Сборник

Никто не любит крокодилов

БИБЛИОТЕКА "ИЗВЕСТИЙ"       ИЗДАТЕЛЬСТВО «ИЗВЕСТИЯ» МОСКВА 1967

59 (069)
H 67

Анатолий АГРАНОВСКИЙ

АСКАНИЯ-НОВА

Редакционного задания на сей раз не было. Все началось проще.
Сын пришел из школы с победной вестью: он достиг роста взрослого пигмея. Как-то там они это вычислили. Ну само собой, человеку такого роста нельзя уж просто отдыхать в пионерлагере или в деревне Брыньково. Пора отправляться в настоящее путешествие.
Мне бы замять разговор, перевести на другое, но по неосторожности своей я ударился в воспоминания. И сын узнал, что, когда мне было столько же лет, сколько ему, отец брал меня с собой в некий сказочный край. Антилопы, бизоны, страусы, лани бродят там на воле. Где? Не в Африке и не в Америке, а на юге Украины, в степи под Херсоном. Аскания-Нова — так называется сказочный край.
Слово было сказано.
После этого сыну оставалось всего лишь по-умному взяться за дело. Он был памятлив, у меня подошло время отпуска — так мы попали с ним в Асканию-Нова. В некотором роде для автора это было...

ПУТЕШЕСТВИЕ
В СТРАНУ ДЕТСТВА

Антилопы не убегали от нас, а бежали навстречу. Это было как во сне, как в детской легкой мечте. Синее небо, желтеющая до горизонта степь, и вольные звери в степи. Впереди всех летели канны, стройные и мускулистые; еще издали были видны их грозные рога.
Мы сидели в бричке на пахучем сене, и как-то нам расхотелось в тот момент сходить на землю. Заранее еще нас предупреждали, что лучше этого не делать: дикие — они и есть дикие, конвенции с ними не заключишь, для пешего они бывают опасны. А всадника не тронут. Вот только одного мы не успели спросить: считают ли они «всадниками» тех, которые не верхом, а сидят на телеге?
Пока мы решали этот теоретический вопрос, канны подбежали к бричке, окружили со всех сторон, задышали нам в спины. На лбу их курчавились темные завитки волос, белые полосы тянулись по желтовато-серому сильному телу, рога при ближайшем рассмотрении оказались прямыми, черными, острыми, как штыки. Можно было поверить, что иной раз эти антилопы, самые крупные в мире, выдерживают единоборство со львом. А глаза были прекрасные и добрые.
Тем временем Василий Дмитриевич Иванченко занялся делом. Он смолоду работает в Аскании, знает все повадки животных и, пожалуй, лучше всех умеет ладить с ними, а по должности именуется скучно — бригадир секции копытных. В общем, он взял мешок с молотым ячменем и пошел раздавать его своим подопечным. Звери потянулись за ним: они хорошо знают свой час, потому и бежали к бричке.
Тут были не одни антилопы. Паслись благородные олени — европейские, бухарские, пятнистые, вапити, северные. И еще асканийские маралы — новая форма, выведенная в этих местах. Паслись изящные лани с рогами-лопатками. Был здесь африканский скот ватусси, аравийские зебу, индийские бантенги, монгольские куланы, кафрские буйволы, наши древние зубры... Нельзя сказать, что звери были вполне свободны. Эта степь, где пасутся они с мая до октября, была в сущности большим загоном. Но когда изгородью обнесены сто десять гектаров, то они остаются степью. Тут места хватало для всех.
Откуда-то появился гуанако, лохматый зверь из Южной Америки, очень деятельный и очень бестолковый. Глаза у гуанако печальные и пристальные, будто надо ему что-то сказать по секрету, да вот беда, забыл.
Особняком держались голубые гну. Лошадь не лошадь, быки не быки, жутковатые такие звери с плоскими мордами, кривыми рогами и злющими черными глазками. Их в Аскании тоже пытались одомашнить, выпаивали с рук, и они привыкали к человеку. Итог был неожиданный: привыкнув, гну переставали бояться и, случалось, нападали на людей. Тогда до поры их оставили в покое, и они строптиво хранят свою независимость, изредка ревут с угрозой: не суйтесь, мол, покуда целы.
Еще дальше паслись бизоны. Большое хмуро-молчаливое стадо. Эти вовсе вышли из доверия, с ними был всадник, именуемый по штатному расписанию пастухом... Скучные мы люди, право! «Пастух», «смотритель животных» — это все о тех, кто умеет загнать бизона, свалить буйвола, поймать арканом дикую лошадь Пржевальского. Да и вообще, где еще в мире пасут бизонов и антилоп? Но вот, поди ж ты, романтика ковбоев и мустангов каждому памятна с детства, а тут — «бригадир секции копытных».
Приезжал в Асканию д-р Гржимек, директор зоопарка из Франкфурта, известный исследователь Африки.
— Льва я снимал с десяти шагов,— сказал он,— это уже тривиально. Но канну снять не мог. Только с большого расстояния, только телевиком. Послушайте, антилопы это у вас или не антилопы?
Канны здесь не только ластятся к человеку. Кажется, впервые асканийцам удалось создать — я бы сам не поверил, если б не видел своими глазами,—

ДОЙНОЕ СТАДО
АНТИЛОП

Говорят, в войну был такой случай. Наши артиллеристы, лишившись коней в бою, запрягли зебру. И она исправно тянула тяжелое орудие и заменила коренника и двух пристяжных. Так выяснилось, что зебры не только хороши собой, но еще и выносливы. А надо сказать, зебр в Аскании немало. Второй эксперимент окончился, впрочем, менее удачно. Приехали кинематографисты снимать эпизоды для «Доктора Айболита». И захотелось им, чтоб добрый доктор прокатился на зебре. Роль его
на этот случай вызвался сыграть Николай Васильевич Лобанов, научный сотрудник, большой любитель животных. Его загримировали, нарядили в белый халат, а очки у него были свои. И он сел на зебру и даже проехал несколько шагов. Но оказалось, что зебры этого не любят, и Николай Васильевич полетел на землю.
Посмотришь на козерога — смирнее зверя нет. Стоит часами на деревянном помосте, заменяющем ему горы, стоит, как изваяние. Но однажды лечили козерога, и ветеринару понадобилось взять кровь на анализ. А козерог этого не знал. И вырвался, вскочил на ноги, выставил свои умопомрачительные рога. Тут и случился асканийский рекорд: ветеринар, хоть был «в тяжелом весе», вмиг перескочил трехметровый забор. А козерог улыбнулся и снова полез на свою верхотуру.
Так что характер — штука серьезная. Антилопу-гну десятки лет приручали здесь, а вот не подобрела. Зебры сколько ни живут с людьми, а все дичей дикой лошади Пржевальского. К африканским черным страусам тоже лучше не подходить... И все-таки, и все же не ошиблись ли наши пращуры, когда отбирали себе помощников в животном мире? Тот же страус: мяса от него — центнер, да полсотни яиц, да каждое яйцо на два кило. Чем плохая была бы несушка? И с зеброй стоило повозиться древним людям: три лошадиные силы — это как-никак мощность! Наконец, подбирая кандидатуру на пост будущей (через много тысячелетий) коровы, могли бы они подумать и об антилопах-каннах: жирность молока у них такая, что корове и не снилось.
Вот рассказ Екатерины Степановны Черноиваненко, первой здешней доярки:
— Венера родилась у нас в войну. Мать ее погибла при бомбежке. Ну, я выпаивала ее молоком зебу. Выросла совсем ручная. Шалунья. Кто ей не по нраву — сейчас на рога его. Я, конечно, скажу: «Ты что, Венерка?» Повернется и пойдет. Подошел ей срок, отелилась, а канчонок пал. Жаль мне ее, решила хоть сколько отдоить. В станок когда привязывали, она очень волновалась. А я к ней с сахарком: «Ты что, Венерка?» И ничего, привыкла. За лактацию давала до семисот литров, и жирность двенадцать процентов. А у Ванды, второй ее дочки, до девятнадцати доходило. Теперь-то у нас много доярок, все больше молодые девчата.
Не следует, однако, думать, что, раздаивая канн, асканийцы вознамерились исправить историческую несправедливость. Древние в общем-то не ошиблись. И если, к примеру, сегодня нам приходится одомашнивать маралов (ради целебных пантов) или черно-бурых лис (ради манто), то это, так сказать, детали, упущенные предками. В основном же кандидатуры будущих коров, овец, свиней, лошадей отобраны ими удивительно точно. Делать из антилопы корову, а из страуса курицу никто сейчас не собирается.
Как только мы согласимся с этим, как только займем эту трезвую позицию, тотчас же возникнет вопрос, сформулированный однажды Аркадием Райкиным в такой форме:

ЗАЧЕМ СЛОН
СОВЕТСКОМУ ЧЕЛОВЕКУ?

Слонов в Херсонской области, и в частности на территории Чаплинского производственного управления, пока, слава богу, не разводят. Но антиантилопьи настроения там уже дают о себе знать. Сам директор института Александр Ефимович Мокеев сказал мне, что антилопы (и прочие дикие) в тягость научно-опытному хозяйству.
— Мы подсчитали: если б у нас не было зоопарка, то мы бы со ста гектаров сдавали вместо шестидесяти трех центнеров свинины семьдесят пять. А это для нас имеет большое значение.
Начинается печальный рассказ.
Аскания-Нова известна всему миру не только своими работами по одомашниванию диких животных. Тут с давних пор создаются новые замечательные породы домашнего скота — овец, свиней, коров. Тут имеется богатейший музей, есть ботанический парк, где испытаны сотни пород деревьев и кустарников, есть искусственные пруды с редкими птицами; тут есть, наконец, большой участок заповедной степи. Последний островок целинных степей на юге страны. Тех самых, по которым скакал со своими побратимами Тарас Бульба, о которых Гоголь воскликнул: «Черт вас возьми, степи, как вы хороши!»
С них мы и начнем. Было их, нетронутых, двадцать пять тысяч гектаров. На карте страны — точка, в масштабе республики — малость, даже в Херсонской области — меньше полутора процентов пахотной земли. Но лет десять назад Аскания-Нова из Всесоюзного научно-исследовательского института гибридизации и акклиматизации животных была преобразована в Украинский институт животноводства степных районов. Командовать здесь, определять планы, цифры поголовья и прочее взялось Чаплинское производственное управление. А для него это площадь!
Короче, распахали сперва девять тысяч гектаров. Потом еще шесть тысяч. Потом начали помаленьку пасти овец на заповедной земле, потом стали косить тысячелетние ковыли, и это было весьма удобно, потому что плана-то на эту площадь институту не давали. Сейчас «абсолютно заповедной степью» числят всего полторы тысячи гектаров. Последние... Необратимость — вот что пугает здесь более всего. Скосить было недолго, решили — сделали. Да и сена-то собрали мало, никого оно не выручило. А ведь того, что было, уже не восстановишь. Никогда. Никакими силами *.

Аскания-Нова — первый зоопарк мира, куда были завезены дикие лошади Пржевальского. Известно, что они исчезают с лица земли, оставшиеся особи во всем мире наперечет. В годы войны асканийский табун весь был уничтожен фашистами, но одного жеребца удалось потом в Германии найти; я читал его родословную. Предки Орлика были вывезены из Бийска за рубеж еще в начале века, мать его, Рома, явилась на свет в Вашингтоне, отец, Невиль,— в Уайпснеде, они встретились в Геллабруне; от этого династического брака родился Орлик. В 1948 году его вернули на родину, еще три года спустя из Монголии к нему доставили чистокровную Орлицу-Ш, и только тогда вновь стало возможно у нас разведение диких лошадей. Опять-таки если не сохранить их, то потом уж не восстановишь. Никогда. Никакими силами.
Что-то понадобилось ученым, они обратились в Министерство сельского хозяйства УССР, и вот какую резолюцию начертал один из заместителей министра: «Кiнь Пржевальського не мае нiякого народногосподарського значения, ось чому його розведення не визиваеться потребою».
Зачем дикая лошадь советскому человеку?
Вы можете подумать, что, отказавшись от диких, здесь с удесятеренной силой взялись за домашних. Увы, и этого я не могу сказать. В ту далекую уже пору, когда в Аскании-Нова работал замечательный наш ученый — академик Михаил Федорович Иванов, и антилопы тут были в фаворе, и создавались знаменитые отечественные породы скота. Тучные не поедали тощих, и тощие тучным не были помехой. А сейчас даже коллекционное стадо овец, собранное самолично Ивановым в Англии, Германии, Америке, по всей нашей стране,— даже оно «мешает». Академик Леонид Кондратьевич Гребень жаловался, что трудно прокормить это стадо. Все лучшие земли, все лучшие корма отданы товарному поголовью.
— Мне с моими овцами и податься некуда. Представьте, никому они вдруг стали не нужны!
А что нужно? Свинина нужна, говядина, шерсть, молоко, зерно — это все и производит нынешняя Аскания, как самый обычный совхоз. Даже племенное животноводство отошло на второй план. Гонят туши на мясокомбинат, и все тут. Отнесемся с полным уважением к труду асканийских чабанов, стригалей, свинарок, шоферов, трактористов. Они героически трудились и собрали богатейший урожай, и план кругом перевыполнили. Но они же вправе спросить: если это простой совхоз, каких у нас тысячи, так не накладно ли ему содержать десятки ученых? А если все-таки институт, каких больше и в мире нет, так почему научные исследования стали вдруг помехой?
Сидят сейчас асканийские зоологи, привычно отбивают атаки, клянчат деньги на ремонт обветшалых антилопников и страусятников, изо всех сил доказывают, что их питомцы тоже полезны, тоже нужны стране. И слышат в ответ одно:

БЛИЖЕ К ЖИЗНИ,
ТОВАРИЩИ!

Да, путешествие в страну детства кончилось. Я окончательно убедился в этом, когда узнал о письме Крымского общества охотников. До них докатился слух (характерный слух!), что-де в Аскании намечен «массовый отстрел диких животных Азии и Африки». И вот заволновались товарищи охотники и просят сообщить сроки отстрела, чтобы и они могли принять участие. Тут уж мне стало, как говорится, не до смеха.
С утра я приходил в контору, садился за стол, листал протоколы, выписывал цифры, так сказать, вооружался материалом до зубов. В Аскании-Нова ежегодно бывает до 50 тысяч экскурсантов — надо это запомнить. Директор Будапештского зоопарка Ч. Ангхи сказал: «К вам мы стремимся, как турки в Мекку»,— тоже может пригодиться. После войны институт передал другим нашим зоопаркам около полутора тысяч ценных животных, за которых в противном случае пришлось бы платить валютой,— солидный экономический эффект.
Все это я аккуратно заносил в свой блокнот, а научные сотрудники зоопарка подкидывали мне все новые «пользы». Молоко канн оказалось целебным, и есть данные, что оно залечивает язву желудка. Разве это не важно? Что же касается зебр...
Но тут я разозлился, и оторвался от бумаг, и сказал себе, что и впрямь пора вернуться к жизни. Ближе к жизни, товарищи! Асканийские энтузиасты, затюканные хозяйственниками, сами заговорили их языком. Им говорят, что дикая лошадь не имеет народнохозяйственного значения. А они доказывают: нет, имеет. Да разве в этом дело? Разве только в этом? А если зебру так и не удастся запрячь в бричку, убить ее за это, что ли? А если, не дай бог, молоко канны не окажется целебным, что же, и ее тоже того... отстрелять?
Последний на земле тур был убит в лесах под Варшавой в 1623 году. Зубры водились на Украине еще в середине XVI века, но затем были истреблены. В середине XIX века в районе Аскании-Нова был убит последний тарпан. Были близки к полному уничтожению дикая лошадь Пржевальского, многие виды антилоп, конец приходил лосям, бизонам — хищническое истребление живой природы сопровождало капитализм во всех уголках земного шара. Так кто же, если не мы, сохранит сегодня все, что еще существует? Мы просто обязаны вручить нашим детям, детям наших детей мир не голым, а живым, во всем его красочном многообразии.
Для чего?
Как-то приезжал в Асканию-Нова один трезвый товарищ, по профессии зоотехник. Тоже все спрашивал, для чего. Вот овца — от нее шерсть и опять же шашлык. Или корова — каждый скажет, нужна. Или, к примеру, свинья, тут уж и говорить нечего. А эта вся «экзотика» — пустое. Там, в клетках, пусть их держат, а землю занимать — нет, барская затея, зряшная трата денег. Так он «доводил» зоологов, и они, понятно, «закипали». И вдруг прервался спор: из лесу выскочил на опушку олень. Закинув сухую свою точеную голову, расставив тонкие ноги, раздув трепетные ноздри, он уставился на спорщиков карими глазами, закатное солнце золотило неописуемые его рога. И вдруг исчез, словно и не было его.
— Хорош! — вздохнул трезвый товарищ.— М-да... Так о чем это мы?

В. ГАВРИЛОВ,
зоолог

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ ЖИВОТНЫХ

Около четырех месяцев в году занимает перелет гнездящихся в Подмосковье чаек. Столько же времени проводят в пути колючехвостые стрижи, которые зимуют в далекой Австралии, а лето проводят у нас в Сибири. Множество птиц погибает во время этих странствований, и все-таки они неуклонно летят на родные гнездовья.
Множество интересных явлений в жизни животных связано с их размножением. Самозабвенно, пренебрегая смертельной опасностью, поет свою весеннюю песню осторожный в иное время глухарь. Около трех месяцев обходятся без еды самцы драгоценных морских котиков, ухаживая за гаремом и охраняя несколько десятков подруг от покушений соперников. В жестоких схватках из-за самок сталкиваются рога и клыки. Атакуют грозного хищника робкие ласточки, прогоняя его от гнезд. Чтобы появился крошечный птенец или детеныш, чтобы не угас еще слабый комочек жизни, происходят все эти удивительные события. Пожалуй, самый могучий и сложный инстинкт, движущий все живое,— родительский. Недаром его называют законом великой любви. Много интересного узнали натуралисты, изучая интимную жизнь животных. Еще больше предстоит выяснить, чтобы и в век техники, в век больших городов и великих преобразований природы не оскудевала наша земля.

КВАРТИРНЫЙ
ВОПРОС

Казалось, одинаково прекрасны наши поля, леса и болота, Однако многие животные держатся иного «мнения».
С боем занимают скворцы естественные дупла и приготовленные для них скворечники. Задолго до прилета подруги самец лесного голубя выбирает и охраняет подходящий для гнезда развилок на высоком дереве. А зяблик может рассчитывать на «семейное счастье» только в том случае, если сумеет удачно выбрать и уберечь от посягательств соперников целый гнездовой участок.
Для некоторых птиц один вид подходящего гнездовья служит толчком к изменению всего поведения и физиологической перестройке организма. Волнистые попугайчики, серые цапли, казарки и некоторые другие птицы годами живут в зоопарках, не проявляя никаких брачных настроений. Но стоит повесить дупличники для попугайчиков, поставить в помещении цапель деревца со срезанными вершинками, а у прудов, где живут казарки, наложить кучи дикого камня, как поведение птиц меняется. Начинается взаимное ухаживание, постройка гнезд, и птицы, дотоле находившиеся в состоянии физиологического покоя, приступают к размножению. Любопытно, что у волнистых попугайчиков такое действие производит не только сама дуплянка, но даже изображение ее, повешенное рядом с их клеткой. А искусственные гнездовья для уток-гоголей помогают погасить у пролетных птиц стремление к дальнейшим перемещениям и задержать их в охотничьих хозяйствах. Многие годы гоголь считался редкой для Дарвинского заповедника птицей. А после того, как была выяснена роль «квартирного вопроса» и люди научились создавать для птиц нужные условия, в заповеднике стали гнездиться сотни пар гоголей. Сейчас их там развелось столько, что оказалось возможным создать своеобразную «ферму» диких птиц. Яйца и утят гоголей даже отправляют во многие охотхозяйства, чтобы и там развести этих красивых и полезных птиц.
Немало пришлось потрудиться, пока выяснили все условия гнездования привередливых уток. Оказывается, существен даже поворот гнездового летка по отношению к зеркалу воды и к странам света. Гладко выстроганная внутренняя поверхность искусственного гнезда или наклон внутрь его передней стороны не позволяли утятам выбираться из домика наружу. Настоящую борьбу пришлось вести со скворцами, которые занимали домики и выживали из них миролюбивых уток. Впрочем, с этим удалось покончить без вреда для обеих птиц, развесив скворечники иногда на тех же деревьях, где селились и гоголи.

ПРИВОРОТНОЕ
ЗЕЛЬЕ

Поэты и романисты считают вместилищем высоких чувств — сердце. Биологи идут дальше. Не только сердце, и вся кровеносная система, и желудок, и многие другие органы, которые вырабатывают или переносят гормоны.
Молодой курице, отнюдь не склонной к материнству, вливали кровь наседки. И птица начинала усиленно интересоваться цыплятами, водила их, собирала и грела, пока действовал полученный с кровью стимулятор. А когда этот «гормон материнских чувств» истощался, курица вновь становилась «легкомысленной» молодкой и знать не хотела своих приемных детей.
Один из моих приятелей-охотников держал двух сеттеров, взрослую суку и ее годовалую дочь. Когда у старшей собаки вновь появились дети, молодая усиленно интересовалась малышами, согревала их и по-своему «убирала» за щенками. Каково же было наше удивление, когда у «няньки» набухли соски и появилось молоко! По-видимому, вид щенков и выделения их послужили стимулом для этого.
Появление молока у самок млекопитающих само по себе служит толчком к проявлению материнского инстинкта. В практике зоопарков отмечается ряд случаев, когда у львиц, пантер и других животных молоко появлялось не одновременно с детенышами. В этих случаях матери, как правило, не обращали внимания на малышей, а иногда даже поедали их. А когда молоко все-таки появлялось, звери начинали беспокойно искать детенышей и готовы были принять даже чужих. Так поступают, например, зайчихи, которые и кормят не только своих, но и любых зайчат.
А незадолго до появления детенышей у песцов и лисиц у беременных самок появляется какой-то стимулятор, который пробуждает инстинкт отцовства у самцов, и они даже сражаются между собой, как в период спаривания, но уже не из-за самок, а за право участия в воспитании детенышей.

ПРИЕМЫШИ

Широко известна история львицы Кинули, которая была выращена в московской квартире шотландской овчаркой Пери. Звероводы часто используют собак для выкармливания новорожденных песцов, серебристо-черных лисиц и других зверят. Но, пожалуй, наиболее чадолюбивые матери из числа наших домашних животных — обыкновенные кошки. Юные натуралисты Московского зоопарка с помощью кошек успешно выращивали чужих котят, щенков, хорьчат, бельчат и другую живность. Описан случай, когда кошка «усыновила» даже цыплят, которых она, разумеется, не могла кормить молоком, но согревала и самоотверженно защищала,
Чтобы кормилица приняла чужих детенышей, стараются разлучить ее на время со своим выводком, подменяя часть котят или щенков приемышами. Таким образом, зверята успевают приобрести запах гнезда, а мать семейства, как правило, не слишком обращает внимание на необычный облик новоявленных членов своего семейства.
Известны случаи «усыновления» чужих детенышей другими животными и без вмешательства человека. В одном из рассказов Сетона-Томпсона описано, как трущобная кошка стала считать своими крольчат, которых сама притащила котятам в качестве живой добычи. А на звероводческой ферме, где соболей подкармливали выбракованными еще слепыми крольчатами, в одном из домиков вместе с молодыми соболями обнаружили однажды двух уже подросших кроликов, которые к тому времени съели всю сенную подстилку гнезда,
Сельские птицеводы зачастую используют кур-наседок для высиживания яиц и выращивания утят. В охотничьей хозяйстве так часто выводят фазанов. Но, пожалуй, лучшими наседками и воспитателями из домашних птиц являются индейки. В отличие от кур они готовы высиживать чужие яйца и выводить цыплят в любое время. Можно заставить сидеть на яйцах даже индюков-самцов. Не зря индеек называют «живыми инкубаторами».
При насаждении лесов в засушливых районах страны встал вопрос о заселении их певчими птицами. Неоценимая польза этих защитников леса широко известна, но далеко не все знают, что каждый вид имеет свою специализацию по очистке от вредителей определенных пород и различных частей деревьев. Дрозды, лесные коньки и зарянки отыскивают насекомых в лесной подстилке; пищухи, поползни и дятлы «лечат» стволы деревьев; лесные акробаты — синицы способны очищать самые тонкие веточки, нередко подвешиваясь к ним вверх ногами, а мухоловки виртуозно добывают насекомых на лету. Но как заставить весь этот «ассортимент» пернатых поселиться в новых местах, если выпущенные птицы тотчас стремятся к возвращению на родину? Оказалось, что этого можно добиться, подкладывая яйца этих птиц в гнезда местных видов, главным образом, домовых и полевых воробьев. Первые успешно высиживали и выращивали зябликов и мухоловок-пеструшек, а полевые воробьи, которые более насекомоядны, выкармливали даже привередливых к кормлению синичат.
Однако перекладка яиц мелких птиц оказалась слишком сложной и не могла производиться в крупных масштабах. Тогда попробовали перевозить подросших, но еще нелетных птенцов, для которых места выпусков становятся второй родиной. В этом случае столкнулись с проблемой кормления переселенцев. Ведь сами они есть еще не умеют, а кормить их нужно с рук, почти ежеминутно и круглосуточно... И здесь пришлось прибегнуть к услугам «кормилиц». Такими оказались лесные коньки, готовые кормить птенцов почти всех видов наших насекомоядных птиц, а также мухоловки-пеструшки. В опытном порядке к мухоловке-пеструшке подсаживали по нескольку десятков малышей, и птичка, не щадя сил, обслуживала этот «детский сад». Так, при 22 птенцах ей приходилось до 900 раз в час или до 15 тысяч раз в сутки перекладывать еду из кормушки в ненасытные глотки воспитанников! Но такая нагрузка на кормилиц возможна лишь в опытах. При выпусках на новые места им приходится самим искать корм, и тут они могут обслужить не более 10—15 птенцов.
Стремление накормить детеныша бывает настолько сильным, что крошечные певчие птички продолжают кормить кукушонка, который намного перерос приемных родителей. А в опытах по изучению питания птиц многие из них продолжали класть корм в механически открывающиеся глотки искусственных птенцов, которыми заменяли их настоящих детей.

ОТЦЫ
И ДЕТИ

Семейные отношения животных даже близких видов чрезвычайно разнообразны. Самцы — глухари, тетерева и фазаны вовсе не заботятся о потомстве. А их ближайшие родственники — серые куропатки воспитывают птенцов совместно. Самцы этого вида настолько заботливые родители, что в охотничьих хозяйствах им «доверяют» самостоятельное выращивание птенцов, выведенных в инкубаторах, добиваясь таким образом двойного приплода этих птиц.
У большинства куликов самки одни выводят птенцов. Но широко распространенные чибисы выращивают и отважно защищают потомство совместно. А у куличков-плавунчиков крупная, ярко окрашенная самка активно «обольщает» скромного серенького самца с тем, чтобы, оставив ему гнездо с четырьмя яичками, беззаботно кочевать по болотам в компании столь же легкомысленных подруг.
В семейной жизни некоторых птиц любопытно строгое разграничение обязанностей. Так, темноокрашенный африканский страус насиживает яйца ночью, а его серая самочка — днем. Видимо, такое распределение наиболее соответствует требованиям маскировки гнезда. А самец австралийского страуса эму один несет гнездовые заботы. В течение 60 дней он ни на минуту не покидает гнездо, обходясь без воды и пищи. У многих видов самец только доставляет еду, а кормит птенцов самка. Неоднократно отмечались случаи, когда в семьях пернатых хищников погибали самки, а самцы продолжали носить в гнездо добычу, не заботясь о том, что птенцы не в состоянии самостоятельно брать пищу и гибнут от голода...
Долгое время считалось, что в семействе волков роль отца сводится только к добыванию пищи. Но оказалось, что даже при обилии еды волчата при одной матери развиваются хуже, чем с обоими родителями. По-видимому, для малышей необходимы пищеварительные соки и ферменты, получаемые, когда отец кормит их своей отрыжкой. Птенцы некоторых птиц также получают от родителей необходимые для их пищеварения вещества.
Семейная жизнь животных из поколения в поколение проходит согласно незыблемым видовым канонам. Однако бывают и отклонения.
Как правило, скворцы — заботливые однолюбы, отнюдь не склонные к нарушениям скворчиной «морали». Она предписывает самцу подыскание приличной дуплянки или скворечника, защиту этой квартиры от посягательств других птиц и совместное с самкой выращивание птенцов. Но Елизавете Вячеславовне Лукиной, систематически изучавшей жизнь птиц, под Ленинградом удалось наблюдать любопытное исключение из этого правила.
Один из скворцов с прилета занял сразу два скворечника. Ему хотелось сохранить их до прибытия самок, две из которых поселились на приготовленных квартирах и благосклонно приняли его ухаживания. Во время яйцекладки и насиживания «двоеженец» делил свою привязанность и весенние серенады между обеими подругами, а когда появились птенцы, таскал червячков на два дома. Последнее было нелегко, так как прожорливые птенцы почти круглосуточно требуют пищи и выращивание даже одного выводка стоит немалого труда.

СОСЕДЕЙ
НЕ ОБИЖАЮТ

Охотники и животноводы хорошо знают, что в период выращивания молодняка волки не трогают скот вблизи логова. В одном из подмосковных охотничьих хозяйств удалось наблюдать, как выводок тетеревов благополучно вырос и поднялся на крыло всего в нескольких десятках метров от норы лисицы. Неоднократно находили гнезда соколов-сапсанов и водоплавающих птиц в непосредственной близости друг от друга. А воробьи ухитряются жить и выводить потомство даже в сучьях, служащих основаниями гнезд крупных пернатых хищников.
При таком соседстве слабые птицы не только не подвергаются опасности, но даже пользуются невольным покровительством своих грозных сожителей, которые изгоняют со своей гнездовой территории других хищников.
Столь терпимое отношение к непрошеному соседству объясняется прежде всего тем, что у большинства животных стремление скрытно приблизиться к своему гнезду или логовищу заглушает возле него охотничий инстинкт. В случае с соколами-сапсанами мирное сосуществование гнезд хищника и его обычных жертв объясняется еще и тем, что этот сокол обычно берет добычу на лету, а охотится вдали от своего гнезда. Шустрые же воробьи «не по зубам» сравнительно неуклюжим орлам, питающимся более крупной добычей.
В конце концов гнездовое «перемирие» добычи и хищников оказывается выгодным для тех и других. Первые спокойно выращивают потомство под защитой сильных и агрессивных хищников, а вторые сберегают дичь для своего будущего потомства, которое первое время будет охотиться в непосредственной близости от выводных мест.

ЗАЩИТА
ОТ ВРАГОВ

В период насиживания яиц и выкармливания потомства животные наиболее доступны для многочисленных врагов.
Основой безопасности большинства гнезд, логовищ и их обитателей служит скрытное размещение и хорошая маскировка. Лишь крупные хищники, грачи, чайки и другие птицы, гнездящиеся колониями, аисты, которые селятся под защитой человека, и обитатели труднодоступных гнезд и логовищ могут пренебрегать их маскировкой. Наблюдая за животными, невольно обращаешь внимание на многообразие средств, направленных к одной цели — сделать гнездо незаметным и недоступным.
Иволга, синица-ремез, длиннохвостая синица и многие другие подвешивают гнезда на самых концах тонких ветвей. Самая крошечная из наших мышей, мышь-малютка, подобно птицам, свивает себе шарообразное гнездо над землей. Зяблик маскирует свое жилище древесными лишайниками; щегол в тон месту обитания — кусочками бересты; сороки и белки — зелеными веточками. А гнездящиеся на каменистых побережьях кулики кладут свои пестрокрашеные яйца без всякой подстилки в углубления среди прибрежной гальки, что в сочетании с маскировочным цветом яиц и покровительственной окраской самих птиц делает гнезда совершенно незаметными.
Звери, которые приносят хорошо развитых детенышей, способных уже вскоре после рождения к быстрому бегу, зачастую обходятся без логовищ или нор. Зайцы-беляки, косули, лани и другие травоядные звери, которых спасают лишь ноги и осторожность, приносят детенышей где-нибудь в зарослях травы и кустарников и стараются как можно меньше находиться рядом с малышами. Ведь они могут невольно выдать потомство хищникам, а защитить почти не способны.
Их малышей спасает замечательное уменье прятаться, совершенно сливаться с окружающей обстановкой. Новорожденный олененок, с его рыжей в светлых, как солнечные зайчики, пятнах шерстью, как будто заметный и яркий зверек. Но когда мне с группой студентов пришлось как-то отыскивать олененка в заросшем травой загоне, я смог убедиться, что малыш владеет настоящей шапкой-невидимкой. Свернувшийся в невысокой траве олененок словно растворился в солнечных бликах и, казалось, не помышлял о бегстве. Однако это было лишь до тех пор, пока он инстинктивно надеялся остаться незамеченным. Стоило тронуть его рукой, как малыш, всего нескольких часов от роду, задал стрекача, к нашему удивлению, переплыл небольшой пруд и снова затаился в траве.
В случаях, когда враг обнаруживает гнездо, птенцов или детенышей, большинство животных-родителей стараются спасти потомство. Крупные пернатые хищники нападают иногда даже на человека, лосиха старается напугать, но, как правило, не нападает, так же поступает и большинство медведиц с медвежатами, а волки оставляют своих щенков и стараются не попадаться на глаза. Лишь в одном случае волчица от выводка пошла навстречу охотнику и была в упор убита в пятнадцати шагах. Осталось неизвестным, рискнула бы она броситься или в последний момент отступила бы.
Птицы, живущие колониями,— скворцы, грачи, чайки, некоторые цапли и другие — обычно отражают нападение врагов сообща. Такие хищники, как ястреб, лунь, кошка, собака и даже лисица, нередко бывают вынуждены отступить от дружного преследования пернатых соседей. А человека, который пытается неосторожно приблизиться к гнездам колонии чаек, ожидает иная неприятность. Обеспокоенные птицы с криком проносятся над головой нарушителя спокойствия, извергая на него содержимое своих кишечников и тем вынуждая к позорному отступлению.
Иные родители стараются отвлечь внимание противника на себя. Так поступают некоторые копытные животные и многие птицы. Охотники хорошо знают уловки тетерок и уток, которые притворяются больными, не способными к полету, увлекают преследователя на безопасное расстояние и затем спокойно возвращаются к птенцам. Не один молодой охотник поддавался в свое время на эту уловку и почти ни одна собака не в состоянии устоять перед таким соблазном. А дружная семья лебедей спасает выводок сообща. Самец, как правило, летит навстречу опасности, отвлекая противника, а его подруга тем временем старается увести выводок в безопасное место.
В случае опасности волки и лисицы стремятся перенести или перевести выводок на новое место. Так же поступают вальдшнепы-самки, спасая своих птенцов, а вороны, по-видимому, способны проделывать это даже с яйцами.

БЕСПОКОЙНЫЕ
МАЛЫШИ

В зависимости от того, какими появляются на свет птенцы, зоологи различают птиц выводковых и птенцовых.
Новорожденный цыпленок, фазаненок, птенец куличка, утки, многих других птиц появляется на свет в густом пуховом наряде и настолько развитым, что, обсохнув, покидает гнездо и следует за родителями. Птенцы тетеревов, рябчиков и других крупных птиц, вынужденные спасаться от преследователей на деревьях или в открытых местах, уже через несколько дней приобретают способность к полету, утята, ищущие спасения в воде, долго остаются с неразвитыми крыльями. А птенцы большеногих кур могут летать уже с первого дня жизни. Им это особенно нужно, так как они растут совершенно самостоятельно и даже выводятся не благодаря высиживанию родителей, а в тепле гниющей листвы, кучи которой служат для яиц своеобразными инкубаторами. Птенцы выводковых птиц сравнительно самостоятельны, их воспитатели должны заботиться лишь о безопасности, согревании малышей и розыске для них пищи, но не о самом кормлении.
Сложнее выращивать слабеньких, слепых и голых малышей птенцовых птиц, к которым относятся голуби, все наши певчие птицы, хищники и многие другие. Забота об их согревании и кормлении составляет поистине титанический труд. Чтобы накормить птенцов, скворец должен охотиться за насекомыми около 17 часов в сутки, стриж для этого должен ежедневно «налетать» 19 часов, а для отдыха мухоловкам и горихвосткам остается от суток менее четырех часов. Крошечные птенчики едят понемногу, но зато очень часто: скворцы кормят свой выводок до 200 раз в сутки, а мухоловки-пеструшки более 500!
Детеныши млекопитающих появляются на свет также на различных стадиях развития. Большинство травоядных зверей, вынужденных постоянно передвигаться в поисках корма и не имеющих потому постоянных надежных убежищ, рождают крепких, хорошо развитых детей, похожих в этом отношении на цыплят выводковых птиц. Детеныши других видов рождаются слепыми и голыми. Все они нуждаются в надежном укрытии и первое время совершенно беззащитны. Новорожденный кролик, слепой и голый, развивается сравнительно медленно, он еще много недель проведет в родной норе, пользуясь материнской заботой, а зайчонок уже в первый день становится почти самостоятельным.
Медленно развивающиеся птенцы и детеныши исподволь знакомятся с окружающим миром, постепенно расширяя свой «кругозор», от норы или гнезда, которые служат для них в «ясельном» возрасте, до игровой площадки или родного дерева в стадии «детского сада» и освоения окрестностей в «школьный» период. Наряду с подражанием родителям значительную часть жизненного опыта они приобретают самостоятельно. Малыши, вынужденные следовать за родителями, уже вскоре после рождения с первых дней неуклонно подражают старшим. Любопытнейшую картину представляет выводок крошечных полосатых кабанят, которые при переходах цепочкой следуют за самкой, в точности повторяя все движения своей могучей родительницы. Врожденный инстинкт сопровождения большого животного иногда бывает слепым. Лосенок, например, отстав от матери, охотно идет за человеком, лошадью или коровой. Зачастую его считают покинутым и забирают из леса. Это делается с самыми благими намерениями, а в конце концов обрекают лосенка на гибель, так как выращивание его сложно и не вызывалось необходимостью. Лосиха-мать, наверное, находилась неподалеку и сама разыскала бы по следам свое детище.
Нужно сказать, что люди вообще приносят много зла нашим пернатым и четвероногим друзьям по незнанию. Сколько птенцов и детенышей приносят домой туристы и дачники, полагая, что «птенчик выпал из гнезда» или «зайчонок потерялся». И как сожалеют потом, что малыш никак не хотел есть крупу и молоко, не ведая, что предлагали ему «камень вместо хлеба».
Когда в лесах и полях животные заняты высиживанием яиц, выкармливанием потомства и ознакомлением его с миром, очень интересно наблюдать за их жизнью.
Можно увидеть и осторожно сфотографировать кормление птенцов певчими птицами, подсмотреть первые жизненные шаги еще короткохвостых и желторотых птенцов-слетков, которые выводками начинают кочевать в зарослях кустарников, выпрашивая корм у родителей. На солнечном склоне оврага, изрытого барсучьими норами, можно увидеть, а при большом терпении и сфотографировать солнечные ванны и забавные игры маленьких барсучат, лисят и енотов. В прибрежных зарослях осторожная чомга катает на собственной спине малышей, уставших плавать, а в случае опасности даже ныряет вместе с ними, придерживая птенцов под крыльями, как в водолазном колоколе. Можно подсмотреть, как запоздалый выводок утят-гоголей с многометровой высоты выпрыгивает из родного дупла и движется за матерью к водоему. Много интересного в жизни животных можно увидеть в лесу, у воды и в поле, пока вся жизнь природы подчинена закону великой любви.
Следует только постоянно помнить, что неосторожное вмешательство человека слишком часто несет гибель животным. Достаточно сказать, что близ населенных пунктов от затаптывания, выпаса скота, от кошек и других причин погибает более 80 процентов гнезд и выводков. Для того чтобы погубить выводок тетеревов, достаточно в течение десяти дней ежедневно распугивать выводок, отнюдь не ловя малышей. Нет, они погибнут сами, захолодав, или их съедят хищники, когда человек «рассекретит» местонахождение выводка.
Общение с природой украшает жизнь, наблюдения за ее живыми обитателями доставят много пользы и удовольствия, но пусть это не несет ущерба живому и зеленому миру. В го время, когда в лесу и в поле — повсюду подрастает бегающая, ползающая и летающая смена, хочется напомнить, изменяя призыв ОРУДа: «ОСТОРОЖНО — МАЛЫШИ!!!»

В. ГАВРИЛОВ,
зоолог

КТО КАК ЗИМУЕТ

Оказывается, холода не так уж страшны для многих, даже очень мелких и хрупких животных. Не улетают на зиму самые маленькие наши птицы — королек и крапивник. Благополучно перезимовывают в средней и таежной полосе крошечные землеройки-бурозубки, которые весят от 1,6 до 2,9 граммов. А вот такие могучие звери, как кабаны, зачастую не в состоянии перенести затянувшуюся многоснежную зиму в условиях Подмосковья.
Главное в зимовке животных, которые не впадают в спячку, — возможность так или иначе прокормиться в неблагоприятное время. У некоторых проблема разрешается столь успешно, что суровая зима становится для них весенним праздником. Вспомните клестов — наших зимних гостей. Они отлично себя чувствуют, собирая богатый урожай еловых семян. В самые трескучие морозы смородинно-красный самец-клест поет любовные серенады, а его серенькая подруга невозмутимо насиживает яйца.
Сытость не располагает к спешке. Неторопливо перелетают снегири, набив зоб питательными семенами рябины и других растений, а вот свиристелям, которые едят тоже рябину и другие ягоды, приходится труднее. Они не разгрызают семян, а усваивают сахаристые и другие вещества из мякоти самих ягод. Чтобы прожить на столь «жидком» корме, бедняги должны «пропустить» через себя несметное множество ягод. Среди пернатых эти красавцы являются чемпионами-едоками. Они жадно глотают ягоды в течение всего дня и никогда не знают сытости. Несмотря на красоту и милый нрав, любители птиц редко держат свиристелей в клетках из-за обжорства...
Шустро снуют по деревьям стайки синиц, пищухи и поползни. Некоторые из этих насекомоядных птиц зимой не прочь полакомиться и семенами. Обыкновенная, или большая, синица становится вообще всеядной, особенно возле жилья человека. Здесь она долбит и подсолнухи, и хлебные крошки, разорвав обертку, щиплет повешенное на форточку мясо и масло, а с голодухи может полакомиться даже свечным огарком. А сугубо насекомоядные длиннохвостые синицы с ловкостью акробатов лазят по самым тонким веточкам, отыскивая мельчайших насекомых, их яйца и паучков. Длинный хвост оказывается при этом совершенно незаменимым. Ведь чтобы обыскать заснеженную веточку снизу, птице приходится подвешиваться к ней в самых разнообразных позах, и хвост выполняет роль балансира, подобно шесту в руках канатоходца.
Для большинства животных снежный покров делает недоступными опавшие на землю семена и пожухшие травы. Лоси, зайцы и некоторые другие звери переходят зимой на питание корой и мелкими веточками. Оказывается, этот корм не так уж плох. Древесные и кустарниковые растения откладывают запасы питательных веществ в почках, коре и отчасти древесине, чтобы весной они послужили резервом для цветения и распускания первой листвы. В летнее время кора ивняка и осины почти не содержит питательных веществ, но к зиме по калорийности она приближается к высококачественному сену. Не случайно зайцы и лоси в подмосковных охотничьих хозяйствах почти не берут предлагаемые им в качестве подкормки лиственные веники, но жадно обгрызают срубленные осинки и березовые, типа дворницких, метелки, заготовленные после листопада.
Для неприхотливых жителей севера и средней полосы вполне приемлемым кормом служит и хвоя. Оказывается, в течение года она тоже неравноценна по своему составу.
Именно зимой хвоя наиболее питательна и содержит много витаминов. Для глухарей хвоя сосны — основной зимний корм, а лоси со второй половины зимы переходят в молодые хвойные насаждения с самых лучших веточных пастбищ, чтобы пополнить недостаток в витаминах.
Многие звери и птицы делают запасы кормов. Маленькие горные грызуны пищухи сушат и складывают в стожки сено (за это их прозвали сеноставками). До 30 кубометров веток и стволов деревьев запасает на зиму семья домовитых бобров! Килограммами запасают орехи, семена и различные клубни хомяк и бурундук. В норах у этих зверьков можно найти иногда от 100 до 400 суточных пайков. Это уже не только зимний, но более чем годовой запас корма. Но, пожалуй, рекорд в запасливости поставили маленькие желтогорлые мыши в Беловежской Пуще. Под тяжестью их запасов разрушилась стенка громадного дупла, в которое мыши ухитрились натаскать 47 килограммов желудей!
Среди пернатых наибольшей «хозяйственностью» отличаются сойки и кедровки. В годы урожая желудей и кедровых орехов каждая птица устраивает множество мелких кладовых, которые потом помогают прожить не только самой собирательнице, но и другим птицам и даже представителям иных видов, например белке и соболю. Небольшие запасы под корой и в щелях деревьев склонны делать синицы-гаички и поползни. Эти кладовые не заносит снегом, и они зачастую спасают птиц, когда снежная кухта и лед временно закроют доступ к другим кормам.
Хищные животные тоже не прочь застраховать себя на случай неудачной охоты. Десятки мышей и полевок можно обнаружить в норах горностая, ласки и в дуплах сов. По берегам водоемов норка натаскивает в подледные пустоты до 20 килограммов рыбы. Множество лягушек можно увидеть в кладовых обыкновенного хоря. По-видимому, этим стремлением обезопасить себя на случай голода объясняется привычка волков и других хищников убить больше, чем они могут съесть за один прием.
Нередко сделанные запасы использует не только хозяин. Выслеживая волков в Кировской области, мне пришлось наблюдать однажды (по следам, разумеется), как шедшие вдоль лесной дороги волки внезапно свернули в сторожу, «на махах» пробежали с полсотни шагов и что-то слопали. Это «что-то» оказалось беляком, которого убила и закопала в снег рысь.
Медведь, который всю зиму спит, с осени склонен запастись на голодное весеннее время. Если ему удается задавить лося или другую крупную дичь, Топтыгин старается сохранить ее, закопав в землю и завалив ветками. Проснувшись весной, он первым делом навестит свою «похоронку».
Зимняя спячка помогает дожить до «лучших времен» многим животным. С осени до весны проводят время в дремоте медведь и барсук. Неделями и месяцами спят уссурийская енотовидная собака и американский енот-полоскун. Правда, у этих животных сон очень чуток и может быть прерван в любую минуту. Это хорошо известно охотникам.
Более глубокий сон, иногда с понижением температуры тела и замедлением всех процессов жизнедеятельности, характерен для хомяков и бурундука. В оцепенение с утратой чувствительности, замедленным дыханием и очень редким сокращением сердца впадают на всю зиму сурки, суслики, ежи, сони, мышовки и тушканчики. Температура их тела понижается до 2—4 градусов, а у летучих мышей — до 0,1 градуса, а в некоторых случаях и ниже нуля. Такое оцепенение подобно смерти. Зверек не чувствует прикосновений и не просыпается, даже когда оказывается в зубах хищника.
Впрочем, существует не только зимняя спячка. Суслики, тушканчики и некоторые другие жители жарких, засушливых районов впадают в летнюю спячку, когда в конце мая — начале июня растительность выгорает и жизнь для этих видов становится невозможной. Эта летняя спячка переходит затем в зимнюю, и так зверьки проводят в оцепенении большую часть года.
Чемпионы сна среди наших животных — жители засушливых районов желтые суслики и обитатели сурового севера длиннохвостый суслик и камчатский сурок. Они спят по 9 месяцев в году!
Чтобы спастись от леденящего холода, у птиц и зверей существует множество приспособительных черт и повадок. Зимующие у нас животные к холодам одевают теплый наряд, который так или иначе защищает их от морозов. Их оперение, пух, шерсть становятся длиннее и гуще. Ноги зайцев и белых куропаток одеваются в своеобразные «валенки», которые не только защищают от обмораживания, но и служат «лыжами» на рыхлом снегу. А кормящиеся на деревьях глухарь, тетерев и рябчик «надевают» пушистые «брюки» до пят, в то время как пальцы их обрастают роговыми чешуйками, которые сохраняют тепло и помогают держаться на обледенелых ветвях.
Пышное оперение, меха или трубчатые волосы оленей замечательно сохраняют тепло, но в наши суровые морозы и этого оказывается недостаточно. Даже такой хорошо «одетый» и крупный зверь, как лось, в трескучие морозы, когда температура опускается ниже 30 градусов, с трудом сводит свой тепловой баланс. Охотники не раз замечали, что в сильные морозы лоси утрачивают обычные чуткость и осторожность. Чтобы выжить, в морозы звери вынуждены тратить на кормежку гораздо больше времени, чем в теплую погоду. У лосей порой даже снижается температура до 34 градусов, и звери то ходят как сонные, то стараются согреться, делая как бы разминочные пробежки.
Спасением от мороза для многих животных оказывается снежный покров. Рябчики и тетерева в долгие зимние ночи зарываются в снег. А в морозные дни они проводят в снегу и большую часть светлого времени суток. Идешь иногда по лесу, и вдруг снежными фонтанами взорвется перед тобой поляна, где укрывалась от непогоды стая птиц.
Полевки и мыши проделывают в снегу целые лабиринты от своих нор и гнезд к кормовым местам. Здесь они не чувствуют холода, хотя выброшенные на снег или в укатанную дорожную колею грызуны замерзают, не пробежав и трех метров.
Серые куропатки и все наши певчие птицы не умеют находить в снегу спасение от холода. В долгую зимнюю ночь эти стайные птицы согревают друг друга своим теплом. Куропатки, длиннохвостые синицы, пищухи, корольки и многие другие, устраиваясь на ночлег, сбиваются в плотную кучку. Захолодав, птицы, сидящие по краям, забираются в середину. Так всю ночь шевелится этот плотный комочек тепла и жизни. Разумеется, в большой стае птицам легче перенести морозы, и один выстрел какого-нибудь горе-охотника, сразив птиц, может принести гибель всей стае.
Многие птицы и звери в тяжелое время года ищут спасения возле человека. Вороны и галки издавна приспособились находить ночлег и еду в городах и селах. Стайки синиц, снегирей, свиристелей, а иногда и дроздов, часть которых не улетает на зиму, ищут пристанище и еду в городских садах и парках. Зайцы-русаки и косули начинают выходить к селениям, чтобы покормиться возле стогов и скирд. Там же пробавляются и серые куропатки. На лесосеках, в непосредственной близости от лесорубов, любят кормиться беляки и лоси. Ведь обрубленные ветви, особенно мягких пород,— для них лучшее лакомство. Даже нелюдимые кабаны, когда снег станет глубже, выходят к овсяным скирдам, а иногда и к буртам картофеля, которые не прочь разрыть и пограбить.
Среди многих охотников стало хорошей традицией помогать животным пережить трудное для них время года. Правилами охоты запрещено добывать дичь, пользуясь тем, что она попала в бедственное положение. Но всего этого мало. Хочется, чтобы все мы бережнее относились к бегающим и летающим обитателям наших просторов. А любители природы пусть помогут сбережению полезных птиц и зверей подкормкой и охраной от слишком жадных и неразумных.

Г. ГАПОЧКА,
зоолог.
А. ТАМБИЕВ,
кандидат биологических наук

ЧЕМ ЛЮБИЛ ЗАВТРАКАТЬ МАМОНТ?

...Было раннее холодное утро. Косые лучи солнца освещали лес, кустарники, пойменные луга. Река Березовка несла чистые воды, журча в водоворотах и выбрасывая на отмели корявые ветви деревьев. На противоположном берегу сдвинулся с места холм. Над ним поднялась гибкая длинная рука, блеснули загнутые бивни. Это неторопливо шел мамонт, завтракая на ходу. Вот он снял хоботом целый сноп луговой травы и неторопливо отправил в рот. Проходя мимо невысокой ольхи, мамонт вырвал ее с корнем, пожевал обросшие мохом ветви. Ноги животного слегка увязли в болотце. Выдергивая их, он не забыл полакомиться пучком сочной осоки. На лугу, окаймляющем реку, мамонт казался особенно огромным. Впрочем, он был не один. Вдалеке показался шерстистый носорог, огромный зверь, уступающий дорогу только мамонту. Он мирно пасся, склонив двурогую голову. Табунки диких лошадей и оленей спускались на водопой. Из зарослей не спеша вышел дикий кабан со своим семейством.
Мамонт шел по самому краю обрывистого берега, продолжая неторопливо жевать траву. Внезапно раздался глухой шум. Лошади шарахнулись в сторону. Носорог поднял голову и повел ушами. Целый участок берега обрушился, подняв кучу пыли и увлекая за собой мамонта. Образовавшаяся насыпь некоторое время шевелилась — засыпанный гигант силился выбраться наружу, но рухнул новый пласт промерзшей земли, и все стихло...
...С каждым днем все дальше на юг продвигались смелые охотники. За ними от кочевья к кочевью шло племя. Все жарче грело солнце, каменистей становилась земля. Огромные кактусы, как зеленые свечи, стояли между камней. В долинах среди пышных тропических растений охотники находили высокие стебли с длинными узкими листьями, срывали незнакомые плоды, разворачивали зеленую обертку и обгрызали с початка желтоватые сочные зерна. Такого растения они еще нигде не встречали, и только здесь, в каменистых пустынях и в долинах Мексики, они узнали вкус и сытость дикой кукурузы...
Что общего между этими двумя столь различными картинами? Общим является тот метод, с помощью которого стало возможным воссоздать эти картины,— метод спорово-пыльцевого анализа. В чем его сущность?
Почти каждое растение имеет характерную для себя пыльцу. Точнее, пыльца каждой группы растений и даже отдельных видов отличается строением наружной оболочки. Эта оболочка состоит из чрезвычайно прочных и химически стойких веществ: она выдерживает значительные давления и не разрушается даже при кипячении в кислоте или щелочи. Пыльцевые зерна играют очень важную роль в жизни растения. В них создаются мужские половые клетки, с помощью которых образуется зародыш будущего растения. Непосредственно на оплодотворение расходуется лишь ничтожное количество производимой растением пыльцы. Но природа заготовляет ее «с запасом». В одном султане кукурузы находится до 50 миллионов пыльцевых зерен, а с гектара лилии можно собрать их до 30 килограммов. И почти все это гигантское количество клеток, которые могли бы стать растениями, рассеивается ветром на огромные расстояния.
Пыльцу находят на горных вершинах и в пустынях, в речных заводях и на дне глубочайших океанских впадин, в айсбергах и в нефти, добываемой из-под земли.
Между тем это подлинный кладезь самых ценных и высококалорийных веществ. В пыльце очень много белка, чрезвычайно богата она углеводами, жирами, минеральными солями, особенно фосфорными, ферментами, гормонами. Что же касается витаминов, то такого количества, как в пыльце, их не встречается нигде в природе. Один грамм пыльцы содержит столько рутина (витамина Р), что им можно предохранить несколько десятков человек от инфарктов, кровоизлияний в мозг и в сетчатку глаза. Рутин называют «витамином молодости». Витамина А в пыльце содержится в 20 раз больше, чем в моркови. Много в ней и других витаминов — С, В, В₂, РР, Е, В₃, В₆, Н. Таким образом, пыльца может быть прежде всего важнейшим лечебным средством. Перга с медом успешно применяется при гипертонии, нервных и эндокринных заболеваниях. Кроме сырья для лечебных препаратов пыльца растений может служить высококалорийным и полезным продуктом питания. Но если подсчитать, тем не менее, какое количество пыльцы каждый год по всей Земле рассеивается по ветру, уносится водами и пропадает, то мы получим ошеломляющие цифры,
Но вернемся к спорово-пыльцевому анализу. Так вот, ученые, зная, как выглядят оболочки пыльцевых зерен, могут по ним определять, каким растениям они принадлежат. Таким образом, пыльца растений, оказывается, может быть еще и летописцем давно прошедших событий, истории земли. Как это может быть? Кусочек породы, извлеченный из недр земли, обрабатывается особым образом, и в результате под микроскопом становятся видны ископаемые оболочки пыльцевых зерен. Несмотря на прошедшие миллионы лет, они сохраняют свою форму и характерные признаки, и это позволяет ученым определить, какому растению когда-то принадлежала обнаруженная пыльца. Выходит, что спорово-пыльцевой анализ — это как бы кисть, с помощью которой можно восстановить живописные ландшафты с давностью в десятки и сотни миллионов лет, представить, какой климат был в этих местах: шумел ли тут тропический лес, сползали с гор ледники или горячий воздух струился над раскаленной пустыней.
В геологии спорово-пыльцевой анализ позволяет определять возраст полезных ископаемых и различных слоев земли. Так, геологам, изучающим марганцевые месторождения на юге европейской части страны, необходимо было узнать, непрерывно ли происходили отложения этих руд и какие климатические условия были тогда на земле. Спорово-пыльцевой анализ показал, что процессы образования марганцевых руд протекали приблизительно в одно и то же время в условиях не только влажного субтропического климата, но и при засушливости с небольшим похолоданием. Или, например, нахождение в третичных отложениях Енисейского кряжа пыльцы водяного ореха — обитателя тихих заводей, озер и лиманов — позволило установить, что около 50 миллионов лет назад тут простиралась слегка всхолмленная равнина.
Теперь мы подошли к тому, с чего начали свой рассказ. Спорово-пыльцевой анализ оказался чрезвычайно полезным для биологов, особенно тех, кто изучает вымерших животных и древние растения. Ученые изучили пыльцу растительных остатков, найденных в желудке березовского мамонта, и установили много интересных вещей. В основном мамонт питался злаками и осоками, не брезговал полынью, подорожниками и зонтичными растениями. Точно установлено, что он мог питаться и ветвями деревьев, иногда папоротниками и мхами. Пыльца рассказала ученым, что мамонт и носорог обитали в бассейне Ангары и среднего Енисея главным образом в лесных местностях с лугами вдоль рек. Тот же анализ показал, что деревьев на равнине тундрового типа не было и мамонтам на Таймыре приходилось довольствоваться злаковой растительностью, осоками и другими травами.
Пыльца дикой кукурузы, найденная в пластах, возраст которых 60 тысяч лет, помогла определить, что родиной кукурузы действительно является Мексика.
Спорово-пыльцевой анализ незаменим и в других областях биологии. С его помощью нетрудно определить, откуда, с каких растений и из каких мест собран пчелами мед. А это позволяет создавать в течение сезона искусственный конвейер из медоносных растений; так же была определена относительная питательность пыльцы. Оказалось, что самая питательная пыльца у фруктовых деревев, ивы, сурепки, горчицы, красного и белого клеверов.
Интересно, что на прорастание пыльцы, когда она попадает на рыльце растения, оказывают влияние различные факторы. Резко стимулируют прорастание снеговые и дождевые воды, особенно сильно — роса с некоторых растений. Может, роса эта и есть сказочная живая вода?
Очень помогает спорово-пыльцевой анализ определять возраст древнейших растений и даже распознавать важнейшие вехи в истории Земли. Так, недавно было установлено, что переселение растений из моря на сушу произошло не в девонском периоде палеозойской эры, а примерно на триста миллионов лет раньше.
Многие и многие картины из прошлого земли можно еще представить с помощью спорово-пыльцевого анализа. Да и как иначе можно было узнать, к примеру, что тридцать миллионов лет назад около Каховки пышно росли пальмы, а в Тургайской степи — огромные папоротники и миртовые леса, что на месте теперешней тундры по нижнему течению Оби шумел в начале третичного периода широколиственно-сосновый лес, что не прошло и 40 миллионов лет с тех пор, как предгорья Тянь-Шаня были степью, заросшей горькой полынью.
...Костер у входа в пещеру почти совсем погас. Человек, съежившийся под звериной шкурой около него, зашевелился, приподнялся, подбросил сучьев и стал раздувать огонь. Погаснуть костру нельзя — на племя обрушились бы неисчислимые бедствия. Дикие звери стали бы проникать в пещеру, и нечем было бы их отпугнуть. А мясо, которое так вкусно пахнет, побывав на огне!
Из глубины пещеры донеслись гортанные звуки. Там в полутьме женщины грубыми каменными скребками обрабатывали шкуру вчерашнего зверя. Скребок у одной раскололся. Старик направился к кучке кремней, сваленных в стороне, чтобы сделать новый. По дороге он поворошил кучу кореньев, которые собрали сегодня женщины в сыром и холодном лесу. Он подумал, что надо бы гораздо больше, а то скоро придет снежная длинная зима и на много лун загонит племя в пещеру. Тогда от холода одно спасение — огонь. Охотиться смогут только самые смелые охотники. Он приложил корявую ладонь к глазам, всегда слезившимся от дыма, выпрямился и пригляделся к тропинке, поднимавшейся из оврага,— не идут ли они? Может быть, они и сегодня принесут молодого оленя? Но по густому лесу лишь угрюмо шумел сырой ветер.
Старик выбрал два кремня, присел на корточки и стал одним ударять по другому, сначала сильно, потом тише, когда отлетели крупные осколки. «Вот это будет скребок,— думал он,— а эти я привяжу к закаленной на огне палице, и ей отважный охотник убьет даже гигантского пещерного медведя».
Стемнело. Из леса послышались отрывистые возгласы. Это шли охотники. Они несли добычу...
Вот так заглянуть в верхний палеолит, в жизнь наших далеких предков, установить, в каких местностях и в каком климате жили они, можно только с помощью спорово-пыльцевого анализа. Этим способом можно датировать любые стоянки первобытных людей. Он же пролил свет на многие археологические находки.
Не обошлось без спорово-пыльцевого анализа даже в криминалистике. В одну из скандинавских стран должно было поступить оборудование из Италии. Таможенники обнаружили, что в ящиках лежат не машины, а мешки с кирпичами. Итальянские власти отказались признать претензию справедливой. Тогда мешки были направлены в спорово-пыльцевую лабораторию. На них обнаружили массу пыльцы каштанов, которые вообще не растут в стране, куда прибыло оборудование, время же отправки его заказчику совпадало с цветением каштанов в Италии. После заключения лаборатории посылавшая фирма вынуждена была признать справедливость требований получателя...
Спорово-пыльцевой анализ развился сейчас в самостоятельную науку. Трудно предсказать, в каких еще областях он проявит себя самым неожиданным образом, но можно быть твердо уверенным, что этот способ поможет раскрыть немало новых интереснейших загадок природы.

Н. ГЛАДКОВ,
доктор биологических наук

ХИЩНИКИ

Как-то в аудитории, где ожидался доклад о хищных птицах, я услышал реплику:
— А что, собственно, здесь обсуждать? Хищников надо уничтожать, а не изучать!
Реплика была произнесена в университете, но она отражает, на мой взгляд, обывательское, ограниченное и неправильное представление о том, что такое хищное животное и каково его значение.
Хищничество широко распространено в природе. Под микроскопом можно видеть, как одна инфузория пожирает другую. Это уже хищничество, и притом едва ли не на первых ступенях жизни. Ведь хищничество — это пожирание одним животным другого. В науке это явление называется третьей трофической ступенью.
Поясняю. Растение первым «пускает» солнечную энергию в оборот биосферы — создает органическое вещество из неорганического. Растение — продуцент, создатель. Заяц создает свое тело уже из того, что было раньше образовано растением, то есть использует ту же солнечную энергию, ранее впервые использованную растением. Он — консумент, использователь. Заяц стоит на второй трофической ступени. Лисица поедает зайца. Она тоже консумент, но стоящий уже на третьей ступени трофических связей, использует органическое вещество, созданное растением не непосредственно, а через одну ступень, через зайца. Она хищник.
Итак, место хищника в природе — третья ступень пищевых (трофических) связей. И животных, стоящих на этой ступени, много. Гораздо больше, чем мы думаем.
Впрочем, сделаем некоторые оговорки. Третью ступень в природе составляют не только хищники. Лишь тот, кто убивает свою жертву,— хищник. А животные, которые, питаясь за счет других животных, не убивают их, скажем, клещ, присосавшийся к зайцу, не хищник, а паразит. Гиена или гриф, живущие за счет падали, не ими убитой добычи, тоже не хищники...
Паразиты и падальщики не хищники, хотя и стоят на третьей ступени трофических связей. И без них на этой ступени много разных животных, которые оправдывают утверждение, что хищничество широко распространено в природе.
Впрочем, то определение хищника, которое дано выше, далеко выходит за рамки нашего обычного представления о них. Для биолога дятел и съеденная им гусеница дровосека — это хищник и жертва, вобла и поедаемые ею рачки-циклопы то же самое. Однако никто не назовет насекомоядную птицу или, скажем, южноамериканского муравьеда хищниками. В обычном разговоре мы ограничиваем понятие «хищник» значительно более узкими рамками.
Кого же мы называем в животном мире хищником? Не в строго научном, а в житейском смысле этого слова?
Хищника мы узнаем по жертве. В том случае, если его добычей оказываются теплокровные животные — птицы или млекопитающие, перед нами, несомненно, хищник. Так, коршун, ловящий жаворонка, касатка, нападающая на кита, — хищники. Но птицы или млекопитающие, которые едят беспозвоночных животных,— для нас не хищники. А куда отнести гагару или баклана? Конечно, по существу это хищники, они ведь питаются рыбой. Но мы, их обозначаем особым именем — рыбоядные птицы. Ведь не называем мы хищниками и тех зверей и птиц, которые едят лягушек, змей и ящериц.
Хищничествуют не только звери и птицы. Хищничествуют насекомые, пауки, черви... И здесь, конечно, мы допускаем произвол в терминологии. Паук, поедающий мух и других насекомых, и так называемый муравьиный лев — хищники. Жужелица, поедающая других жуков, а также «безобидная» божья коровка тоже хищники, и, наконец, если инфузория поедает других инфузорий, то и она хищница. А вот в отличие от жужелиц поедающий жуков сорокопут и золотистая щурка, ловящая в воздухе ос, не рассматриваются нами как хищники. А если бы нашлась птица, которая кормится инфузориями, мы сказали бы, что это самое безобидное, самое мирное существо! Как же во всем этом разобраться?
Видимо, хищниками надо называть тех животных, которые питаются, так сказать, своими собратьями; птица ест птицу — она хищник. И если насекомое поедает другое насекомое, то оно тоже хищник.
Как видите, определить, какие животные являются хищниками и какие нет, не так уж просто. Научное, биологическое определение того, что такое хищник в животном мире, для нас в данном случае не подходит — оно слишком обширно. А если сузить это определение? Здесь приходится пользоваться произвольно выбранным критерием, который имеет в известной мере эмоциональную окраску: хищник — разбойник, он ест себе подобных. Недаром на немецком языке хищная птица так и называется раубфогель, то есть птица-разбойник.
Больше всего в глаза бросается хищничество среди высших животных, когда птицы и звери пожирают других «себе подобных».
Однако еще немного о некоторой словесной путанице. В классе птиц выделяют отряд хищных птиц. Есть также отряд хищных и в классе млекопитающих. При одном только слове «хищная» сразу возникает представление о крупной птице плотного сложения, с острым крючковатым клювом, с сильными лапами и острыми изогнутыми когтями. Словом, это — сокол, орел, ястреб или коршун. Все, что имеет подобный облик, для нас — хищник, а значит вредная тварь.
Однако на земном шаре к отряду хищных птиц относятся 270 видов, из них в СССР к ним относятся 48. Заслуживают ли все они столь сурового приговора?
Нет. Многие из птиц отряда хищных по характеру питания вовсе не хищники. А вот их внешний облик...
В Африке водится грифовый орлан. Он питается почти исключительно плодами масличной пальмы и принадлежит к отряду хищных. Но какой же это хищник? У берегов Флориды можно встретить коршуна-слизнееда. Его пища — морские моллюски. В нашей стране известен змееяд, питающийся главным образом змеями, ящерицами и лягушками. Степная пустельга и кобчик «специализировались» на ловле насекомых. Наконец, такие крупные и могучие «хищники», как живущие в горных местностях стервятники, грифы и бородачи, или ягнятники, не убивают добычу, а питаются падалью. Подобных примеров много. Словом, не все то, что обозначается в орнитологии как хищная птица, соответствует нашему представлению о них. Выходит, хищники и не хищники вовсе. Фраза хоть и парадоксальна, но вполне справедлива.
С другой стороны, среди птиц есть виды, которые к отряду хищных не принадлежат, не похожи на них внешне, а между тем хищничествуют вовсю. Это, например, поморники, которые относятся к чайкам, но для мелкого животного населения тундры они подлинные разбойники.
Да и настоящие чайки иной раз разбойничают на Севере не хуже заправского хищника. А побывайте на Сарыбулатских островах Азовского моря, где во множестве гнездятся чайки-хохотуньи, или мартыны. Можно и не следить за этими птицами. Достаточно подойти к их гнездам. Кругом кости сусликов. Значит, чайки на Сарыбулатских островах хищники в полном смысле. Правда, лапы у них слабые и когти ни на что не годны. Но зато какая пасть. Мартын свободно заглатывает серого суслика целиком.
Наконец, серая ворона. Многим ли она отличается по внешнему виду от галки или от грача? И однако ее в охотничьих хозяйствах рассматривают как завзятого хищника. И не без основания.
Итак, запомним. Не все птицы и животные, которых в зоологии называют хищниками, ведут хищный образ жизни. И наоборот. Надо осторожно относиться к этому термину и не полагаться слепо на название, и уж во всяком случае нельзя следовать рассуждению: раз хищник, значит вредный.
Однако как быть с животными, которые действительно хищничествуют? Ответ зависит прежде всего от того, что эти хищники едят. Упомянутая уже чайка-мартын Сарыбулатских островов разбойничает в причерноморских степях. За один лишь день чаечье население острова съедает в степи столько серых сусликов, сколько их истребляет за все лето специальная бригада суслоловов одного колхоза. Полезное дело. Таких бы хищников нам побольше!
Хорошее слово можно сказать и о некоторых настоящих хищниках-соколах. Возьмем, к примеру, обыкновенную пустельгу. Еще в тридцатых годах натуралист М. Зверев проделал такой опыт. Он расставил в степи шесты для присадки хищных птиц. Столбов было всего 25, на них садились пустельги и кобчики. Оказалось, что за месяц, пока велось наблюдение, они уничтожили в округе почти всех мышевидных грызунов! А ведь известно, что только для птенцов пустельга натаскивает к гнезду почти две сотни сусликов и около сотни мышевидных грызунов. Ничего не скажешь, полезный хищник! А если пустельги за этот же срок съели еще и несколько птичек, то по сравнению с принесенной ими пользой это не такая уж большая беда.
Не хуже пустельги «работают» совы. Серая неясыть, например, вылавливает за лето примерно тысячу полевок, а на совести каждой из них килограмм зерна. Легко можно подсчитать, сколько спасает зерна одна только птица.
А вот еще интересный пример. Что делать, когда в погребе завелись крысы? Отравленные приманки крысы не всегда берут. А если пустить на ночь кошку? Пробовали так сделать, эффекта никакого. Кошка одна, крыс много, всю ночь она трусливо просидела у самой двери. Стоило утром открыть дверь, как кошка опрометью бросилась вон. Тогда в погреб поместили сову. Результат был поразительный. Наутро сова сидела спокойно на жердочке в глубине погреба. Около нее лежали остатки ночного пиршества. Она не боялась крыс — ведь это ее еда. Зато крысы испугались совы. Видите, так хищные птицы могут быть хорошим помощником человека.
А вот просторы недавней целины. Среди засеянных полей там сохраняются местами нераспаханные участки неудобных земель. Вот где грызунам раздолье! Здесь отличные места для размножения и пища под боком. На этих участках скопляется исключительно много полевок. Но однако, как только возникает подобный очаг грызунов, тотчас же там появляются и хищные птицы. И вот что интересно. Грызуны интенсивно размножаются, а численность их падает. Если в середине июня 1959 года на гектаре целины было зарегистрировано в среднем 334 полевки, то в сентябре осталось всего 24 зверька. Вот что значит хищные птицы! Поэтому как неразумен поступок шофера или тракториста, который при выезде на работу берет с собой ружье и упражняется в стрельбе по легко доступной цели — хищным птицам, которые в это время снуют над землей, выискивая вредителей. Вернувшись, тракторист еще и хвастает перед товарищами — сколько он сегодня уничтожил «коршунов», жалеет, что за это не дают премий.
Теперь о степном орле. Парящий над степью орел — истинное украшение ландшафта. По всем статьям это хищник. Он поедает теплокровных животных. Но эти «теплокровные» — суслики. Степной орел — сторож наших полей. Однако и ему приходится туго. Гнездится он на земле, и каждый, кто проходит мимо, считает прямо своим долгом разорить гнездо, разбить яйца, убить птенцов. Ну как же — ведь это хищник!
В некоторых областях ведется планомерное истребление хищников. За каждую пару лап убитого хищника охотничьи организации выдают премию и компенсируют истраченный на выстрел заряд. Устраиваются конкурсы и соревнования. Частенько в эти конкурсы вовлекаются и школьники (уж чего никогда не следует делать!). Конечно, никто не призывает бить всех хищников подряд. Рекомендуется уничтожать прежде всего ястребов и болотного луня. Но увы! Лица, владеющие ружьем, ястребом считают чуть ли не каждую встреченную хищную птицу.
Да, каков результат? Проверка, проведенная Всероссийским обществом охраны природы в двух-трех местах, подтвердила наихудшие опасения. Оказалось, среди оплаченных лапок большинство принадлежало полезным хищным птицам. Лапок же ястребов было очень мало. Вот первый результат незнания того, что такое хищник.
Но беда не только в этом. Беда в спорности самого вопроса. Так ли уж необходимо истреблять всех этих занесенных в черный список хищников? Рассуждение на первый взгляд бесспорное. Чтобы увеличить поголовье охотничье-промысловых птиц, надо всячески снижать численность их врагов, то есть хищников. Но жизнь показывает другое.
Прошло уже несколько десятков лет, как в Северной Скандинавии был проделан в широких масштабах эксперимент в природе. Исходя из приведенного выше рассуждения провели массовое истребление пернатых хищников. Первые результаты обнадежили: число хищников резко снизилось, промысловых птиц стало больше. Но прошло немного времени, и численность промысловых птиц стала быстро снижаться.
Удивительно? Но лишь на первый взгляд. Хищники и их жертвы не просто сосуществуют в природе рядом. Углубленное изучение отношений между дикими животными (изучение так называемого биоценоза) приводит почти к парадоксальному заключению относительно хищников. Мало того, что между хищниками и жертвой имеется взаимное приспособление, хищники, так сказать, органически входят в жизнь своих жертв, становятся одним из условий их жизни. И если механически удалить хищника из биоценоза, лучше не становится.
В рассказанном выше случае был снят «санитарный надзор» хищников, державших стадо промысловых птиц на «определенном уровне здоровья». Отсутствие «выбраковки» больных, ослабевших, «неудачных» в том или ином отношении производителей привело к эпидемии — эпизоотии и последовавшей за ней массовой гибели дичи. Иногда говорят, ястребу не известно, какая куропатка больная, какая нет, он не делает между ними различия. Это верно. Но вот некоторые цифры. В Казахстане недавно подсчитано, что при 3441 попытках со стороны пернатых хищников схватить добычу только 213, или 6,1 процента, увенчались успехом. Когда речь идет о больших цифрах, на место случайности приходит закономерность. Шесть процентов — это те птицы, у которых понижена реакция, ослабленные, те, что не могут быстро среагировать на опасность. Шесть процентов — это отбор!
Такая связь хищника и жертвы довольно обстоятельно изучена в ихтиологии. Наука о рыбах также приходит к выводу, что хищник необходимый элемент биоценоза.
Вот еще пример изменений в биоценозе, затрагивающий уже человека. Леопард — безусловный хищник. Известный истребитель тигров-людоедов англичанин Джим Корбетт писал, что леопард еще опаснее тигра. Д. Хантер тоже причисляет леопарда к опаснейшим зверям Африки. Тут уж, кажется, ошибки не будет, если уничтожить леопардов. Большого успеха в этом деле добились в тропической Восточной Африке, но легче от этого не стало. Леопард-людоед — исключительная редкость. Обычно они охотятся на диких копытных и с большой энергией преследуют обезьяну-бабуина. Без леопардов размножение бабуинов пошло такими темпами, а набеги их на плантации в Кении стали такими опустошающими, что поневоле пришлось думать о леопардах по-другому. Они оказались лучшей защитой полей от смелых и хитрых обезьян.
Нельзя сказать, что и мы справедливо относимся к хищникам. В черные списки заносили лисицу — ее разрешали истреблять в течение всего года, даже летом, когда ее мех не «выходной»! А почему мы так покровительственно относимся к енотовидной собаке, почему открыли ей «зеленую улицу», завезли ее во многие места нашей страны из Уссурийского края? Этот пронырливый хищник пожирает все — гнезда с птенцами или с яйцами, наседку, да еще повинен в распространении бешенства. На место одного преследуемого хищника мы ставим другого, который ничуть не лучше.
Да и так ли уж плоха лисица? Я слышал, что после истребления лисицы в Беловежской Пуще появилось больше молодняка копытных. Но, спрашивается, нужны ли копытные в лесу сверх меры? И кто ценнее в природе: пушной зверь лисица, которая к тому же и ловит вовсю мышей, или копытные, перегружающие леса и вредящие молодым деревьям? На этот вопрос еще нет обоснованного ответа, но думаю, что если лисица сдерживает численность копытных в известных пределах, а сама дает нам ценный мех, быть может, лучше предпочесть лисицу?
Как видите, вопрос о хищниках в природе не так прост. И судить здесь «с кондачка» не приходится. Недаром сегодня уже в некоторых странах поговаривают даже о волке, утверждая, что полное истребление его вряд ли было целесообразным.
Если ястреб появился на птичьем дворе, его надо уничтожить. Если он встретился в лесу — обождите стрелять. Так ли уж он там вреден? Да и ястреб ли это?

В. ГОЛОВИН

ПЕРВОБЫТНАЯ АВТОМАТИКА

Для первобытного человека охота являлась жизнен--ной необходимостью. Она давала ему пищу — мясо и жир, шкуры для одежды и шатров, сухожилия и кишки для сшивания кож, кости для мелких поделок, пузыри — сосуды и т. д.
В древнейшие времена на Руси само слово «охота» означало всего-навсего радость, веселье. Кстати, с этим значением схожи слова: прихоть, охотно, в охотку. Новое понимание «охоты» как поиска и добывания дичи возникло сравнительно недавно, лишь в XV веке.
Тысячу и более лет назад охотничий промысел звался, совсем иначе: лов, ловля, ловитва, ловение, ловление, отлов, облов, облава, улов. Охотничьими угодьями были — ловы, ловищи. В древних грамотах не раз упоминаются «бобровые ловы» и «ловища» рыбные и гоголиные» (утиные). А сами охотники именовались ловцы, ловители, ловчие, ловеи, ловники, ловчане, ловушники. Судя по летописям, охотиться означало: «ловы деяти, ловы творити».
Так, например, в «Начальной летописи» 1071 года написано, как в лесах под Вышегородом князь Всеволод «деял звериные ловы». Владимир Мономах поучал своих детей, говоря, что он всю жизнь «ловы дея». Кстати, древнейший корень множества русских слов «лов» живет и в родственных языках, например, у болгар: ловица — охота, в польском языке: ловчи — охотник, у чехов: ловиште — место охоты и т. д.
От этого тысячелетнего корня «лов» издавна зародились слова и понятия ловкий, ловко, ловкость, уловка и т. п., а впоследствии появились словечки: ловчить, ловчило, ловкач. Немало с ядром «лов» есть и словосочетаний вроде: зверолов, рыболов, птицелов, тигролов, крысолов и т. д.
Автоматы — это механизмы, машины, работающие без участия, но под контролем человека по заданной программе. Именно такими автоматами были старинные ловы, ловушки для зверей, птиц и рыб. Надо отметить, что обилие разных самоловов было не только на Руси.
Крупнейший этнограф, исследователь быта народов Америки, Африки, Азии профессор Юлиус Липс установил, что «первобытные народы изобрели сотни способов ловли зверей, которые и по сей день все еще вызывают у ученых чувство изумления, а иногда и растерянности».
У каждого нашего древнего ловца был свой ухожень, свой путик, то есть путь — тропа в лесной глухомани, где привольно жилось всякой дичи, где, как говорится, «на ловца и зверь бежит». На своих путиках ловец вел промысел. В Восточной Сибири до сих пор промыслом зовут охоту на всякого рода дичь. Промышляя, охотник становил, снаряжал, настраивал свои ловушки и брал из них улов. Эти лесные тропы с силками и западнями для ловли птицы и зверя передавались из поколения в поколение. Тот, кто шел впоследствии по следам ловца, являлся его последователем — «наследником». Отсюда и идут исстари наши понятия: наследие, наследование, наследство.
Сколько же обычно было самоловов у ловца? В толковом словаре русского языка Даля сказано: «Ухожень; весь обход ловушек, до 25 верст ходу, до 1000 плашек» — обратите внимание — тысяча одних только плашек! Наши специалисты-охотоведы также утверждают, что даже 70—100 лет назад на каждом путике стояло до 1000— 1500 ловушек.
Древняя Русь славилась обширностью своих лесных угодий. Ловлей дичины у нас когда-то промышляли по меньшей мере десятки тысяч человек. Если перемножить количества ловушек и ловцов, то можно сделать неожиданный поразительный вывод. Оказывается, что в дремучих русских лесах испокон веку работали многие десятки, миллионов удивительных ловчих автоматов, «запрограммированных», как мы теперь скажем, для отлова всяческих зверей, птиц и рыб.
Программы действий первобытных автоматов были чрезвычайно сложными. Они обязаны были решать гораздо более трудные задачи, чем, например, продажа бутербродов, газировки или пропуск по пятачкам в метро. Ими самостоятельно, в отсутствие охотника лавливались очень осторожные, чуткие, по-своему сообразительные существа. При этом, как правило, лесные автоматы должны были не только изловить, но и сохранить в целости шкуры животных.
Все ловушки были сравнительно несложны в изготовлении, но чрезвычайно хитроумны по устройству. Ведь древние конструкторы должны были свои «ловы деяти, ловы творити» не из металла и пластмасс, а из бревен, палок, прутов, лыка, жил, ремней, конских волос, костей, земли, дерна, льда и других простых подручных материалов. И эти охотничьи автоматы, работая зачастую при всякой погоде, исправно служили своим ловцам по десять—пятнадцать лет.
Классифицировать (по механике действия) почти всю древнейшую автоматику на современный лад можно так: полуавтоматы; автоматы с реле; автоматы с реле и защитой улова; многократные полуавтоматы с защитой улова.
Разумеется, подобная классификация ловушек очень приблизительна. Куда, например, отнести клеи? В древней Греции на ветки деревьев, покрытых липким клеем, лавливались мелкие птицы. А в Индии листьями, намазанными клеем, уложенными поверх звериной тропы, ловят даже могучих тигров. Сначала липкие листья приклеивались к лапам тигра, затем к его морде, и тогда зверь начинал в ярости кататься по листве и заклеивал себе сам глаза, уши, после чего он ловился без особого труда.
Или как быть с эскимосской автоматической «миной замедленного действия», описанной Джеком Лондоном, в которой в кусок жира заранее вмораживался завитый в тугую спираль острый китовый ус? Оттаяв в брюхе медведя, ус «автоматически» приканчивал огромного зверя.
Неясно, можно ли считать своеобразным химическим автоматом-ловушкой приманку с отравой?
Простейшие механические полуавтоматы, где дичь ловилась своим весом,— петли с удавкой, сильцы, пленки, делались обычно из конского волоса — черного для лета и белого для зимы. Более прочными петлями в старину лавливались даже могучие медведи и огромные лоси. Простейшим полуавтоматом является и ловчая яма, которая обычно роется на звериной тропе и затем тщательно маскируется настилом с хворостом, травой, листьями, мхом и т. п.
Ямы и рвы — эти примитивные ловушки применяются до сих пор. Вспомним противотанковые рвы для борьбы с немецкими «тиграми» и «пантерами».
Иногда при облавах вместо ям древние ловцы использовали крутые высокие обрывы речных долин. Во Франции на одной реке около Солютре под скалой найдены десятки тысяч скелетов диких лошадей — огромный памятник первобытных облав людей каменного века.
Русская пословица говорит: «нужда умудряет». В древности неизвестными замечательными мудрыми изобретателями были сконструированы ловчие автоматы с реле.
Лесные автоматы лавливали зверье и птиц обычно тяжестью или упругостью дерева. В этих автоматах впервые в истории техники и появилось реле. Слово «реле» — молодое, его нет в словаре Даля, оно возникло во Франции. Сначала этот термин означал лишь перепряжку усталых лошадей. Затем «реле» были названы электромагниты для телеграфа, которые автоматически подключали свежие батареи. Теперь «реле» называют всякое особое устройство, внезапно включающее или выключающее механизм, машину при внешнем воздействии.
Даль писал: «Самолов — всякая ловушка с насторожкой, которая ловит сама собой попавших в нее зверя или птицу». Насторожить ловушку — это значит поставить в нее особый сторожок — рычажок, подставку, подпорку, чаще всего с приманкой. Этот сторожок и был первым механическим реле. Чувствительность таких реле была необычайно высока. Достаточно, например, было медведю при обнюхивании приманки слегка ее тронуть, как на зверя мгновенно валилась куча бревен. Плашка (от старого слова «плаха» — расколотое пополам полено), древнейший автомат-самолов, упоминаемый не раз в наших летописях. Плашками ловились белки, хорьки, куницы, соболи и прочее мелкое зверье.
Издавна наши звероловы употребляли и автоматы-самострелы. Однако они всегда портили шкуру зверя. Их наши древние охотники также усовершенствовали. Самострел, так называемый черкан, ставился возле норы зверя прикрепленным вертикально к раме. Стрела черкана была тупая, в виде лопатки или молотка. Зверь, задев реле, придавливался стрелой к нижнему краю рамы.
Но порой, пока ловец обходил свой длинный путик, разные лесные хищники успевали повредить и своровать его добычу. Вот почему еще в древности охотничьи полуавтоматы были соединены с автоматами, программа которых была не только заневолить, но и временно сохранить улов от расхищения. Эти самоловы либо вздергивали животных вверх, либо прятали их под воду. Устроены они были также хитроумно. Петли привязывались к сторожку-реле, который укреплялся на конце либо согнутого деревца в виде лука-пружка, либо на конце рычага, очепа. Зверь или птица, попав в петлю, дергали сторожок и сами тотчас вздымались вверх. Кстати, недавно эти автоматы получили дальнейшее развитие. Теперь, чтобы сохранить подвешенную ловушкой дичь от пернатых хищников и непогоды, сверху на добычу опускается конус из бересты.
Не менее остроумно изготавливались лесные автоматы-куркавки для ловли соболей. Этот ценный зверек любит перебегать по деревьям, упавшим поперек речек или ручьев. Поверх такого звериного лаза ставилась решетка, сплетенная из веток. В середине ее висела петля, а к низу привязывался камень. Соболь, угодив в петлю, дергался, падал вниз, тонул и сохранялся в воде до прихода охотника. Кстати, надо заметить, что и вздергивающие добычу вверх самоловы и самодавки-куркавки позволяли охотнику еще издали проконтролировать, сработал ли его автомат или нет.
Но всякий такой лесной автомат имел узкую программу: словить лишь одну птицу или одного зверя. Народная мудрость изобрела и более уловистые, самонастраивающиеся автоматы, которые многократно не только ловили, но и длительно сохраняли большое число птиц и зверей. Приведем примеры таких древних, но, как теперь говорят, высокопроизводительных автоматов. Птица садилась на ложную опору — жердочку с приманкой — ягодами и, не удержавшись, сваливалась вниз в глубокую конусообразную яму, называемую ступой. Иногда над птичьим самоловом подвешивалась над круглой оградой не жердочка, а обманная коварная посадочная площадка.
Для ловли зверей, например песцов, устраивались целиком из льда сходные уловистые самоловы. Приманка в них укреплялась на качающейся, установленной на оси крышке внутри ледяной ямы. Песец, прыгнув, поворачивал крышку, после чего она сама возвращалась в прежнее положение. Не менее хитроумно были устроены автоматы для ловли рыб. У Даля есть описание автомата, которым ловился целый косяк рыб! Оказывается, при волжских заколах или учугах для поимки подошедшей рыбы устраивалась изба под водой с настороженным полом, подымающим рыбу.
Таковы вкратце примеры устройств древней лесной и речной автоматики. Но нашим предкам приходилось по-своему заниматься и кибернетикой.
Если кибернетикой, по Винеру, считать науку об управлении и связи в технике и живом мире, то своеобразные кибернетические задачи надо было решать людям уже в первобытные времена. Ведь, чтобы механизмы ловушек сработали, надо было прежде всего обеспечить управление движением животных к этим автоматам. Первобытная кибернетика создала много способов принудительного управления ходом зверей, рыб и даже полетом птиц к ловушкам. В простейшем случае зверей к ним гнали. При этом ловильные автоматы или полуавтоматы были в центре полукольца облавы. Часто самоловы устраивались на заранее прослеженных звериных тропах, идущих, например, к местам водопоя. Для ловли пернатой дичи перевесами, то есть тенетами, сетями в лесах прорубались просеки. В летописях такие ловчие угодья назывались перевесищи.
Водоплавающих птиц лавливали ловушками, установленными поперек речных проток. Нередко движение зверей, птиц и рыб к самоловам направлялось особыми ограждениями: загородками, заколами, затворами, заборами, тыном, завалами, засеками, учучами, озами, язами. Порой эти «наводящие» преграды были короткими, а иногда тянулись на многие километры. Даль пишет, что в Сибири «заводи — род плетня на земле с кляпцами для ловли песцов». А под Архангельском заводи — это «тропа, путик в лесу, где ставят силья, силки на зверьков». Впрочем, такие «заводящие» к ловушкам, управляющие ходом крупных животных устройства назывались еще и «путиками» — это была «прямая, прясельная или засечная городьба на большое расстояние, с воротами, по местам которых выкопана яма, прикрытая хворостом; лось или олень, наткнувшись на путик, идет вдоль его, ища прохода, и попадает в яму» (Даль). И, наконец, в древности для информации о ловушках остроумно использовались прямые и обратные связи, существующие между животными и кормом. Но для этого ловцам надо было сначала накопить много тонких наблюдений и знаний, чтобы затем суметь направить к своим ловам ход диких зверей и полет вольных птиц приманками. Ловецкие «сигналы информации» приманки называются принады или привады (от слова приводить) и были не только разнообразны по виду, цвету, запаху, вкусу, но и порой по звуку. Приваду размещали либо внутри ловильного автомата, либо вне его с двух сторон, либо вереницей. Отведав одну лакомую приваду, дичь спешила к другой и тут же по пути попадала в ловушку. Почти всегда употреблялись различные сочетания всех этих способов управления, нацеливания дичи на самоловы. Причем перед творцами первых ловчих автоматов стояли и еще более сложные кибернетические задачи. Ведь надо было не только устремить, увлечь дичину к самоловам, но и предусмотреть, чтобы вся ловчая автоматика не вызвала ни малейших подозрений у животных, обладающих обостренными органами чувств. Иначе дичь, почуяв опасность, могла бы устремиться наоборот от ловушек. Далее древним ловцам приходилось учитывать и вероятность успеха ловли. Именно этим объясняется большое число ловушек с разными уловками на их путиках, ухоженях.
Таковы вкратце некоторые проблемы программирования управления и связи на ловецких промыслах, успешно решенные в давние времена нашими предками. И недаром старинные ловцы с гордостью говаривали: «Волк ловит, но и волка ловят!» И не случайно «ловкий» означает находчивый, изобретательный, предприимчивый, искусный...
Увы, нам невозможно теперь узнать имена гениальных древнейших изобретателей первых автоматов, как нельзя сказать, кто именно, где и когда изобрел топор, лук и стрелы. Но с уверенностью можно сказать, что большинство их было изобретено не две тысячи, а десять—двадцать тысяч лет назад во времена палеолита. Есть все основания думать, что наши ловушки — плашка, кулемка и многие другие самоловы: давушки, слопцы, пасти и т. д. — это автоматы каменного века, дошедшие до нас из тьмы тысячелетий.
Последние открытия в знаменитой Каповой пещере на Урале показали, что и рядом с нашей сибирской тайгой, где до сих пор в ходу эти ловушки, в давние времена жили ловцы, добывавшие мамонтов, зубров в свои первые звероловные устройства.
Итак, история автоматики седая, она насчитывает десятки тысяч лет. Древнейшие охотники были мудрыми звероловами. Ружей и пуль даже сотни лет назад не существовало, а луки и стрелы были дороги и малодобычливы. И первобытная ловчая автоматика значительно облегчала жизнь древних людей.
Первым философски с позиций марксизма-ленинизма осмыслил значение древнейших автоматов видный советский философ А. Г. Спиркин. В своей монографии «Происхождение сознания» он говорит, что «...одним из величайших достижений техники раннего родового общества, достижений, знаменовавших подлинный триумф коллективного человеческого гения, является изобретение различного рода ловушек для животных... Значение этого новшества также и в том, что оно позволяло одному и тому же человеку приводить в действенное состояние целый ряд орудий и контролировать результаты их действия. Именно в этом заключается большая естественная и социальная роль данной революции в технике».
Нет сомнения, что необходимость изобретения всевозможных ловушек содействовала значительному усовершенствованию умственных, творческих способностей первобытных людей.
И нельзя не поторопиться со сбором описаний всевозможных, пока бытующих и ныне, простых лесных ловчих автоматов — правнуков автоматики и кибернетики каменного века, что будет иметь большое значение для истории отечественной техники и культуры.

В. ГУСЕВ,
охотовед

КИНОЛОГИЯ

Узнав впервые о существовании этой «логии», не подумайте, что она — производное юной музы экрана. На самом деле это древнейшая отрасль зоотехнии.
На заре истории голод и страх были постоянными спутниками первобытных людей, пока они не приобрели союзников. И первым из них стала собака.
Неизвестно, как это произошло. Притащил ли пойманного щенка доисторический мальчик и вырастил его как живую игрушку? Или смышленые предки наших собак сами селились близ человека, привлеченные остатками его пищи? Кто знает.
Наукой установлено, что одомашнивание диких предков нашего четвероногого друга происходило в разных местах и не одновременно. «Слишком легко было приручение, и слишком ясной была польза от собаки для дикаря охотника»,— говорил профессор А. Е. Богданов.
Днем и ночью собаки охраняли наших предков от врагов и диких зверей. Применение собак на охоте обеспечило известный достаток в жизни первобытного зверолова. У него явилось стремление сохранять часть добычи живой как запас — от охоты и собирательства человек перешел к скотоводству, затем к земледелию. Так, по шутливому выражению, «собака вывела человека в люди»...
Ни одно домашнее животное не используется так всесторонне, как собака. Замечательные чутье и слух, выносливость, быстрота, а главное смышленость, своеобразный ум этого одаренного животного обусловили высшую степень одомашнивания собаки по сравнению со всеми другими. Не случайно кошка — одиночка в природе — на протяжении многих веков остается почти чуждой людям, а все животные, живущие группами, стаями или стадами, одомашниваются гораздо лучше.
Цирковые укротители хорошо знают, насколько легче дрессировать стайных животных. Львы охотятся группами, подчиняясь при этом вожаку, а в цирках они работают на арене до старости. А у тигра, леопарда, медведя и других зверей-одиночек воспитатель может лишь на несколько лет задержать «детскую» стадию подчинения. Но со временем все они выходят из повиновения, становятся опасными и в лучших случаях кончают свою жизнь за решетками зоопарков.
Домашней собаке семья хозяина заменяет общество себе подобных — стаю, с которой она живет, для которой охотится и которую защищает. На человека переносятся все детские и родительские привязанности собаки. Кому не случалось сталкиваться с проявлениями собачьей преданности, вошедшей в поговорку, с примерами самоотверженной защиты человека его четвероногим другом!
Широко известен случай с собакой Седова, которая умерла на могиле своего владельца. Человечество хорошо помнит знаменитого сенбернара Барри, который на протяжении ряда лет нашел и спас в снегах Альпийского перевала более сорока погибавших путников.
Несколько лет назад многие москвичи видели в районе Сокольников необычную пару. Громадная овчарка буквально «пасла» доверенного ей ребенка. Стоило посмотреть, как внимательно, настороженно и любовно охраняла она малыша, подозрительно следя за предполагаемыми «обидчиками» и загораживая собой выход из калитки, когда ребенок приближался к запретной черте.
А однажды пришлось столкнуться с совершенно курьезным проявлением собачьей привязанности. С появлением в семье ребенка собака, добровольно приняв на себя обязанность оберегать это существо, не допускала к плачущему младенцу никого, кроме хозяина. Когда же ребенок не плакал, Джим снисходительно разрешал общаться с ним всем домашним.
В мире не бывает двух совершенно одинаковых животных. Неудивительно, что уже в древности человек стал выделять наиболее смышленых, послушных, чутьистых, словом, наиболее ценных собак. Их лучше кормили, старались сохранить, от них стремились получить и вырастить потомство. Такой бессознательный отбор способствовал развитию и закреплению в собаках нужных качеств уже на ранних стадиях одомашнивания.
Различные народы приручали и стали разводить несколько видов волкообразных и шакалообразных животных. Под влиянием условий и отбора они изменялись, постепенно создавались породы. Примитивных, похожих на волков и шакалов собак доисторического охотника сменили пастушьи собаки древних скотоводов. Позднее появились могучие боевые и травильные псы ассирийцев. В Греции послегомеровского периода уже появляются гончеобразные и маленькие декоративные собачки.
Уже тогда люди стремились к выведению «специализированных» собак, знали их происхождение и ценили в зависимости от породы. В законодательстве древних германцев была установлена своеобразная шкала денежных штрафов за похищение собаки. За кражу ищейки взималось двенадцать золотых монет, гончей — шесть, пастушьей — три, а дворовой — только одна.
Ученые древних Греции и Рима (Арриан, Ксенофонт, Марк Варро и другие) посвящают собаководству целые трактаты и поэтические произведения. Современник Овидия Граций Фалиск в стихотворном поучении пишет об уходе за собаками, причем упоминает о существовании уже двенадцати пород.
Так в глубине веков зародилась древнейшая отрасль сельскохозяйственной науки, впоследствии названная кинологией, от греческих слов «кинос» — собака и «логос» — знание.
Авторам средневековых трактатов о собаководстве достаточно было знать полтора—два десятка тогдашних пород да общие принципы их утилитарного разведения. В наше время человечеству служит более трехсот пород. Под влиянием многовековой селекции полезные задатки собак доведены в современных породах до необычайного совершенства.
Немного диких животных может уйти от молниеносного броска русской борзой. Ни одно из них не сравнится по силе чутья с легавой. Нет дикого зверя, который мог бы скакать от зари до зари, как это делает современный сеттер, или соперничать с нашей охотничьей лайкой гармоничным развитием обоняния, слуха и зрения.
По характеру применения современные породы делят на группы служебных, охотничьих и декоративных. Деление это в значительной мере условно, так как почти в каждой собаке заложены и могут быть развиты сторожевой, охотничий и другие инстинкты. Но у большинства пород весь облик, темперамент, врожденные склонности и физиологические особенности настолько специализированы, что именно они оказываются наиболее приспособленными для того или иного применения.
Возьмем, к примеру, группу служебных собак. Их используют для пастушьей, караульной, розыскной, транспортной, санитарной и других служб. Но среди служебных собак есть прирожденные пастухи, которые, вырастая при стаде почти без дрессировки, помогают человеку остановить скот, собрать его или направить в нужную сторону. Многие видели на экране, как это делает маленький герой венгерского кинофильма «Боганч». Так же работают оленегонные лайки ненцев, венгерские породы пули и пуми, шотландские овчарки-колли.
Кавказские и среднеазиатские овчарки тоже пастушьи собаки. Но их основное назначение, ставшее наследственной склонностью, не столько пастьба, сколько охрана стад. Эти могучие псы не задумываясь вступают в схватку с волками и злоумышленниками. Из поколения в поколение их использовали для несложной службы охраны, и эти отважные тяжелодумы не всегда пригодны для использования в качестве ищейки, собаки-санитара, поводыря.
Для этого больше всего подходят смышленые и легко дрессируемые восточноевропейские овчарки, эрдельтерьеры, доберман-пинчеры и некоторые другие породы. Внушительные и уравновешенные боксеры и доги хороши для внутренней охраны квартир, магазинов, а мохнатые сенбернары и ньюфаундленды — прославленные друзья детей, надежная наружная охрана, отличные водолазы, способные спасти из пучины даже взрослого человека. Особый интерес представляют выведенные нашими собаководами в послевоенные годы черные терьеры. Это могучие и злобные собаки, равно пригодные для самых различных служб и условий содержания.
Многочисленную группу охотничьих собак составляют борзые, лайки, гончие, легавые, спаниели, норные...
Мировую известность завоевали русские псовые борзые — за красоту, силу, отвагу в схватках с волками и несравненную быстроту спринтерского броска. Борзая, как молния, «достигает» уходящего зверя и, вцепившись в него, летит с разгону через голову, не выпуская добычу. А жители среднеазиатских республик разводят не столь эффективных, но выносливых и крепконогих стайеров — тазов и тайганов. Для охоты в бескрайних степных просторах эти качества нужнее, чем лихой бросок борзых лесостепной полосы.
Охотничьих лаек таежной зоны большинство знает как незаменимых помощников промысловиков, добывающих соболя, куницу, белку, медведя и других зверей. Но за последние десятилетия эти собаки полюбились и городским охотникам-спортсменам, которые успешно применяют лаек на самых различных охотах, вплоть до стрельбы уток и бекасов. Отважно нападая на медведя, лося или другого зверя, лайка ни на секунду не забывает о своей безопасности, увертываясь от противника и мгновенно атакуя его, как это делает опытный боксер или фехтовальщик.
В схватке со стаей дворняг породистая лайка, как правило, остается невредимой, в чем мне не раз приходилось убеждаться. Обычно при въезде в деревню все местные дворняги спешат задать чужаку трепку. Не успеешь оглянуться, как на дороге образуется клубок рычащих тел. Но через несколько мгновений от него с визгом отделяются пострадавшие задиры, которые в дальнейшем ведут себя исключительно скромно.
Породы русских, русских пегих и эстонских гончих характеризуют выносливость и особо звучные, как говорят, музыкальные голоса. Эти собаки готовы с лаем преследовать дичь по следу от зари до зари, и, если охотник не сумеет остановить зверя удачным выстрелом, неутомимые гонцы нередко заганивают его до изнеможения и ловят сами.
Всем породам легавых свойственна «стойка» — характерная манера замирать на месте, указывая нахождение затаившейся птицы. Человек предельно развил у легавых страсть к охоте, чутье, красивую характерную для каждой породы манеру в работе, так называемый «стиль». Неуемный азарт в розыске дичи заставляет легавую забывать о еде, отдыхе и сбитых в кровь ногах. Но в то же время азарт сдерживается и направляется человеком так, чтобы собака слушалась его на любом расстоянии и отнюдь не бросалась за соблазнительной дичью, а, наоборот, ложилась при взлете птиц...
На лисиц, барсуков, уссурийских енотов и некоторых других зверей охотятся с норными собаками. Небольшие, отважные фокстерьеры и таксы преследуют их под землей, выгоняя под выстрелы или одолевая в единоборстве. Для такой охоты многие предпочитают самозабвенного драчуна фокстерьера, всегда готового схватиться с противником, будь то медведь или крыса. А некоторые отдают пальму первенства уравновешенной таксе. Помимо работы в норе такса может с голосом гонять зверей — от зайцев до кабанов. Интересно, что звери почти не боятся своего коротконогого преследователя, ходят «под гоном» очень небольшими кругами и зачастую такая охота завершается удачным выстрелом.
Некоторые пренебрежительно относятся к декоративным собакам. Конечно, грозная овчарка или самозабвенная спутница охотника выглядят внушительнее, чем болонка, пинчер или шпиц. Но ведь многие просто любят животных. Общение с преданной и смышленой собакой украшает жизнь. Как бы ни была мала комнатная собачка, она обладает отличным слухом, чутьем и сторожевым инстинктом. Она самоотверженно защищает хозяина, отнюдь не соизмеряя своих сил, заливистым лаем предупреждает о вторжении посторонних, словом, приносит посильную пользу при минимальных заботах и стеснениях. Наконец, многие породы декоративных собак могут быть использованы и как служебные и даже охотничьи собаки. Так — пуделей многие охотники с успехом применяют для розыска и подачи уток, французский бульдог — хороший сторож, даже защитник, да и все другие представители этой группы могут приносить реальную пользу.
Даже дворняжки, беспородные собаки сельских местностей, имеют свои характерные черты и приносят немалую пользу. В центральных областях это небольшие неприхотливые собачки, которые охраняют дом или сад хозяина, предупреждают его своим лаем, но не представляют серьезной угрозы для прохожего. А в отдаленных малонаселенных областях страны это крупные, серьезные собаки, которые не на шутку могут «отделать» злоумышленника.
Высокая «специализация» собак требует неустанной племенной работы. Современный уровень собаководства требует от селекционера целого комплекса практических и теоретических познаний из породоведения, учения о конституции и экстерьере, зоопсихологии, генетики, целого ряда зоотехнических дисциплин и, наконец, практики применения животных.
Стремясь к совершенствованию тех или иных качеств собак, кинолог постоянно находится в кругу противоречий. Далеко не просто сочетать в живом организме безудержную страсть к охоте, к преследованию дичи и способность к безупречному послушанию. А ведь без этого легавая собака ничего не стоит... Стремясь к выведению темпераментных и агрессивных терьеров, чрезвычайно легко вывести злобных истеричек, непригодных к практическому использованию. Для работы в норе они должны быть предельно малы, но как совместить это с силой и крепостью? Необдуманное увлечение одним из качеств неминуемо влечет появление в породах односторонней переразвитости.
«Китами», на которых держится собаководство, служат: учет племенных собак, оценка качеств каждой из них, индивидуальный подбор наиболее подходящих пар и ведение племенной документации.
Всем этим занимаются в основном любители, объединенные в клубы служебного собаководства и общества охотников.
Основа племенного дела — оценка животных; однако при современном уровне собаководства это оказывается далеко не простым делом. Ведь собака — единственное животное, у которого человек использует целый комплекс качеств. Поэтому оценка племенных собак производится по породности, конституции и экстерьеру, по рабочим качествам, по происхождению и по качеству потомства.
Ежегодно в областных, во многих районных центрах проводятся выставки собак. Для любителей это большой праздник, полный тревожного ожидания, подведение итогов зачастую многолетнего труда. В этот день собаковод именинник. Даже дворники, всегдашние гонители собаководов, становятся снисходительнее...
На выводных рингах выставки строгие эксперты придирчиво сравнивают животных. Осматривают их со всех сторон, проверяют в движении. Ведь собак в большинстве держат для работы, поэтому важны не только внешний породный облик, но и крепость, совершенство сложения, кажущиеся мелочи могут оказаться решающими. Не все ли равно, какой формы глаз у собаки или волниста ли ее шерсть? Но оказывается, что выпуклый глаз мешает на охоте и тем более в схватке, а в красивые завитки шерсти набивается масса репейников...
Тревожно бьется сердце заядлого собаковода. Как бы не просмотрели питомца! Неужели судья не видит, что лучше моей собаки нет на свете? Почему впереди Альмы идет эта старая, жирная собака? Но судья видит все. Постепенно ринг (выводной круг) перестает казаться беспорядочным сборищем собак. Лучших выводят вперед, наконец все стоят на своих местах, и эксперт объявляет результаты. На ошибках учатся, и поэтому экспертиза ведется гласно: зрителям объясняют обоснования каждой оценки, и все это заносится в протокол экспертизы.
Экспертиза на выставках делится на два этапа. Первый из них — оценка собак по их породности, крепости, словом, по внешнему облику и состоянию. Но это предварительная оценка, которой подвергаются все собаки. Медали же присуждаются только племенным собакам, которые тут же проходят бонитировку, то есть комплексную оценку по усложненной системе. Для получения медали собака должна не только по внешности отвечать определенным требованиям. Нет, племенное животное должно предварительно подтвердить свои высокие рабочие качества на испытаниях, где в условиях охоты или практической службы (сторожевой, розыскной и т. п.) собака получит диплом. Но этого мало. Только от породистой собаки можно ожидать хорошего потомства. Поэтому эксперты придирчиво изучают родословные. Высшая же оценка — большая золотая медаль — дается элитным собакам, которые получили не только высокие оценки экстерьера и рабочих качеств, а происходят от хороших родителей и сами уже дали классное потомство.
Но выставка — это только подведение итогов и праздник. А сколько сил и труда затрачено на выращивание, воспитание и дрессировку, сколько дней и ночей проведено в полях и лесах, пока будущий чемпион стал настоящей охотничьей собакой.
Наши отечественные породы овчарок, борзых, лаек, гончих и других собак по своим качествам завоевали мировую известность.
Породы зарубежного происхождения непрерывно совершенствуются, причем советские собаководы стараются при этом разумно сочетать требования эстетики и практики, выводя красивых и одаренных животных. А вот на родине английского сеттера нездоровый коммерческий ажиотаж в собаководстве привел к расчленению породы на линию выставочных красавцев, не знающих, что такое дичь, и на безобразных скакунов, выведенных собачьими бизнесменами специально для состязаний. Не случайно, на международной выставке собак, состоявшейся несколько лет назад в Чехословакии, первое место, приз и звание чемпиона завоевал английский сеттер московского любителя Н. Тычкова. Представители некоторых капиталистических стран были немало удивлены, что принадлежит эта собака скромному работнику пошивочного ателье, но не продается ни за какие деньги. Домашняя собака — первый спутник человека на земле — оказалась первым земным существом в космическом пространстве. Несомненно, что первый вылет собаки в космос не будет последним. Недалек день, когда в современной науке о собаках прибавится новый раздел — космическая кинология.

В. ДЕЖКИН,
кандидат биологических наук

ЖИВОЕ ПРОТИВ ЖИВОГО

Арманд Делиль, французский ветеринарный врач, живший неподалеку от Парижа, вовсе не стремился к мировой известности, да еще такого скандального характера, какой его наградила судьба. Просто ему изрядно надоели кролики. Они регулярно наведывались на его огород и устраивали там пиршества на грядках с салатом, щавелем и прочей зеленью. Ружье не помогало, да и охотником ветеринар, говорят, был неважным. И, кроме того, он прекрасно понимал, что нет смысла вычерпывать воду из колодца, если он соединен с речкой: кроликов в окрестностях усадьбы было великое множество. Освободившиеся «квартиры» на следующий же день занимали новые жильцы. А грядки с овощами между тем терпели все больший урон.
День, в который Арманда Делиля озарила «блестящая» идея, стал несчастным и для него, и для многих тысяч людей нескольких стран Европы.
«Кролики? Так ведь их можно заразить какой-либо болезнью! Она уничтожит зловредных грызунов, и на грядках воцарится прежний порядок. Французские фермеры долго будут с благодарностью вспоминать меня»,— наверное, так или почти так думал беспокойный ветеринар. Во всяком случае, у нас нет никаких оснований считать, что он сознательно шел на рискованный эксперимент.
Итак, ветеринарный врач съездил в Париж и раздобыл там некоторое количество культуры возбудителя миксоматоза — инфекционного вирусного заболевания, поражающего только кроликов и очень опасного для них. Делиль привил вирус двум кроликам и выпустил их на волю. Было это в июне 1952 года. Своей цели ветеринар добился: дикие кролики на его усадьбе и в ее окрестностях погибли. А дальше началось нечто неожиданное и страшное. Эпизоотия (массовый падеж животных) перекинулась на соседние департаменты, к концу следующего года миксоматоз свирепствовал почти на всей территории Франции, Бельгии, Люксембурга, Нидерландов, Испании... Шествие болезни не приостановил даже Ла-Манш. В октябре 1953 года в Англии был отмечен первый факт заболевания кроликов миксоматозом, и через некоторое время вся Великобритания была охвачена эпизоотией.
Во многих районах Европы от миксоматоза погибло большинство диких кроликов, что, разумеется, вызвало великий гнев охотников, считавших этих зверьков важным объектом охоты. Главное же, миксоматоз не делал различия между дикими и домашними зверьками, косил тех и других. Что это означало, можно легко себе представить, ведь в те годы на фермах Англии ежегодно выращивали до 12 миллионов кроликов, во Франции — 140 миллионов. Кролиководы разорялись, поток проклятий в адрес незадачливого ветеринара не прекращался...
Французский ветврач не был новатором и первооткрывателем. Он лишь безответственно, без учета возможных последствий своего шага использовал идею, возникшую у микробиологов несколько десятилетий назад и выдержавшую даже проверку на практике, правда, на другом континенте.
В 80-х годах прошлого столетия уже известный тогда русский микробиолог В. Ф. Гамалея (по совету И. И. Мечникова) предложил использовать куриную холеру для уничтожения сусликов на юге России. Им была искусственно вызвана эпизоотия среди этих вредителей. Примерно в то же время правительство Австралии объявило необычный конкурс. Оно обещало 22 тысячи фунтов стерлингов тому, кто разработает лучший способ истребления кроликов. Эти грызуны, акклиматизированные на австралийском континенте, размножились там в огромном количестве и превратились в страшных вредителей сельского хозяйства. Отстрел, применение ядов, устройство ловчих ям — ничего не помогало: кролики были неистребимы.
В конкурсе принял участие великий Пастер. Он предложил заражать кроликов куриной холерой, к которой они очень восприимчивы. Предварительные опыты ученого, проведенные, кстати, в той же Франции, оказались удачными. Рекомендуя свой метод борьбы с кроликами, Пастер, по словам Гамалеи, исходил из той мысли, что «против живого беспрестанно размножающегося зла целесообразнее всего бороться таким же «живым оружием».
Практическая работа по реализации предложений Пастера в Австралии показала, что болезнетворное начало выбрано не совсем удачно: куриная холера не вызывала у кроликов достаточно массовых вспышек болезни и оказалась опасной для некоторых других зверей и птиц, диких и домашних.
Временная неудача не обескуражила ученых, общая идея («живое против живого зла») прочно завладела умами. Вспомнили о миксоматозе. Об этой болезни кроликов знали еще в XIX веке по ее вспышкам в ряде стран Южной Америки. Для истребления кроликов в Австралии миксоматоз предложили в 1927 году. Но потребовалось много лет дополнительных исследований, пока не убедились в безвредности миксоматоза для других зверей и птиц, не выяснили пути его распространения в природе.
В 1950 году несколько групп кроликов, зараженных миксоматозом, выпустили в различных районах Австралии. Очевидный успех был достигнут в долине реки Муррей; в июне 1951 года площадь очага эпизоотии составила здесь 2,5 миллиона квадратных километров, причем гибель кроликов была почти поголовной. В последующие годы эпизоотия повторялась во многих штатах Австралии, но преимущественно поблизости от рек, влажных лесов и других мест, населенных комарами — переносчиками миксоматоза. В конечном итоге кролики не были полностью истреблены на континенте, но острота проблемы оказалась в значительной мере сглаженной.
Ветеринар-француз, конечно, был в курсе всех событий, связанных с применением миксоматоза для борьбы с австралийскими кроликами. Как он использовал этот опыт и к чему это привело, мы уже знаем.
Живое против живого — в интересах человека. Вот что является сущностью биологического метода борьбы с вредными животными и растениями (биологического контроля). Специалисты так определяют этот метод: «Под биологической борьбой обычно понимается вытеснение одних (вредных) организмов другими (безвредными)...»
История биометода уходит в древность. Очень давно люди начали использовать в своих интересах враждебные отношения между отдельными организмами. В Аравии деревья финиковой пальмы повреждал и даже уничтожал вредный вид муравьев. Садоводы ежегодно привозили с гор колонии муравьев-хищников и пускали их в «атаку» на муравьев-вредителей. Было это 900— 1000 лет назад. Китайские садоводы в древности использовали другой вид полезных муравьев для борьбы с листовертками, повреждавшими мандариновые деревья. Для удобства передвижения муравьев с дерева на дерево китайцы соединяли соседние деревья специальными бамбуковыми мостиками.
В 1762 году была предпринята первая успешная попытка переселения «врагов» вредных животных из одной страны в другую. Жителям острова Маврикия сильно досаждала красная саранча. Туда завезли индийскую птицу майну, которая быстро уничтожила вредителя.
Сознательное, научно обоснованное применение биологического метода для борьбы с вредителями тесно связано с открытием явления паразитизма (XVII — начало XVIII вв.). Вот, например, тахины, или ежемухи. Это мухи среднего и крупного размера, широко распространенные почти по всему земному шару. Тахины откладывают яйца или в полости, или на поверхности тела своих так называемых «хозяев», развиваясь внутри которых, личинки тахины уничтожают их. Тахины паразитируют на многих вредных для человека видах: на клопах, жуках и их личинках, на гусеницах различных видов, на взрослых прямокрылых, палочниках и т. д. Личинки тахин уничтожают огромное количество вредных насекомых и приносят существенную пользу человеку. Открывая и изучая паразитов вредных насекомых, ученые пришли к мысли о целесообразности выращивания этих паразитов в лабораториях (или сбора их в местах концентрации) и использования в качестве своеобразных «огнетушителей» для борьбы с вредными видами, выпуская в очаги массового размножения вредителей, «наводнения» этих очагов паразитами.
Перспективным оказалось и использование для тех же целей хищных членистокрылых. Первый опыт завоза их из-за границы был осуществлен около 100 лет назад: во Франции акклиматизировали один вид хищного клеща, который на его родине, в США, является врагом виноградной филоксеры.
Крупный успех был достигнут в конце прошлого века, когда в США удалось обуздать австралийского желобчатого червеца — также путем завоза его врагов: мухи-агромизиды и одного вида жука.
В дальнейшем биологический метод получил широкое развитие во всем мире. Он успешно применялся 225 раз более чем в 60 странах на 107 видах вредных животных. В Советском Союзе в настоящее время против 20 с лишним видов вредителей с большим эффектом используются 12 видов энтомофагов (врагов вредных насекомых). Американские ученые попытались выявить экономические результаты от применения биометода. По их расчетам, в одной только Калифорнии за 1923—1959 годы спасено от вредителей продукции сельского хозяйства на сумму более 115 миллионов долларов (при затратах в 4,3 миллиона долларов).
«На вооружение» взяты не только беспозвоночные. Человек использует и птиц, и рыб, и рептилий, и амфибий, и млекопитающих. Известно, что птицы — рьяные истребители многих вредных видов. Один скворец, например, в течение дня уничтожает до 360 личинок майского хруща. В Арканзасе (США) наблюдали, как золотые и пушистоперые американские дятлы за зиму истребили на полях до половины всех зимующих личинок огневок. Таких фактов можно привести множество. Не удивительно, что в лесном хозяйстве многих стран прилагают все усилия для привлечения птиц: устраивают для них искусственные гнездовья, охраняют птиц и т. д. Степной хорь — злейший враг сусликов. Устанавливая запрет на промысел этих хищников, удавалось добиваться снижения численности грызунов — вредителей сельского хозяйства. В годы массового размножения водяной крысы горностай и колонок переходят на преимущественное питание этим опасным вредителем. Много мышевидных грызунов истребляет маленький, но грозный зверек ласка.
В биологической борьбе против вредителей все шире и шире начинают применять возбудителей бактериальных, вирусных, грибковых болезней, болезнетворных простейших и т. д. Я уже упоминал об использовании вируса миксоматоза для истребления кроликов. Бактериальный препарат энтобактерин с хорошими результатами используется против 40 с лишним видов вредных насекомых: гусениц яблоневой и плодовой молей, боярышницы, капустной моли и других.
В последние годы используют биофизические и биохимические методы. Ярким подтверждением перспективности этого направления служит следующий пример.
Один из видов мух, населяющих юг США, наносит большой ущерб сельскому хозяйству, оцениваемый ежегодно в 40 миллионов долларов. Самка этого паразита откладывает яйца в раны диких и домашних животных, вследствие чего многие животные гибнут. Тогда решили применить лучевую стерилизацию этого вида мух. Над территорией острова Кюрасао, находящегося в Карибском море, в августе 1954 года с самолетов сбросили несколько тысяч бумажных пакетиков, в каждом из которых находилось по 20 облученных куколок самцов и самок мух. Общая численность выпущенных стерильных самцов в 3—4 раза превысила количество местных (островных) самцов. Самка, спарившаяся со стерилизованным самцом (а она в отличие от самца спаривается только один раз), остается без потомства. В результате численность бесплодных самок на острове Кюрасао уже в первом поколении составила почти 70 процентов, в третьем же достигла 100 процентов. Мухи четвертого поколения вымерли, остров освободился от паразитов.
В еще больших масштабах работу продолжили во Флориде. В 1958—1959 гг. здесь на площади 19 миллионов гектаров с самолетов разбросали более 2 миллиардов облученных куколок самцов мух. В 1959 и 1960 гг. паразиты совершенно не встречались на территории Флориды. Затраты окупились за несколько месяцев.
Представление о сущности и значении биологического метода будет неполным, если не упомянуть, что широко распространенное сейчас лечение болезней при помощи антибиотиков также является одной из форм биометода, ибо здесь мы применяем продукты обмена одних микроорганизмов, избирательно подавляющие рост других, опасных для человека микроорганизмов.
Пока что биологические способы контроля за размножением вредных животных и растений не всегда совершенны, имеют недостатки, поэтому приходится прибегать к иным способам, в частности, к химическому. Но успехи биологии огромны, человек все глубже познает природу живых организмов, берет в свои руки контроль за их численностью. Не за горами то время, когда люди намного шире смогут использовать в своих интересах принцип «живое (полезное) против живого (вредного)», отказавшись от других, менее эффективных и менее рациональных, методов.

В. ДЕЖКИН,
кандидат биологических наук

КРОТ, ИЗОТОП И ТРАНЗИСТОР

Его вы можете встретить на лесной поляне, опушке или на кочковатом пойменном лугу. Вооруженный трехметровым бамбуковым шестом, оканчивающимся небольшой укрепленной перпендикулярно к шесту трубкой, увешанный приборами, с наушниками на голове, этот человек делает что-то непонятное. Вот он несколько минут стоит на месте и потихоньку водит кончиком шеста над неизвестно почему облюбованной точкой. Лицо у человека напряженное, он внимательно вслушивается в наушники. Вот он осторожно, чуть не на цыпочках пошел прямо, потом немного вправо, круто свернул влево. Снова остановился, постоял несколько секунд, опять сделал несколько шагов. На каждом повороте он наклонялся и втыкал в землю маленькие колышки с разноцветными головками. Потом наблюдатель взглянул на часы, положил на бугорок шест и соединенный с ним прибор. Достал из кармана рулетку, измерил расстояние между колышками, нанес их расположение на схему и сделал какую-то запись в блокноте.
Спустя некоторое время, он взял шест в руки, включил прибор, и все началось сначала...
Кто этот человек? Геолог, прослушивающий недра земли? Минер, отыскивающий старые мины — наследие минувшей войны?..
Для того, чтобы яснее представить, чем занимается этот человек, познакомимся, хотя бы очень бегло, с экологией — наукой, которая изучает взаимоотношения живых организмов и среды. Круг вопросов, интересующих экологию, обширен, и не последнюю роль в работах экологов играют исследования миграций — передвижений животных, особенности использования животными или их группами территории, на которой они живут, взаимоотношения особей одного вида друг с другом и с особями других видов. Результаты этих исследований имеют большое научное и прикладное значение, позволяют лучше организовать практическое использование запасов полезных животных и эффективную борьбу с вредными видами.
Оказывается, среди животных, особенно высших, позвоночных, не так-то уж много бродят «без роду, без племени». И звери, и птицы, если не весь год, то в сезон размножения, имеют свои постоянные индивидуальные или семейные участки, на которых они выводят потомство, добывают себе корм, спасаются от врагов. У целого ряда животных существуют сезонные миграции. В определенный период года по более или менее постоянным маршрутам они переходят со своих летних участков на зимние, а спустя некоторое время возвращаются обратно.
Без хорошего знания особенностей территориального поведения животных и их миграций трудно организовать количественный учет зверей и птиц и поставить практическое использование полезных животных на рациональную основу.
Для изучения характера использования территории позвоночными животными ученые применяют различные способы. Широко распространено мечение диких животных при помощи кольцевания, окраски волосяного покрова стойкими красками и т. д.
Не удивляйтесь, если когда-либо в глухом лесу вы столкнетесь с щеголем-лосем, украшенным цветным пластмассовым ошейником и алюминиевыми ушными кольцами. Это зоолог пометил так «своего» лося, чтобы при встрече узнать его, отличить от других лосей, проследить пути его странствий.
Много методик мечения животных разработали и применили зоологи и собрали богатый научный «урожай». Но встретились и трудности, казавшиеся непреодолимыми. Как, например, изучить образ жизни маленьких норных зверьков, почти не показывающихся на поверхности земли? Как проникнуть в тайны биологии некоторых беспозвоночных, населяющих лесную подстилку и верхние слои почвы и вредящих деревьям и кустарникам? Как проследить за повадками птиц и очень подвижных наземных зверей не по двум-трем встречам помеченных особей (встречам, часто случайным), а постоянно на протяжении какого-то значительного отрезка времени?
Мысль об использовании для мечения наземных позвоночных животных радиоактивных изотопов пришла в голову одному американскому зоологу. Идея была предельно проста. Мы не можем видеть животное под землей? Но для гамма-лучей тонкий слой почвы не помеха. А глаза наблюдателя с успехом заменит счетчик Гейгера — Мюллера. И вот небольшому грызуну — пашенной полевке, надели на заднюю лапку колечко, к которому была прикреплена капсула с радиоактивным кобальтом-60. Теперь зверьку никуда не спрятаться от наблюдателя. Вооруженный полевым радиометром со счетчиком Гейгера, вынесенным на конец длинной бамбуковой палки, он, как минер щупом, найдет место, где укрылась полевка. Редкие щелчки космического фона сменяются в наушниках частым треском импульсов, идущих от радиоактивной метки...
Человек, которого мы видели с шестом в руках на маленькой лесной полянке, вел наблюдение за кротом. Этот хитрый скрытный землерой благодаря метке с радиоактивным кобальтом также стал «видимым» под землей. Наблюдатель имел возможность при нахождении зверька на глубине до 30 сантиметров регистрировать все формы его подземной жизнедеятельности. Только при помощи этой остроумной методики удалось узнать, например, что площадь системы туннелей у одного крота составляет 100—200 квадратных метров, что за сутки он проходит расстояние в 200—300 метров и роет всего 4— 5 метров новых подземных ходов... (а не десятки метров, как думали раньше); 10—10,5 часа в сутки зверек отдыхает, а остальное время работает, кормится...
Имея такие сведения, легче изучить плотность населения кротов (количество особей на единицу площади угодий), правильно спланировать добычу этого ценного промыслового зверька...
Зоологи приспособили радиоактивные изотопы для изучения гнездового поведения и активности птиц. Как установить, сколько раз и когда птица прилетает к гнезду с кормом или сколько времени она находится в гнезде, насиживая яйца? Можно посадить наблюдателя и поручить ему вести хронометраж, но это связано с большой затратой времени и не всегда удобно, особенно если птица осторожна и гнездится скрытно. Способы механической регистрации активности птиц также применимы не всегда и не для всех видов. На помощь вновь пришли радиоактивные вещества. Служивший объектом исследований скворец получил на лапку кольцо с радиоактивным изотопом (на этот раз с цинком-65), а в стенку гнезда была вмонтирована трубка Гейгера — Мюллера. Как только птица приближалась к трубке, поток импульсов устремлялся в автоматический регистратор и включал пишущее приспособление самописца с часовым механизмом. После вылета птицы цепь размыкалась и самописец выключался.
Зоологи нашли и иной путь радиоактивного мечения позвоночных животных. Если какому-нибудь зверьку ввести внутрь (с кормом) радиоактивный изотоп (фосфор-32, кальций-45, йод-131), то само животное и его экскременты на определенное время становятся источниками радиоактивного излучения. Отлавливая зверьков и определяя уровень их радиоактивности или регистрируя при помощи полевого радиометра наличие радиоактивности в экскрементах зверьков, можно изучить передвижения, размеры суточных участков и другие особенности образа жизни объектов исследования. Эта методика с успехом применялась на водяных полевках, леммингах, мелких мышевидных грызунах, ондатре...
После всего сказанного вы, по-видимому, не очень удивитесь, застав зоолога (или эколога) за следующим занятием.
Ночью, по дороге, идущей вдоль опушки небольшого лесного массива, потихоньку едет легковая автомашина. На крыше автомашины укреплена овальная вращающаяся алюминиевая антенна. Через каждые 200— 300 метров машина останавливается, и антенна начинает поворачиваться то вправо, то влево. Наблюдатель, сидящий в машине, держит перед собой схему лесного массива и транспортир с градусной сеткой. Определив направление источника радиосигналов, он ведет к нему на схеме прямую линию от места нахождения автомобиля. Точки пересечения трех-четырех таких линий после проведения сеансов из разных мест укажут нахождение радиопередатчика. Вы уже встречались с подобной техникой в детективных романах и в приключенческих фильмах (с той только разницей, что там передатчик пеленговали одновременно из нескольких точек). Но в данном случае радиопередатчиком вооружен не шпион, а... зверь — лисица, скунс, енотовидная собака или еще какой-нибудь четвероногий хищник.
Прогресс радиотехники сделал возможным и такие чудеса. Миниатюрный передатчик на транзисторах весит всего десяток граммов и прикреплен к специальному ошейнику на зверьке. Здесь же — батарейки, источники питания. Две полукруглые алюминиевые антенны облегают шею зверя. Фиксированный радиосигнал, издаваемый радиопередатчиком, позволяет быстро настраиваться на него в любое время. Лохматому радисту не укрыться от наблюдателя. Правда, если «радист» погрузится в воду, прием сигналов временно прекращается.
Не все звери покорно мирятся с ролью «радистов». Выход нашли... в помещении передатчиков под кожу зверей. Над группой сурков проделали такой опыт. У них надрезали на спине шкурку, вложили в образовавшиеся полости миниатюрные передатчики, батарейки и наглухо зашили кожу, оставив снаружи лишь маленькие антенны. В колонии, где жили меченые таким способом зверьки, на некотором расстоянии от их нор установили целую систему принимающих антенн. Антенны сами включались в определенной последовательности через короткие промежутки времени, и принятые ими сигналы направлялись на специальные регистрирующие устройства. Все передвижения зверьков из этой колонии автоматически регистрировали приборами.
Расширение сферы применения в экологии современных достижений физики сулит ученым большие успехи в раскрытии не изученных доселе сторон образа жизни многих зверей и птиц.

В. ДЕЖКИН,
кандидат биологических наук

ЛЕСНАЯ БУХГАЛТЕРИЯ

— Сколько в лесу зайцев?
Человек серьезный на такой вопрос ответит коротко и ясно:
— Не знаю.
А остряк подковырнет:
— Три миллиона восемьдесят два зайца. Не верите? Посчитайте сами.
Да и кто из ваших знакомых не улыбнется скептически, когда вы возьметесь подсчитать, скажем, диких (уток в речной пойме или сусликов в степи. А, действительно, можно ли это сделать? Как? И нужно ли?
Нужно! Наше время требует точных знаний, без них нельзя вести ни одну отрасль хозяйства на научной плановой основе. Это относится и к охотничьему хозяйству.
Современное охотничье хозяйство (мы будем говорить в основном об учете охотничьих животных) далеко не то, чем оно было двести, сто, даже пятьдесят лет назад. Раньше все было просто: езжай в угодья, стреляй уток или тетеревов, лови зверя, сколько душе угодно. Да и то в промысловых областях искони существовало стихийное закрепление угодий за охотниками, и те сами «планировали» добычу на своем участке так, чтобы и в нынешнем году что-то взять и на следующий оставить.
Сейчас же без такого подхода ведение охотничьего хозяйства становится совершенно невозможным.
В наше время количество охотников выросло, улучшилось их «техническое» оснащение, запасы дичи, особенно объектов спортивной охоты, сильно сократились. Принцип «стреляй досыта» может привести к катастрофе. Для того же чтобы знать, сколько зверей и птиц можно отстрелять в хозяйстве, надо знать, сколько их там имеется...
Но осуществима ли эта задача?
Ограниченный учет дичи в некоторых странах Западной Европы начали проводить еще в XVIII—XIX вв. На Руси издавна вели тщательный счет поселениям речных бобров («бобровым гонам»). В Беловежской Пуще за численностью зубров следили с конца прошлого века. Первые опыты массовых учетов животных в природе также относятся к концу XIX столетия. В Пенсильвании, например, в эти годы организовали массовый учет мелких птиц.
Известно, что самцы певчих птиц в сезон размножения поют. Как уже давно установили натуралисты, концерты пернатые солисты устраивают не где попало, а на своем гнездовом участке, недалеко от гнезда. Если пройти по определенному маршруту и подсчитать по голосам всех поющих птиц, то можно узнать, сколько самцов певчих птиц и каких видов имеется в полосе вдоль маршрутной линии. По соотношению числа самцов с числом самок мы узнаем, сколько на учетной линии самочек (гнездящихся пар).
В парке или небольшом леске таким образом можно подсчитать всех живущих там певчих птиц. А как определить число пернатых жителей крупного лесного массива, района или области? Тут уже приходится прибегать к расчетам. Зоолог должен знать размеры гнездового участка каждого вида птиц; предпочтение, отдаваемое теми или иными видами определенным типам леса, соотношение площадей этих типов в лесном массиве. Только тогда он получит возможность перенести выводы, полученные на пробных маршрутах, на весь массив.
Уже в таком относительно простом варианте для проведения учетов требуются специальные зоологические, геоботанические знания, умение статистически анализировать полученные выводы. Зоология идет навстречу точным наукам...
Для учета охотничьих птиц применяют иные способы, нежели для певчих. Уток и гусей учитывают во время перелетов. Эти учеты ведутся из года в год на больших территориях, и сопоставление результатов за ряд лет дает возможность судить о том, в каком направлении происходит изменение численности пернатых. Водоплавающих птиц можно учитывать также во время суточных перелетов из одного водоема в другой, по количеству гнезд и выводков и другими способами. Лесных куриных — тетерева и глухаря — учитывают весной на токах. В конце лета учеты боровой дичи проводят на маршрутах, с собаками или без них. Подсчитать количество всех выпугнутых учетчиком птиц нетрудно, но учетные маршруты не могут покрыть сплошь все охотничьи угодья. Да и как знать в таких случаях, в который раз поднята на крыло та или иная птица. Номер-то на нее не поставишь. Вновь приходится прибегать к расчетам...
Следует отметить, что орнитологи, первыми приступившие к массовому учету, пошли уже довольно далеко в своих выводах. Они решаются определять численность птиц в масштабе отдельных стран, континентов и даже замахиваются на весь земной «шарик».
Количество наземных гнездящихся птиц в Англии определено в 120 миллионов особей, в США (к 1948 году) — в 5—6 миллиардов. По материалам Петерсона, к северу от Мексики обитает 15—20 миллиардов птиц. Численность пернатых на пяти континентах Земли, по определению Фишера, может достигать 100 миллиардов особей.
Птицу в природе легче увидеть или услышать, чем зверя. Как же учитывают млекопитающих? Придется оговориться сразу: сейчас есть столько способов их учета, что даже перечисление заняло бы не одну страницу. Обратимся к отдельным, наиболее характерным методикам.
Легче всего, конечно, определять число млекопитающих достаточно крупных, живущих более или менее оседло и имеющих постоянные жилища. Таких набирается немало. Это сурки, барсуки, бобры, ондатры, суслики и другие звери. Здесь все задачи учета сводятся к тому, чтобы найти жилища, выделить из их числа обитаемые, занятые отдельными особями, семьями или группами семей (колониями), узнать среднее количество особей, обитающих в жилище.
Некоторые звери — лисица, енотовидная собака, волк — имеют постоянные жилища или логова только в период выращивания молодняка, поэтому учет этих хищников по норам возможен лишь в начале лета. Но многих млекопитающих в бесснежный период трудно не только учесть, но даже и заметить. Одни из них очень мелки, другие выводят молодняк без гнезд, третьи ведут скрытный образ жизни. Поэтому основной рабочий сезон для охотоведа — зима. В это время года ни один зверек не сделает шага, чтобы отпечаток лапок не остался на рыхлой белой целине. И здесь-то начинается, пожалуй, самое сложное. След зверя увидеть легко, просто подсчитать количество следов зверей, определить, какому виду они принадлежат. Но как перейти от количества следов к количеству зверей? Ведь какой-нибудь заяц десятки раз пересечет лесную просеку, по которой идет
учетчик. А лисы во время своих февральских «свадеб» покроют поверхность снега такой вязью следов, что голова идет кругом при их подсчете.
Разработаны специальные математические формулы для перевода на площадь результатов маршрутных учетов; учеты на лентах (маршрутах) совмещаются с контрольными прогонами зверей на пробных площадках. Благодаря этим и многим другим приемам учеты лесных четвероногих становятся все более и более точными.
Самым надежным, хотя и трудоемким, остается так называемый прогонный способ. Перед началом учета обходят пробную площадку со всех сторон и затирают следы зверей на снегу. Затем загонщики цепочкой прочесывают участок и выгоняют из него зверей. Во время нового обхода площадки учетчик подсчитывает количество свежих следов, оставленных удиравшими из загона беглецами. Затем проводят прогон на следующей пробной площадке и т. д.
При сплошном прогоне, который проводится в отдельных хозяйствах и заповедниках раз в несколько лет для особо точного определения численности ценных зверей, работа растягивается на длительное время. Так, в Воронежском заповеднике учет копытных прогоном занимает несколько недель. Работа эта очень трудоемка и сложна.
В 90-х годах прошлого века датский ученый Петерсон провел опытную работу по учету рыб при помощи... мечения. Он метил определенное количество рыб и выпускал их, затем организовывал новый отлов рыбы и подсчитывал число возвратившихся. Для определения общей численности рыбы он исходил из предположения, что число повторно отловленных окольцованных особей относится ко всему количеству окольцованных особей так же, как количество всех добытых (отловленных) экземпляров относится к их общему запасу в данном водоеме. В дальнейшем этот способ стал довольно широко использоваться для количественного учета многих наземных млекопитающих и различных птиц...
Давно уже охотоведы начали поглядывать на небо, вспоминая авиацию. Что, кажется, может быть проще: сел в самолет — лети, посматривая вниз и подсчитывая всех зверей, которых увидишь. Не надо месяцами бродить по тайге в лютые морозы, по глубокому сыпучему снегу, рисковать жизнью в степях во время разгула буранов, карабкаться по заснеженным горным склонам... Авиация действительно нашла широкое применение для учета охотничьих животных. С воздуха учитывают лосей, сайгаков, северных оленей, морских млекопитающих, бобров, ондатр, водоплавающую дичь, рыбоядных птиц и т. д. О масштабе таких учетных работ дают представление следующие примеры.
В январе 1960 года группа научных сотрудников сделала с самолета «разрезы» чуть ли не через весь Казахстан, проведя в воздухе около 60 часов и покрыв расстояние в 10 тысяч километров. Они выяснили распределение и численность на местах зимовок сайгака, джейрана, архара, кабана, дрофы, саджи, получили данные о распределении волка.
В Танганьике, в национальном парке Серенгати, в 1960 году провели сплошной авиаучет животных, особенно крупных: слонов, носорогов и других, копытных, страусов... Всего на площади около 12 тысяч квадратных километров было зарегистрировано 366 980 животных.
Но аэровизуальный учет не так прост, как может показаться с первого взгляда. Так же, как и при наземном учете, трудно перевести на всю площадь угодий данные, полученные в полете по учетному маршруту. Высокая скорость самолета не дает возможности учетчикам подробно рассмотреть и записать все интересующие их детали. Ждут не дождутся охотоведы давно уже обещанную малой авиации «пчелку» с низкой минимальной скоростью полета. Вертолет хорош, удобен, да пока слишком высока плата за его использование.
Отчасти выручает работников охотничьего хозяйства фотография. С самолета фотографируют скопление животных (тюленей, каланов, сайгаков, северных оленей, водоплавающих птиц). После дешифровки снимков определяют количество зверей и птиц.
Наши современные знания о численности охотничьих животных на больших территориях еще далеко не полны, но все-таки они позволяют нам постепенно внедрять в охотничье хозяйство перспективное планирование. Профессор А. Г. Банников, например, попытался обобщить все имеющиеся данные о численности копытных в Советском Союзе. Он считает, что в стране насчитывается сейчас 6—7 миллионов различных копытных, в том числе: сайгаков 2,5—3 миллиона, косуль 1 —1,2 миллиона, лосей 700—800 тысяч, северных оленей 450—600 тысяч... Сопоставляя запасы с фактическим их использованием, А. Г. Банников делает вывод о том, что добычу копытных можно значительно увеличить.
Имеются у нас сведения и о «штучных» редких видах. Зоологи определили, что количество уссурийских тигров в советской части Дальнего Востока в 1959 году не превышало 100 особей. Разве при такой численности этого красивого и могучего хищника может идти речь об охоте на него? Поэтому вполне правильно в 1956 году запретили не только отстрел тигров, но и отлов их для зоопарков.
На «штуки» у нас считают и зубров, над сохранением и восстановлением стада которых в течение многих лет упорно работают советские и польские зоологи (к 1961 году в СССР имелось 123 чистокровных зубра, 243 зубробизона, 75 сложных гибридов зубров).
Охотоведы и зоологи, изучающие проблемы охотничьего хозяйства, в части своей деятельности все больше превращаются в «счетоводов», озабоченных тем, чтобы в охотничьем хозяйстве дебет сходился с кредитом...
Пофантазируем немного. Представим себе расширенное заседание правления охотничьего хозяйства. Отчитывается директор хозяйства.
— За истекший охотничий год, товарищи,— говорит он,— в хозяйстве вывелось 22505 уток, 12104 тетерева, 24 623 вальдшнепа, родилось 305 лосей, 914 косуль. По состоянию на первое января, у нас числится столько-то охотничьих зверей и столько-то птиц. Восемнадцать утят и 30 молодых вальдшнепов уничтожены случайно про-рвавшимся в хозяйство ястребом-тетеревятником (неодобрительный гул в зале); ястреба из хозяйства выгнали, но уничтожить его не удалось (отдельные возгласы возмущения). Но самое печальное, товарищи, не установлена судьба двух тетеревят, одного старого тетерева и трехлетней косули. Все силы были брошены на поиски пропавших животных, из Московской госохотинспекции вызывали спасательную команду — все оказалось напрасным...
Тут директору не дают договорить и единогласно снимают с работы за развал в охотничьем хозяйстве...
— Ну, а зайцы? Сколько же их все-таки в лесу?
— Ах, да, зайцы... С ними пока не все ясно. Численность их в отдельных урочищах, охотничьих хозяйствах, районах мы определить можем, а вот в больших масштабах... Впрочем, в наших лесах три миллиона восемьдесят два зайца. Не верите? Посчитайте их, пожалуйста, сами.

А. КАЛЕЦКИЙ,
зоолог

КАК ПРИМИРИТЬ ЛЕС С ЛОСЕМ

Когда на территории Истринского охотничьего хозяйства организовали опытный лосиный питомник, в «новоселах» недостатка не было. Двух-, четырехдневных сосунков стали привозить егеря из различных районов Московской, Калининской, Тульской, Смоленской и даже Тамбовской областей.
Сколько труда стоило приучить их к парному коровьему молоку! Одни малыши пили только из соски, другие, наоборот, «презирали» соску и требовали, чтобы им подавали молоко в миске.
Но вот лосята немного подросли, и их стали водить пастись в лес. Обычно лосята послушно следовали за человеком на место кормежки и в дальнейшем на вырубках или в лесу, поедая листья деревьев и сочную траву, далеко не уходили. Но однажды самый ручной лосенок по кличке Чиж сыграл злую шутку. В то злополучное утро лосенок пасся километрах в двух от загона в елово-березовом лесу с густым подлеском. Вдруг Чижу захотелось порезвиться. Прижав уши, он стал носиться кругами по поляне, взбрыкивая всеми четырьмя копытцами. Затем, боднув напоследок молодую осинку, лосенок скрылся в глухой чаще. Первые мгновения хруст сухого валежника указывал направление побега, потом все стихло... Бежать за длинноногим животным через заросли было невозможно, да и не имело смысла. Поэтому, охрипнув через час от тщетных призывов беглеца, незадачливый «пастух» поплелся к загону. Каковы же были его радость и удивление, когда у входа в загон он обнаружил Чижа, который с хныканьем тыкался в запертую дверь. По-видимому, ему надоело одиночество, и он «без спроса» и раньше времени решил вернуться к другим лосятам.
Лосиный рацион очень богат. Только в Московской области он включает около ста видов древесных и кустарниковых пород, а также трав и грибов. С конца августа и весь сентябрь подопытные лосята стали лакомиться подосиновиками, подберезовиками, маслятами и другими грибами, которые богаты зольными элементами и витаминами. Не оставляли они без внимания даже мухоморы... Одновременно в их «меню» заметно возросло значение черники и брусники.
Когда выпал снег, лоси принялись за горькую кору осины, а незадолго до этого в рационе появились сосна и можжевельник, не вызывавшие у них летом никакого интереса.
Чем объяснить столь резкую смену лосиных «вкусов»? Основную роль, по-видимому, играют обилие и доступность кормов, а также изменение их химического состава. Хвоя сосны и можжевельника содержит витамин С, а сосна, кроме того, и провитамин А. Содержание витамина С и сахара в них к осени увеличивается. То же самое можно сказать об осиновой коре. Ценные для животных вещества с осени отлагаются именно в коре и почках. Весной, когда эти вещества перемещаются в молодые листочки, лоси теряют к коре всякий интерес.
Все молодые лоси обладают ярко выраженной индивидуальностью. Лосенок Рыжий раньше других научился комично ползать по земле и собирать опавшие листья. Он же первый стал заламывать молодые осинки и березы. Остальные лосята, оценив все выгоды крутых мер по добыванию корма, гуськом ходили за Рыжим и «помогали» ему ощипывать поломанные деревца.
Чиж раньше всех и больше других пристрастился к терпкой сосновой хвое. Кроме того, он зарекомендовал себя лучшим грибником. Даже если лакомый подосиновик растет еще подо мхом, смышленый лосенок раскопает его копытами и с явным удовольствием съест.
Для чего же нужен питомник? Лес и лоси... В сочетании этих слов скрывается серьезная проблема.
Значение лося как промыслового животного не подлежит сомнению. Это наиболее крупный из ныне живущих оленей — вес некоторых быков достигает 570 килограммов, а иногда и больше. В среднем взрослый лось дает 250—300 килограммов мяса и до тридцати килограммов жира. Мясо очень вкусно, оно содержит до 24 процентов белков и обладает высокой калорийностью.
Из шкуры животного изготовляют замшу, которая по своим качествам не уступает оленьей. В XVIII—XIX вв. именно лосиная замша шла на пошивку рейтуз (лосин) и другого обмундирования для армии. И в наше время из такой замши делают шубы, куртки, брюки, варежки, из нее получается очень прочная кожа для подошвы обуви. А кожа с нижних частей ног — камусы, используется для изготовления наиболее теплой и долговечной обуви. Этой же кожей охотники подбивают лыжи — чтобы лучше скользили.
Еще во времена Карла IX в Швеции ездили на лосях, причем разрешалось это только полицейским, дабы злоумышленник не смог скрыться от преследования в заболоченных лесных чащах. Дело в том, что широкие копыта лосей имеют большую площадь опоры, животные проходят там, где другой крупный зверь не пройдет.
Итак, казалось бы, ясно, что лось — наш друг. Это полезное для народного хозяйства животное. А если посмотреть на проблему «лоси и лес» с другой стороны?
При большой численности животных от них страдает лесной подрост и кустарники. Объедая верхушечные и боковые побеги деревьев, сдирая кору, они препятствуют нормальному возобновлению леса и губят целые питомники ценных лесных пород. Только один лось за зиму повреждает приблизительно 25 тысяч кустарников и молодых деревьев. В средней полосе нашей страны лоси приносят особый вред, уничтожая молодые сосны. Южнее их жертвами становятся дубки, посадки тополей, а в лесостепной зоне, где лоси появились сравнительно недавно, они наносят вред и полезащитным лесопосадкам. Опрыскивание деревьев отпугивающими веществами, отвлекающая посадка малоценных древесных и кустарниковых пород, специальная рубка осины, подкормка сеном — все это оказалось малоэффективным.
Не правда ли, теперь нам уже кажется, что лось, пожалуй, один из самых страшных вредителей леса? Как же «примирить» лес с лосем? Пока что единственная рациональная мера — правильное регулирование численности лосей.
Необходим точный расчет — сколько лосей может прокормить каждая тысяча гектаров лесных массивов в тех или иных районах нашей страны без особого ущерба для возобновления ценных древесных пород. Для этого нужно создать научно обоснованную рекомендацию по нормам отстрела лосей для различных областей. Ведь количество их не должно превышать определенного максимума, иначе лоси будут существенно вредить лесу. В то же время численность оставшихся после отстрела животных должна быть достаточной, чтобы их запасы не истощались.
Эту задачу нельзя решить без знания биологии лосей. Получить эти сведения и помогают ручные животные из опытного лосиного питомника.

Н. КОРОСТЕЛЕВ

ВАШЕ ИМЯ?

Зашел я как-то к знакомому энтомологу. Он в коридоре разговаривал по телефону. Жестом пригласил меня в комнату. Жду. Входит возбужденный. Потирает руки:
— А я, знаете ли, крещением занимался.
Мне сначала и невдомек. Как, мол, такой серьезный человек, атеист убежденный, и вдруг крещение, да еще по телефону... Он продолжает:
— Я описал несколько новых видов жуков, вот и старался дать им подходящие имена. Одного в честь своего учителя Семенова-Тян-Шанского назвал, другого в честь ныне здравствующего профессора Мариковского, кстати, отличного энтомолога, а третьего — фисташковым так и назвал, по месту, так сказать, его жительства.
Немало приходится поломать голову натуралистам: и зоологам, и ботаникам, и минералогам, и химикам. Мало открыть и изучить свое «дитя» — нужно еще и назвать подобающим образом. Ведь мы знаем, сколько треволнений бывает в семье при рождении сына или дочери, А для натуралиста открытый им новый вид тоже дитя.
Проблема эта растет с годами, как снежный ком. Судите сами. Во времена Аристотеля (III в. до н. э.) знали только 454 вида животных; Карл Линней, знаменитый шведский естествоиспытатель, описал к 1758 году 4208 видов. Прошло 30 лет, и стало известно 18338 видов. В тридцатые годы минувшего века их насчитывалось почти 50 000, а в конце его — более 400 000. В наши дни известны по меньшей мере полтора миллиона видов животных и полмиллиона растений. Да еще, как считают зоологи, есть 2 миллиона неизвестных животных, которых предстоит открыть и «окрестить». И, надо сказать, это будут не только какие-нибудь мелкие насекомые, но наверняка и крупные животные. Немало ждут ученые от дальнейшего изучения океанских глубин.
Вот, например, сравнительно недавно, в 1938 году, случайно у южноафриканских берегов поймали странную полутораметровую рыбину. Она оказалась представителем семейства кистеперых рыб, которое считалось вымершим миллионы лет назад. «Живое ископаемое» назвали в честь биолога, впервые обратившего на него внимание, Кортени Латимера* — латимерией. В том же году зоолог В. А. Селевин обнаружил в Центральном Казахстане новый вид грызунов. В честь Селевина зверька наименовали селевинией.

Не правда ли, благозвучные имена?
Не повезло одной птице из семейства буревестниковых — нарекли глупышом. Еще в большей обиде отряд птиц, которых назвали поганками. Есть там и большая, и ушастая, и серощекая, и малая... и все — поганки.
Впервые в истории естествознания стройную систему наименования животных и растений (так называемую бинарную) ввел Карл Линней. Упрощенно ее можно представить следующим образом. Имя обязательно состоит из двух слов. Вот, например, синица. Синица для несведущего человека — просто синица, но для зоологов это еще не наименование какого-то определенного вида, а название рода, которому К. Линней дал в 1758 году латинское имя — Parus. Синиц много. Есть большая, лазоревка, белая лазоревка, московка... К родовому названию прибавляется видовое: большая — major, московка — ater и т. д. В целом это будет выглядеть так: Parus major Linnaeus 1758. Сие значит — синица большая, впервые описана Линнеем в 1758 году. Или: Parus cyanus Pallas 1770 (белая лазоревка, Паллас, 1770 г.). Имя это международное и вечное, пишется оно по латыни и понятно натуралисту Москвы, Лондона, Праги, натуралисту любой страны, любого города. Никто больше не получит имени Parus. Оно принадлежит только синице.
Для того чтобы имя стало вечным, животное действительно должно быть открыто и названо впервые и хотя бы кратко описано. Бывает и так. Зоолог не знает, что животное уже известно, и открывает его заново. Новое имя получает распространение. Тогда в скобках после его старого имени помещают наиболее важные и удачные его новые синонимы. Но с годами изменяется орфография, а то или находят более удачное имя, или нередко случается, то, что раньше принимали за один вид, теперь оказывается два или три разных вида. Тогда происходит «перекрещивание» или, проще говоря, «перерегистрация».
С «крещением» животных и растений происходит много казусов и всяких забавных историй. Карл Линней часто давал своим первенцам весьма ехидные имена. Профессор Н. Н. Плавильщиков рассказывал, как одно ядовитое растение Линней назвал бюффонией, в честь своего научного врага Бюффона. Другое колючее растение в честь критика Пизона — пизонтеей. У ботаника Плюкента были странные идеи и взгляды на систематику, и появилась плюкентия, растение с уродливыми формами.
Но и друзей не забыл К. Линней. Он и здесь оставался остроумным человеком. В честь двух братьев Баугинов он назвал растение с двулопастными листьями баугинией, а у каммелины в цветке имелись три тычинки — одна короткая и две длинные (братьев Каммелинов было трое — два знаменитых, а третий ничем не примечательный человек).
А вот такая любопытная история произошла в конце XVIII столетия во Франции. Некто Латрелль был известен узкому кругу любителей природы своими сочинениями из жизни насекомых. В 1792 году Латрелль отказался дать присягу правительству. Его арестовали и направили в Бордо, откуда должны были послать в Гвиану. Однако ссылка откладывалась. Однажды врач, посещавший заключенных, увидал, как Латрелль с восторгом рассматривает какого-то маленького жучка. Врач поинтересовался, не редкое ли это насекомое. Латрелль отвечал утвердительно. Врач попросил отдать ему жучка. Друг врача Сент-Винсент интересовался естественными науками и особенно насекомыми. Получив жука, Сент-Винсент хотел по справочникам определить его название, но, сколько ни бился, не смог этого сделать. Затем Сент-Винсент узнал, что у Латрелля осталась неоконченной большая работа по зоологии. Сент-Винсент начал хлопотать перед правительством. Латрелля отпустили на поруки. Тем временем корабль, на котором должен был плыть Латрелль, разбился о скалу, и все заключенные погибли. Жучок, спасший жизнь Латрелля, впоследствии получил название некробия. Некробия в переводе с греческого «жизнь и смерть».
А вот забавное недоразумение с названием фаланги. Кто бывал на юге, тем приходилось видеть это крупное паукообразное. Тело его покрыто редкими длинными волосками, которых особенно много на ногах. У фаланги пять пар конечностей, членистое брюшко и головогрудь. Впереди головогрудь заканчивается мощными челюстями с темно-коричневыми или коричневыми рубцами. Цвет желтый с различными оттенками. Но, оказывается, фаланги — вовсе не фаланги. Правильное их научное название — сольпуги. Пугающее название фаланги носят изящные длинноногие сенокосцы, известные ребятишкам под именем «коси-коси-ножек». Однако сольпуг привыкли называть фалангами, поэтому мы тоже не станем нарушать установившуюся традицию.
Но в названии сольпуг есть еще одно недоразумение. В переводе с латинского «Solpuga» значит — ядовитый рак. И в самом деле долгое время считали, что фаланги ядовиты. Агрессивный характер укреплял ее дурную славу. Она смела, в случае опасности храбро обороняется, стараясь укусить врага.
Однако, несмотря на детальное изучение фаланги, ученым не удалось обнаружить у нее ядовитых желез. А раз нет ядовитых желез, то и укус не должен представлять большой опасности. Тогда у ученых возникла новая версия — фаланги питаются падалью, значит, могут заносить трупный яд. Но это предположение, как показали наблюдения за жизнью фаланги, оказалось малообоснованным. Предположение, что они питаются падалью, не подтвердилось.
В результате долгих наблюдений и исследований ученые установили, что, во-первых, не все виды фаланги могут прокусить кожу человека, во-вторых, укус фаланги может вызвать лишь небольшой воспалительный процесс при занесении инфекции с ее «челюстей», так как на них могут оставаться загнившие маленькие кусочки пищи. Однако последнее предположение вызывает некоторое сомнение — фаланги чистоплотны.
Вот как иногда неприятная внешность создает напрасные страхи и как трудно бывает их опровергнуть. Впрочем, они и сейчас еще опровергнуты не вполне, и фаланги продолжают именоваться «ядовитыми раками».
Поражаешься, насколько метки русские названия многих животных. Жучишка-карапузик. Карапузик он и есть: маленький, пузатенький. Иначе и не придумаешь. Малая птичка куличок-перевозчик. Обитает около мелких рек. Выискивает насекомых, червячков и другую мелочь, живущую около воды. Тщательно обшарив небольшой участок на берегу, он перелетает на другой берег, а потом возвращается, но уже на соседний участок. Так и порхает с берега на берег. Будто перевозит кого-нибудь.
Грач. Прислушайтесь, как он кричит: гра-гра-гра... Жук-бронзовка. По окраске назвали бронзовкой. Немножко неточно, есть бронзовки ну прямо из меди сделанные, а есть совсем зеленые. Жук-могильщик. Как взаправдашний могильщик, закапывает трупики разных зверушек, будущий корм для своих личинок.
Слепень пьет кровь. Не пошевелится, ничего не видит. Слепнет. Коростель-дергач хоть и птица, а не поет и не кричит, а будто скрипит-дергает. За это и прозвище — дергач. Медведь хорошо знает, или, как раньше говорили, ведает, где мед искать. Имя жука-водолюба и расшифровывать нечего.
Как-то недавно в зоопарке стою около клетки с жирафой по кличке Астра. Астра молодая, веселая. Много народу. Стоят, любуются. То один, то другой посетитель воскликнет: «Какая милая!» Видно, точно жирафу жирафой назвали. По-арабски «серафе» значит милая. Отсюда и произошло «жирафа».
Немало посетителей останавливается около вольера с удивительной птицей-секретарь. Она во многом похожа на средневекового писца. Короткие бархатные черные штанишки, серый камзол, на голове косицы, словно заложенные за ухо гусиные перья, крючковатый нос, странная походка.
Крупную, сильную полярную чайку величают бургомистром за свирепый нрав. Как средневековый бургомистр, чайка терроризирует других обитателей птичьих базаров, сбирая богатую дань. Яйца, птенцы, а то и взрослые птицы составляют меню бургомистра.
Рисунки, изображающие гнезда птиц-ткачей, часто помещают в популярных книжках по зоологии. И уже по рисунку видно, как птица оправдывает свое имя.
Птица-лира отнюдь не музыкальна. Ее пение нередко сравнивают с голосом чревовещателя. К тому же она обладает удивительной способностью к подражанию. И в ее пении нередко слышен лай собак, смех человека и даже звук пилы. «Музыкальное» имя птица получила благодаря хвосту, который действительно напоминает лиру.
Многие животные, особенно бабочки, получили свои имена от героев греческой мифологии. Красивейшие европейские бабочки (их можно встретить и под Москвой) махаон и подалирий названы в честь легендарных врачей Махаона и Подалирия, сыновей бога врачевания Асклепия (Эскулапа). Ликаон, мегера, ниобея, галатея, пандора, аполлон, цирцея, медуза и многие другие порхающие красавицы обязаны своими звучными именами греческой мифологии. В греческой мифологии есть легенда о том, как лидийская девушка, по имени Арахна, искусная рукодельница, дерзнула вызвать саму богиню Афину на состязание в ткачестве, за что и была превращена богиней в паука. Этим обстоятельством класс паукообразных обязан своему имени — Arachnoidea.
Своеобразными живыми памятниками, признанием научных заслуг служат животные, получившие свои имена в честь выдающихся ученых. Пожалуй, первое место принадлежит животным, получившим свои имена в честь советского академика Е. Н. Павловского. Pavlovski есть и жуки, и раки, и бабочки, и рыбы, и цикады — всего более 70! Много животных названо в честь Пржевальского, Скрябина, Радде и других замечательных ученых.
Несколько десятков лет изучает природу Дальнего Востока профессор А. И. Куренцов. Им был открыт новый вид бабочки-пеструшки. Бабочка была названа в честь выдающегося советского генетика и тонкого знатока бабочек профессора С. С. Четверикова. Его коллекция в свое время была крупнейшей в СССР. Когда ко мне приходят знакомые и рассматривают коллекцию, то в один голос восхищаются синим дальневосточным красавцем. Хвостоносец Маака не уступит своей красотой, да и размерами (размах его крыльев до 12 сантиметров) многим тропическим собратьям. Бабочка названа в честь русского натуралиста Ричарда Маака.
Что ж, хорошая память!

С. УСПЕНСКИЙ,
доктор биологических наук

ПРОПИСАНЫ НА ПОЛЮСЕ

В мае 1937 года тяжелые четырехмоторные самолеты «приземлились» невдалеке от Северного полюса. Под лучами ослепительно яркого солнца поблескивали острые изломы торошенного льда, искрились мириады снежинок. В морозном воздухе царила тишина. Ни один след не отпечатался на снежной целине...
Казалось бы, жизни нет и она невозможна в этой ледяной пустыне. Но вдруг откуда-то с неба полилась незатейливая, но мелодичная трель, а вскоре показалась и сама птаха — пуночка. Она без страха садилась на крылья и антенны самолетов.
Откуда появилась эта зерноядная размером с воробья птица? У летчиков и ученых даже возникло подозрение, что они случайно привезли ее с собой. Но оставшихся на льдине папанинцев пуночки навещали и позже.
Эти пернатые быстро осваиваются среди станционных построек, «выясняют» местонахождение продовольственного склада, кухни, собирают возле них корм и живут здесь иногда по нескольку недель. Больше того, известны случаи, когда пуночки, не смущаясь непривычной обстановкой, отсутствием суши, устраивали возле дрейфующих во льдах станций или корабля гнездо и пытались высиживать птенцов. В конце июня 1958 года полярники станции «СП-7» (находившейся за 86° с. ш.!) неожиданно обнаружили гнездо пуночки, устроенное в пустом ящике, стоявшем у стены домика. За неимением травы оно было свито из мелких стружек, бумажек, рассученных кусочков веревок, но так же тщательно, как это делается на «Большой земле». В гнезде лежало четыре голубоватых яичка. Вся экспедиция с интересом следила за развитием столь необычного события. Повар даже принял птиц на «плановое снабжение». В начале июля в гнезде было уже пять яиц. Однако случилось непредвиденное: птицами заинтересовались и собаки. Добравшись до ящика, они оставили пуночек бездетными.
Полярники первой в истории дрейфующей ледовой станции наблюдали не только пуночек. Возле их палатки появились чистики, чайки, глупыши, тюлени, белые медведи. Так было еще раз доказано, что жизнь не угасает и на «вершине мира», которая долгое время представляла собой крупнейшее «белое пятно» на карте планеты.
Экспедиция Фритьофа Нансена на «Фраме» в конце прошлого столетия приподняла завесу над природой Центральной Арктики. Важные сведения об органическом мире этой области доставили в предвоенные годы экспедиции на льдине («СП-1») и ледокольном пароходе «Седов». Однако особенно обогатились представления о жизни Центральной Арктики за последние 10—15 лет, благодаря разносторонним и планомерным исследованиям, осуществленным преимущественно советскими дрейфующими станциями и высокоширотными воздушными экспедициями,
Лед в Центральной Арктике держится круглый год, ко это не сплошной панцирь. В любое время, даже зимой, здесь есть пространства чистой воды, которые иногда тянутся на сотни километров. Эти-то полыньи и представляют главные очаги жизни. За долгую арктическую зиму в морских водах успевает накопиться большое количество необходимых для ее развития «удобрений» — нитратов и фосфатов. Летом круглосуточное солнечное освещение порождает в полыньях и разводьях бурную, хотя и кратковременную, вспышку жизни. Используя запасы минеральных солей, необычайно обильно развиваются вначале растительные, затем животные организмы планктона: фитопланктон и зоопланктон. Естественно, что появляются и потребители этих взвешенных в воде живых частиц: рыбы, морские звери, птицы.
Таким образом, как и всюду на земном шаре, жизнь в высоких широтах Арктики в конечном счете порождается и поддерживается энергией солнца. Очень важно, что этот животворный источник не иссякает и зимой, когда в Арктике властвует полярная ночь. Солнечная энергия, поглощенная морскими водами в Карибском море, у берегов Кубы, приносится сюда с теплым атлантическим течением и таким сложным путем косвенно поддерживает жизнь до прихода полярного лета.
Установлено, что в водах Центральной Арктики обитает около 15 видов рыб. Много раз попадались исследователям бычки, а однажды здесь обнаружили даже ската. Лучше всех освоилась с суровым климатом сайка — мелкая полярная треска. Рыбешку часто находят в своих лунках гидрологи дрейфующих станций. Это основной потребитель планктона и главный корм тюленей, особенно нерп, белух, морских птиц. О том, насколько обильна эта рыба в Арктике, можно судить хотя бы по тому, что на берегах Новой Земли во время шторма нередко нагромождаются валы выброшенной сайки. Высота и ширина их достигает нескольких метров, а в длину они растягиваются на километры!
Птиц в Центральной Арктике значительно больше, чем рыбы,— около 30 видов, главным образом морских: белые чайки, чайки моевки, большие полярные, розовые и вилохвостые, поморники, полярные крачки, глупыши, чистики. Неоднократно наблюдались здесь также кайры, небольшие нырковые утки-морянки, гаги. Все они, обитатели арктической суши, устраивают гнезда и размножаются относительно неподалеку от «вершины мира» и во время своих кочевок регулярно посещают ее.
Наиболее оживленно в окрестностях Северного полюса в период с мая по сентябрь, особенно в июле и августе, когда больше всего открытой воды.
Вторую группу пернатых, встречающихся во льдах Центральной Арктики, составляют небольшие сухопутные птицы, обладающие ограниченными способностями к полету. Это уже известная нам пуночка, лапландский подорожник, некоторые кулички. В отличие от морских птиц они попадают сюда не по своей воле, а вынужденно, оказавшись во власти ветра.
Однако и судьба пернатых, очутившихся среди ледяных полей, вдали от людского жилья, не так уж плачевна, как может показаться. Ведь они все-таки обитатели Арктики, отличающиеся крайней неприхотливостью к корму. Те же пуночки, хотя и относятся к зерноядным птицам, в Центральной Арктике начинают вести «полуморской» образ жизни, переключаются на добывание мелких планктонных рачков, выплеснутых с водой на края льдин.
Пролетные птицы образуют особую группу обитателей Центральной Арктики. Как известно, когда к северу от Новосибирских островов шли поиски легендарной Земли Санникова, одним из важных доказательств ее существования считали пролет птиц к северу и с севера, наблюдавшийся весной и осенью с островов Новосибирского архипелага. Исследователь Арктики Э. В. Толль видел крупного хищника (возможно, орла), пролетавшего с юга на север над островом Беннета. В обратном направлении пролетели сокол и стая гусей (по-видимому, черных казарок).
Исследованиями последних лет установлено, что Земля Санникова не существует. Куда же в таком случае летят птицы? Ответ может быть только один: птицы летят кратчайшим путем, через Северный Ледовитый океан, из Восточной Сибири в Западную Америку и обратно. Черные казарки, населяющие северные побережья обоих материков, преодолевают этот путь, растянувшийся на две тысячи километров, делая остановки во льдах для отдыха. Более вероятно, что по арктической трассе летят в Америку на линьку сибирские казарки.
Перелеты через Центральную Арктику подтверждены также кольцеванием птиц. Например, в устье Колымы, на северной оконечности острова Котельного и в других местах Восточной Сибири неоднократно добывались черные казарки, окольцованные на Аляске.
До сих пор речь шла только о кочующих в Центральной Арктике птицах или птицах, перелетающих через эти области. Не исключена возможность, что кроме них в высоких широтах Северного Ледовитого океана будут обнаружены и относительно регулярно размножающиеся пернатые. Ими могут оказаться белые чайки, населяющие только северные участки арктической суши и удивляющие зоологов необычайной неприхотливостью в выборе корма и мест для гнездования. Полярные летчики уже неоднократно замечали чаек, упорно летающих над одним и тем же участком ледяных полей, расположенным вдали от воды. Если учесть, что белые чайки могут отыскивать пищу на большом удалении от мест размножения и устраивать гнезда среди скоплений бревен, водорослей, валунов, нередко встречающихся на льдах, то предположение об их гнездовании здесь не будет казаться слишком неправдоподобным.
Разнообразие млекопитающих Центральной Арктики по сравнению с птицами невелико, их всего шесть-семь видов: белый медведь, песец, из тюленей — нерпа, морской заяц и морж, из китообразных — нарвал и, по-видимому, белуха.
Белые медведи проводят жизнь в странствиях по льдам. Следуя за медведями и питаясь остатками убитых ими тюленей, «деля с ними и радость, и горе», в Центральную Арктику нередко проникают песцы. Можно предположить, что откочевка их осенью к северу, в дрейфующие льды, столь же обычное явление, как и переселение на юг, в полосу лесотундры и леса. Кочуя по льдам, песцы иногда удаляются от суши на очень большое расстояние. Так, зимовщики станции «СП-4» встретили песца в 900 километрах от ближайшего островка. У самого Северного полюса песцы еще не наблюдались, но в 150—200 километрах от него их замечали довольно часто.
Нерпы и морские зайцы показываются вблизи Северного полюса, неожиданно выглядывая из разводий, трещин и лунок во льду, которые полярники делают при гидрологических работах. На станции «СП-7» одна нерпа даже прижилась у лунки, пробитой гидрологами внутри палатки. Ее не пугали ни яркий свет, ни шум лебедки, поднимавшей и опускавшей трос с инструментами, ни люди. Она настолько привыкла к частым встречам с ними, что позволяла трогать себя за усы.
Моржи в высоких широтах Северного Ледовитого океана встречаются гораздо реже. Они, по-видимому, попадают сюда случайно, с быстро дрейфующими льдами, а оказавшись на «вершине мира», чувствуют себя неуютно. Питаются они донными кормами, ныряя на пятидесятиметровую глубину. Море в Центральной Арктике намного глубже, чем в их родных краях, и моржи обречены здесь на голодное существование.
Таким образом, сейчас уже можно говорить о том, что Центральная Арктика вовсе не безжизненная пустыня, что ей свойственна вполне определенная, весьма своеобразная фауна.
Существование в Северном Ледовитом океане постоянных участков открытой воды было известно издавна. Наиболее крупные из них даже приобрели собственные названия. Это Великая Сибирская, Таймырская, Гренландская полыньи. Например, Великую Сибирскую полынью еще в начале прошлого столетия обследовал любознательный и предприимчивый промышленник Яков Санников. Широкая полоса свободного ото льда моря стала непреодолимой преградой на его пути к «открытой» им неведомой земле. Гренландская полынья в начале нынешнего столетия доставила немало забот и огорчений Роберту Пири, направлявшемуся к Северному полюсу. Однако закономерности распределения этих водных пространств в Арктике были изучены лишь в самые последние годы советским полярным исследователем профессором Я. Я. Гаккелем.
Участки открытого моря в основном расположены на окраинах Центральной Арктики — в тех областях, где встречаются различные по динамике массы льдов: дрейфующие льдины и неподвижный припай. Следовательно, «крыша мира» окружена, в идеале, замкнутым кольцом полыней. По некоторым отрывочным наблюдениям и косвенным признакам можно догадаться, что это поистине «арктическое кольцо жизни». Долгую полярную ночь, когда нагромождения торосов скупо освещают лишь луна да полные неизъяснимой, таинственной прелести сполохи, когда льды в Центральной Арктике смыкаются, на этих полыньях скапливаются и птицы, и млекопитающие.
До сих пор остаются неизвестными места зимних квартир редчайших на земном шаре птиц — розовых чаек. Как это теперь установлено, они гнездятся лишь на северо-востоке Якутии и в отличие от подавляющего большинства наших пернатых улетают не на юг, а на север. Изучение их пролетных путей наводит на мысль, что зиму розовые чайки также проводят на «арктическом кольце жизни», точнее, на Великой Сибирской полынье.
Вовсе не исключено, что концентрация тюленей и китообразных здесь столь значительна, что имеет даже промысловое значение. К сожалению, арктические полыньи еще не обследованы зоологами.

Т. ФЕТИСОВ

ОХОТОВЕД ИДЕТ ПО ЛЕСУ

В казенных бумагах название этого института звучит не очень привлекательно — ВНИИЖП — Всесоюзный научно-исследовательский институт животного сырья и пушнины Центросоюза. И откровенно говоря, местное, кировское «имя» — Институт охоты гораздо точнее отражает то, чем занимается ВНИИЖП. Об этом также свидетельствует даже перечисление его лабораторий: экономики и организации охотничьего хозяйства; охотничьих угодий; воспроизводства и акклиматизации промысловых животных; техники охотничьего промысла; эксплуатации диких копытных и пернатой дичи; звероводства...
Но, в конце концов, суть не в названии. В стране над проблемами охоты работают четырнадцать зональных отделений института: Украинское, Белорусское, Северокавказское, Волжско-Камское, Восточносибирское, Казахстанское, Якутское, Камчатское... Под Кировом расположены биостанция и опытное звероводческое хозяйство с песцовой, нутриевой и единственной в стране шиншилловой фермами. У института есть и питомник охотничьих собак, где ведется селекционная работа с породами промысловых лаек.
...Километрах в сорока от Кирова в Вятку впадает Чепца. Летом — это неширокая извилистая северная река. Весной же она разливается на километры и, пока не спала вода, по ней ходят буксиры, тянущие с верховьев за 170 километров от устья заготовленные с зимы плоты.
Мы плывем против течения, и, несмотря на полный ход, который задан машине, наше суденышко делает десять, от силы двенадцать километров. А вокруг — половодье. Насколько хватает глаз, расстилается водная гладь и, отражаясь в ней, стоят полузатопленные кусты и деревья. Река часто петляет, и мы несколько раз теряем основное русло и неожиданно натыкаемся на отмели. Но, к счастью, поработав минуту-другую «полным задним», благополучно двигаемся дальше.
Неторопливое движение располагает к разговору. Я беседую с директором ВНИИЖП Василием Федоровичем Гавриным.
— Сравнительно недавно, года три назад,— рассказывает он,— институту выделили около 40 тысяч гектаров угодий, на которых мы сейчас создаем научно-опытное охотничье хозяйство...
В основном это глухие лесные массивы, где в свое время проводились лесозаготовки. Там немало мест, в которых после лесорубов буквально годами не ступала нога человека. Участки старых вырубок и делянок поросли непроходимой стеной кустарника, березняка, осинника. В лесных дебрях водятся медведи, волки, встречаются рыси. По окраинам темных боров токуют глухари, а на тихих лесных речушках появились хатки бобров. Немало в угодьях лосей, зайцев, белок, лисиц, горностаев, барсуков, куниц, рябчиков, тетеревов, вальдшнепов — словом, всего того, чем некогда были богаты все наши центральноевропейские леса.
Плывем уже несколько часов. Кроме шума двигателя, ничто не нарушает покоя реки. За весь почти стокилометровый путь нам встретилось всего три деревни.
...А вокруг бурлит жизнь. Вдоль кромки иногда сходящихся берегов степенно вышагивают чибисы, над водой парят чайки, перед самым носом буксира носятся кулички-перевозчики. Любопытная птичка. Размером чуть больше ласточки, она беспрестанно летает с одного берега на другой, словно что-то перевозит. Отсюда и ее имя. Только к вечеру, когда край солнца уже окунулся в расплавленное золото разлива, буксир причалил к берегу. Поселок Мотоусы. На его дальней окраине, подступающей к опушке, стоит домик — центральная база охотхозяйства.
Еще до света меня разбудили:
— В лес пойдете?
Я рывком сбросил одеяло:
— Конечно.
Выходим на улицу. От вчерашней погоды — ни следа. Холодно. Моросит дождь.
— Вот она, наша северная погода. То солнце, то снег,— говорит мой провожатый Александр Николаевич Романов.
Сначала идем широкой дорогой — она угадывается в темноте, потом сворачиваем вправо и через поляну по старой лесовозной дороге углубляемся в лес. Здесь двигаться гораздо тяжелее. В эту пору, в середине мая, у нас под Москвой в лесу сухо, а здесь то и дело вязнешь в рыхлых сугробах. После редакционного сидения ходить сразу, с непривычки, ох, как нелегко. Жарко. Расстегиваю ватник.
Примерно через час Романов останавливается: — Ток рядом. Идите след в след. И — тихо. Ни говорить, ни кашлять...
Тронулись. И зачем только он предупреждал! На току я не впервой, а вот не успел пройти десятка шагов, как мучительно хочется кашлянуть. В общем, прямо как у Ходжи Насреддина: «И помните мое условие: не думать об обезьяне».
Чуть заметно светает. У большой сосны Романов останавливается, манит к себе и шепчет:
— Постоим здесь... Будем слушать...
Но в то утро глухаря мы так и не услышали. Александр Николаевич только разводил руками:
— Здесь они... Вчера же я был тут — три петуха пели...
— Может быть, погода?
— Да нет, им и мороз нипочем... Ну что ж, как говорится, на нет и суда нет,— вздохнул наконец Николай Александрович.— Пошли осмотрим мой путик.
«Путик» — это ловчая тропа, по которой охотники-промысловики устанавливают силки и капканы.
— Вы занимаетесь промыслом? — удивился я.
— Нет. Это моя «лаборатория»: на путике у меня стоят живоловушки и силки для самокольцевания птиц,— разъяснил он.
— Самокольцевание? А что это такое?
— Вот на месте и увидите...
Мы пробираемся только одному Романову знакомыми тропами. Через каждые двести-триста метров расставлены «живоловушки» на глухаря. Представьте себе ящик-воротца в виде буквы «П», сделанный из плотно пригнанных друг к другу нетолстых палок. На крыше расстелен кусок полотна. Над «входом» и «выходом» нависают концы жердей, к которым прикреплены края полотна. Птица ззходит внутрь, задевает за сторожок, жерди падают, увлекая за собой полотнища, и закрывают ловушку. Вот и все. Любопытно, что вместо приманки в «ловушке» песок или просто чистая сухая земля.
— Глухарь, как известно, относится к отряду куриных, и ему, как и нашим домашним курам, необходима мелкая галька, что встречается в песке,— рассказывает Романов.— Ну, а где его в лесу найдешь, особенно в наших местах. Вот я и пользуюсь этим...
День ли уж был такой, или нам просто не везло, но почти десяток ловушек, которые мы осмотрели, оказались пустыми.
— Я вчера был здесь, а обычно обход делаю через два дня.
— Ну, а вчера попался кто-нибудь?
— Да. Три глухарки и петух.
— А что вы с ними делаете?
— Кольцую и выпускаю. Хотя, откровенно говоря, и жаль. Ведь глухарь — редкостная птица для большинства европейских лесов. А здесь их пока немало. Вот если бы организовать их постоянный отлов для других мест...
— Что же мешает этому?
— Откровенно говоря, наша косность. Институту вроде бы и не с руки заниматься отловом птиц. Хотя, я считаю, это было бы полезным делом, а охотхозяйству — неплохая прибыль. Это во-первых. А, во-вторых, я написал несколько писем с предложением организовать отлов глухарей, написал в том числе и в Московское общество охотников. Уж казалось, почему бы москвичам не заняться возрождением этой ценной птицы, тем более что под столицей ее почти не осталось. Но все мои письма остались без ответа. А глухарей можно не только у нас в стране расселять, уверен, с большой охотой их стали бы покупать другие страны...
Между двух осинок ветерок играет обрывком тоненькой лески, привязанной к перекладине.
— Сработала,— говорит удовлетворенно Романов.
— Кто сработал? — недоумеваю я.
— Силок, а выражаясь научным языком, «приспособление для автоматического кольцевания диких животных и птиц, основанное на применении самокольцующейся петли».
— А где же она, петля?
— А ее рябчик унес...
Я решительно ничего не понимаю. А Романов между тем, сделав какую-то отметку в блокноте, достал из полевой сумки отрезок толстой капроновой жилки. На одном конце его незамысловатый карабинчик, на другом — петелька, а посередине прикреплена крохотная алюминиевая пластинка с выбитым номером. Списав этот номер, Александр Николаевич приладил карабинчик к обрывку лески, болтавшемуся на перекладине, пропустив его предварительно через петельку на жилке. Потом он аккуратно расправил силок.
— Как же эта штука работает?
— А вот смотрите.
Романов просунул палец в петлю и стал затягивать ее. Вот она сошлась вокруг пальца, и карабинчик заскочил в петельку.
— Видите? Теперь небольшой рывок, тонкая леска рвется, а кольцо-ошейник вместе с пластиночкой остается на птице.
— Здорово! А сколько у вас таких силков?
— Двести.
— И все для рябчиков?
— Нет, есть и для глухарей, и для зайцев. А вообще такие петли можно применять для всех птиц и зверей.
— А медведей можно кольцевать? — шучу я.
— И медведей можно,— серьезно отвечает Романов. — Ведь существует способ добычи животных с помощью петель. Замените их «кольцующими ошейниками» и пожалуйста — метьте и медведей, и лосей, и волков...
Способ самокольцевания впервые разработан и предложен Александром Николаевичем. В научной литературе он так и называется: «метод Романова». Сейчас им кольцуют не только птиц: на Северном Урале с его помощью начали метить песцов, а в США — оленей.
— Как видите, метод простой, эффективный и очень дешевый,— говорит Романов.— Его можно использовать не только для кольцевания...
— ?!
— Стоит заменить пластинку с номером портативным радиопередатчиком, и за таким «меченым» зверем можно вести постоянное наблюдение. Или подвесить колокольчик. Вот зайцу, например. Это ведь очень интересно — как он сам будет реагировать на звук, а другие звери? Схватит такого зайца лиса или нет?..
— А что дает кольцевание здесь у вас в хозяйстве? Ведь обычно кольцуют перелетных птиц, чтобы узнать пути их пролета, места зимовок...
— Этот метод позволяет нам судить о размерах участков, на которых живут те или иные звери и птицы. Так мы установили, что рябчик держится постоянно на площади до полутора квадратных километров, а перемещение глухаря в течение года не превышает обычно пяти километров, хотя существуют и дальние перекочевки его. Мне удалось установить случай перелета глухаря на расстояние свыше сорока километров. Далее, с помощью кольцевания можно более точно определять численность дичи в угодьях. Вот, например, несколько лет назад я проводил пробное кольцевание глухарей в Коми АССР. На площади в 200 квадратных километров осенью было добыто 30 птиц, 5 из которых оказались окольцованными. Но всего мы пометили 130 птиц, и таким образом, рассчитав по специальной формуле, мы узнали общее число глухарей в этом районе. Их оказалось 780. Кроме того, метод самокольцевания позволяет получать и другие ценные для зоологов и охотоведов данные — скажем, степень оседлости животных, предельный возраст и продолжительность жизни в природе, степень влияния охотничьего промысла на численность дичи, характер сезонного размещения животных и многое другое...
Уже третий день мы живем в лесу. «Мы» — это егерь Николай Васильевич Плюснин, сотрудник института Михаил Павлович Павлов и я. Для моих спутников это место просто лесной квартал № 17. Для меня же один из самых глухих уголков хозяйства.
Старая лежневая дорога делит квартал на две части. Одна — это обширная вырубка, сплошь поросшая густым — не пройдешь — мелколесьем. С другой стороны дороги стеной стоит бор. В лесу еще много снега, и даже дождь, который довольно усердно поливает все эти дни, не в состоянии промочить его. Однако именно благодаря снегу мы видели следы медведя, рыси, волков. И тот же снег, скованный ночным заморозком, предательски скрипел под ногами, когда мы затемно пробирались к глухариному току.
Мы занимаемся рекогносцировкой: ищем места вальдшнепиных тяг, глухариные и тетеревиные тока, присматриваем удобные места для сооружения охотничьих избушек, которые намечено построить летом.
Надо сказать прямо — места здесь отменные. Иной охотник и не поверит, что на тяге каждый из нас насчитывал по полтора-два десятка вальдшнепов, что на тетеревиные тока здесь слетается до сотни петухов, которые чуфыкают и бормочут так, что все звенит вокруг.
...Уже стемнело. Ярко пылает костер. Он настоящий, таежный — три длинных бревна, и нагоревшие за эти дни угли пышут жаром. Подмораживает. Но даже и в утренние часы, когда обычно холод все-таки добирается до тебя, нам тепло. Удивительное дело — стоило натянуть метрах в трех от огня плащ-палатку, и она, как экран, отражает тепло, под ней спишь, как дома. Это, кстати, очень хорошо знают охотники-промысловики. Мы сидим на мягкой лесной постели из лапника и пьем крепкий душистый, отдающий хвоей и дымом чай.
Немного разморенные дневными странствованиями по лесу, теплом костра и горячей едой, не спеша ведем разговор. Беседа заходит об охоте, точнее, об охотничьем хозяйстве.
— Так что же все-таки это такое, охотничье хозяйство? — начинаю я «затравливать».— Каким оно должно быть? Не слишком ли мы стараемся его «окультурить» — точный учет дичи, места токов, егеря, охотничьи домики... Так скоро охотников будут на машинах привозить на ток, вести по асфальтированной дорожке прямо к глухарю: «Вот, пожалуйста, глухарь № 37, он записан в вашей путевке. Стреляйте его». Так, что ли?
Павлов хитро улыбается в свою рыжеватую «таежную» бородку и задает контрвопрос:
— А неужели вы хотите, чтобы вся дичь была выбита и чтобы через 10—20 лет охота исчезла не только вокруг больших городов, но и в самых отдаленных уголках страны?
— Нет, конечно, но почему такая крайность? Сохранить дичь, но не лишать охоту тех свойств, за которые мы так ценим этот замечательный вид спорта. Согласитесь: не ахти как приятно стрелять «нумерованную» полудомашнюю дичь, да еще «под конвоем» егеря. Кстати, мы, москвичи, ленинградцы, жители крупных городов, последние годы больше «охотимся» за путевками на охоту, которых много меньше, чем желающих...
Михаил Павлович стал серьезным. Видно, тема разговора очень дорога ему, выстрадана им во время частых скитаний по лесным тропам.
— Когда-то существовали охота — забава для богатых и охотничий промысел — тяжелый труд, которым жители тайги и тундры добывали средства к существованию. С тех пор много утекло воды. Но об охотничьем хозяйстве как-то забыли: второстепенная, мол, отрасль хозяйства и отмирающая. Забыли, конечно, не совсем, кое-что и сделано. Есть миллионы охотников-любителей, тысячи спортивных и сотни промысловых охотничьих хозяйств. Но многого не хватает в организации, руководстве, в экономике, в охране охотничьих богатств... И ученым-охотоведам подчас бывает очень трудно, ошибаются и они, но горько сознавать, что многие их рекомендации нельзя использовать в охотничьем хозяйстве из-за его отсталости. И ведь есть у кого учиться. Громадный опыт накоплен мировым охотоведением... Нет, не отомрет охотничье хозяйство, ему нужно только побольше уделять внимания и понять неизбежность в наши дни комплексного использования природных ресурсов на широкой научной основе...
Павлов прервал свой взволнованный монолог, помолчал, а затем добавил:
— Номерков на глухарей мы, конечно, вешать не будем, это вы зря. Но порядок в охотничьем деле сейчас нужен как никогда. Кончилось время, когда можно было охотиться где попало и как попало. Хотим мы или не хотим, а облик земли меняется, поэтому не может не измениться и охотничье хозяйство. Вы же сами сказали, что под Москвой уже не хватает и мест для охоты, и самой дичи. А вот в отдаленных районах «урожай» зачастую остается неснятым. Сейчас главный вопрос в охотничьем хозяйстве — нужно точно знать, сколько зверей, птиц имеется на том или ином участке леса, сколько их можно отстрелять с расчетом, чтобы не подорвать воспроизводства.
Наиболее привлекательные для охоты места в густонаселенных районах приходится особенно беречь. И вы напрасно сетуете на путевки и «конвой» егерей. Беда лишь в том, что у нас кое-где «пересаливают» с этим делом. Еще много излишней писанины и бюрократизма в охотничьих организациях. Не везде нужны штатные егеря — организаторы охот. Нерентабельна птицеферма, если на курицу приходится по работнику. И в угодьях, производительность которых мы еще не в состоянии увеличить, нет смысла ставить сторожа на каждого зайца — все равно их больше не станет. Оберегать дичь в таких местах можно общественными силами и сокращением сроков охоты. Много хозяйств просто «липовых», созданных формально, из чисто местнических интересов или в дань «моде».
Мы жалуемся на нехватку дичи и угодий. А сколько времени в году посещаются многие хозяйства? На какую дичь организованы в них охоты? Утка, заяц, лось?! А ведь наша охота многообразна и очень интересна. У Сабанеева описано около ста тридцати способов и видов охоты! Ею можно заниматься в течение всего года. Нам нужно пропагандировать наиболее спортивные и неистребительные способы охоты. Почему бы не привлечь отпускников и пенсионеров к отлову кротов и ондатр? Эти два вида «недобираются» даже в Подмосковье!
Чтобы вести культурное охотничье хозяйство, нужно лучше изучить интимную жизнь животных. Научиться управлять ею: предвидеть «урожаи», предотвращать резкие спады ее численности, считать дичь и нормировать добычу...
Вот над этим и работают, ходят лесными тропами и прокладывают свои путики охотоведы.

Т. ФЕТИСОВ

ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ: ЕГЕРЬ

Я припоминаю весеннюю охоту шестьдесят шестого года...
Едва мы улеглись, как:
— Пора, охотнички, подъем! Половина двенадцатого. Как раз дойти... Путь тяжелый...
Могучая фигура Николая Викторовича Левошкина закрывает собой весь проем двери. Егерь поторапливает:
— Четверть третьего надо быть в току — глухарь-то начинает петь еще по-темному. Тут хоть и не так далеко, километров семь, но снега — по колено...
Да, тогдашняя весна на Карельском перешейке была особенной — кончалась первая декада мая, а в лесу полно было снега, и на большинстве озер лежал лед, даже на Ладоге он только-только отошел от берегов.
Сосновское государственное лесоохотничье хозяйство, в котором служит Николай Викторович, находится в ста километрах от Ленинграда на берегу Ладожского озера. Глухие боры с моховыми болотами, где держатся глухари, перемежаются с перелесками и «мелочами», в которых обитают глухари; заливы и старицы рек привлекают пролетных гусей и уток. В лесах живут, ставшие непременными, лоси, пятнистые олени, косули, довольно много зайцев, встречаются лисы. Иногда из соседних районов, а чаще всего из Карельской АССР, забредают в хозяйство рыси. Минувшей зимой пара хищников растерзала нескольких оленей, и, устроив облаву, егеря уничтожили этих диких кошек. Одну рысь убил и наш сегодняшний проводник.
...В лесу светло: над горизонтом висит ярко начищенное блюдо луны. Снег рыхлый, вязкий; в нем утопаешь по колено. Уже через полчаса мы вымотаны изрядно. Под могучей, наверное трехсотлетней, елью снега нет. Усаживаемся. Перекур. Мои товарищи — московский инженер и журналист-ленинградец, заводят неторопливую беседу с егерем. Сегодня охота у нас не совсем обычная: стрелять глухаря придется кому-то одному — разрешение у нас единственное. Глухарь нынче редок, и поэтому каждая птица на строгом учете в хозяйствах.
— А к утру морозец может быть,— негромко говорит москвич.
— Пожалуй,— соглашается мой коллега, старый заядлый охотник.— Будет мороз — глухарь за километр нас услышит... Ледок затрещит... Что за весна! Сорок лет охочусь, а такой не помню...
— И не говорите,— вторит ему Левошкин.— Хотите верьте, хотите нет,— на днях я охотников вел на ток на лыжах. Так прямо на них и подходили к петуху.
Снова в путь. Постепенно мы втянулись в ходьбу. Но все равно дорога нелегкая, и мы молча идем за егерем. А он, аккуратный, подтянутый, в зеленой форменной фуражке, шагает легко и свободно, подбадривая нас рассуждениями об охоте, припоминая множество историй.
— Приезжает тут охотничек как-то: «Что нового?» «Вальдшнеп пролетный пошел»,— отвечаю. «А большими стаями?» Я виду не подаю и ему серьезно: «Солнца не видать!»...
Мы дружно смеемся над незадачливым охотником — вальдшнеп собирается в небольшие стайки, и то глубокой осенью перед отлетом на юг, а весной к нам птица летит поодиночке.
Левошкин — потомственный егерь. И его дед, и отец егери.
— А батя мой и сейчас помаленьку охотится. Ему уж девяносто три...
Егерь... Романтичная и, в общем-то, совсем нелегкая профессия, о которой большинство знает, пожалуй, лишь по Толстому...
Что говорить: даже многие охотники имеют довольно смутное представление о работе егеря, считая его чуть ли не разновидностью прислуги. На первый взгляд, действительно, в обязанности егеря входят и чисто «обслуживательские» функции: перевозка охотников на лодках, сопровождение их на глухариные и тетеревиные тока, постройка шалашей... В некоторых случаях, когда, например, стрельба ведется из укрытия, окруженного водой, егерь подбирает дичь. Егерь служит и загонщиком на облавных охотах. Все это так...
Теперь — небольшое отступление. Ни для кого не секрет, что в наши дни не только в европейской части, но и во многих местах Сибири, Дальнего Востока, Кавказа, Средней Азии заметно поубавилось дичи. В то же время резко возросло число людей, стремящихся в свободное время побродить с ружьем... Вот написал я слово «побродить» и понял, что ошибся. Нет, побродить с ружьем нынче стало невозможно, по крайней мере в густонаселенных районах. Настала пора — хотим мы того или нет — ввести ограничения: установить жесткие нормы отстрела дичи, сократить сроки охоты, а всю территорию в стране, на которой ведется любительская охота, поделить и закрепить за обществами охотников, государственными и прочими организациями (что уже сделано в РСФСР). Кроме того, современный темп жизни не позволяет (если охотник, разумеется, не в отпуске) провести за городом все десять дней той же весенней охоты. Обычный выезд нынче — один-два дня: суббота и воскресенье. А коли человек, будь он даже самым опытным охотником, приезжает в хозяйство на очень короткий срок, зачастую в незнакомые места,— без помощи егеря ему не обойтись.
Так что же это все-таки за профессия — егерь?
Она появилась в нашей стране в начале прошлого столетия, когда среди городских любителей и сельской интеллигенции начала распространяться ружейная охота. В то время родовитое дворянство еще считало охоту с ружьем по птице плебейским занятием и развлекалось больше дорогостоящей псовой охотой, которую обслуживал целый штат псарей, выжлятников, борзятников под руководством ловчего или доезжачего.
Разумеется, такая охота была не по карману мелким чиновникам, учителям, сельским врачам, ветеринарам, которые охотились либо самостоятельно, либо с помощью опытного проводника-охотника из местных жителей. Его труд они оплачивали коллективно из средств общества или кружка охотников.
Любимым занятием охотников среднего достатка была стрельба дичи из-под «стойки» легавой собаки. Эти собаки были завезены в Россию с Запада, а чтобы руководить собакой на охоте, а главное обучать, натаскивать ее, любители и общества первое время приглашали зарубежных специалистов. Отсюда и вошло в наш язык слово «егерь», от немецкого «eqer» — охотник.
Впрочем, заграничные егеря не сделали погоды в становлении ружейной охоты в России. Исконные охотники — крестьяне Новгородской, Тверской и прилегающих губерний быстро освоили премудрость обучения легавых собак. Но зато вместо унылых облав — загонных охот на зверя, принятых в странах Западной Европы,— наши егеря создали национальное многообразие русской ружейной охоты: с лайками по крупному зверю, нагоном, с флажками, с гончими собаками и многие другие.
Любопытно, что в конце прошлого века синонимом слова «егерь» было другое — «пскович». Именно тогда на Псковщине появились особенные знатоки и выросли целые династии выдающихся егерей — Зуевы, Изотовы, Старостины... Для них организация и подготовка охот, обслуживание приезжих охотников стало профессией.
Именно псковичи стали изобретателями охоты с флажками. Тонкие знатоки звериных повадок, они безошибочно умели определять наиболее вероятные пути, по которым пойдет встревоженный зверь, чтобы выгнать, «выставить» его на стрелка. А если звериных лазов было несколько, то егеря, чтобы отпугнуть, скажем, волка, бросали на его пути рукавицу, шапку, а то и полушубок. Позднее псковичи стали применять при облавных охотах специальные флажки на колышках или шнуре.
Летом егерь натаскивал собак, сданных городскими охотниками для обучения, разведывал места волчьих логовищ для грядущих осенних охот. С Петрова дня (11 июля по ст. стилю) открывалась летне-осенняя охота по пернатой дичи, и для егеря начиналась горячая пора обслуживания приезжих стрелков, которых нужно было обеспечить ночлегом, показать места, где держатся выводки, а заодно и научить, как вести на охоте и оберегать от ошибок четвероногого помощника.
Незаметно подходит пора осенне-зимних охот, когда легавых сменят гончие псы, а потом в лесу, среди заснеженных деревьев, заалеют флажки. Волнующее событие для горожанина — участие в облаве. Но сколько знания, труда вложено в подготовку такой охоты, сколько несчитанных километров прошел егерь в распутицу и по глубокому снегу, чтобы на славу удалась эта увлекательная охота!
На охоте егерь становился другом и наставником охотников, между ними стирались сословные границы. И не случайно, что такие охотники, как Тургенев и Некрасов, посвятили друзьям-егерям немало лучших страниц своих книг...
Но все это, как говорится, исторический экскурс. Откуда же берутся егеря в наши дни? Я разговаривал об этом со старшим охотоведом Сосновского хозяйства Г. П. Нициевским.
— Хм, вопрос довольно сложный,— сказал он.— Егеря обычно сами приходят и нанимаются... Местные охотники, как правило...
— А как вы узнаете, что этот человек — егерь?
— Беседуем, экзамены устраиваем... Но, откровенно говоря, согласны взять любого охотника — нужда в егерях всегда есть...
Здесь надо сказать, что Сосновское хозяйство находится в несколько особом положении. Таких в стране около десятка. Они созданы несколько лет назад, как опытные, показательные, комплексные (лес+охота) хозяйства.
Проблема егерей становится все острее с каждым годом. Егерей не хватает. Меньше остается опытных, потомственных знатоков охоты, исчезают знаменитые егерские династии. Как это ни прискорбно, но большинство сегодняшних егерей, не в укор им будь сказано, знакомы лишь с очень ограниченными и сравнительно легкими видами охоты — утиной, тетеревиной, лосиной... Только немногие егеря нынче умеют натаскать легавую собаку, знают охоту с гончими. А ведь наша охота многообразна и включает в себя свыше ста двадцати (!) видов и способов.
Мне вспоминается трагикомичная история, произошедшая весной несколько лет назад в Кировской области.
Мы долго добирались в один из самых отдаленных уголков нового хозяйства, где, по рассказам, был прекрасный глухариный ток. Наконец пришли в деревню, нашли егеря и отправились с ним в лес. Дошли до места.
— На подслух пойдем? — спрашиваем его. Подслух — разведка. На ток глухари слетаются с вечера и ночуют там. Вечером можно точно определить место тока и уточнить, сколько утром будет петь петухов.
— Да нет, не стоит. Я еще по снегу, недели полторы назад, был здесь. Все приметы видел. Ток хороший,— заверил нас егерь.
В ток мы пришли затемно. Тишина. Стоим. Слушаем. Тихо. Десять, пятнадцать, двадцать минут... Тихо. Рассвело. Птички запели. А глухарь — молчит.
— Где же ток? — спрашиваем.
— Да здесь же был,— растерянно отвечает тот.
— А ты на глухариной охоте бывал?
— Да нет, я же первый год работаю. Но книжки читал...
— Ну, глухаря-то хоть слышал?
— Слышал, а как же,— кивает егерь.— Пластинку слышал...
Случай этот, конечно, редчайший. Но когда я рассказал об этой истории Левошкину, тот, помолчав, очень серьезно ответил:
— А я не удивляюсь. Откуда же в наше время может появиться хороший егерь? Дело это надо знать... Егерь сызмальства должен быть привязан к охоте. Профессия наша особая — вся жизнь проходит в лесу.
До сих пор рассказ о профессии егеря касался, в основном, непосредственно охоты. Теперь давайте взглянем на проблему с другой стороны. Весенняя охота длится десять дней, осенне-зимняя — пять месяцев. Чем же занимается егерь остальное время года?
Летом того же 1966 года был я в охотничьем хозяйстве «Нерусса» Росохотрыболовсоюза, что расположено в Брянской области. Случилось так, что в тот день там проходило совещание егерей, на котором обсуждался план развития хозяйства. Речь шла о рентабельности и прибыли, о выполнении финансового плана, о штатах и прочих столь же скучных, на первый взгляд, делах. Честно говоря, мне стало грустно: люди, сама профессия которых насыщена романтикой охоты, о ней почти не вспоминали.
— Что поделаешь,— говорил мне потом директор «Неруссы» В. В. Решеткин.— Вот вы говорите, что наша главная задача — обслуживание охотников. Это верно, но лишь отчасти. У нас есть план, выраженный в рублях, и в нем указано, что прибыль от посещения охотничьих угодий любителями составляет всего-навсего несколько процентов. Безусловно, с нас никто не снимает заботу об охотниках, для этого мы и существуем, но судите сами — разве за их счет мы можем содержать и егерей, и охотоведов, строить охотничьи домики, содержать транспорт...
На егерей ложатся основные заботы о повышении рентабельности охотничьего хозяйства. Они занимаются отстрелом дичи на мясо, отловом бобров для расселения их в другие хозяйства. Кроме того, егеря должны организовывать население на заготовку лесных даров — грибов, ягод, орехов... Как видите, дел у егерей хватает.
Егерские заботы многотрудные. Помимо занятий, приносящих хозяйству доход, у них есть и другие обязанности, которые, выражаясь научно-казенным языком, называются «производством биотехнических мероприятий в охотничьем хозяйстве». А это огромный комплекс всевозможных работ: подкормка животных в голодное время — заготовка и подвоз сена к лесным кормовым площадкам, заготовка на корм веников, устройство специальных кормовых полей, на которых сажают просо, гречиху, топинамбур, кормовую свеклу и другие культуры — это по сути дела весь комплекс сельскохозяйственных работ; посадка защитных зеленых насаждений. Кроме того, в «биотехнию» входит также борьба с вредными хищниками — сороками, воронами, волками; улучшение гнездовых условий для дичи — устройство искусственных гнезд, дуплянок... И все это не снимает с егеря обязанностей вести систематические наблюдения за жизнью животных на своем участке: следить за их численностью, состоянием популяций зверей и птиц (популяция — общее стадо того или иного вида животного, живущее в данном районе), условиями их обитания.
Известно, что наряду с уменьшением количества некоторых видов дичи зачастую в наших лесах пропадает богатый урожай пушного зверя. Охотников-промысловиков становится все меньше и меньше, а большинство любителей заготовками пушнины не занимается. И егеря становятся основной силой и организующим началом в сборе пушного урожая. С окончанием сезона спортивной охоты они вооружаются капканами, устраивают ловчие путики, учат, как добывать зверя местных охотников.
И это еще не все. Я нарочно не касался вопроса вопросов, проблемы не только одного охотничьего хозяйства, но и всей нашей природы — борьбы с браконьерством, которую первыми ведут егеря.
Это не откровение, но большинство браконьеров — не приезжие люди, а в основном местные охотники, которые в любое время могут поддаться соблазну сходить на охоту в запрещенное время или убить зверя, которого охраняет закон, забросить сеть или во время нереста пострелять щук... И здесь я не могу не коснуться одной деликатной темы, о которой как-то не принято говорить: ведь егерь тоже местный житель, Он в большинстве случаев вырос и живет в том же селе, что и задерживаемые им браконьеры. Каким же большим чувством долга, служебного и гражданского, должен быть наделен егерь, чтоб остановить своего односельчанина, знакомого, соседа, а порою даже и родственника?! И все-таки егерь останавливает браконьера, хотя, если говорить честно, и не всегда.
А почему не всегда? Да потому, что, по сути дела, сейчас егерь может только составить акт о нарушении правил охоты. В крайнем случае, на время отобрать ружье (конфисковать его можно только по решению суда). Вот и все его права! А попробуй-ка подойди в лесу один к двум-трем вооруженным браконьерам, свалившим кабана... На это не всякий решится. Сопротивление милиционеру или дружиннику наказывается очень строго, а на егеря это положение не распространяется, так же как и на лесников, работников рыбоохраны. А одними протоколами с браконьерами не поборешься.
В 1965 году в административные комиссии исполкомов Российской Федерации было направлено 23624 таких протокола. И что же? 1196 дел прекращены «за истечением срока давности», 6821 человек просто предупреждены, а 4279 случаев вообще не рассматривались, и, очевидно, их также закрыли «за давностью». Короче говоря, более половины браконьеров остались безнаказанными! Из тех же, кто понес наказание, 41 процент оштрафован на суммы от одного до пяти рублей! А что такое пятерка для браконьера?!
В свое время было принято очень правильное и нужное постановление об ограничении штрафов, но почему-то его распространили и на браконьеров. У охотинспекции отняли право налагать штрафы, и сейчас этим занимаются административные комиссии исполкомов. А как занимаются, вы уже знаете...
Очевидно, сейчас настала пора, чтобы Главное управление по охране природы, охотничьему хозяйству и заповедникам Министерства сельского хозяйства СССР собрало бы у себя за «круглым столом» Главохоту РСФСР, Росохотрыболовсоюз, Всеармейское военно-охотничье общество и другие заинтересованные организации с тем, чтобы сообща обсудить «егерские» проблемы. А проблем этих набралось порядочно. Надо решить вопрос о расширении прав егерей; четче определить круг их обязанностей с тем, чтобы они не превращались в обычных сельскохозяйственных рабочих; видимо, стоит ввести дифференцированную оплату егерского труда в зависимости от квалификации, опыта.
С браконьерством, этим страшным злом, приносящим огромные моральные и материальные убытки, нужно резко усилить борьбу. Может быть, следует разработать проект нового закона об охране природы и внести его на рассмотрение правительства?
И еще одно. О кадрах. Наверное, будет хорошо, если организовать обучение егерей, открыть пока ну хотя бы школу или курсы повышения их квалификации? А для начала можно и нужно провести переподготовку нынешних егерей...
Ну а как же та весенняя охота, с которой начался разговор?
Признаюсь, глухаря мне не пришлось убить. Охотничье счастье на этот раз улыбнулось моему ленинградскому коллеге. И егерь Левошкин первым поздравил его:
— С полем!

СОДЕРЖАНИЕ

В ЛАБОРАТОРИЯХ ПРИРОДЫ

ЖИВОТНЫЕ ЗНАКОМЫЕ И НЕ ОЧЕНЬ

ЖИВОЙ УГОЛОК