя – никогда! – ответила Нова. – Но летая – можем!
Странное бормотание рокотало над колонией; оно было похоже на тихий ветер, который внезапно мог перерасти в бурю. Сумрак подумал о матери Терикса, о ярости на её лице в тот момент, когда она требовала, чтобы он не нарушал границ их территории. Он представил себе её острый клюв. Могло ли у неё действительно родиться такое намерение убивать? Он теснее прижался к коре, желая буквально провалиться сквозь неё.
– Но Эол даже не умел летать! – завопила мать детёныша.
– Я знаю, – сказала Нова. – Но птицы, возможно, подумали, что он был кем-то другим.
Сумрак буквально чувствовал, как чужие взгляды ищут его, находят и пронзают насквозь. Он силой заставил себя смотреть только вперёд, только на своего отца. Его морда выглядела застывшей и сдержанной. Был ли он, так или иначе, причиной смерти Эола?
– Мы должны убить одного из их детей! – воскликнул Барат. – Жизнь за жизнь!
Колония ответила рёвом одобрения.
– Это может привести лишь к новым нападениям, – твёрдо сказал Икарон.
– Это был детёныш не из твоей семьи! – парировал Барат.
– Я знаю, друг мой. И именно поэтому я больше способен дать беспристрастный, рациональный ответ.
– Я хочу правосудия, а не беспристрастных рассуждений! – закричал Барат.
– Я знаю, что это не удовлетворит тебя здесь и сейчас, но это решение, которое пойдёт на пользу всем нам.
– И каким же образом? – спросил Барат. – Если мы ничего не сделаем, то тем самым дадим птицам разрешение убивать снова и снова. Они не будут бояться помыкать нами. Они будут думать, что мы струсили.
Сумрак взглянул на Нову и увидел, как взгляд её ясных глаз с большим интересом переходит с Барата на Икарона. Вне всяких сомнений, ей нравилось видеть, как, наконец, ещё один старейшина перестал соглашаться с их предводителем.
– Мы мирно жили с птицами в течение двадцати лет, – сказал Икарон. – Мы никогда не были друзьями, но мы терпимо относились друг к другу. По каким-то причинам они могут рассматривать полёт моего сына как угрозу – их территории, или, возможно, запасам их пищи. И они, и мы питаемся насекомыми. Их действия чудовищны и непростительны, но я не вижу выгоды, которую мы получим, если станем мстить.
– Ты неправ, – кратко сказала Нова. – Согласна с Баратом. Мы не можем оставить это без ответа. Сол, что скажешь ты?
Сумрак увидел, как Сол тяжело вздохнул.
– Согласен с Икароном, – сказал он. – Возмездие редко становится лёгкой дорогой к миру.
Икарон повернулся свирепой мордой к Нове:
– Ты ошибаешься, если думаешь, что наши голоса имеют равный вес! Мой голос – единственный, облечённый властью. Не думай, что голосование может изменить это.
– Полёт твоего сына, Икарон, навлёк на нас эту беду, – сказала Нова. – Этого никогда нельзя было допускать. Это неестественно.
– И что, ты не предпримешь никаких действий? – потребовал ответа Барат.
Сумрак чувствовал боль, глядя, как отец выдерживает эти нападки.
– Конечно же, я предприму действия, – сказал Икарон. – Хотя они могут и не удовлетворить тебя, Барат. – Сумрак увидел, что пристальный взгляд отца остановился на нём, и в его глазах светилось ужасное раскаяние. – Я сделаю всё так, что птицы больше не почувствуют, что их территории опять угрожают.

* * *

– Птицы не хотят, чтобы ты летал, Сумрак, – мягко сказал отец.
– Знаю, – ответил он.
Были послеполуденные часы, мягкий свет солнца струился в лес с запада. Это был первый раз за долгий мрачный день, когда у них появилась возможность встретиться всей семьёй в уединении их гнезда. Эола отнесли на гибельную ветку секвойи, где его семья последний раз взглянула на него перед тем, как оставить его на милость насекомых и стихий.
– Ты должен остановиться, – сказал Икарон.
Сумрак просто кивнул – он чувствовал себя слишком виноватым, чтобы возражать. Возможно, в нём вызвала желание летать его гордыня – желание быть лучше, чем другие. Но он любил это делать: ему нравились торжество и свобода полёта.
– Ну, я не думаю, что это справедливо, – возразила Сильфида. – Почему все так злы на Сумрака? Он не убивал Эола. Все должны злиться на птиц. Барат был прав, нам нужно….
Сумрак увидел, как глаза его отца сверкнули:
– Я не потерплю этого вздора! – его голос был почти рычанием. – Ты что, не слышала, что я говорил, Сильфида? Мы не можем держать под контролем действия птиц. Если мы хотим сохранить мир и избежать дальнейших смертей, проще всего будет Сумраку прекратить летать. Справедливостью этого не поправишь.
– Я знаю, Сумрак, что это будет тяжело – сказала ему мама. – Но твой отец прав. Так будет лучше для всех. Нужно прекратить летать.
– Но я жажду полёта, – спокойно ответил Сумрак. Несмотря на чувство вины, он не мог подавить своей печали. Он летал; он взмывал вверх.
– Это слишком опасно, особенно для тебя, – мрачно сказал Папа. – Если птицы хотели, чтобы их жертвой стал ты, в следующий раз они могут и не ошибиться.
Сумрак вздрогнул, подумав о тщедушном тельце Эола на ветке.
Икарон по-доброму взглянул на него:
– Помнишь, как я первый раз взял тебя с собой на дерево?
– Да.
– Ты даже не хотел прыгать.
– Я очень боялся.
– Но потом ты прыгнул, твои паруса наполнил ветер, и ты понял, что просто создан для воздуха. Больше, чем кто-либо из нас мог себе представить. Я не прошу, чтобы ты оставлял воздух. Ты прекрасно планируешь, Сумрак. Очень быстро. Разве ты не помнишь, какое это удовольствие? Вернись к планированию, отточи его навыки, и попробуй не думать о полёте. Со временем тебе станет легче.
– Я попробую, Папа.
– Обещаешь мне?
– Обещаю.

На следующее утро во время охоты паруса Сумрака хотели махать – теперь это было практически его второй натурой – но он не позволял им делать этого. Он держал их натянутыми, вспотев от усилий, и планировал лишь вниз и вниз, садился, а затем медленно лез вверх по стволу, цепляясь когтями. Он упустил значительную часть своей добычи. Теперь он был медленным и не столь ловким, и той ночью отправился спать голодным.
За следующие несколько дней всё стало только хуже. После смерти Эола многие другие рукокрылы даже не смотрели на него. Он ощущал себя так, словно стал невидимым. Сбывались все самые худшие опасения его матери. Раньше он был просто уродцем; теперь он был причиной несчастий. Даже когда он перестал летать, похоже, никому не хотелось иметь с ним дело.
Его единственной компанией осталась Сильфида – а сам он был неважной компанией. Ему мало о чём можно было поговорить. Он продолжал думать об Эоле и о птицах. Его так просто было удержать, пока они расклёвывали его паруса. Он по-прежнему не мог представить себе, чтобы Терикс мог совершить такое. Но, возможно, Сумрак просто ошибался. Птицы произошли от ящеров, говорил его отец. Делает ли это их такими же, как ящеры – свирепыми охотниками на зверей?
На третий день после того, как он престал летать, Сильфида спросила, хочет ли он поохотиться. Он покачал головой.
– Иди сама, – сказал он.
– Ты нездоров, Сумрак? – спросила мама.
– Всё в порядке. Просто я не голоден.
– Тогда встретимся позже, – сказала Сильфида, и поспешила прочь.
Охотясь с нею вчера, он видел, как тоскливо она поглядывала на Кливера и его группу. Когда она осталась с Сумраком, никто больше не приблизился к ней и не заговорил с нею. Сумрак знал, что она будет скучать без своих друзей, но она была слишком преданной, чтобы оставлять его в одиночестве. Ему не хотелось, чтобы она начала обижаться на него.
Мама подошла к нему и обнюхала его.
– Я знаю, что тебе сейчас трудно, – сказала она.
Сумрак пытался не чувствовать злости, но это не получалось.
– Мне было хорошо летать.
– Я знаю, но всё действительно делается к лучшему. Вот увидишь.
– А ты ещё пользуешься своим эхозрением? – спросил он её.
– При дневном свете в этом нет особой нужды, но да, иногда я пользуюсь им, когда мне нужно разглядеть предметы более чётко.
– Тебе не приходится отказываться от этого.
– Это не то же самое, что у тебя. Но только потому, что никто об этом не знает. Полёт – это совсем другая штука.
– Я бросил летать, но все по-прежнему ненавидят меня. Почему я не должен летать?
– Ты сам знаешь, почему.
– Ненавижу птиц, – пробормотал он.
Это они всё подстроили для него. Всякий раз во время планирующего прыжка он представлял себе, как они глядят вниз и самодовольно щебечут о том, как победили его, как забрали его крылья.
– Остальные рукокрылы вскоре забудут, – пообещала мама. – Просто прямо сейчас они напуганы и злы. Тебя всегда будут избегать. А сейчас ступай, и излови ещё одного бражника, молнией промчавшись в воздухе, как ты умеешь.
Сумрак хихикнул; близость матери и знакомый запах действовали успокаивающе. Но гнев не полностью оставил его. Правда была в том, что он просто не хотел больше планировать. В воздухе он ощущал себя неуклюжим и медлительным. После того, как он летал, это выглядело как нечто вроде поражения. Он не дал бы птицам такого удовлетворения.
Пока вся остальная колония охотилась, он оставался на дереве. Он бродил по знакомым ветвям, ощущая вину за самого себя. Если бы его сородичам-рукокрылам нужен был отщепенец, он бы стал отщепенцем. Он бродил бы, собирая жучков и глодая семена. Такая пища никогда не удовлетворила бы его голод полностью, поэтому он бы, несомненно, похудел и приобрёл странную внешность, и пугал бы молодняк, бормоча всякие глупости.
Шёл слабый дождь, и хотя полог огромного дерева сохранил многие ветви сухими, в некоторых местах вода капала вниз по иглам круглыми каплями совершенной формы и наполняла маленькие трещины в коре. Сумрак остановился, чтобы попить перед тем, как лезть по одним из самых длинных ветвей секвойи. Они протянулись достаточно далеко, чтобы образовать естественный мост, ведущий на соседнее дерево; Сумрак устроил себе нечто вроде игры, разыскивая на том дереве другие ветви, которые могли увести его ещё глубже в лес, дальше от секвойи. Ему хотелось побыть в одиночестве.
Едва начав свой путь, он наткнулся на нескольких розовых личинок бабочки-стеклянницы, точивших кору, и съел их. Они были очень сладкими и сочными, гораздо жирнее, чем многие из летающих насекомых. Возможно, он действительно смог бы вообще отказаться от жизни в воздухе.
Он всегда ощущал присутствие птиц над собой – неясное и зловещее. Их песни больше не звучали красиво. Среди ветвей он замечал, как они большими стаями взлетали в небо, кружились, внезапно становились невидимыми, когда поворачивались в его сторону крыльями, а затем вновь сбивались в плотную тёмную массу. Несколько птиц из стаи устремились в сторону материка. Он спрашивал себя, не планировали ли они в данный момент какое-то ужасное нападение на всех рукокрылов сразу, чтобы наброситься на них, выставив вперёд клювы и когти.
Сумрак не рисковал забираться высоко на дерево. У него не было никакого желания приближаться к территории птиц. Ближе к концу ветки он обнаружил заросли грибов, чьи просвечивающие ножки поднимались из мшистой коры. Его изумило то, как прямо и высоко росли грибы, хотя их ножки были такими тонкими. Их бледные шляпки раскрывались на уровне глаз, а их края были слегка зазубрены и словно присыпаны чем-то вроде порошка, который улавливал солнечный свет. Молодым говорили, чтобы они никогда не ели грибы. Многие из них были ядовитыми – так сказала его мама. Но он также подслушал разговоры некоторых старших рукокрылов, которые говорили, что на самом деле они не были ядовитыми, но заставляли съевшего их видеть такие вещи, какие больше никто не видел. Сумрак фыркнул.
Это не так уж сильно отличалось от способности видеть в темноте при помощи его эхозрения. Молодым говорят всякое. Ему говорили, чтобы он не махал парусами, говорили, что он не может летать. А он мог. Возможно, правил было слишком уж много. Он чувствовал себя озлобленным и беспечным.
Сумрак подошёл к грибу и осторожно лизнул его край, а затем обсосал кончик своего языка. По вкусу он был совершенно не похож на всё, что он когда-либо пробовал – непонятный, влажный, с какой-то изысканной ноткой. Он лизнул снова, но на этот раз ещё и отщипнул зубами крохотный кусочек с краю гриба. Ему понравился вкус, но теперь он заволновался. Наверное, ему не следовало есть больше – на всякий случай.
Он немного подождал, но, похоже, ничего не происходило. Чувствуя жажду, он переполз к маленькой лужице воды, накопившейся в коре. Он лакал воду, заставляя пятна солнечного света на поверхности воды изгибаться и искриться.
Он сел около лужицы, по-прежнему ожидая увидеть нечто необычное. Но всё, что он видел – лишь ветви секвойи. Ветер, гудя, мягко дул в лесу. Сумрак мигнул.
Он понял, что в потоке ветра ничего не движется. Не двигалась даже тончайшая веточка. Высоко в небе облака не двигались, хотя звук ветра постепенно становился всё сильнее. Он взглянул на лужицу воды – её поверхность была гладкой и неподвижной, словно застывшая смола. Зависнув в нескольких дюймах перед его носом, в воздухе плавала стрекоза с неподвижными крыльями.
Всё застыло, кроме него самого, но что было удивительнее всего, он совершенно не ощущал тревоги. Сильнейшая летаргия сковала его лапы. Он лёг на ветку, раскрыв паруса и вонзив когти в кору – хотя он чувствовал, что теперь даже ураган не в силах сдвинуть его с места. Подняв глаза к небу, он увидел, как наступает ночь: быстрее, чем любой из закатов, которые он видел. За считанные секунды свет среди ветвей померк – а шум ветра становился всё сильнее, хотя он чувствовал, что его шерсть совсем не шевелится.
Внезапно настала полная темнота, и мир окрасился серебром, хотя Сумрак не отдавал себе отчёта в том, что пользовался своим эхозрением. Этого и быть не могло, потому что охват и глубина открывшегося перед ним вида были поистине невероятными. Он видел всё полностью и сразу, а не быстрыми вспышками. Деревья протянули свои ветви в небо, которое внезапно расцвело мерцающими звёздами. Сумрак закричал, потому что некоторые из них стали всё крупнее и ярче, медленно перемещаясь на новые места. Призрачный ветер усиливался, пока не обрёл ритм взмахивающих крыльев. Первая мысль Сумрака была о кетцале – но даже его широкие крылья не могли создать такого шума.
Звёзды мерцали, заставляя Сумрака дрожать. Ураган взмахов крыльев всё усиливался. Один чудовищный порыв ветра – и все ветви наверху были сметены им; теперь ничто не стояло между ним и небом. Он чувствовал себя отвратительно голым и беззащитным, когда его накрыл сияющий купол ночи. Он хотел, чтобы всё прекратилось.
Звёзды засияли с новой силой, вновь придя в движение. Самые яркие из них образовали очертания обширных машущих крыльев, и звук ветра исходил от них.
«ТЫ – НОВЫЙ».
Всеохватный голос исходил не только от звёздных крыльев, но даже от самой земли. Сумрак ощущал его вибрацию через дерево и через своё собственное тело.
«ТЫ – НОВЫЙ».
Сумрак испуганно глядел во все глаза. Крылья были огромными, словно сама ночь.
С каждым их взмахом он чувствовал, что его может сдуть вместе с целой землёй, хотя воздух вокруг него был недвижен.
«НО ЕСТЬ И ДРУГИЕ», – произнёс голос.
«Что ты такое?» – хотел спросить Сумрак, но его горло и рот не смогли шевельнуться.
Потом крылья сгребли все звёзды и рассыпали их в новые созвездия, которые сложились в движущиеся образы.
Четвероногое существо с гладким телом мчалось по лесу. Его челюсти раскрылись и стали такими огромными, что Сумрак смог разглядеть странные зубы с острыми лезвиями, созданные, чтобы резать.
Сумрак закрыл глаза. С него было достаточно. Он не хотел видеть больше. Но даже когда он зажмурил глаза, образ огромного ночного неба в них остался тем же самым. Ему словно оторвали веки.
Звёзды завертелись, и четвероногое существо превратилось в другое, сидевшее на своём заду, держа тело вертикально, а затем побежавшее на задних лапах.
Звёзды вновь перестроились, и теперь в небе сложилась ужасающая мозаика из гигантских клювов и зубастых челюстей.
Предметы росли: звёздные растения и деревья взмывали вверх. Затем вновь возникла гигантская пара крыльев, машущих в небе. В своём последнем взмахе крылья рассыпались, превратившись в миллиарды крохотных существ, хлопающих крыльями, которые потоком хлынули со звёзд прямо на Сумрака, сжавшегося на ветке. Из открытых ртов этих крылатых существ исходили высокочастотные щелчки, и когда они метнулись ближе к нему, Сумрак понял, что все они похожи на него самого.
«ЕСТЬ И ДРУГИЕ», – ещё раз повторил величественный голос.
Когда Сумрак, наконец, открыл глаза, день вернулся. Ветви шелестели в порывах бриза. Лужица воды блестела. Стрекоза продолжала свой путь. Сумрак вытащил когти из коры. Он был весь мокрый от пота, а его сердце бешено колотилось. Вкус во рту был просто ужасным.
Его несколько раз вырвало, и после этого сокращения его желудка прекратились.
«Это, – тяжело дыша, подумал он, – последний раз, когда я лизал гриб».
Наверное, он спал, потому что следующим, что он осознал, был голос его сестры, доносящийся издалека. Сумрак в замешательстве огляделся. Потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, где он был. Он прислушался. Это определённо была Сильфида – её сложно было с кем-то спутать, даже её шёпот был громче, чем у кого-то другого.
Сумрак подумал, что расслышал ещё и пару других голосов. Они звучали где-то над ним. Что они делали вдалеке от секвойи? Он начал подниматься на их звук, глядя сквозь ветви и надеясь хоть что-нибудь разглядеть.
Там были Сильфида, а с ней, конечно же, Кливер, и ещё один молодой рукокрыл по имени Терра – её он знал плохо, она была одной из детей Сола.
Он не стал их приветствовать; то, как они двигались, быстро и нервно, явно скрывало нечто тайное, словно их целью было нечто запретное. Но что бы это могло быть? Ну конечно, это могло быть только одно. Птицы. Сильфида была не настолько глупа, чтобы заходить на их территорию после того, что случилось с Эолом.
Сумрак и в лучшие свои времена никогда не отличался быстротой, лазая по коре, и всё ещё был слаб после своего опыта с грибами. Но как раз в тот момент, когда он почти потерял их из виду, они все молча остановились на нижней стороне толстой ветви. Сумрак продолжал лезть вверх, надеясь сократить расстояние до них. Что же они делали?
Потом он увидел гнездо. Его плетёная нижняя часть покоилась на ветке, к которой они прицепились. Признаков присутствия взрослых птиц вблизи гнезда не было. Возможно, они улетели добывать пищу или собирать новый строительный материал для своего гнезда. Но они должны были вскоре вернуться. Сильфида и остальные внимательно оглядели его, а затем торопливо поползли по ветке, зацепились когтями за плетёные из прутьев стенки гнезда и полезли к его краю. Страх сковал сердце Сумрака.
Он обещал, что не будет этого делать, но всё же сделал.
Он полетел.
Ему нужно было остановить их прежде, чем будет слишком поздно. С силой взмахивая крыльями, он стремительно взлетел вверх. Он не осмеливался кричать и тем самым рисковать привлечь внимание птиц. Сильфида добралась до края гнезда, и потом Сумрак потерял её из виду, потому что она вместе с друзьями скрылась внутри. Он захлопал парусами ещё быстрее, и закружился над гнездом. Внутри Сильфида, Кливер и Терра в ужасе взглянули на него, приняв за птицу.
Там лежали три голубых яйца, и Сильфида и двое её друзей собрались вокруг одного из них; их когти упирались в скорлупу и были готовы её проломить.
– Эй, вы, все, выбирайтесь оттуда! – закричал Сумрак.
– Закрой пасть, Сумрак! – зашипел Кливер. – Они тебя услышат.
– Сильфида, оставь яйца в покое! – сказал он сестре, затаившей дыхание. Сильфида смотрела то на него, то на друзей, словно не уверенная в том, что нужно делать.
– Пошевеливайтесь и разбейте его! – потребовал Кливер, пытаясь воткнуть коготь своего большого пальца в скорлупу.
Сумрак камнем упал в гнездо и встал перед Кливером, размахивая своими парусами перед его мордой.
– Убирайтесь немедленно, или об этом узнает Икарон!
– Они убили моего кузена! – прошипел Кливер.
– И они убьют ещё больше, если вы это сделаете. А теперь выходите, пока мать не расклевала вам паруса! Мне кажется, я слышу, что кто-то приближается!
Он солгал, но он был в отчаянии, и это, похоже, заставило Кливера отказаться от своих планов.
– Уходим отсюда! – скомандовал он, и они все начали карабкаться вверх по стенкам гнезда. На его краю они прыгнули и стремительно заскользили в воздухе, покидая это место. Сумрак замахал крыльями и взлетел, следуя за Сильфидой и искренне надеясь, что их не увидела ни одна птица.
Когда секвойя была уже в пределах видимости, Кливер и Терра свернули в сторону, оставив Сумрака и Сильфиду вдвоём. Она опустилась на ветку, и он сел рядом с ней. Сильфида повернулась к нему.
– Ты помешал мне! – сказала она.
– Тебе нужно было помешать! – ответил он ей. – Ты представляешь себе, что вы чуть было не сделали?
– Да, и мы бы сделали это, если бы не появился ты. И птица, наверное, не возвращалась, правда?
– Да, просто я должен был любыми средствами остановить вас. Это ты всё затеяла?
– Что-то вроде того.
– Сильфида!
– Ладно, это затеяли мы с Кливером. Папа явно не собирался принимать правильное решение. Он просто потерял мужество! Нова не позволила бы птицам остаться безнаказанными после этого.
– Однако она не предводитель, – оборвал её Сумрак, – и никогда им не будет.
– Кливер говорит, что она могла бы стать предводителем, если бы не Папа.
– О чём ты говоришь?
– Именно отец Новы, Протей, первым подумал о том, чтобы выйти из Договора. Всё это было его идеей. И ещё он был самым старым. Так что именно он должен был стать предводителем. Но вместо этого Папа сделал предводителем себя. Вот, что говорит Кливер.
Сумрак почувствовал, что его тошнит.
– Ты имеешь в виду, что говорит Нова. Я не верю ничему, что исходит от неё.
– Возможно, тебе стоит это сделать! И возможно, мы бы только выиграли, если бы она была предводителем.
– Да как ты смеешь так говорить!
Он был поражён собственной яростью, и Сильфида, наверное, тоже, потому что она вздрогнула. Какое-то мгновение никто из них не произнёс ни слова.
– Если бы вы разбили то яйцо, – сказал Сумрак Сильфиде более спокойным голосом, – то птицы могли бы принять ответные меры, и дела пошли бы только хуже. Вы же не собираетесь пробовать сделать это ещё раз, верно?
Она сверлила его взглядом.
– Сильфида, обещай мне, или я всё расскажу Папе.
– Хорошо, – щёлкнула она зубами. – Я не буду делать ничего такого. Но я не понимаю, почему мы должны прощать их.
– Вы не должны прощать их; просто не предпринимайте ответных мер.
– Ты говоришь, как Папа, – усмехнулась она.
– Он старается изо всех сил, чтобы лучше было нам всем.
– Да что ты говоришь? А как же ты? Ты мог летать, а теперь он это запрещает. И ты не злишься из-за этого?
– Да. Но не на Папу.
Это были не совсем правдивые слова, но он знал, что его негодование было несправедливо. Папа лишь пробовал сохранить мир, и цена этого мира означала лишение его собственного сына чего-то дорогого ему.
– Когда же до тебя, наконец, дойдёт, что Папа не идеален? – спросила Сильфида. – Иногда он бывает неправ, Сумрак, и он слишком горд собою, чтобы признать это. Он был неправ, когда выходил из Договора, и был неправ, когда наказывал тебя вместо птиц!
– Нет…
– На твоём месте, – с жаром сказала сестра, – я бы не прекращала летать. Это делает тебя таким же ужасным трусом, как Папа.
А затем она одним прыжком покинула его.

Самое главное – чтобы добыча вообще ничего не подозревала.
Хищнозуб удивил многих наземных жителей, нападая на них прежде, чем они могли броситься наутёк. Но даже единственного убийства – звуков бешеной борьбы и запаха смерти, разливающегося во влажном воздухе – было достаточно, чтобы сделать осторожными всех животных в округе. И с каждым днём охота становилась всё сложнее, потому что новости о Хищнозубе и его клане мясоедов опережали их движение по лесу.
Тихо крадучись по тенистому подлеску, Хищнозуб ощущал теперь, что все становятся осторожнее и ведут себя тише и тише. Наземные звери прятались. На деревьях звери поднимались выше, прячась среди листвы.
Хищнозуб, всю жизнь до этого питавшийся растениями и насекомыми, признал, что охота – это сложное занятие. Иногда, чтобы поймать добычу, он затрачивал целое утро или вечер. Звери, которых они раньше легко могли убить, теперь начинали сопротивляться изо всех сил. Они царапались, кусались и зачастую вырывались. Хищнозуба воодушевлял такой вызов, но его волновало то, что самые слабые из его охотников могли покинуть его, по глупости полагая, что они могли вернуться к Патриофелису и к своей прежней жизни. Некоторые члены его клана, вроде Миациды, были охотниками от природы, коварными и хитрыми, когда преследовали свою добычу, и неутомимыми, когда нападали на неё. Но некоторым пока ещё так и не удалось никого поймать, и они питались лишь остатками чужой добычи. Хищнозуб смотрел и отмечал для себя слабых и сильных.
Вчера охота была особенно плохой.
Они вернулись к своей прежней пище, чтобы набить себе брюхо. Но всякий раз, когда Хищнозуб поедал личинку или корень, он очень этого стыдился. Ему хотелось мяса. Они должны охотиться лучше, особенно сейчас, когда звери становились всё более и более бдительными.
Хищнозуб запрыгнул на нижние ветви дерева и, как и подозревал, услышал царапанье когтей по коре над собой. Его зубы были стиснуты от жадности, а взгляд пронзал лесные тени. Ему хотелось убивать. Он ловко лазил по деревьям, и хотя уже давно не мог лазать, цепляясь за кору, он умел скакать с ветки на ветку: обладание крючковатыми когтями было прекрасным преимуществом.
Над собой Хищнозуб заметил тупомордого птилодуса: белая полоса тянулась по рыжевато-бурой шерсти на его спине от головы до хвоста. Он был не один: там была целая семья этих зверей, бегающих по стволу и пищащих от ужаса.
Хищнозуб запрыгнул на более высокую ветку и начал погоню. Он с тревогой наблюдал, как они скрылись в маленьком дупле в стволе дерева. Он подошёл в упор, прижал к нему свою морду и просунул внутрь лапу, но лишь затем, чтобы её сильно куснули. Он отпрянул, рассерженно шипя, и сделал несколько шагов по ветке, думая, что делать дальше.
Подняв глаза, он увидел тёмные силуэты птиц, устроившихся на ночлег и чистивших оперение. Одна из них сидела на гнезде.
Его рот наполнился слюной. Прошло уж так много времени с тех пор, как он последний раз ел яйца.
Он никогда не пытался охотиться на птиц; они могли просто улететь от него.
Но их яйца – не могли.
Он забрался на дерево. Мать в гнезде издала пронзительный крик и полетела ему навстречу, но Хищнозуб не отступал. Он был голоден, и сегодня вечером ему хотелось бы съесть мясо. Он добрался до ветки и прыгнул по ней к гнезду, отбиваясь лапой и лязгая зубами, когда птица нападала на него с воздуха.
– Прочь отсюда! Прочь отсюда! – верещала она.
Птица-мать была в ярости: она царапала его своими когтями и клевала в голову, но он был крупнее её. Он запрыгнул в гнездо.
– Яйцеед! – завопила мать. – Яйцеед!
Она вонзала в него когти. В гнезде было три яйца. Их скорлупа была гораздо тоньше, чем у яиц ящеров, и она легко лопнула под тяжестью одних лишь его лап. Но он успел съесть лишь одного из невылупившихся птенцов, когда над его головой единым крылатым вихрем закружилось множество птиц. Даже он не мог сдержать их напора.
Он выпрыгнул из гнезда на соседнюю ветку; его раны жгло от боли.
– Уже скоро найдётся много желающих съесть ваши яйца! – завыл Хищнозуб в их сторону. – Мир меняется!
– Берегись, – верещала охваченная гневом птица-мать. – Берегись, зверь! И на охотников можно охотиться.
Хищнозуб насмешливо фыркнул и продолжил спуск с дерева. Теперь, когда ящеры исчезли, он был единственным охотником, и остальное было уже неважно. Он продолжит оттачивать свои навыки, поедать мясо – и царствовать, как ему и хотелось.

ГЛАВА 10

Перемены в приливе

Сильфида избегала его. Она даже не спрашивала больше, хотелось ли ему поохотиться; фактически, с тех пор, как он застал её в птичьем гнезде, она почти не разговаривала с ним. Он не рассказал об этом Маме и Папе – он хранил её тайну. Но она не спешила благодарить его за это. Он продолжал ждать, что она придёт к нему и скажет, что он был прав, и поблагодарит за то, что остановил её. Он уберёг её от худшей ошибки в её жизни, но она всё равно ухитрялась злиться на него, и планировала прочь вместе со своими паршивыми дружками. Сумрак ужасно тосковал без неё. Всю свою жизнь они никогда не разлучались, вместе планировали в воздухе, толкались в гнезде, чистились в начале и в конце дня. Когда её не было рядом, он чувствовал, что живёт лишь наполовину. Он чувствовал, что его приводит в бешенство её отвращение к нему за отказ от полёта. Что она хочет от него?
Мама и Папа тоже были сыты им по горло. В первые несколько дней, когда он отказался от планирующих прыжков, мать была добра к нему и полна сочувствия, но сейчас она лишь печально качала головой, как будто не знала, что происходит с её бедным странным сыном. Этим утром Папа накричал на него, чтобы он повзрослел и прекратил дуться… а затем спихнул его с ветки. Сумрак планировал в воздухе, но лишь несколько минут, и всё это время его распирало от злости. Папе просто никогда не дано понять, как это – сначала уметь летать, а потом не летать.
Он хотел вообще уйти с секвойи, но это была ещё одна из вещей, которые ему не разрешали делать. Мама сказала, чтобы он перестал рисковать и не заходил далеко в лес. Теперь все опасались птиц, и Сумрак видел, как многие из родителей стали пристальнее следить за своим потомством. Икарон даже объявил, что пока запрещено появляться на Верхнем Пределе.
Поэтому Сумрак лазил по секвойе, поедая тлей и личинок.
Быть в самом сердце колонии, но игнорироваться всеми её членами – это заставляло его чувствовать себя ещё более одиноким, чем в те времена, когда он действительно оказывался один. Но, ползая по нижней стороне ветвей или отдыхая, спрятавшись в трещине в коре, он слышал просто удивительные вещи. На дереве очень много о чём болтали – главным образом о его отце и о птицах.
«... ящеры в глубине души – вот, кто они...»
«... веками ждали шанса вроде этого...»
«... лет десять назад не стал бы терпеть...»
«... стареет уже – вот, почему...»
«... он просто приглашает птиц вновь сделать это...»
Пусть даже он злился на Папу, всякий раз, когда он слышал что-то, сказанное против него, он ощущал двойную порцию негодования и печали. Теперь уже не только Нова была недовольна их предводителем.
Его сознание напоминало крохотную пещерку, в которой гудело эхо слишком многих звуков: уничтоженное потомство ящеров в глубине леса; Сильфида, забирающаяся в птичье гнездо; исполинское крылатое существо среди звёзд. Он жаждал рассказать кому-нибудь о своём видении, но не осмеливался упоминать о нём при Маме или Папе. Если они узнают, что он откусывал гриб, они, вероятно никогда не позволят ему снова уйти из гнезда.
Если бы он был умнее, он просто забыл бы обо всём этом происшествии. Яд из гриба заставил его увидеть кошмар – только и всего. Но благодаря живости его восприятия это оказалось невозможно забыть. В своих мыслях он по-прежнему видел бурлящий водоворот звёзд, порождающий миллион крылатых существ. У них были тела рукокрылов, но голые паруса – точно такие же, как у него. «Ты – новый», – сказал голос.
Одна лишь мысль об этом заставляла его сердце биться сильнее. Он не был уверен, что ему захотелось бы стать новым, если это подразумевало, что он перестал бы быть рукокрылом. Ему было неважно , были ли другие, похожие на него. Ему просто хотелось, чтобы Папа и Мама сказали, что он был их сыном, и что он принадлежал к их виду. Ему пришлось бы сильно постараться, чтобы это было правдой.
Но он никогда не мог бы изменить своей внешности. И сможет ли он хоть когда-нибудь подавить полностью своё желание летать? Возможно, он мог бы тайком уходить куда-нибудь и заниматься этим в таком месте, где его никто не увидит. Он бы старался держаться так низко, что даже птицы не смогли бы его увидеть.
Не обращая внимания на желание своей матери, он покинул секвойю, переходя с дерева на дерево, пока совсем не пропал из виду. Найдя хорошее место, он присел, готовясь прыгнуть в воздух. В его мыслях промелькнули образы: оторванные паруса Эола; серьёзное выражение на морде отца, требующего, чтобы он пообещал. Обмякнув всем телом, он распластался на коре и печально застонал.
Заметив краем глаза, как что-то мелькнуло рядом с ним, Сумрак с удивлением огляделся. На ветке над собой он заметил грудку, покрытую жёлтыми перьями, низ белого горла и клюв. Сверкнул ясный глаз.
– Терикс? – неуверенно спросил Сумрак.
– Как хорошо, что это ты, – с явным облегчением прощебетал Терикс. Он выскочил на открытое место. – Тебя было трудно найти, особенно сейчас, когда ты больше не летаешь.
Сумрак фыркнул.
– Конечно, я не летаю! После того, что ты сделал с нашим детёнышем.
– Я этого не делал, – с негодованием прощебетал Терикс.
– Ну, тогда твои друзья-птицы, – сказал Сумрак. Он всё время смотрел на клюв Терикса и спрашивал себя, сколько же вреда он может причинить. Он никогда бы не смог представить себе, как Терикс делает нечто столь же чудовищное. Но, возможно, он ошибался.
– В нашей стае есть много птиц, которые ненавидят рукокрылов, – сказал Терикс.
– Но почему? – поинтересовался Сумрак.
– Они думают, что все звери – это убийцы, из-за охоты на яйца ящеров. Мы тоже яйцекладущие, помни об этом. И когда они увидели, что ты летаешь, они пришли в ярость. Они не хотят, чтобы ты приближался к их небесам. И никто не поручится за то, что вы не решите внезапно, будто наши яйца – это добыча.
Сумрак уже хотел возразить, но вспомнил Сильфиду и её друзей, карабкающихся в гнездо с разрушительными намерениями.
Тем не менее, это было не одно и то же: месть, а не охота.
– Это меня они намеревались убить? – нерешительно спросил Сумрак.
– Да. И они всё ещё думают, что им это удалось. Но когда я увидел тело, я смог разглядеть, что отметины на нём отличались от твоих, и я знал, что это был не ты. Я ничего не сказал – на тот случай, если они были настроены продолжать свои попытки.
– Это был друг моей сестры.
– Я не имел к этому никакого отношения. Поверь мне, – сказал Терикс. – Мы не все такие кровожадные.
Сумрак вспомнил тот ужасный птичий хор на рассвете, который звучал после того, как они убили Эола.
– Твоя мать выглядела довольно кровожадной, когда она гнала меня прочь.
– Она защищала меня, – сказал Терикс. – Любая мать сделала бы то же самое. В конце концов, ты был на нашей территории.
– А теперь ты находишься на моей.
– Знаю, но я пришёл сюда, чтобы кое-что тебе сообщить, – голова Терикса дёрнулась из стороны в сторону, словно убеждаясь, что за ними никто не следит. – Надвигается нечто опасное.
Сердце Сумрака забилось:
– Это на острове?
– На материке.
– Это ящеры?
– Нет. Фелиды. Большая группа мигрирует вдоль береговой линии.
– А что это за существа? – спросил Сумрак. Он никогда не слышал о фелидах.
– Звери, – сказал ему Терикс.
Сумрак с облегчением выдохнул. Дружественные звери.
– Почему они должны быть опасностью?
– Они охотятся на других зверей, – ответил Терикс.
– Но это же не позволяется! – воскликнул Сумрак. – Это правда?
– Кроме того, они нападают и на птиц. Они поедали яйца из наших гнёзд. Думаю, это могло быть одной из причин того, что моя стая убила вашего детёныша. Они беспокоятся из-за того, что вы, рукокрылы, можете начать делать то же самое.
– Но мы никогда не пытались поедать ваши яйца!
– Я знаю, – ответил Терикс. – Но моя стая напугана. И вам тоже стоит бояться их. Эти фелиды – чудовища.
– Они большие? – спросил Сумрак, пытаясь заставить свой голос не дрожать.
– Крупнее нас.
– Но на острове мы будем в безопасности, – с надеждой сказал Сумрак.
– Если только они не решат переправиться сюда.
– Однако это сложно сделать, – Сумрак вспомнил, что рассказывал ему отец. – Песчаный мост остаётся над водой недолго. Возможно, они даже не заметят его.
– Это зависит от того, насколько они наблюдательны, – ответила птица.
– Вам хорошо, – сказал Сумрак, внезапно ощутив обиду. – Всё, что вы должны будете сделать – это улететь, если они придут.
– Вы тоже можете улететь.
– Мне это запрещено, большое вам за это спасибо. Но в любом случае, я единственный, кто умеет летать.
– А мы не сможем забрать с собой наши гнёзда, – заметил Терикс.
– Это точно, – сказал Сумрак, пожалев о том, что не сдержался.
– Я рассказал тебе, потому что хочу, чтобы вы были готовы. На тот случай, если они придут, – сказал Терикс. Его голова нервно дёрнулась. – А сейчас мне пора уходить.
– Погоди-ка. А почему ты рассказал мне обо всём этом?
– Вчера я видел, что ты остановил других от убийства яиц.
Сумрак напрягся. Он так сильно надеялся, что этого никто не видел.
– Не беспокойся, – быстро чирикнул Терикс. – Я больше никому не сказал.
Сумрак сглотнул. Если бы птицы узнали, наверняка случилось бы ещё больше нападений, а возможно, даже война.
– Они были друзьями рукокрыла, которого убили, – сказал Сумрак, чувствуя, что должен объяснить это. – Они хотели отомстить, поэтому решили действовать самостоятельно. Наш предводитель не просил их делать это.
– Понимаю. Спасибо, что остановил их, – ответил Терикс; вспорхнув, он скрылся среди ветвей.

– Папа, я снова говорил с птицей, – спокойно сообщил Сумрак Икарону. Было уже около полудня, и он нашёл отца одного в гнезде.
– Ты искал его? – резко спросил Икарон.
– Это он нашёл меня, – быстро ответил Сумрак. – Я никогда не оставлял нашей территории. Он слетел вниз, чтобы сообщить мне, что они видели нечто опасное на подходе к острову. Группу животных под названием фелиды.
– Я хорошо знаю их, – сказал Икарон, не выказывая ни малейшего признака беспокойства.
– Знаешь?
– Конечно. Они – активные участники Договора. Они – наши союзники.
– Ой, – Сумрак почувствовал облегчение и ему даже стало немного смешно. – Но птица сказала, что они охотились на других зверей.
Отец пренебрежительно хрюкнул.
– Ни один зверь никогда не поедал плоть других зверей, кроме падали. Я бы не стал уделять внимание словам этой птицы. Мы видели, на какое предательство они способны.
– Но Терикс…
– Ты знаешь его имя? – голос Папы зазвучал сердито.
Сумрак молча кивнул, проклиная себя за эту промашку.
– И он знает твоё?
– Да, – пробормотал Сумрак.
– Это было глупо, Сумрак, очень глупо. И что ещё эта птица знает о тебе? Он знает, что ты – сын предводителя?
– Нет! Во всяком случае, я так не думаю. Я об этом ему вообще не говорил.
– А как ты понял, что он не был подослан своими старейшинами, чтобы посеять среди нас панику и замешательство?
В выражении морды и позе его отца была написана та же самая пугающая ярость, какую Сумрак видел во время его поединка с Новой, или когда он огрызнулся на Сильфиду. Сумрак чувствовал, что непроизвольно съёживается.
– Я не подумал… – начал он слабым голосом.
– А кто может поручиться, что птицы не пробуют при помощи страха вообще выгнать нас с острова?
Сумрак был уязвлён. Он даже ни разу не подумал об этих вещах.
– Я ожидал от тебя большего, Сумрак, – произнёс отец, но уже более мягким голосом. – Птицы знамениты своим умением врать.
Сумрак сглотнул.
– Он не соврал о костях ящеров.
Глаза Икарона вновь сверкнули, и Сумрак на миг съёжился, боясь, что его могут укусить. Но потом отец вздохнул и поглядел вдаль.
– Может, это и так, но я думаю, что его целью было разжечь паранойю в нашей колонии. К счастью, этого не произошло. Что же касается тех самых последних сведений, то спроси себя, Сумрак, почему птица захотела помочь нам, особенно после того, что они сделали с Эолом?
– Может быть, он просто… – и Сумрак умолк, отчаянно желая объяснить, как Терикс отблагодарил его за спасение птичьего гнезда, но зная, что не мог этого сделать, не ввергая Сильфиду в большие неприятности.
Сумрак вздохнул. Он предположил, что теория его отца могла оказаться верной, но по-прежнему не думал, что Терикс мог соврать. Если бы Терикс хотел навредить колонии, он мог бы рассказать своей стае о нападении Сильфиды на гнездо, и это вызвало бы целую кучу неприятностей.
– Просто я подумал, что было бы лучше рассказать тебе, – скромно сказал он, не в силах встретить глазами суровый взгляд своего отца. – Это если птица сказала правду.
– Ты был прав, рассказав это мне, Сумрак. Но не обращай внимания на болтовню птиц. Этот остров оберегал нас от опасностей целых двадцать лет. Вода отступает ненадолго дважды в день. Не так уж и много зверей заметят это или попробуют переправиться.
– Но если они это сделают…
– В данный момент единственные существа, о которых стоит беспокоиться – это птицы. Другие звери никогда не представляли опасности. Фелиды – это друзья. Я всегда знал их исключительно как благородных и миролюбивых существ.
Сумрак не был уверен, что полностью игнорировать предупреждение птицы было бы мудрым решением. Он поймал себя на том, что ему было интересно, что сказала бы на это Нова, и почувствовал, что это похоже на предательство.
– Не надо так сильно волноваться, – сказал отец и понюхал его.
– Я просто думаю о том, что будет, если об этом узнает колония, – выпалил он.
– Поверь мне, мы можем избавить колонию от нового беспокойства. Ты всё легко схватываешь, Сумрак, но ты всё ещё очень молод. Ты не можешь знать всего. Возможно, однажды ты и узнаешь, но не сейчас.
Сумрак знал, что сейчас его мягко попрекают, но он по-прежнему ощущал приятный прилив уверенности. Его отец был предводителем, и был им уже несколько десятков лет. Конечно же, всё будет хорошо.

В тот полдень Сумрак планировал над поляной. Он хотел есть и уже устал от выцарапывания жучков из коры. Но больше всего его утомляло быть вечно скрывающимся отшельником. Ему больше не хотелось лизать ядовитые грибы, слышать голоса и видеть, как движутся звёзды. Чего ему действительно хотелось, так это вернуться к нормальной жизни – или к такой, какой она могла быть после всего того, что случилось. Было так здорово вновь оказаться в воздухе, и ему, возможно, больше не нужно было бы летать. Он пытался забыть об этом насовсем.
Сумрак немного поохотился, стараясь не думать о том, что остальные рукокрылы по-прежнему сворачивали в сторону при его приближении. Возможно, со временем это пройдёт. Он поймал немного еды, в том числе муху-бекасницу с довольно интересным вкусом. Когда он вновь увидел свою сестру, то подумал, что она станет его игнорировать. Но у него потеплело на душе, когда она оказалась рядом с ним.
– Спасибо, – сказала она, – что не рассказал.
– Вообще-то, я рассказал – ответил он.
Поражённая, она взглянула на него.
– Что?
– Буквально только что. Тебя ждут большие неприятности. И ещё Папа на нашей присаде.
Она начала заикаться от волнения:
– Но ты… Ты сказал, что не собираешься…
– Да не говорил я ничего, – признался он, будучи не в силах мучить её даже лишнюю секунду. – Твоя тайна в полной сохранности. Я просто немного пошутил.
– Это было гадко!
– Ладно, но ты тоже гадко относилась ко мне.
– И как же это?
– Избегала меня.
– Это ты избегал меня, вечно скрываясь в лесу ото всех.
Сумрак вздохнул, поняв, о чём она говорила.
– Ладно, я скрывался.
– Хорошо.
Сумрак чувствовал, что им нечего сказать друг другу, и они разлетелись в разные стороны, но он почувствовал себя легче, чем было совсем недавно.
Вернувшись на свою присаду ближе к вечеру, он ощущал приятную усталость, а его живот был полон. Мама и Папа уже были там, и вскоре к ним присоединилась Сильфида. Когда они начали чистить друг другу шерсть, Сумрак почувствовал, что с его семьёй вновь всё в порядке, несмотря на все те тайны, которые они хранили друг от друга. Наверное, в каждой семье были свои тайны, хотя он сомневался в том, чтобы у кого-то ещё они могли быть столь же многочисленными и сложными, как в его семье. Был, однако, один вопрос, ответ на который он хотел бы узнать.
– Папа, – спросил он, – а как получилось, что ты стал предводителем?
Он увидел, что Сильфида поглядела на них, и их взгляды на секунду встретились, прежде чем он вновь повернулся к отцу.
– Там, на материке, – ответил Папа, – когда мы порвали с нашей колонией, нам был нужен кто-то, кто возглавил бы наши четыре семьи.
– Но разве Протей не был самым старым из вас? – невинно спросила Сильфида.
– Был, конечно же, – ответила Мистраль. – И он был бы превосходным предводителем. Я не уверена, что без его руководства у нас хватило бы смелости выйти из Договора.
– Ого, – сказала Сильфида. – Так почему же он не стал предводителем?
– Я бы хотел, чтобы он стал им, – ответил Икарон, внимательно глядя на неё и словно вынюхивая причины, заставляющие её расспрашивать об этом. – И все этого хотели. Но он отказался. Он сказал, что был слишком стар, что нам нужен был кто-то более сильный и более молодой, способный вести нас в трудные времена. Он попросил, чтобы я стал предводителем. Честно говоря, я не стремился взять на себя такую ответственность, но Сол и Барат также убеждали меня стать им.
Сумрак торжествующе улыбнулся Сильфиде. История Кливера представляла всё так, словно Папа силой и обманом проложил себе путь в лидеры, но он сам даже не хотел этого! Возможно, хоть теперь Сильфида будет не так критично относиться к их отцу.
Когда настала ночь, члены семьи расположились в гнезде бок о бок. Сумрак чувствовал себя настолько довольным, что успел наполовину заснуть, прежде чем заметил, что что-то было не так. Безоблачное небо было слегка озарено последними отсветами дня, и нежный бриз дул над поляной – но закатного хора не было слышно.
– Птицы не поют, – шепнул он Сильфиде.
– Наверно, скоро переменится погода, – вяло ответила она. – Иногда это заставляет их замолчать.
Сумрак фыркнул и глубоко втянул воздух. Ни его запах, ни вкус не нёс признаков приближения плохой погоды. Он смог вспомнить лишь один или два раза за всю свою жизнь, когда птицы не пели в сумерках, и теперь тишина лишила его присутствия духа. Он взглянул на отца, который в ответ лишь спокойно посмотрел на него.
– Иди спать, Сумрак, – сказал он. – Всё в порядке.
Он не думал, что сумеет заснуть, но всё же заснул…
… Но проснулся позже, когда поляна утопала в серебряном свете луны, а на секвойе спали все, кроме него.
Небо по-прежнему было ясным – ни единого признака грядущего изменения погоды. Сумрак надеялся, что у птиц были какие-то незначительные причины для молчания, но он боялся, что это могло быть как-то связано с фелидами на материке. Может, птицы не пели из осторожности? Или они прятались?
Издалека донёсся звук, которого Сумрак никогда раньше не слышал. Это был какой-то тихий звук, который, как ему казалось, можно услышать лишь ночью, когда создаётся ощущение, что звуки разносятся гораздо дальше. Он повернулся в ту сторону – это было странное, низкое щебетание, хотя и не похожее на то, что может издавать птица, насколько он знал. Последовала ответная щебечущая трель, и всё стихло. Его уши улавливали лишь гудение насекомых.
Шерсть у него на загривке ощетинилась. А что, если на острове кто-то был? Что, если сюда перебрались те плотоядные фелиды? Щебечут ли фелиды? Это казалось маловероятным.
Он хотел разбудить Папу и попросить, чтобы он выставил часовых, но знал, что это было бы бесполезно. Его отец сказал бы, что в этом нет нужды. Просто птицы пытаются напугать рукокрылов и выгнать их с острова.
Он медленно отполз от своей семьи, вдоль ветки в сторону поляны. Полная луна сияла, освещая лес.
Он полетел. Он не забыл, как это делается. Знание жило в его мускулах и нервах, и оно немедленно проснулось с первым же взмахом. Паруса мелькали одним размытым пятном, когда он взмыл над пустой поляной. Луна давала ему столько света, сколько было нужно.
Он будет часовым для колонии. Он был маленьким, невидимым ночью, и он мог улететь в любое время. Он почти желал, чтобы на острове существовала какая-то угроза; тогда, возможно, все увидели бы, каким он был храбрым и полезным, и перестали бы сторониться его.
Через несколько секунд он уже пролетал мимо макушки секвойи. Его живот слегка свело, когда вокруг открылась серебристая линия горизонта. Он развернулся в воздухе, ориентируясь. Первый раз в своей жизни он сумел увидеть остров целиком, и он показался ему отвратительно крохотным. Он провёл всю свою жизнь здесь, на этом маленьком клочке леса.
Прежде он никогда не видел материка – светящейся стены деревьев, которая непрерывно тянулась к северу и к югу. Оттуда пришли его отец и мать. Мир был огромен, и его конца-края не было видно.
При помощи своего эхозрения Сумрак видел спящих птиц, сидящих на высоких ветвях. Тёмная шерсть делала его частью ночного неба. Он полетел в том направлении, откуда донеслись щебечущие звуки – к восточному берегу острова, в сторону материка.
Он пробовал воздух на вкус, силясь распознать новые запахи. Он старательно прислушивался, иногда посылая в лес молниеносные звуковые вспышки, чтобы посмотреть, не скрывается ли кто-то среди ветвей или в подлеске. Он не знал, что именно ему искать. Он даже не представлял себе, на кого похожи фелиды. Он считал их четвероногими существами, покрытыми шерстью. В густой растительности мог скрываться почти кто угодно. И он не собирался спускаться ниже. Ему нравилось держаться повыше, вне досягаемости.
Он удивился тому, как быстро закончились деревья, и внезапно оказалось, что он уже летит над водой. На её поверхности отражались осколки диска луны. Остров по-прежнему был окружён водой, отделён от материка. Он был в безопасности. Никто не мог переправиться сюда. Он медленно пролетел над водой, спрашивая себя, стоит ли она высоко, или низко… а потом увидел перешеек.
Всё было так, как описывал его отец: тропинка из песка, соединяющая материк с островом. Она была очень узкой, и становилась всё уже прямо у него на глазах. Вода плескалась у её краёв, смывая её у самого берега, когда начинался прилив.
Сумрак усмехнулся, чувствуя облегчение. Тропинку можно было увидеть в течение лишь нескольких минут. Какой зверь заметит её, если только не подойдёт к самому урезу воды? И стал бы он туда спускаться? Берег материка был крутым и скалистым: спуститься вниз было бы трудно, но ещё труднее было бы подняться обратно.
Повернув к острову, он послал вниз залп эхо-сигналов. Вода была похожа на лист бледного серебра, а песчаный перешеек виделся как пёстрая дорожка ещё более интенсивного света с отчеканенным на ней чуть более бледным узором. Сумрак нахмурился, опускаясь ниже и испуская ещё более плотный взрыв звука. Песчаная дорожка вновь вспыхнула у него в голове.
На мягкой поверхности дорожки были бесчисленные следы четырёхпалых лап.
Их было так много, что они сливались вместе, разрушаясь по мере того, как вода заполняла их.
И все они вели на остров.

ГЛАВА 11

Резня

Хищнозуб крался на мягких лапах через подлесок. Его зрачки, полностью раскрытые, упивались ночью, показывая лес в светящихся пурпурных и серых красках. Луна ярко светила. Это было превосходное время для охоты. Его окружали большие деревья, кроны которых уходили ввысь. Через каждые несколько шагов он останавливался, навострив уши, а его лапы готовы были ощутить любое сотрясение почвы.
За ним, растянувшись в две цепочки, брели остальные члены клана, ориентируясь по отрывистым щебечущим звукам – охотничьим сигналам, которые он издавал верхней частью горла.
Этот остров стал бы превосходными охотничьими угодьями. Он был отрезан от материка и здешние звери не слышали о них. Хищнозуб и его Рыщущие могли набивать брюхо лёгкой добычей. А после того, как эффект неожиданности уже не будет давать им преимуществ в охоте, вода станет препятствием для побега зверей. Когда добыча станет осторожнее, охотники приобретут навык. Это место станет отличным тренировочным лагерем.
Повсюду вокруг себя Хищнозуб слышал тихий шорох наземных животных, занимающихся своими ночными делами. Но прямо сейчас они его не интересовали. Его ноздри наполнял аромат падали. Он учуял его едва ли не в тот самый момент, когда его лапа ступила на пляж острова. Он влёк его всё дальше в лес. Запах дразнил Хищнозуба: его сила означала, что он исходил от крупного животного. Это означало лёгкую добычу. Но что ещё важнее, падаль могла бы стать приманкой для других зверей-падальщиков, и Хищнозуб и его Рыщущие могли бы просто сидеть в засаде и смотреть, какие виды животных населяют этот остров.
Впереди была поляна, залитая лунным светом. Запах усилился, и Хищнозуб стал двигаться с большей осторожностью, зная, что даже прикосновение листьев к его шерсти могло бы насторожить других существ. Он понюхал, лизнув воздух языком, и нашёл источник запаха.
На краю поляны с секвойи безжизненно свисало огромное крыло. Оно казалось настолько неуместным в этом лесу, что Хищнозубу пришлось смотреть на него несколько секунд просто для того, чтобы удостовериться, что оно действительно там было. Это было крыло кетцаля. Он затаился в низкорослом кустарнике, чирикнув своим Рыщущим, чтобы те сделали то же самое. Он подкрался на брюхе, чтобы разглядеть получше, и увидел очерченную лунным светом костлявую голову кетцаля, разложившуюся до голого черепа; глазные яблоки давно уже подъели насекомые. Хищнозуб медленно прополз вперёд. Всё мясо на теле ящера давно уже было объедено. Оставались лишь перепончатые крылья и хрящи, которые гнили и распространяли вонь, приманившую сюда Хищнозуба.
Он взглянул на другой край поляны, на массивную секвойю. Он никогда раньше не видел дерева с таким толстым стволом. Его взгляд поднялся выше. Даже ветви были огромными, особенно в средней части ствола дерева. А если бы луна не светила так ярко, он, вероятно, никогда не разглядел бы ещё кое-что: сотни тёмных маленьких силуэтов, забившихся в ниши вдоль боков могучих ветвей. Один из силуэтов встряхнулся во сне, на миг раскрыв паруса.
Хищнозуб издал низкий щебет, и к нему подкралась Миацида.
– Рукокрылы, – шепнул он ей.
Его слюнные железы зудели, когда слюна засочилась по его коренным зубам, приводя их в готовность для разрывания плоти. Это было всё, что он мог сделать, чтобы удержать себя от подъёма на дерево, но он был знаком с этими существами и знал, что им нужен план, если его Рыщущие хотят добиться успеха на этой охоте.
Он прошептал свои указания в ухо Миациде.
Её губы задрались, и он смог увидеть, как влажно заблестели её зубы.
– Хорошо, – сказала она.

Сумрак летел к секвойе со всей скоростью, которую смог выжать из своих уставших мускулов.
Облака поползли через диск луны, и он испугался, что не сможет найти путь к дому. Но затем он увидел одиночное дерево, возвышающееся над прочими, сверкая призрачным серебристым блеском, и уже знал, что это должна быть его секвойя. Самая высокая в лесу – именно поэтому его отец выбрал её. Он был уже близко, и видел открытую поляну. Сложив свои паруса, он устремился туда.
Он боялся, что может вернуться прямо в разгар резни, но вокруг всё было тихо, и он помчался по спирали сквозь могучие ветви к гнезду своей семьи. Импульсы эхо-сигналов показывали ему лишь рукокрылов, спящих, забившись в трещины в коре. Он уже думал, что должен поднять всех сигналом тревоги, когда окажется достаточно близко, но теперь ощущал неуверенность. Всё казалось таким нормальным. Хотелось ли ему поднимать панику? Всё, что он видел – только следы. Как он может утверждать, что их оставили фелиды?
По крайней мере, сначала ему нужно было разбудить отца, вне всяких сомнений. Он сел рядом с их гнездом – лёгкие горели от одышки. Сейчас облака заслонили луну и звёзды, и было очень темно. Он поспешил к Икарону и стал тормошить его голову, подёрнутую сединой.
– Папа? Папа?
На мгновение близость его родителей, их запахи и знакомая кора под когтями заставили его страхи казаться смешными. Отец вздрогнул и открыл глаза.
– Сумрак, что стряслось?
– Кто-то перебрался на остров, – задыхаясь, проговорил он.
– Где ты был?
– Я был у перешейка.
– Ты летал? – спросила мама, проснувшись.
Сумрак огляделся и увидел, что теперь проснулась и Сильфида: она моргала и выглядела несколько изумлённой.
– Что такое? – спросила она.
– Я видел следы на песке, – сказал Сумрак. – Много следов.
– Опиши их, – попросил отец.
Сумрак сделал это и увидел, как родители обменялись взглядами.
– Птица забила Сумраку голову всякой чушью о нападении фелид.
– Ты никогда не рассказывал мне об этом ни слова, – сказала Мама.
– Не видел в этом нужды. Птица просто пыталась устроить неприятности.
– Сумрак уже говорил с птицами? – спросила Сильфида.
– Ты не должен был уходить один ночью, – начала ругать Сумрака мама. – И ты знаешь, что не должен летать! Что тебе рассказала эта птица?
– Птица заявляла, – нарочито спокойно объяснил Икарон, – что группа фелид разбойничала на материке, нападая на птиц и зверей.
– Так те следы, что я видел – это следы фелид? – спросил Сумрак.
– Возможно, – сказал Икарон, – но я убеждён, что нет никаких причин для тревоги.
– Фелиды всегда были мирными существами, – добавила Мистраль, но
Сумраку подумалось, что в её голосе звучало волнение.
– Утром я сообщу старейшинам, – сказал Икарон. – Мы должны дать знать каждому, что на острове могут быть фелиды. Здесь мы жили под защитой, и я не хочу, чтобы кто-то из наших семей был напуган.
С нижних ветвей донёсся пронзительный вопль рукокрыла. Что-то мелькнуло около ствола. Прежде, чем это исчезло выше на дереве, Сумрак разглядел удлинённое тело и хвост.
– На секвойе кто-то есть! – закричал голос.
– Не бойтесь! – Сумрак слышал, как кричал его отец. – Эти звери – друзья, и они не причинят вам вреда.
Второе существо запрыгнуло на их ветку возле ствола, и Сумрак замер на месте. Животное остановилось лишь на долю секунды – лишь для того, чтобы повернуть притупленную морду прямо к Сумраку. В его глазах вспыхнул свет, и Сильфида закричала. Потом оно присело и пропало, запрыгнув на верхнюю ветку.
– Папа? – дрожащим голосом спросила Сильфида. – Это фелиды?
– Да, – ответил Икарон.
– Что они делают? – выдохнула Мама; её голос был напряжён.
– Я поговорю с ними, – сказал Икарон, – всё в порядке.
Мимо прошмыгнул третий фелид, а секундой позже – четвёртый. Наверху всё громче слышался хор криков удивления и тревоги. Сумрак дрожал так сильно, что боялся свалиться с ветки.
– Кто это такие? – кричал кто-то наверху.
– Берегись!
– Куда он делся?
– Не вижу!
– Он идёт сюда!
– Прыгай!
Затем послышались вопли – ужасные, пронзительные звуки, которые звери испускают лишь, находясь в опасности или чувствуя ужасную боль. Сумрак глядел на отца, надеясь получить совершенно невероятное объяснение. Яростное рычание слышалось во тьме.
Фелиды охотились.
Волна шума нарастала и приближалась. Когти свирепо царапали кору; родители выкрикивали имена детей. Со стороны поляны Сумрак слышал шуршание парусов, наполнявшихся воздухом, когда рукокрылы вслепую прыгали в темноту, пытаясь спастись. Его ноздри дёрнулись, а глаза увлажнились, когда в воздухе разлился густой запах, источаемый фелидами, охваченными безумием.
Отец что-то кричал ему, но Сумрак едва мог его расслышать, потому что тот кричал издалека.
– Сумрак, Сильфида, будьте готовы прыгать!
На их ветку около самого ствола запрыгнул фелид, но на сей раз он не стал уходить. Он был длиннотелым и ловким, вдвое крупнее их отца, с серым туловищем, покрытым чёрными пятнами, и с длинным хвостом, по которому тянулись белые полосы. Остроконечные уши были отогнуты назад и прижаты к блестящей от пота шерсти на голове. Его челюсти казались маленькими до тех пор, пока не раскрылись – они оказались огромными и по краю были усажены зубами – тонкими и острыми спереди, и более толстыми в глубине рта.
– Сумрак! – закричала мать, но он был не в силах отвернуться.
– Папа, идём! – завопил он отцу.
– Уходи, Сумрак! – велел Икарон.
Сумрак в страхе наблюдал, как его отец поднялся на задних лапах и раскинул паруса; казалось, он стал вдвое крупнее.
– Прекратите это! – проревел он, обращаясь к фелиду. – Мы союзники! Это должно прекратиться!
Удивительно, но голос Икарона перекрыл шум, и на какое-то странное мгновение рычание и вопль, казалось, стихли. Фелид на краю ветви наклонил подбородок от удивления, подёргивая ушами. Сумрак чувствовал, что Сильфида тянет его прочь, но он не мог оставить своего отца.
– Мы все едины, потому что мы – звери! – закричал Икарон. – Мы вместе одолели ящеров. Мы вместе получили землю и мир.
– Ты, что, главный? – низкое рычание фелида, казалось, исходило прямо у него из живота.
– Я Икарон, предводитель этой колонии. Как зовут тебя?
– Хищнозуб, – когда фелид отвечал, его губы раздвинулись, открыв крупные зубы с четырьмя лезвиями в задней части челюстей.
– А где вождь вашего клана? – спросил Икарон.
– Я такой.
– Тогда ты должен знать Патриофелиса.
Сумрак увидел, как фелида передёрнуло от отвращения.
– Мы разошлись с Патриофелисом.
– Он мудрый правитель.
– Он обрёк себя на вымирание. Мир изменился, но его вкусы остались прежними. А наше – нет.
– Знает ли Патриофелис, что вы охотитесь на дружественных зверей?
Хищнозуб не ответил.
– Умоляю вас, остановитесь, – сказал Икарон. – Прекратите это варварство и позвольте нам жить в мире. Так было всегда.
– А теперь – нет, – сказал Хищнозуб… и прыгнул.
Икарон отскочил назад, но фелид схватил его лапами и придавил к коре.
– Папа! – крикнул Сумрак.
– Лети! Лети! – кричал ему отец, пытаясь в этот момент освободиться.
Сумрак видел, как челюсти фелида раскрылись, разглядел, как влажно блеснули зубы в тусклом свете, а затем мать с силой толкнула его, и он полетел с ветки. Он раскрыл паруса и замахал ими. В воздухе было множество испуганных рукокрылов, планирующих через поляну в безопасное место на дальних деревьях.
– Мама! Сильфида! – кричал он.
– Будь с сестрой, – услышал он крик матери, и понял, что она осталась на ветке помогать отцу.
Паря в воздухе, он оглядывался на своих родителей, неистово сцепившихся с Хищнозубом. Что же ему было делать? Он слышал, как сестра тревожно зовёт его, и он кружился и порхал за её спиной. Он так сильно дрожал от страха, что ему казалось, будто он может развалиться по суставам. Он мчался в воздухе, испуская звук, чтобы лучше видеть, и догнал Сильфиду.
– А где Мама и Папа? – задыхаясь, спросила она.
– Они... – он не знал, как сказать об этом. – Они сражаются с фелидом.
Её голос дрожал.
– Я почти ничего не вижу, Сумрак.
– Я буду твоими глазами, – ответил он ей. – Мы почти пересекли поляну.
Вокруг них толпились другие рукокрылы, пытаясь держаться вместе и окликая друг друга в кромешной темноте. Сумраку искренне хотелось, чтобы они все замолчали, потому что их чириканье ужасным эхом вторило его собственным беспорядочно мечущимся мыслям.
Что мы будем делать, когда сядем?
Куда мы пойдём?
Где будет безопасно?
Вопли со стороны секвойи становились всё слабее, но с каждым взмахом своих парусов Сумрак ощущал мучительную грусть. Мама и Папа всё ещё оставались там. Он струсил. Он бросил их драться с фелидом совсем одних. Однако он был напуган – сильнее, чем когда-либо мог себе представить, и он с трудом удерживал себя от того, чтобы не взлетать всё выше и выше, и не убраться прочь – и из леса, и от фелид.
Но рядом с ним была Сильфида, и он был нужен ей, чтобы помочь видеть, потому что теперь перед ними вырисовывались деревья. Своим эхозрением он осветил ближайшую секвойю и стал обшаривать сплетение серебристых ветвей в поисках удобного места для посадки. С одного края Сумрак заметил смазанное движение, а когда он испустил ещё больше эхо-сигналов, то увидел длинное тело, прижавшееся к коре, и треугольные уши, торчащие на его черепе.
– На дереве фелиды! – заревел он. – Не садитесь там!
В тот же миг Сумрак услышал визг рукокрыла высоко над собой, доносящийся с той же самой секвойи.
– Они ещё и здесь! – закричал сдавленный голос.
Внезапно Сумрак понял, что сделали фелиды. Они забрались не только на саму секвойю, но и на все окружающие деревья, поэтому они могли просто ждать в засаде спасающихся рукокрылов. Потом они могли гонять свою добычу с дерева на дерево, пока не поймают.
– Разворачивайтесь! – кричал Сумрак.
– Где? Где они? – кричал рукокрыл возле левого паруса Сумрака.
С помощью своего эхозрения он видел, как фелид бросился к концу ветки, с готовностью разинув челюсти. Некоторые рукокрылы были в замешательстве и просто продолжали двигаться вперёд.
– Поворачивай обратно! – сказал он Сильфиде, а затем с силой замахал парусами, пролетая мимо неё и пытаясь обогнать других несчастных планеристов.
– Там фелид, прямо по курсу! – кричал он каждому из них, пролетая рядом. У него в распоряжении было лишь несколько секунд. Пожилой рукокрыл продолжал планировать прямо к дереву. Возможно, он был глухим, или же просто слишком напуганным и сбитым с толку, чтобы разобраться в той буре криков и воплей, от которых сейчас гудела вся поляна.
– Эй, остановись! – снова закричал Сумрак. – Один из них там, на дереве!
Рукокрыл уже распахивал свои паруса, готовясь сесть, а когда он, наконец, с тревогой взглянул на Сумрака, было уже слишком поздно. Хотя он попытался свернуть в сторону, он уже слишком сильно сбавил скорость. Он остановился, падая на ветку. Сумрак беспомощно наблюдал, как фелид поднялся на задние лапы и схватил старого рукокрыла, сокрушая его тело челюстями.
Сумрак повернул прочь. Некоторые другие рукокрылы свернули, чтобы сесть на ближайших ветвях, и теперь отчаянно карабкались, пытаясь скрыться из виду. Другие сумели развернуться в обратную сторону, и планировали назад к секвойе. Среди них была и Сильфида. Он догнал её.
– Сумрак, это ты?
– Это я.
– Нам нужно безопасное место для посадки.
– С нами всё будет хорошо, – сказал он. – Всё хорошо.
У Сумрака сводило живот – он знал, что они возвращаются туда, где их ожидает ещё больше фелид.
– Тебе видно Маму и Папу? – жалобно спросила Сильфида.
Он начал отчаянно бросать звуковые взгляды на секвойю, пытаясь обнаружить их. Там было слишком много хаотичного движения: образов, обрисованных вспышками света. Он нашёл ветку своей семьи, но не увидел там ни единого признака присутствия фелид или своих родителей. Что же с ними случилось? Папа с Маминой помощью сумел бы вырваться. Он был сильным и бесстрашным, его не могли убить. А его мать умела видеть вдалеке; она могла заметить появление фелид. С ними всё будет хорошо. Только где же они?
Он отследил взглядом траекторию планирования Сильфиды, отыскивая пригодное для посадки место. Ему следовало приложить все усилия для того, чтобы они оба были в безопасности. Выше среди ветвей он разглядел одного фелида, увлечённо поедающего мёртвого рукокрыла. От того осталось лишь бесформенное месиво из рваной кожи и кишок. Отсюда Сумрак мог ощутить запах резни: омерзительно воняющую смесь крови, помёта, мочи и пота. От одной лишь мысли о том, что этот рукокрыл мог бы быть одним из его родителей, его стошнило и вырвало прямо в воздухе.
Посмотрев ниже, Сумрак увидел другого фелида, в ожидании бродящего по ветке. Они были умными зверями – не только охотились для себя, но и загоняли добычу для своих товарищей.
– Уходим дальше в лес, – сказал он сестре. – На секвойе их слишком много.
Но Сильфида скользила в воздухе уже слишком низко, и Сумрак знал, что не сможет увести её достаточно далеко, прежде чем ей придётся сесть. Он летел впереди, исследуя темноту звуковым зрением, всё больше удаляясь от своего дома, где почти ничего не видящие рукокрылы всё ещё карабкались по веткам, прыгая в воздух. Сумрак вёл свою сестру в лес, к месту, безопасному для посадки.
Едва они сели на ветку, Сумрак услышал испуганный визг и заметил группу рукокрылов, забившихся в глубокую борозду в коре.
– Всё в порядке, – прошептал он. – Это просто Сумрак и Сильфида.
Их было пятеро, и когда они взглянули на него, он узнал Кливера и ещё четверых молодых: они все были разлучены со своими семьями.
– Тебе тут нет места, – прошипел Кливер Сумраку. – Прочь отсюда!
– Не думаю, что вам стоит оставаться здесь, – ответил Сумрак. – Если тут пройдёт один из них, они учуют вас, и вы попадёте в ловушку.
– Ты просто хочешь отнять у нас укрытие, – сказал Кливер.
– Мы должны сражаться с ними, – сердито ответила Сильфида, – а не прятаться. Если бы мы сражались все вместе…
– Ты сама не знаешь, о чём говоришь, – оборвал её Сумрак.
– Мы не так уж и слабы, – сказала Сильфида. Даже сейчас её нрав оставался горячим, и он опасался, не совершит ли она что-нибудь опрометчивое.
– Мы должны уходить от них.
– Ты говоришь совсем как Папа, – парировала она. – Всегда лишь бежать и бежать.
– Ты видела, как они нападают! – прошипел Сумрак ей в ответ. – Ты видела его зубы.
Сильфида ничего не ответила; её бока вздымались и опадали.
– Мы должны спрятаться, – его голос дрожал. – И ждать.
– Давайте с нами, – предложила Сильфида Кливеру и другим молодым зверям.
– Мои родители велели нам ждать их здесь, – ответил один из них.
– Они сказали, что скоро вернутся, – сказал другой.
– Фелиды вас убьют, если найдут здесь, – ответил им Сумрак.
– Сумрак умеет видеть в темноте, – сказала Сильфида. – Он сможет увидеть, как они приближаются. Он сохранит вас в безопасности.
Сумрак не был уверен, что смог бы сделать нечто подобное. Его желудок по-прежнему судорожно сокращался внутри тела, а рвотные позывы с трудом удавалось подавлять. Его восхитило то, насколько сильно сестра доверяет ему. Он испустил быстрые серии охотничьих щелчков и просканировал все ветки вокруг, чтобы убедиться, что в их сторону никто не крадётся.
В ночи со стороны секвойи всё ещё доносились звуки резни. Сколько же они будут продолжаться? Ему казалось, что ещё целую вечность. Он отчаянно хотел найти Маму и Папу, но знал, что приближаться к дереву по-прежнему слишком опасно. Ему ужасно хотелось, чтобы Папа подсказал, что делать. У него было инстинктивное желание продолжать движение. Ему не нравилось то место, где они находились. Оно было слишком открытым и доступным для нападения.
– Идём глубже в лес, – решил Сумрак.
– А как наши родители найдут нас? – спросил Кливер, и в его голосе впервые зазвучал испуг. – Я остаюсь здесь.
Другие молодые звери тихо забормотали, соглашаясь с ним.
Своим эхозрением Сумрак обнаружил пятно движения.
– Что-то движется сюда, – прохрипел он.
Он выпустил ещё один быстрый звуковой залп и различил фелида, который преследовал рукокрыла, направляясь в их сторону. Рукокрыл, наконец, прыгнул и ушёл от него, и фелид остановился, пробуя воздух языком. Когда он повернулся в сторону Сумрака, его глаза сверкнули. Сумрак припал телом к ветке, задержав дыхание и надеясь, что его тело выглядит похожим на кору.
Фелид сделал два медленных, неторопливых шага; он опустил голову, его ноздри раскрывались и сжимались.
– Мы должны уходить, – шепнул Сумрак Сильфиде. – Он идёт сюда.
– Идём с нами, – в последний раз предложила Сильфида другим молодым.
Сумрак не ждал. Двигаясь как можно быстрее, он распахнул свои паруса и прыгнул с ветки, перелетая на соседнее дерево. Он оглянулся на фелида, который был не больше, чем в двадцати футах от них. И он прыгнул в их сторону.
– Сильфида, давай!
Сестра устремилась за ним, а потом, к его удивлению, Кливер и остальной молодняк выбрались из своего укрытия и бросились следом за ней. А спустя лишь считанные секунды на ту ветку запрыгнул фелид, и из его глотки донёсся рык.
– За мной! – скомандовал Сумрак, зная, что ему нужно вести их, потому что они плохо видели в темноте. Он взглянул назад, и в ужасе увидел, что фелид прыгнул вслед за ними. Он неожиданно ловко двигался в воздухе, пользуясь своим пушистым хвостом, чтобы рулить. Он допрыгнул до соседнего дерева, едва не соскользнув с ветки. Сумрак не думал, что он может так далеко прыгать.
Взмахивая парусами, он развернул планирующий молодняк в сторону. Деревья здесь росли так близко друг к другу, что фелид легко преследовал их, перебегая с ветки на ветку и перескакивая с дерева на дерево, хотя Сумрак старался лететь так, чтобы расстояние между ними было как можно больше. Сила и быстрота лап фелида легко опережали пассивное скольжение рукокрылов в воздухе. Он скоро настигнет их.
Обернувшись ещё раз, Сумрак увидел, что фелид запрыгнул на тонкую веточку, которая круто изогнулась и сбросила фелида вниз. Шипя, он неуклюже приземлился на нижнюю ветвь, но быстро оправился и вскоре продолжил преследовать их. Сумрак слышал, как его хриплое дыхание становится всё громче, и нетерпеливое завывание вырывается у него изо рта.
– Он приближается! – завопил Кливер.
– Разделимся! – вопил другой молодой рукокрыл.
Это был естественный порыв, но Сумрак знал, что он будет стоить жизни одному из них. У него появилась другая мысль.
– Постойте! – сказал он. Он отчаянно продолжал разбрасывать по сторонам звуковые импульсы, пока, наконец, не нашёл, что искал: маленькую полянку, а на другой её стороне ветку, кончик которой был очень тонким.
– Туда! – крикнул он им. – Садитесь на самый кончик! Он слишком тонкий для фелида!
Когда Сильфида села рядом с ним, он почувствовал, что ветка задрожала. Это было хорошо. Один за другим остальные пятеро рукокрылов вцепились в кору. Ветка медленно покачивалась вверх-вниз под их весом.
Сумрак обернулся и увидел, как фелид остановился на другой стороне полянки. Он мог бы перепрыгнуть через неё, но, похоже, понимал, что ветка была слишком тонкой и могла не выдержать его веса. Он сел, покачивая головой.
– Мы в безопасности, – выдохнул Сумрак. – Он не станет прыгать.
Они судорожно вцепились в ветку, в страхе глядя на хищника.
Фелид внимательно оглядел всё вокруг, а затем соскочил вниз, на нижние ветки.
– Что он делает? – прошептала Сильфида.
– Сдаётся, – сказал Кливер.
– Мне его больше не видно, сказал ещё один из молодых рукокрылов.
Сумрак отслеживал его движение при помощи своего эхозрения. Где-то внизу фелид прыгнул через полянку.
– Теперь он лезет по нашему дереву, – сказал Сумрак. Фелид стремительно скакал по стволу, и вскоре уже начал помогать себе когтями. Сумрак видел, что для фелида это было сложно. Он не был специалистом по долгим подъёмам по вертикали. Но, в конце концов, он добрался до их ветки, которая вблизи ствола была достаточно толстой для того, чтобы существо могло сделать по ней несколько шагов. В его глазах сверкал свет звёзд. Один из молодых рукокрылов закричал. Фелид был не больше, чем в двадцати футах от них.
– В воздух! – закричал Кливер.
– Погоди! – откликнулся Сумрак. – Он не сможет подойти ближе!

Фелид понюхал воздух, и из его горла вырвался возбуждённый щебечущий звук.
«Он не подойдёт ближе, – думал Сумрак. – Ветка слишком тонкая».
Фелид двинулся вперёд. Он сделал два осторожных шага и остановился, удерживая равновесие. Ветка раскачивалась вверх-вниз. Сумрак, Сильфида и остальные молодые рукокрылы прижались друг к другу, отползая к кончику ветки, насколько хватало смелости. Сумрак разглядывал лапы фелида: он ни за что не смог бы приблизиться к ним, не качаясь из стороны в сторону. Его когти были полностью выпущены и вонзались в кору. Он сделал ещё один шаг, едва не потеряв равновесие, и потом остановился, тяжело дыша. Ветка опасно раскачивалась.
Со своего места Сумрак ощущал запах его голодного дыхания – тяжёлый и воняющий мясом. Этой ночью он уже успел поесть. Сумрак внезапно испугался, что он захочет поговорить с ним; ему не хотелось слышать ужасный рык его голоса.
Фелид шагнул назад, и Сумрак уже надеялся, что он сдался. Но затем хищник вонзил свои когти глубоко в кору и сначала встал, затем присел, встал, присел, заставляя ветку то подниматься, то опускаться, с каждым разом всё быстрее, пока она не начала хлестать по воздуху, словно кнут.
– Держитесь! – закричала Сильфида.
Фелид пробовал стряхнуть их оттуда! Сумраку пришлось прилагать все усилия, чтобы его не подбросило в воздух. Ночной мир вертелся перед его глазами, сливаясь в одно пятно. Сколько ещё этот фелид будет их трясти?
– Сильфида? – спросил он дрожащим голосом. – С тобой всё хорошо?
Она хрюкну, слишком напуганная, чтобы сказать хоть слово.
– Что бы с тобой ни было, не отпускай ветку! – сказал он ей.
Ветка стегала вверх и вниз. Это настолько сильно пугало и раздражало, что часть Сумрака хотела отпустить её и улететь. Он надеялся, что больше никто не чувствовал такого же смертельного искушения.
Движения ветки замедлились. У Сумрака всё плыло перед глазами, когда он поглядел на фелида. Хищник тяжело дышал, в углах рта пенилась слюна. Из его горла вырвался вопль огорчения, который едва не сбросил Сумрака с ветки.
– Умный, – низко рыча, произнёс фелид. – Я вернусь за тобой.
Он спрыгнул вниз сквозь ветви и направился к секвойе, рассчитывая поохотиться там поудачнее.
Некоторое время все молчали. Сумрак попрочнее вцепился когтями в кору, прислушиваясь к биению сердца, которое постепенно замедлялось.
– Я думал, что он никогда не перестанет, – сказал он пересохшим ртом.
– Тебе-то хорошо, – проворчал Кливер. – Ты мог просто улететь.
– Но ведь не сделал этого, верно? – заметила Сильфида.
Сумрак ничего не сказал, виновато думая о всех тех мгновениях, когда его тело хотело улететь.
– И тонкая ветка тоже была его идеей, – горячо сказала Сильфида. – Он спас ваши жизни.
– Это была просто удача, – произнёс Сумрак. – Я не был уверен, что это сработает.
– Правда? – спросила ошеломлённая Сильфида.
– Ну, я был почти уверен, но как бы я узнал, сколько весит фелид?
Сильфида на мгновение замолкла в ужасе.
– Ну, – сказала она потом, – всё получилось, и это очень важно.
– Сколько же их там? – спросил Кливер.
Сумрак покачал головой.
– Не думаю, чтобы хоть кто-нибудь успел посчитать.
– Наверное, их там сотни, – дрожа, прошептал один из молодых рукокрылов.
– У них в глазах горит свет, – сказала Сильфида.
– Они могут охотиться ночью, – ответил Сумрак. – Они видят лучше нас.
Они вновь замолчали. Сумрак изучил деревья с помощью звука, и заметил новые и новые группы рукокрылов, которые планировали, удаляясь от секвойи, и направлялись в чащу леса. Но на сей раз он не видел, чтобы их преследовали фелиды. Он прислушался и уже не смог уловить ни одного вопля или рычания. Закончилось ли всё это?
– Теперь там тихо, – сказал он. – Попробую найти Маму и Папу.
– Не уходи, – ответила Сильфида; он никогда прежде не слышал такой мольбы в её голосе. – Без тебя мы ничего не видим.
Он заметил, что весь остальной молодняк, в том числе Кливер, умоляюще смотрит на него; но они были слишком гордыми, чтобы просить его остаться.
Он остался и, мучаясь, ждал вместе с ними до тех пор, пока рядом не появилась большая группа планирующих рукокрылов; один из них много раз повторял шёпотом имя Кливера.
– Я здесь, я здесь! – отозвался Кливер, делая это слишком громко. Взглянув на него, Сумрак видел не надоедливого хулигана, a испуганного детёныша, который бесконечно рад услышать голос матери. Это был тот самый звук, который жаждал услышать и сам Сумрак.
Родители Кливера сели на ветку и начали с шумом возиться со своим сыном.
– Вы не видели Икарона? – спросил их Сумрак. – Икарона или Мистраль?
– Прости, но нет, – ответила ему мать Кливера, и это был первый раз, когда рукокрыл не из его собственной семьи глядел на него, проявляя хоть каплю нежности. – Было так темно, и царила такая суматоха.
– Будь здесь с семьёй Кливера, – попросил Сумрак Сильфиду. – Хочу поглядеть, смогу ли я найти их.
– Ты уверен? – спросила Сильфида, по-прежнему не желая, чтобы он уходил.
– Мне нужно, – ответил он; чувства душили его голос. Конечно же, ему не хотелось оставлять Сильфиду, но теперь она была в безопасности. С ней было несколько взрослых. Он не мог выбросить из головы образ фелида, нападающего на Маму и Папу, вихрь челюстей и когтей. Ему нужно было знать, что с ними всё хорошо. Сильфида взглянула на него, и, похоже, поняла. Она быстро кивнула.
– Хорошо.
– Я вернусь.
Он внимательно огляделся и прислушался, прежде чем подняться в воздух, а затем осторожно полетел среди ветвей к секвойе. По пути он встретил множество рукокрылов, жалобно зовущих своих матерей и сыновей, дочерей и отцов.
– Вы не видели Икарона? – шёпотом спрашивал он, порхая над ними. – Икарона или Мистраль?
Многие качали головами, некоторые давали неопределённые ответы; другие и вовсе не обращали на него внимания, слишком сильно подавленые страхом и горем, чтобы услышать его или дать ответ.
Приближаясь к секвойе, он вылетел на открытое место – ему хотелось хорошенько осмотреться, прежде чем подлететь поближе. Он сторонился всех деревьев вокруг поляны, зная, что на них тоже могли сидеть фелиды.
Он сильно устал, но хотел оставаться в воздухе, даже если так он был более заметным. Сама мысль о том, чтобы сесть и стать лёгкой добычей для фелид, была слишком ужасна. Ему хотелось сохранять способность двигаться – в любом направлении, в любую секунду.
Стояла полная темнота, которую нарушал лишь слабый лунный свет, и Сумрак летел, ориентируясь почти исключительно при помощи эхозрения. Мир предстал в виде мерцающего серебряного образа, который вновь и вновь рисовался перед его мысленным взором.
Он решил рискнуть и полететь на поляну. В его голове вспыхивала лишь одна мысль – потребность найти родителей. Даже если фелиды и увидят его, они ничего не смогут ему сделать. Он был явно за пределами их досягаемости.
Он порхал над поляной, держась подальше от ветвей. На секвойе кишели фелиды. Казалось, они были повсюду. Он начал считать их и удивился, когда насчитал всего лишь двадцать шесть. Но казалось, что их было намного больше! Возможно, просто из-за их крупного размера и смертоносной скорости казалось, что их было так много.
Они уже закончили охоту. Он понял это за считанные секунды. Многие из них всё ещё пожирали свою добычу. Сумрак не мог смотреть на это. Другие, уже наевшись, лениво бродили по веткам или свернулись где-нибудь в клубок, слизывая кровь со своих лап и морд.
Они захватили его дерево.
Ничто не показывало их желания уходить. Некоторые из них даже выглядели полусонными – когда они зевали, широко разевая свою ужасную пасть, их горящие глаза превращались в щёлочки. Они могли погрузиться в сон, не боясь ни капли, и Сумрак ненавидел их. Они убивали. А теперь они украли его дом.
На краю кроны дерева Сумрак различил последнюю немногочисленную группу рукокрылов, спешащую по ветке в сторону леса. Он изучил каждого из них при помощи эхозрения, но не нашёл там своих родителей. Фелид взглянул сверху на удирающих рукокрылов, а затем отвернулся, не проявляя к ним интереса. Его живот был полон, и у него не было никакого желания охотиться.
Сумрак взлетал вверх по спирали, наблюдая за фелидами и слушая их. Их глотки испускали низкое удовлетворённое мурлыканье, заставляя его уши вздрогнуть от отвращения. На ветке, принадлежавшей его семье, развалился Хищнозуб – зверь, который напал на его отца. Сумрак узнал его по острым чертам морды. Его длинное, мокрое от пота тело растянулось на той самой коре, где каждую ночь спали он, Сильфида и родители.
Хищнозуб повернулся и обратился к фелиду рядом с собой.
– Это будет превосходная практика, – сказал он, – а их плоть сладка.
– Твоя стратегия была превосходной, – ответил второй фелид. – Только сработает ли она во второй раз?
– Похоже, что это тупые существа, – лениво сказал Хищнозуб. – Они трепыхались в воздухе взад-вперёд, словно не могли вынести расставания со своим любимым деревом. Но для нас будет лучше, если они начнут умнеть. Это отточит наши навыки.
– Они снабдят нас пищей ещё на много, много ночей, – довольным голосом произнёс второй фелид.
Внезапно Хищнозуб вскочил, и его глаза сверкнули в сторону Сумрака.
– Там что-то есть.
– На поляне? – спросил его компаньон.
– Смотри-ка, – с удивлением сказал Хищнозуб. – Один из них летает!
Сумрак думал, что его не заметно в темноте, но он явно недооценил ночное зрение фелид. Его сердце сильно забилось, и он нырнул из лунного света в более густую тень. Хотя он знал, что его нельзя было поймать, сама мысль о том, что это существо смотрит на него, ужасала.
– Это птица, да? – услышал он, слова второго фелида.
– Никакая не птица. Летучий рукокрыл, – ответил Хищнозуб. – Видишь, как меняется мир?
Сумрак хотел спросить, где его отец, едва лишь узнал его, но он вряд ли смог бы выдержать разговор с этим чудовищем. А что, если его ответ будет таким, какого он боялся больше всего на свете?
– У вас прекрасное дерево, рукокрыл! – крикнул ему Хищнозуб. – Но теперь оно наше. Лети прочь и скажи своим, чтобы поискали себе новый дом.
Сумрак больше не мог видеть свою любимую секвойю захваченной этими существами. Он едва мог ощутить естественный аромат дерева среди их вони и сильного запаха крови. Ему не нравилось ощущать на себе взгляды их глаз, светящихся в лунном свете.
Он опустился в лес и начал осторожно прокладывать себе путь в обход поляны – обратно к тому месту, где он оставил Сильфиду. Он пролетал мимо небольших групп рукокрылов, всё ещё занятых паническим бегством с секвойи. Сумрак заметил одну многочисленную группу, собирающуюся на ветке после планирующего прыжка. Её возглавлял Икарон. Сумрак радостно помчался к нему.
– Папа!
Он сел рядом с отцом, который обернулся на звук его голоса.
– Сумрак! Сумрак, с тобой всё хорошо! – он начал обнюхивать и трогать спину и бока сына, чтобы проверить, не ранен ли он.
– Со мной всё в порядке, – ответил Сумрак.
Однако дела у его отца были плохи – он сразу же увидел это. Левое плечо Икарона блестело от крови, а край его паруса был очень сильно разодран. Взгляд на эту рану заставил тело самого Сумрака передёрнуться от боли. Но в его отце изменилось что-то ещё, не имевшее отношения к ране. Сумрак точно не мог понять, что именно. «Иссохший» – пожалуй, такое слово лучше всего подходило для того, чтобы описать это состояние. Его отец словно иссох и увял.
– Папа, с тобой всё хорошо? – его голос дрожал.
– Да. Фелид порвал меня, но это заживёт. Твоя сестра цела?
– С ней всё хорошо. Она ждёт меня вместе с группой другого молодняка. Я как раз возвращался к ней. А где Мама?
Сумрак оглянулся на остальных рукокрылов, осторожно карабкающихся по дереву мимо них. Он опять повернулся к отцу и почувствовал, как внезапная и ужасная волна слабости прокатилась по его телу. Сумрак словно потерял дар речи. Но он сразу понял, в чём причина таких ужасных перемен в облике его отца.

ГЛАВА 12

К берегу

Прошла половина ночи, прежде чем колония полностью воссоединилась в чаще леса, под защитой ветвей другой секвойи. Отец Сумрака расставил вокруг дерева часовых на самых дальних подступах. Это было ужасное время – почти такое же плохое, как сама резня, когда напуганные рукокрылы пытались найти своих супругов, детей и родителей. Многим сопутствовала удача, но также было слишком много тех, кому не повезло. Были имена, которые выкрикивались так много раз, что слышать их стало для Сумрака чем-то вроде пытки, и он прижимал голову к коре, пытаясь заглушить эти звуки. Всем, о чём он мог думать, была его собственная мать, и то, что он больше никогда не услышит её голоса, отвечающего ему.
Они с Сильфидой сбились вместе, хныкая, дрожа и глядя в пространство. Папа был не с ними. Он был предводителем, поэтому, несмотря печаль, охватившую его самого, он должен был уйти от них, чтобы утешать и поддерживать ещё и другие семьи. Сумрак всё ещё заставлял себя осознать, что Мама действительно погибла. Были краткие секунды забытья, когда это казалось невозможным, но потом он должен был вновь говорить себе о том, что это действительно случилось, и он погружался в печаль вновь и вновь.
«У неё было эхозрение, как у меня – бормотал он. – Она должна была заметить их появление. Она должна была остаться в живых».
Но она пробовала помочь Папе, и Хищнозуб схватил её вместо него. Папа дрался, чтобы освободить её, но тщетно. Об этом ранее рассказал им сам отец.
– Мне жаль, что он не умер вместо неё, – едва слышным голосом пробормотала Сильфида.
– Сильфида! – удивлённо воскликнул он.
– Это была его ошибка. Ошибка, Сумрак, и ты это знаешь. Ты рассказал ему о том, что сказала та птица. Ему следовало предупредить каждого. Тогда мы были бы подготовлены к этому. Мама могла бы быть ещё жива.
Мысль о Маме рядом с ним, здесь и сейчас, было слишком трудно вынести, и он снова зарыдал.
– Папа не должен был держать это при себе, – возмущённо говорила Сильфида. – Если бы старейшины знали…
– Ты не смогла бы рассказать им, – сказал он.
– Это почему же? – угрожающе спросила она.
– Сама знаешь, почему. Они могли бы обвинить во всём Папу. Они могли бы даже попробовать свергнуть его.
– Возможно, это было бы даже неплохо.
Он знал, что на говорила это не серьёзно, и решил, что безопаснее всего было бы не отвечать. Он не хотел распалять её гнев. Сумрак чувствовал, что он и сам готов принять точку зрения сестры, и это его напугало.
– Папа очень сильно ранен, – сказал он.
Ему хотелось, чтобы Сильфида сказала что-нибудь ободряющее – что их отец был сильным и рана быстро заживёт – но она промолчала.
Луна зашла, а облака поредели, позволяя свету некоторых звёзд достичь ветвей. Сумрак увидел, как его старший брат Австр спланировал к нему и к Сильфиде. Он сел и обнюхал их обоих.
– Вы двое в порядке? – спросил он.
Этот вопрос казался абсурдным. Как они могли быть в порядке? Но Сумрак кивнул, благодарный за это проявление доброты.
– Вам сейчас труднее всего, – сказал Австр. – Но у вас всё будет хорошо.
– А Папа поправится? – спросил Сумрак.
– Конечно. Нет никого сильнее его.
Вскоре Папа вернулся на ветку вместе с тремя другими старейшинами. Они сели вдали ото всех и разговаривали тихими голосами, но Сумрак всё равно мог подслушивать их.
– Мы в безопасности лишь временно, – говорил отец. – Зрение фелид превосходно почти в полной темноте, но для них необычно охотиться ночью. Их нападение стало возможным из-за полной луны. Они не будут охотиться днём. – он помолчал. – Но перед следующим закатом мы должны уйти.
Поражённый Сумрак посмотрел на Сильфиду. Уйти куда?
– Ты предлагаешь, чтобы мы покинули остров? – спросила Нова.
– После резни мой сын летал над поляной, – сказал Икарон. – Фелиды поселились на нашем дереве. Сумрак подслушал их разговор. Они хотят остаться на острове и кормиться нами, пока не убьют нас всех.
После этих безрадостных новостей все некоторое время молчали.
– Но наш дом… – сокрушённо заговорил Сол.
– Пока мы остаёмся здесь, они будут охотиться на нас, – ответил Икарон. – В сумерки они придут снова. И следующим вечером. И вечером через день. Этой ночью мы потеряли тридцать восемь рукокрылов. Сколько ещё вы готовы потерять? Желаете ли вы потерять своих собственных супругов, своих собственных детей? Хотя я не хочу покидать это место, но я не вижу никакого другого выбора.
– Другое дерево, – поспешно предложил Барат. – Фелиды совсем не умеют лазать по вертикальным поверхностям; они тяжелее нас, и их когти не могут долго выдерживать их вес. Если бы нам удалось найти дерево с ветвями, которые растут только на высоте, фелиды не смогут достать нас.
– Даже если мы найдём такое дерево, – ответил Икарон, – лес такой густой, что фелиды могут просто перескочить на него с соседнего дерева.
– Жизнь на острове испортила нас – сказала Нова. – Мы не знали хищников уже долгое время. Мы были неправы, когда изолировали себя от материка. Если бы мы послали туда разведчиков, фелиды не застали бы нас врасплох.
Сумрак впился в Нову ненавидящим взглядом. Как она могла поднимать этот вопрос сейчас, после того, что им всем пришлось пережить? В чём смысл этого?
– Но мы закрыли свои глаза и уши для новостей из большого мира, – продолжала Нова, – и жили в блаженном неведении. И сегодня ночью была расплата за это.
Сумрак тревожно шевельнулся. Нова не могла знать о предупреждении Терикса, но её критика Икарона была уничтожающе адресной. Он посмотрел на Сильфиду, зная, о чём она думала. Папа проигнорировал угрозу фелид, и оставил колонию уязвимой. Сумрак ждал гневное опровержение со стороны своего отца, но, как ни странно, его не последовало. Ему стало интересно, был ли Папа всего лишь таким же выбившимся из сил и ошеломлённым, как остальные, или же, возможно, он сам чувствовал, что Нова была права, и ощущал себя слишком виноватым, чтобы это отрицать.
– Возможно, нам следует вновь учиться быть хитрее, – нерешительно предложил Сол. – Мы могли бы оставаться на острове, но найти скрытые места для жизни. Наш маленький размер может пойти нам на пользу. Мы можем прятаться и будем бдительными. И нас наверняка уже не застанут врасплох ещё раз. Это слишком дорого стоило нам сегодня ночью.
Сумрак внимательно слушал ответ отца, но не сумел найти в нём ни тени вины или раскаяния.
– Но у фелид всегда будет преимущество, Сол. На деревьях они проворнее, чем мы.
– Но мы умеем планировать.
– А они умеют прыгать. Мы почти слепы в темноте, помни об этом. Их глаза улавливают больше света луны и звёзд.
– Но покидать наш остров… – начал Сол.
– Нет, Икарон прав.
Сумрак заморгал от изумления, потому что это сказала Нова.
– Этот остров был для нас безопасным местом целых двадцать лет, но теперь он захвачен. Фелиды несомненно хотят истребить нас; мы должны уйти отсюда ещё до того, как они устроят очередную резню.
Некоторое время все молчали; вне всяких сомнений, Папу тоже удивило это проявление поддержки со стороны Новы.
– Но отчего вы думаете, что на материке нам будет хоть чем-то лучше? – спросил Сол. – Мы ушли оттуда уже давно; возможно, всё изменилось намного сильнее, чем мы знали.
– Эти фелиды – отщепенцы, – ответил Икарон. – Их вождь Хищнозуб сказал мне об этом перед тем, как напал на меня и на Мистраль, – его голос задрожал, когда он произнёс имя своей жены, но он хрипло продолжил говорить. – Они откололись от Рыщущих Патриофелиса и пришли сюда, чтобы тайком творить свои злодеяния. Я не могу предположить, что все фелиды превратились в пожирателей плоти. Нам будет безопаснее на материке.
Сумрак пал духом. Остров и секвойя были местом его рождения – и то же самое они значили практически для всех рукокрылов колонии. Все его воспоминания жили здесь, скрытые под пологом крон секвой, шепчущие среди ветвей.
– Это будет лишь временно, – уверенно сказал старейшинам Икарон. – На материке мы пошлём весточку Патриофелису, и он сумеет справиться с этими негодяями. Или Хищнозуб просто покинет остров, как только мы уйдём. И вскоре он снова будет нашим. А теперь идите и разнесите новости своим семьям.
– Я не хочу уходить, – шепнул Сумрак Сильфиде.
– Это правильное решение, – ответила Сильфида, но её голос был тихим, и Сумраку было ясно, что она лишь пыталась быть храброй. – Нова права.
– Это было решение Папы, – твёрдо сказал Сумрак.
Отец устало подошёл к ним и обнюхал обоих.
– Мы правда уходим? – спросил Сумрак, пытаясь не глядеть на рану отца.
– Боюсь, что да. Я должен идти и сообщить об этом всей нашей семье. Я скоро вернусь. А вам двоим нужно отдохнуть.
Глядя, как отец уходит, единственное, что смог сделать Сумрак – перестать хныкать. Ему не хотелось идти спать. Предполагалось, что сон должен быть на секвойе, в глубоких трещинах их гнезда, вместе с Мамой, Папой и Сильфидой, и им тепло всем вместе. Как он может отдыхать здесь? Его сердце колотилось в панике.
– Всё хорошо, Сумрак, он вернётся, – сказала сестра. Она устроилась рядом с ним и тесно прижалась к его боку. Он, в свою очередь, прижался к ней. Это успокаивало, но также напоминало ему о том, насколько меньше стала их семья. Они с Сильфидой молчали и просто лежали неподвижно. Через некоторое время он перестал дрожать. Он не знал, успела ли она заснуть. Сам он не спал, пока отец не вернулся и не лёг, привалившись к ним; лишь тогда он почувствовал себя достаточно защищённым, чтобы позволить себе заснуть.

Ночь медленно подходила к концу, оставляя над пологом леса выцветшее небо.
Сумрак не был рад рассвету. Он чувствовал себя так, словно не спал вовсе, раз за разом просыпаясь и вздрагивая, оказавшись среди незнакомых ветвей. Когда сон вновь овладел им, всё смешалось в его дремлющем сознании. Он видел вещи, которые были совершенно неприметными: насекомых на ветке, гриб, нахмуренное лицо его матери – однако в его сне они несли гибель, и он пробуждался, словно увидев чудовище, а его сердце при этом беспокойно билось.
Он был в курсе всех ночных передвижений среди ветвей: как часовые возвращались с дежурства и отправлялись на него, как разговаривали рукокрылы, не в силах уснуть. Иногда начинал кричать детёныш, а родители начинали тихо чирикать, чтобы успокоить его.
– Как твоя рана? – спросил Сумрак, когда отец зашевелился рядом с ним.
– Уже лучше, – ответил тот.
Сумраку этот ответ ничего не дал, но он больше ничего не сказал, желая верить своему отцу.
– Я должен попросить, чтобы ты кое-что сделал, – серьёзно сказал ему Икарон.
От ожидания у Сумрака свело живот.
– Как отец, я не хочу просить тебя ни о чём, но как предводитель я должен это сделать. Вскоре мы отправимся в путь к побережью, и мне нужно, чтобы ты полетел вперёд и разведал для нас путь.
– Хорошо, – ответил Сумрак, довольный тем, что ему выпал шанс быть полезным, и гордый тем, что отец счёл достаточно смелым и умным для выполнения этой задачи.
– Никто не сравнится с тобой в скорости и зоркости, – сказал Икарон. – Но ты должен пообещать, что будешь осторожным.
Сумрак кивнул.
– А теперь мне нужно идти и начинать организацию нашего путешествия.
Когда отец удалился, Сильфида посмотрела на Сумрака:
– По крайней мере, ты снова можешь летать.
Это было правдой, но Сумрак совершенно не ощущал радости от этого.
На организацию колонии ушла значительная часть утра. Сумрак занялся кормёжкой, хотя ощущал боль в животе. Ему очень хотелось помочиться. Мысль о полёте впереди всей колонии сильно волновало его. Он боялся, что его может заметить фелид – сильнее, чем просто быть одному. Ему хотелось, чтобы прямо сейчас рядом были Папа и Сильфида.
Он едва начал осознавать весь ужас прошлой ночи. В тот момент он был слишком занят и напуган тем, что просто пытался выжить. Теперь же он не мог поверить, что он вообще что-то мог делать: летать, придумывать планы спасения.
Незадолго до полудня они были готовы отправиться в путь. Фелиды, вероятнее всего, нежились на секвойе. Именно так и сказал его отец. Днём, особенно в самые жаркие часы, фелиды избегали лишних усилий. Они спали и ухаживали за собой. Для рукокрылов это было лучшее время, чтобы устроить массовое бегство к побережью.
– У нас будут часовые, следящие за окрестностями с флангов и с тыла, – сказал Икарон Сумраку. – Мы выдвигаемся следом за тобой. Как только увидишь фелид, лети назад и немедленно говори нам. Ты готов?
– Да.
Сумрак взлетел. Он поймал себя на том, что смотрит между деревьями, надеясь хотя бы издали взглянуть на секвойю. Он ничего не увидел, хотя всё равно ощутил, как ему сдавило горло. На миг его зрение затуманилось. Он никогда больше не увидит своей матери. Но он обещал себе, что однажды он вновь окинет взглядом место своего рождения. Он перестал смотреть в ту сторону, нашёл ветку и сел на неё; теперь он мог оглядеть лес
Он подождал, пока колония не показалась в поле его зрения, а затем, как проинструктировал его отец, пролетел чуть дальше вперёд. День продолжался, и солнечный свет перемещался по лесу.
Путешествие рукокрылов продвигалось медленно, и Сумраку приходилось сдерживать своё нетерпение. Они могли лишь планировать, а затем садились и лезли вверх, чтобы совершить очередной прыжок. Постепенно накапливающаяся усталость и дневная жара, усилившаяся до предела, вовсе не способствовали движению. Часто объявлялись остановки, чтобы рукокрылы могли поесть и попить.
Сумрак не видел никаких фелид, но птицы вернулись в лес. Он знал, что они летают над ним и мелькают в небе. Он надеялся, что Терикс увидит его, прилетит и поговорит с ним. В данный момент лес казался настолько безмятежным, что он вполне естественно задался вопросом: действительно ли им нужно покидать остров? Возможно, у них и была какая-то возможность остаться здесь – просто нужно быть более бдительными. Но ему достаточно было лишь вспомнить, как Хищнозуб схватил лапами его отца, а мать бросилась на помощь своему супругу. Пока фелиды остаются здесь, они никогда не будут в безопасности.

Наконец, лес закончился, и земля начала спускаться к скалистому пляжу. За водой высился материк. Сумрак увидел его лишь вчера, хотя и с большей высоты. Но сейчас, с деревьев на краю леса, он выглядел более внушительно – большая стена скал и тёмной растительности, которая вздымалась значительно выше, чем их остров. Был полдень. Прилив ещё стоял высоко. Сильфида ещё была на охоте, а Сумрак подполз поближе к отцу. Он не был голоден, во всяком случае, прямо сейчас. Папа выглядел утомлённым. Кровь на его ране застыла и образовала жёсткую корочку на шерсти. Мама начисто вылизала бы рану, заботливо приводя его шерсть в порядок. Сильно ли болела рана у отца? Сумрак не хотел спрашивать, когда рядом было столько других рукокрылов. Теперь для Папы было самое неподходящее время, чтобы проявлять слабость.
Икарон понюхал воздух и попробовал его языком.
– Помните переправу? – спросил он у троих старейшин, которые сидели на ветке рядом с ним.
– Насколько я помню, ветер дул сзади нас, – сказал Сол. – Он подгонял нас.
– И мы прыгали с самых высоких деревьев, – добавил Барат.
– Это были те самые? Думаю, они.
– Даже при такой высоте нужно было, чтобы ветер дул нам в спину, – сказала Нова. – И было несколько рукокрылов, чей планирующий прыжок не закончился благополучно.
Сумрак окинул взглядом их дерево. Его высоты было бы недостаточно, чтобы сделать это.
Старейшины, похоже, думали о том же самом, потому что Сол сказал:
– Достаточно ли высоты, чтобы переправиться через воду? Я в этом не уверен.
Они все поглядели на воду.
– Когда же она отодвинется? – задал вопрос Барат.
– Тогда же, как и вчера? – спросил Сумрак.
Нова взглянула на него, и Сумрак опустил глаза, зная, что ему не место во время этого обсуждения. Он забылся. Всю свою жизнь он и Сильфида подслушивали вещи, не предназначенные для их ушей. Из-за того, что они были детёнышами Икарона, они часто лазили рядом с ним, когда он обсуждал вопросы, касающиеся жизни колонии. Других детёнышей могли бы отругать и выгнать прочь; иногда доставалось и Сумраку тоже. Но ему зачастую позволяли находиться поблизости – особенно, если ему не приходило в голову желание высказаться.
– Простите, – быстро ответил Сумрак, склонив голову. – Просто я видел вчера, что вода отступила, и если это случается в одно и то же время, так будет после заката.
– Хорошо, – сказал Икарон, повернувшись к старейшинам. – Когда мы переправлялись в первый раз, мы несколько дней изучали воду, помните? Она отступала два раза в день – хотя тогда это было не на закате. Это должно меняться со временем.
Он поглядел на сына:
– И ты видел перешеек?
Сумрак кивнул.
– Думаю, он был там. Тонкая полоса песка.
– Это продлится недолго, – сказал Сол.
– Нет, – согласился с ним Барат.
Нова посмотрела по сторонам.
– Я совсем не ощущаю ветра.
– Сумрак, – попросил Икарон, – ты бы смог взлететь над деревьями и сказать нам направление ветра?
– А как же птицы? – спросила Нова. – Что, если они его увидят?
– У нас есть проблемы побольше этой, – ответил Икарон. – Сейчас умения Сумрака очень ценны для нас. Давай, Сумрак.
Сумрак нетерпеливо прыгнул в воздух, ритмично взмахивая парусами, и спиралью взлетел вверх, пока не поднялся выше самого высокого дерева на побережье. Он летал кругами, пробуя воздух и ожидая, пока ветер пригладит его шерсть. Но сегодня в воздухе было тихо. Он вернулся к Папе и рассказал ему об этом.
– Всё может измениться, – ответил Икарон. – Так часто бывает во второй половине дня.
– Но изменится ли погода в нашу пользу? – спросил Барат.
Сумрак изучал расстояние между островом и материком. Вода искрилась. Он попробовал просчитать в уме траекторию планирующего прыжка с деревьев. Результат его не обрадовал: в большинстве случаев его взгляд останавливался на воде, довольно далеко от берега. Если покажется песчаный перешеек, они могли бы сесть на него, но тогда они были бы привязаны к земле и двигались медленнее, и это бегство на материк могло бы затянуться. А если они промахнутся мимо перешейка – он вздрогнул, представив себе, как вода пропитывает его шерсть и тянет вниз.
– Без ветра нам этого не сделать, – сказал Барат, – и даже в этом случае мы вряд ли доберёмся до деревьев.
– Тот склон скалистый; подъём будет нелёгким, – заметила Нова.
Старейшины сидели в удручающей тишине. Сумрак смотрел на своего отца, ожидая, что тот скажет решающее слово.
– Придётся уповать на то, что ветер изменится, – сказал Икарон. – Ждём до заката. Затем нам следует постараться.
– Мы могли бы дождаться нового дня, чтобы посмотреть, изменится ли ветер, – предложил Барат.
– Тогда мы напрашиваемся на новую резню, – ответил Икарон. – Уходим сегодня вечером.
Сумрак неуклюже шевельнулся. Для него переправа была бы лёгким делом. Всё, что ему нужно было бы делать – просто махать крыльями. Он вновь поглядел, как солнечный свет пляшет по воде. А если тепло этого долгого дня накапливается и поднимается, как у них на поляне?
– Папа, – спокойно спросил он, – а ты думал о восходящих потоках воздуха?
Отец кивнул, поняв его мысль:
– Слетай, посмотри.
Сумрак помчался над водой, но не взмахивал крыльями, а держал паруса натянутыми. Он летел в сторону самого яркого пятна солнечного света. Но, достигнув его, он не ощутил никакого внезапного подъёма. Он взлетел повыше и попробовал ещё несколько наиболее вероятных мест, но безуспешно. Похоже, вода не накапливала и не отдавала тепло, как суша. Удручённый, он повернул обратно к острову.
С высоты своего полёта он заметил каменистую прогалину неподалёку от пляжа. Их путь к берегу пролегал в стороне от этого места, но оно казалось достаточно большим. Внезапно его озарила идея. Сумрак полетел к прогалине над самыми верхушками деревьев. Он сразу же ощутил тепло солнца у себя на животе. Он летал кругами, изучая воздух, а потом почувствовал, как он давит снизу на его паруса. Ему хотелось издать радостный вопль, но он слишком сильно боялся, что его услышат фелиды. От самой земли поднимались сильные восходящие потоки нагретого воздуха. Он оседлал один из них, желая увидеть, насколько высоко он его поднимет. В неподвижном воздухе он взмыл к верхушкам деревьев, а затем поднялся над ними.
Когда подъёмная сила под его парусами уменьшилась, он развернулся и взглянул на материк. Он быстро просчитал путь планирующего прыжка. Они могли это сделать! В этом он был вполне уверен. Если рукокрылы поднимутся на восходящем потоке воздуха до этой высоты, они переправятся, и даже не просто достигнут берега. Они смогут сесть даже на полпути к деревьям.
Под ним, у края поляны, что-то шевельнулось на одном из деревьев. Он описал несколько кругов, спустившись поближе и послав целый залп звука. Вернувшееся эхо принесло ему изображение фелида, напряжённо припавшего к ветке и глядящего через лес в сторону побережья. По наклону его головы и поднятым ушам Сумрак догадался, что он увидел нечто – всю его колонию! Неужели он следовал за ними всё это время, отслеживая их передвижения? Рыскает ли кто-то из них поблизости, ожидая лишь удобного момента для нападения?
Пока Сумрак наблюдал, фелид стремительно спрыгнул с ветки на землю. Но он не помчался к побережью, чего Сумрак боялся больше всего; он развернулся и побежал в противоположном направлении, дальше в лес, в сторону секвойи.