Пятнистые гиены

Хохочущие охотники

Кровавая Мэри и Леди Астор, две матроны — предводительницы клана Когтистых скал, бросились бежать во всю прыть по залитой лунным светом равнине, воинственно подняв хвосты над широкими крупами. За ними бежали еще примерно восемнадцать гиен того же клана. А метрах в шестидесяти, там, куда устремилась эта группа, спокойно отдыхали поблизости от границ своей территории две гиены из соседнего Озерного клана. Должно быть, они спали крепким сном, потому что вскочили только тогда, когда Леди Астор и Кровавая Мэри были от них всего в нескольких метрах. Одной гиене удалось удрать — она мчалась так, словно смерть гналась за ней по пятам, а вот второй не повезло. Кровавая Мэри и Леди Астор вцепились в нее, и через несколько мгновений она буквально скрылась под грудой тел — все новые и новые враги прибывали и бросались кусать и рвать несчастную жертву. Ночная тишина наполнилась жутким ревом, надрывными завываниями и рычанием торжествующего клана Когтистых скал и душераздирающими воплями их жертвы.
Но вдруг откуда ни возьмись из ночной тьмы возникли десять гиен Озерного клана — держась плечо к плечу, они примчались на поле битвы. Их было немного, но зато они находились на своей территории и готовы были сражаться насмерть. Толпа с Когтистых скал в беспорядке поспешно отступила, бросив свою израненную жертву. Бойцы Озерного клана преследовали их, но недолго — стоило им пересечь границу территории клана Когтистых скал и оказаться на чужой земле, как уверенность сразу же покинула их.
Остановились и гиены Когтистых скал. Два враждующих клана, сомкнув свои ряды, повернулись друг к другу. Хвост у каждой гиены стоял торчком над крупом, и в ночном воздухе все громче и громче слышалось глухое ворчание и завывание на низких нотах. Тем временем обе армии разрастались — к ним прибывали все новые и новые подкрепления, привлеченные воинственными звуками.
Внезапно я увидела, как неясные тени Кровавой Мэри и Леди Астор метнулись вперед, а за ними устремился и весь клан. Озерные гиены некоторое время удерживали свои позиции — до нас доносились взрывы рычания и пронзительные звуки, похожие то на хохот, то на хихиканье, когда гиены бросались друг на друга. Но вскоре Озерный клан отступил, спасаясь бегством на собственную территорию. Немного пробежав за ними, гиены Когтистых скал пересекли границу и остановились. И снова два клана стояли лицом к лицу, глухо завывая, пока наконец озерные, доведя себя до неистовства, не бросились в бой. Последовала короткая схватка, и гиены Когтистых скал отступили на свою территорию.
Так продолжалось и дальше: каждый клан вслед за своими предводителями бросался вперед, а потом внезапно поворачивал и уносил ноги от разъяренных противников. С каждой стороны уже собралось по тридцать-сорок гиен, и в лунном свете все звенело от дикой какофонии завываний, тяжелого топота и шарканья лап, повсюду сновали темные угрожающие тени.
Через двадцать минут после первого нападения схватка внезапно прекратилась, и гиены стали уходить все дальше и дальше в глубь своих территорий — порой кто-нибудь оглядывался через плечо, словно проверяя, нет ли новых нарушений границы. Мы с Гуго и раньше были свидетелями территориальных конфликтов между разными кланами гиен, но ни один из них не мог равняться с этим по редкостной, совершенно беспричинной, на наш взгляд, злобности. Ведь если две спящие гиены Озерного клана, из-за которых завязалась драка, и нарушили границу, то они были не больше чем в нескольких метрах от собственной территории. А какой ценой пришлось одной из них расплатиться за эту неосторожность — ведь она почти наверняка была изранена насмерть!
Когда гиены разбежались, мы тоже уехали — Лакомка поджидал нас в хижине, далеко среди равнины кратера. На обратном пути мы проехали мимо нескольких гиен из клана Когтистых скал и заметили, что многие из них хромают, а у двоих с изгрызенных ушей капает кровь. Наш путь лежал через гребень Когтистых скал — это была небольшая возвышенность на плоской равнине, давшая имя клану гиен, который мы изучали. С вершины холма мы увидели мигающий, как огонек светлячка, свет в хижине Мунге. Наш дом.
Гуго и я с двухлетним Лакомкой и нашими африканскими слугами, Моро и Томасом, в четвертый раз приехали в кратер, чтобы наблюдать за гиенами. Гуго почти весь день разбирался в материалах наблюдений за шакалами и гиеновыми собаками, сидя в лагере с Лакомкой. А я могла без помех изучать гиен. И только по вечерам, когда Лакомка под присмотром Моро сидел в полной безопасности внутри хижины, мы выезжали вместе. За сына нам бояться не приходилось: окна хижины были загорожены решеткой, занавески задернуты, а крепкая дверь надежно заперта на засов.
Ужинали мы в хижине, и Лакомка, восседавший между мной и Гуго, пытался передать нам с помощью бессвязных слов и фраз, доступных двухлетнему крохе, все происходившее после нашего отъезда. Очень скоро мы все улеглись, и листья гигантского фигового дерева шелестели над нами, позади хижины слышалось журчание реки, а в маленькие квадратные окна лился бледный лунный свет.
Каждый раз, как мы возвращаемся в кратер, у меня уходит три-четыре дня на то, чтобы снова без труда различать знакомых гиен клана Когтистых скал. Примерно половину из шестидесяти гиен я знаю отлично, остальных могу узнать, справившись в своем «гиеновом определителе». В этом альбоме помещены снимки каждой гиены, сделанные с двух сторон. При некотором навыке совсем нетрудно узнавать отдельных гиен по расположению пятен на теле — как и отпечатки пальцев у людей, узоры этих пятен строго индивидуальны. А через некоторое время многие гиены становятся вашими хорошими знакомыми, потому что вы начинаете различать свойственную каждой походку, манеру держать голову, особенности «фигуры».
Надо признаться, что, когда я приступила к изучению гиен, они мне не очень нравились, хотя с самого начала меня необычайно заинтересовали их взаимоотношения внутри стаи. В то время я вполне понимала тех — а их подавляющее большинство,— кто не испытывает к гиенам ни малейшей симпатии. Но это было до того, как я узнала Кровавую Мэри и Леди Астор, старушку Миссис Браун, Нельсона и других членов клана Когтистых скал. Каждая гиена — это яркая индивидуальность со своими особенностями, ее не спутаешь ни с кем другим, и я, понаблюдав за гиенами, в скором времени обнаружила, что они мне стали нравиться и даже очень.
Кровавая Мэри была самой главной самкой в клане Когтистых скал, а так как среди гиен царит матриархат, то она была и предводительницей всего клана. И хотя она крива на левый глаз, это не мешало ей безраздельно властвовать над остальными; когда она бросалась на добычу, поставив торчком короткий хвост и ощетинив гриву, никто не смел встать ей поперек дороги.
Но о Кровавой Мэри нельзя говорить, не упомянув Леди Астор,— эти две гиены неразлучны. Леди Астор близка по положению к Кровавой Мэри, и они настолько похожи, что мне кажется — они родные сестры. Обе очень агрессивны, но Кровавая Мэри — быть может, благодаря своему высокому положению — спокойнее своей подруги и меньше ссорится по пустякам. Каждая из этих матрон обзавелась брюшком, столь же внушительным, как и ее общественное положение, и, несомненно, каждая из них потянет не меньше шестидесяти килограммов. Когда эта пара пускается в путь во главе своего клана — возможно, только затем, чтобы отметить запахом одну из границ своих владений,— это незабываемое зрелище: они выступают шагом или поспешают легким галопом, касаясь друг друга толстыми боками и лихо заломив короткие хвосты над широкими круглыми крупами.
С тех пор как я с ними познакомилась. Кровавая Мэри принесла близнецов — Коктейля и Водку, а Леди Астор родила дочь, Мисс Гиену. Но ни одна из них не допустила, чтобы возня с младенцами помешала их общественной деятельности.
А вот Миссис Браун, совсем наоборот, поглощена уходом за щенками с самого первого дня нашего знакомства, а это было четыре года назад. Как раз тогда она только что потеряла в какой-то битве самый кончик носа, и ярко-красное пятно виднелось издали. Теперь рана уже давно зажила, но ноздри так и глядят наружу. По своему общественному положению Миссис Браун находится где-то посередине, и у нее мирный нрав пожилого животного. Три года назад она перестала кормить одного щенка и тут же произвела на свет другого, Пестрячка. Пока Пестрячок был еще мал, мать, казалось, была способна часами лежать у норы, то и дело подкармливая детеныша молоком и лениво созерцая его оживленную возню. Теперь Пестрячку минуло уже двадцать месяцев, но Миссис Браун по-прежнему нянчит его и кормит молоком и почти все время лежит рядом со своим великовозрастным дитятком.
Как и у Кровавой Мэри, у Миссис Браун есть задушевная подруга — старая самка Бочка, Бочка — такая же хорошая мать, как и Миссис Браун, и часами не отходит от своих щенков Соуса и Пикуля. Бочка отличается от других огромными влажными карими глазами и невероятно объемистым брюхом, которое раскачивается и задевает за траву, когда она возвращается домой после сытной трапезы. Вдобавок у нее просто страсть к авральным уборкам. Она не может удержаться, чтобы не раскопать и не привести в порядок вход в нору близнецов, как только окажется рядом; разок-другой, а все-таки копнет, хотя бы одной лапой. Мне Бочка всегда представляется в облаке поднятой при уборке пыли.
Ее щенята, как и большинство близнецов, совершенно неразлучны, но отличить их друг от друга нетрудно — и наружность, и характеры у них разные. Соус гораздо смелее — он первым кидается приветствовать каждую гиену, первым проявляет любопытство к любому зверю или птице, появившимся возле норы. И куда бы ни пошел Соус, за ним увязывается Пикуль, и что бы Соус ни делал, Пикуль ему подражает. Так что близнецы представляют собой внушительную пару — во всякой щенячьей склоке они всегда заодно. Даже взрослые гиены зачастую обращаются в бегство, трусливо поджав хвосты, когда близнецы, воинственно ощетинившись, разом бросаются в бой.
Старый самец Нельсон слеп на правый глаз, а уши у него порваны в клочья в результате многочисленных сражений за еду и самок — ему выпало на долю не особенно высокое общественное положение. Ходит он, держа шею как-то скованно и немного скособочившись, так что здоровый глаз смотрит прямо вперед, и это придает ему довольно потешный вид. Частенько он спотыкается о кочки или разные неровности на земле; однажды, проходя мимо норы, он запнулся о ее край и нырнул в нее вниз головой.
Но легче всего было отличить Нельсона по голосу. Тем, кто ни разу не слышал дикого басовитого «ууууу-гуу» гиены, трудно представить себе, что это такое. Каждое «ууууу-гуу» входит составной частью в серию из десяти и более воплей — они начинаются громко, а кончаются часто низким, однозвучным «ууууу». Из всего причудливого набора звуков, доступных гиенам, этот звук слышится чаще всего и служит главным образом средством установления контакта между рассеявшимися членами клана. Несомненно, гиены узнают друг друга по голосу — даже я могу узнать многих гиен только по их вокальному репертуару. У Нельсона довольно чистый баритон, и, кажется, он сам любит себя послушать: он завывает по малейшему поводу и нередко тихонько подвывает на ходу — наверное, так просто «ууууу-гуукает» себе под нос.
До недавних пор об образе жизни гиен было известно совсем мало. Большинство людей представляют трусливого нахлебника, который живет остатками с львиного стола или разной падалью, порой закусывая каким-нибудь кожаным сапогом (уворованным у спящего человека). Кое-кто из старых натуралистов писал, что гиены иногда выходят на охоту всей стаей, но на эту особенность их поведения по большей части не обращали внимания, пока о ней не сообщил во всеуслышание Ханс Круук, молодой голландский ученый, работающий в Научно-исследовательском институте Серенгети.
Именно тщательные наблюдения Круука показали, что гиены объединяются в сообщества — кланы, включающие любое количество особей,— иногда до сотни. Он же установил, что кратер Нгоронгоро разделен на восемь отдельных территорий, принадлежащих разным кланам, и каждый клан регулярно патрулирует свои границы, отмечая их через определенные интервалы запахом преанальных желез.
С вершины гребня Когтистых скал открывается вид на охотничьи угодья клана Когтистых скал, которые занимают около пятидесяти квадратных километров. Если стоять лицом к кратерному озеру, находящемуся на юго-западе, территория этих гиен
тянется полтора километра по ровной степи, по левую сторону холма клану принадлежит еще небольшой кусок равнины. За холмом эти гиены владеют выходом к узенькой речке Мунге, а за ней — небольшим куском холмистой местности у стены кратера. Примерно в четырехстах метрах правее гребня Когтистых скал Мунге протекает через болото того же названия и вливается в озеро кратера. Это болото, поросшее высоким тростником, где днем бродят носороги и тростниковые козлы-редунки, а по ночам слоны и буйволы,— любимое место гиен этого клана, в самый зной там всегда прохладно. Здесь им легче всего избавиться от назойливого внимания людей — по поросшим тростником топям на машине не проедешь. На дальнем конце болота круто поднимаются склоны холма с плоской вершиной, который мы прозвали «Столовой горой»; территория клана Когтистых скал захватывает и этот холм, и большой кусок холмистой местности за ним.
К территории клана Когтистых скал примыкают территории еще трех кланов: Озерного клана, сильного клана реки Мунге и клана Столовой горы. Границы между кланами не стабильны. Всего год назад, например, Столовая гора входила, как и следовало ожидать, в территорию клана Столовой горы. Но постепенно, месяц за месяцем гиены клана Когтистых скал оттесняли своих соседей все дальше и дальше к стенам кратера, в холмистую местность. Одновременно с этим клан Когтистых скал отступал на противоположном фланге, потому что клан реки Мунге передвигал свою границу по равнине все ближе и ближе к гребню Когтистых скал. Одно время патрульные партии гиен с реки Мунге даже оставляли свои отметки на самой вершине гребня. Но клан Когтистых скал, отвоевав порядочный кусок земли у клана Столовой горы, стал затем оттеснять пришельцев обратно на их прежнюю территорию. Так что за один год гиены Когтистых скал почти удвоили свою территорию, и мне очень жаль, что я не присутствовала при этом: должно быть, за этот год разыгралась не одна славная битва.
Все гиены Когтистых скал выращивают своих щенят на сравнительно небольшой площади возле гребня Когтистых скал. Момент появления на свет гиены мне наблюдать не пришлось; событие, самое близкое по времени,— это когда я как-то к вечеру встретила Кровавую Мэри с новорожденным щенком в зубах. Ему было никак не больше получаса от роду, потому что он даже не успел обсохнуть, а на пуповине еще болтался послед. Мать унесла крохотного черного детеныша в глубокую нору в заброшенном термитнике. Я прождала там весь день, но уже стемнело, а Кровавая Мэри так и не показалась из норы.
Следующие два дня Кровавая Мэри провела у входа в нору; время от времени она спускалась вниз, очевидно, чтобы покормить щенят. Гиены в отличие от большинства хищников рождаются довольно хорошо развитыми: глаза у них открыты и многие зубы уже прорезались. Щенята поразительно активны — передвигаются они, подтягиваясь на передних лапках. И тем не менее, ежедневно дежуря у норы Кровавой Мэри, я ни разу не видела ее щенят. Но на десятый день я наконец застала мать с щенками у входа в нору. Щенки лежали один поверх другого, «меся» миниатюрными лапками переполненные молоком соски матери. Рядом с ее огромной тушей щенки казались крохотными и очень черными.
Насосавшись, Водка и Коктейль стали карабкаться через лапы Мэри, и она быстро облизала их, одного за другим. Их серо-голубые глаза еще были мутноватыми, а на ходу щенята качались и часто, спотыкаясь, падали вниз носом. Хвостики у них торчали потешными короткими «морковками», а лапы были большие и мордочки курносые, как у щенят домашних собак. Вскоре они спрятались в нору. Коктейль, которого я отличала по маленькой щербинке на ухе, спустился вниз аккуратно, а Водка оступился и мгновенно исчез, только облачко пыли взлетело вверх и осело у входа.
Еще с неделю Кровавая Мэри воспитывала своих щенят отдельно от других, и с каждым днем щенки увереннее держались на ногах, глаза у них становились все более блестящими и они все дольше оставались на поверхности. Щенки сделались более игривыми, стали чаще таскать один другого за уши, а мать за хвост, и любопытство у них росло не по дням, а по часам. Однажды стервятник спустился возле норы — поискать остатки мяса. Когда он вперевалочку заковылял по земле, я увидела, что Водка, а за ним и Коктейль высунули головы из норы и широко раскрытыми глазами смотрят на белую птицу. Потихоньку-полегоньку, один за другим они выбрались из норы и сделали несколько шагов к посетителю, чтобы познакомиться с ним поближе. Но когда птица случайно двинулась в их сторону, они, натыкаясь друг на друга, перепуганные, кубарем скатились обратно в нору.
На протяжении этой недели Леди Астор часто приходила и ложилась возле норы своей подруги, чтобы составить компанию матери щенят. Рядом с доминирующими самками нередко лежала и дочь Леди Астор, Мисс Гиена. Я дала ей это имя, подсмотрев, как она любуется своим отражением в луже. В это время ей было около года и она была необычайно хороша собой: бледно-кремовый фон ее шкурки украшали яркие черные и блестяще-медные крупные пятна. Глаза у нее так и искрились, словно горели собственным светом, а на красивой головке ловко сидели аккуратные ушки. Она выиграла бы любой конкурс красоты среди гиен — была бы вне конкуренции.
Маленьких черных щенят охраняли лишь Кровавая Мэри, Леди Астор и Мисс Гиена, когда в одну из лунных ночей к норе приблизились семеро самцов Озерного клана, видимо совершавших рейд в чужие владения. Кровавая Мэри и ее подруги отдыхали, но встрепенулись, когда семерка была еще метрах в шести. Все трое на минуту замерли и — бросились бежать. Озерные гиены шли прямо к норе, поставив хвосты торчком. Я не знала, что они собираются делать, но тут же вспомнила ручного щенка гиены, которого Ханс Круук спас как-то ночью из зубов самца-мародера. У малыша было разорвано горло, прокушена трахея и сломана челюсть — только самоотверженная забота человека спасла ему жизнь.
Немного отбежав, Кровавая Мэри и Леди Астор остановились и стали смотреть на «озерных». Внезапно Кровавая Мэри решила вернуться. То ли материнский, то ли территориальный инстинкт проснулся в ней, и она бросилась вперед, воинственно загнув хвост, весь распушившийся от ярости, а по пятам за ней неслась Леди Астор. Мисс Гиена была слишком молода, чтобы принимать участие в подобных стычках. Их было двое против семерых. Я подвела машину поближе к норе. И теперь мне уже никогда не узнать — то ли внезапный шум мотора, то ли приближение двух доминирующих самок враждебного клана спугнуло семерых «озерных» — они повернули и побежали обратно на свою территорию.
Кровавая Мэри и Леди Астор пробежали немного за самцами, провожая их громким рычанием. Потом они, все еще рыча и обнюхивая землю, вернулись к норе. Некоторое время они кружили возле нее, а затем Кровавая Мэри в сопровождении Леди Астор испустила длинную серию воплей «ууууу-гуу». Мисс Гиена возвратилась и подтянула им. Потом обе самки побежали к гиенам своего клана, собравшимся у норы метрах в ста от них. Они не переставая рычали и, судя по их виду, пытались увлечь за собой остальных, чтобы отомстить врагам,— дважды они пускались бежать к территории «озерных», оглядываясь через плечо, но никто не побежал за ними, и они вернулись к норе Кровавой Мэри и улеглись там, хотя еще с полчаса смотрели в сторону территории Озерного клана и негромко ворчали. И, вероятно, совсем не случайно на другой день Кровавая Мэри перенесла своих трехнедельных щенят в общее логово к Пестрячку Миссис Браун и двум близнецам Бочки.
Сейчас, на мой взгляд, полезно рассказать немного о половых отличиях гиен. Внешне разделить щенков женского и мужского пола невозможно, так как их наружные половые органы с виду совершенно одинаковы. Этот курьез и породил неверное представление, что гиены обоеполы. Известен такой случай: одному охотнику поручили поймать шесть гиен — трех самок и трех самцов. Он быстро изловил трех «самцов», но никак не мог поймать самку. Пока он искал самок, один из «самцов» разрешился от бремени тройней.
Только после того, как самка ощенится в первый раз, становятся видны два темных соска и ее пол можно определить. Старых самок отличить тем более нетрудно — из-за длительного выкармливания многочисленного потомства соски у них вытянуты и хорошо заметны.
И я тоже ошиблась: в последнее время несколько гиен, неожиданно принеся потомство, превратились из Графа Дракула в Графиню Дракула и из Хьюберта в Хьюберту. Так что для простоты я дала щенкам нейтральные имена и всех их называю «он».
Щенки неизвестного мне пола, принадлежащие Миссис Браун и Бочке, с присоединившимися к ним младенцами Кровавой Мэри жили все вместе в одной норе у подножия гребня Когтистых скал. Я назвала ее Логовом Золотых трав — по вечерам заходящее солнце превращало каждую травинку в чистое золото. Пестрячку исполнилось уже два с половиной месяца, и он понемногу вылезал из своей черной младенческой шкурки: голова у него стала светлосерого цвета, а на серой шерсти шеи и плеч появились первые пятна. Соус и Пикуль были месяца на два постарше, и у них черная шерсть осталась только на лапах и на крупе.
Однажды вечером, на другой день после появления озерных самцов, когда Пестрячок мирно сосал Миссис Браун, а близнецы возились неподалеку, к норе подошла Кровавая Мэри, неся Водку. Шея щенка была зажата в ее сильных зубах, а тельце беспомощно болталось. Громадный клык Кровавой Мэри находился в опасной близости от его левого глаза, и щенок судорожно зажмурил его, взирая на мир несколько однобоко, вторым глазом.
Когда Кровавая Мэри подошла ближе, близнецы нырнули в нору, а вслед за ними скатился и Пестрячок, перепуганный этой неожиданной паникой. Миссис Браун продолжала спокойно лежать в золотой траве. Кровавая Мэри прошла прямо к норе и вывалила Водку на ее край. Он не успел ни за что уцепиться и кувырнулся вниз — так произошло его первое знакомство с будущими товарищами, без лишних церемоний.
Перед тем как отправиться за вторым щенком, Кровавая Мэри подошла поздороваться к Миссис Браун. У гиен множество приветственных церемоний, но чаще всего они обнюхивают и лижут друг другу морды и область паха. Миссис Браун, не вставая, растянула губы в подобострастной улыбке, напоминающей нервную улыбку человека. Кровавая Мэри сунула нос в ее пах, и Миссис Браун в соответствии с требованиями этикета подняла заднюю лапу. Кровавая Мэри ответила тем же. Обе самки обнюхали и облизали соски друг друга. После этого Кровавая Мэри, несколько раз равнодушно взмахнув хвостом, пошла к своей старой норе.
Через десять минут она вернулась, и в зубах у нее болтался Коктейль. Она сунула его в нору и, раз-другой дернув хвостом, улеглась рядом. Вскоре из норы вылезли старшие щенки — Соус, за ним Пикуль — и Пестрячок в хвосте. Прижавшись друг к другу, они воззрились на доминирующую самку. Наконец Соус решился поздороваться с Кровавой Мэри. Он совершенно бестрепетно подошел и ткнулся носом ей под заднюю лапу. Она приподняла ее на несколько сантиметров, но на его лапку, вежливо приподнятую над ее головой, внимания не обратила. Пикуль последовал примеру Соуса и тоже приподнял лапку, но, так как его надежно загораживал Соус, Кровавая Мэри этого даже не заметила.
Когда близнецы, обнюхав Кровавую Мэри, отошли, к ней с неимоверными предосторожностями стал приближаться Пестрячок. Он вытянул, как мог, свою короткую шею, а хвост поджал, совсем упрятав его между задними лапами. Двигался он неровными перебежками, быстро кивая серой головенкой. Перед каждым рывком он замирал, словно готовясь дать стрекача. Наконец он подкрался достаточно близко и, набравшись храбрости, сунул свой курносый нос к животу Кровавой Мэри, но стоило громадной гиене слегка приподнять лапу, как он короткими прыжками поскакал прочь, но потом, обойдя ее, начал все представление сначала. На этот раз он уже не убежал, когда Кровавая Мэри подняла лапу, и я очень забавлялась, глядя, как маленький щенок задрал свою черную лапку и она долго и серьезно обнюхивала его в знак приветствия.
Затем Пестрячок, которому помешали сосать, вернулся к матери, а близнецы снова принялись играть, таская друг друга за уши, за «баки», за хвосты — они то носились кругами вокруг Миссис Браун с сыном, то тащили в разные стороны сухую палочку. Временами из поры высовывались черные мордочки Коктейля и Водки — крохотные щенки большими серьезными глазами следили за разыгравшимися близнецами, но, как только те приближались к норе, поспешно ныряли вниз.
Вокруг нор с щенками фокусируется вся социальная жизнь клана гиен. «Визиты» обычно начинаются на закате и продолжаются с перерывами всю ночь. Некоторые гиены, проходя мимо, немного задерживаются, чтобы поприветствовать своих друзей, а другие приходят в гости надолго, лежат возле нор, играют с щенками, здороваются с вновь прибывающими. Как правило, компания щенят, достаточно подросших, чтобы разгуливать без матерей, каждый вечер переходит к норе, где живут самые маленькие щенята, проводит там ночь, а утром подростки возвращаются к родным норам. Таков типичный образ жизни гиен у общих нор — спокойная, привольная жизнь.
Второй возле нор в этот вечер появилась Леди Астор. Она поздоровалась с Кровавой Мэри, а когда та широко зевнула — обычное поведение доминирующих гиен при встрече,— Леди Астор, сморщив нос, лизнула подругу прямо в самые губы. Тут подоспели и щенки, они столпились вокруг Леди Астор и нюхали ее живот, она же не обратила внимания на то, что каждый из них предупредительно задрал лапку, и с безразличным видом приподняла свою, давая им обнюхать себя. Потом, несколько раз дернув хвостом, она развалилась на земле рядом с Кровавой Мэри.
Следом за матерью подошла Мисс Гиена, поздоровалась со всеми по очереди, легла и начала сосать. Леди Астор приподняла переднюю лапу, когда дочь улеглась с пей рядом, и ласково положила ее на бок Мисс Гиены.
До наступления темноты к норам подошли еще несколько гиен. Прибыли и пятеро щенков и затеяли неистовую возню с близнецами и Пестрячком. Приплелся кривой старик Нельсон, издали возвещая о своем прибытии целой серией басовитых «ууууу-гуу», но эти звуки перешли в визгливое хихиканье, когда щенята всем скопом помчались на него в атаку. Такие встречи возле нор не в диковинку самцам низкого ранга. Щенята с Соусом и Пикулем во главе, поставив торчком ощетиненные хвосты, неслись навстречу Нельсону. Он было повернулся и пробежал несколько метров, но скоро остановился и встретил молокососов лицом к лицу — «психическая атака» кончилась мирным обрядом приветствия. Некоторые самцы удирают без оглядки, и случается, что щенята всерьез кусают их и вообще прогоняют прочь от норы.
После всех в уже сгущающихся сумерках неторопливой иноходью пожаловала солидная толстуха Бочка. Близнецы были так поглощены борьбой и кувырканьем в траве, что не заметили ее появления; она, по-видимому, тоже не обратила на них внимания, потому что направилась прямехонько к норе, сунула туда голову и принялась копать. Она все еще рыла землю, когда близнецы увидели ее и бросились здороваться. Мамаша радостно облизала их одного за другим, а потом с глубоким вздохом улеглась и стала их кормить. Как обычно, три-четыре минуты ушло на барахтанье — Соус и Пикуль разбирались, кто из них окажется наверху, и, как всегда, верх одержал Соус.
Ужасно обидно оставлять гиен, уезжая с темнотой,— ведь ночью они как раз наиболее оживлены и энергичны. Именно по ночам гиены чаще всего охотятся на крупную дичь, отмечают границы своей территории, спариваются. Но, на наше счастье, существует луна — а в кратере лунный свет необычайно ярок: он отражается в озере и отсвечивает на выгоревших, высветленных солнцем травах; серые, темно-лиловые, черные тени гребня кратера словно оберегают этот свет, не давая ему растекаться. В Африке лунный свет никак нельзя назвать холодным: его серебристый поток лишает все вокруг цвета, но не может отнять у воздуха его теплоту. И если все кажется колдовским, зачарованным, то лишь потому, что мы, люди,— дети солнца; я уверена, что для гиен в лунном свете нет ничего таинственного.
Только ночью мне удалось увидеть, как резвятся и играют взрослые гиены. Я никогда не забуду, как впервые увидела такие игры. Фольксваген стоял у Логова Золотых трав (травы в сиянии полной луны стали серебряными); Лакомка, которому было тогда около года, спал у меня за спиной на большой кровати. Повсюду вокруг нас резвились гиены. Леди Астор валялась на спине, размахивая в воздухе всеми четырьмя лапами, близнецы, отталкивая друг друга, норовили покрепче вцепиться ей в правое ухо, двое других щенят с рычанием дергали ее за шерсть на шее, а Пестрячок висел у нее на хвосте.
Когда же на нее наскочила собственная дочь, Леди Астор рывком поднялась с земли и отряхнулась, да так, что щенята посыпались в разные стороны и покатились кто куда. Мгновение громадная самка стояла на месте, раздвинув губы в дурацкой ухмылке, но вот Соус и Пикуль одновременно кинулись, норовя вцепиться ей в хвост, и тогда она, отскочив, понеслась широким кругом по низкой сухой траве. Челюсти щенят щелкнули в воздухе на том самом месте, где сию секунду был хвост Леди Астор, и близнецы, столкнувшись, растянулись на земле. Мгновенно вскочив, они устремились следом за двумя другими щенками, которые уже гнались за Леди Астор. Славная это была погоня в серебристом свете луны!
А справа от меня трое взрослых гиен носились по спирали, все уменьшая круги, и наконец с истерическим хохотом свалились в одну кучу-малу — сплошное мельтешение щелкающих зубов и лягающихся лап. В свалку с размаху врезались еще двое взрослых. Внезапно одна из гиеи стала негромко поскуливать, и, включив на минуту прожектор, я увидела, что это Кровавая Мэри. Ее кусали, теребили за шею, тянули за хвост. Лежа с беспомощным видом и только изредка подергивая лапами в воздухе, она постанывала, будто ее защекотали до изнеможения. Но спустя мгновение она вскочила на ноги, и вся пятерка галопом понеслась при свете луны, в полном безмолвии — только слышался топот лап по сухой земле.
Краешком глаза я заметила легкое движение у норы и догадалась, что это маленький черный щенок Кровавой Мэри. Из безопасного подземелья высунулся курносый нос и пара круглых ушей — щенок глазел на дикую свистопляску вокруг,— но мимо промчалась Леди Астор, и щенок исчез. Через несколько минут один из щенят снова высунулся, и так оно и продолжалось; время от времени оба выглядывали разом.
Игра оборвалась в одно мгновение, с какой-то пугающей внезапностью. Все гиены застыли, глядя в сторону озера. Как я ни напрягала слух, мне ничего не удалось услышать, но гиены, должно быть, слышали топот копыт вдалеке: Кровавая Мэри сорвалась с места и понеслась к озеру, а за ней Леди Астор и все остальные взрослые гиены. Глядя им вслед, я секунду спустя увидела первый ослепительный разряд мощной фотовспышки Гуго. Когда луна была достаточно ярка, чтобы можно было ехать за гиенами, Гуго следовал за отдельными гиенами клана Когтистых скал, отмечал, как они себя ведут, и все надеялся, что когда-нибудь одна из них начнет погоню и ему удастся провести наблюдения и сфотографировать всю охоту — от начала до конца.
Много раз и я выезжала с ним наблюдать, как охотятся гиены. Одну из самых драматических охотничьих сцен мы наблюдали, когда следовали за Графиней Дракула. Вот уже несколько часов мы тащились следом за ней — она двигалась не торопясь, останавливалась поздороваться с другими, ненадолго примыкала к какой-нибудь группе, а потом снова отправлялась бродить сама по себе. Наконец она улеглась и даже задремала, а через полчаса снова потрусила куда-то. Все ее поведение казалось совершенно бесцельным, и мы уже стали жалеть, что так неудачно выбрали своего «лидера». Но вдруг она начала охоту, бросившись на самца гну. К Графине Дракула, преследовавшей его, присоединились три гиены. Внезапно бык остановился и обернулся к охотникам. Это была роковая ошибка — не прошло и минуты, как из темноты возникли еще десять гиен и он оказался в окружении. Он попытался было прорвать кольцо, но четыре гиены бросились на него с боков и, прыгая, хватали его зубами. Он стоял, окруженный со всех сторон, и вертелся, стараясь встретить врагов лицом к лицу. Вот ему удалось прорваться, и он подбежал к нашему лендроверу. Он остановился и, прижавшись крупом к машине, обернулся к своим мучителям. Гуго мог бы дотронуться до него, высунув руку в окно.
Минуты шли за минутами. Гиены сновали вокруг, негромко подвывая и ворча, но нападать не решались — острые рога гну рассекали воздух, когда он мотал головой. Вдруг, должно быть услышав, как кто-то из нас зашевелился, гну повернулся и бросился на лендровер — он так грохнул рогами в дверь, что на толстом металле осталась вмятина. Один рог попал прямо в окно, едва не задев руку Гуго. Нам пришлось отъехать, и для гну это было смертным приговором: когда он бросился бежать от машины, гиены вцепились в него. Позднее на фотографии мы увидели, что последнюю атаку возглавила Леди Астор. В минуту-другую гну был повержен на землю, и гиены клана Когтистых скал сомкнулись над ним, а еще через несколько минут он был мертв.
Гиены, как и гиеновые собаки, убивают жертву, выпуская ей кишки, и смотреть на это не менее жутко. Как мы уже говорили, жертва вряд ли испытывает страдания, которые мы себе воображаем, но все же единственное средство побороть физическое отвращение — это сосредоточиться на поведении гиен. Зрелище само по себе неописуемое, когда все гиены клана одна за другой подбегают к добыче и ввязываются в свалку, пытаясь урвать свою долю. На этот раз туша гну целиком скрылась из глаз — прошло всего несколько секунд, а к ней сбежалось штук тридцать гиен, если не больше.
Кровавая Мэри и Леди Астор отрывали и заглатывали громадные куски мяса, и их соприкасавшиеся бока мало-помалу раздувались. Мисс Гиена тоже ела рядом с матерью. Миссис Браун слегка запоздала и — без преувеличения — гигантским прыжком буквально нырнула вниз головой в самую гущу гиен. Веллингтон, главный самец клана, вскарабкался на спины рвущих мясо собратьев и какой-то момент сидел там, пока не обнаружил крохотную щель, в которую можно было втиснуться. Опоздавшие проползали к пище на брюхе, пробираясь под ногами у соплеменников.
Вскоре разгорелась свара, шум стал громче: вой и ворчание, внезапный рев, от которого мороз подирал по коже, нервное хихиканье и хохот. А с этими звуками смешивались другие — тридцать с лишним зубастых ртов чавкали, рвали, крушили мясо, шкуру, кости. Не удивительно, что в таких свалках иногда встречается и непреднамеренный каннибализм — откусывают уши, кусают за лапы и носы, потому что вскоре уже трудно отличить мясо жертвы от окровавленных, с застрявшими кусками мяса шкур других гиен. Этой ночью у Нельсона отхватили еще часть уха. Я подозреваю, что и Миссис Браун потеряла кончик носа в одном из таких полуночных пиршеств.
Постепенно добычу разорвали на куски, и шум понемногу стал стихать. Я увидела, как Миссис Браун бежит, захватив ногу гну, а за ней гонятся Леди Астор и Веллингтон. Нельсон, визгливо хихикая и глядя вперед здоровым глазом, внезапно помчался прочь, унося кусок шкуры, а за ним погнался Черный Страж. Бочка потащила кость передней ноги; негромко и нервно похихикивая, она оглядывалась на Миссис Вонючку, явно вознамерившуюся отнять лакомый кусочек. Молодой самец Комик спокойно наслаждался сочным куском мяса, спрятавшись от своих соплеменников возле машины. Мисс Гиена умчалась, унося хвост гну, но быстро бросила его, обнаружив, что там ничего, кроме волос, нет. Самец низшего ранга Старатель потихоньку убрался в сторонку с крохотным кусочком кишки. Все это смахивало на дешевую распродажу в универмаге — каждый покупатель лихорадочно хватает какой-нибудь товар и тотчас бросает, разглядев получше. А в это время подвижные, как ртутные шарики, шакалы сновали между ног у гиен, хватали мясо то тут, то там, облизывали стекавшую на траву кровь. Я насчитала одиннадцать чепрачных и трех обыкновенных шакалов.
Через пятнадцать минут после того, как гну свалили, от него остались только голова и позвоночник. Веллингтон и Медовый Пряник дернули за один конец, и позвоночник сразу оторвался от головы, которая досталась Кровавой Мэри. Доминирующая самка почти всегда под конец получает голову. Это ее привилегия.
Одно хорошо в охоте гиен — после нее ничего не пропадает. Все, что можно съесть, съедается, даже траву вылизывают так, что ни следа крови не найдешь. От гну остались лишь грива, хвост да борода, не считая рогов на черепе. Да и то рога, не нужные взрослым, порой оказываются у одной из нор, и щенки часами грызут их и возятся с ними.
Далеко не все погони кончаются удачно. Едва ли не самый верный способ удрать от стаи гиен — вбежать в гущу большого стада; это иногда сбивает охотников с толку. Порой гну пытаются спастись, прыгая в реку, но гиены воды не боятся и бросаются следом за жертвой.
Как-то раз, проезжая по берегу Мунге, мы наткнулись на группу гиен, которые сновали по берегу и вглядывались в воду. В этом месте берег круто обрывался и до воды было больше метра. Вдруг из довольно бурного потока вынырнула чья-то гладкая голова, вроде тюленьей. Это странное существо встряхнулось, и из тучи разлетевшихся брызг на нас взглянула знакомая физиономия Леди Астор. Через секунду на поверхности показалась вторая голова, и из воды вышла Кровавая Мэри. Почти сразу же обе снова нырнули, а за ними с берега бросилась объемистая Бочка, окатив водой стоявших на берегу гиен и подняв волну, далеко прокатившуюся по узкой реке.
Мы сразу же догадались, что под водой находится туша какого-то животного — возможно, оно утонуло, пытаясь уйти от преследования гиен. До воды было метра полтора, и нам казалось, что многие гиены, кружившие по берегу, не решались прыгнуть с такого высокого берега, но скорее всего они боялись своих сильных родственников, а не воды, поскольку особи высшего ранга прыгали не задумываясь.
Вот Кровавая Мэри что-то нащупала передними лапами и погрузилась в воду, так что на виду остался только хвост. Вынырнула она с куском мяса в зубах. И снова принялась старательно шарить лапами — должно быть, нащупывала, как расположена туша. Увидеть в этой взбаламученной, грязной воде ничего нельзя было: гиены, которые не шарили лапами под водой, часто выныривали без мяса.
Тем временем быстрое течение постепенно снесло тушу на более мелкое место ниже по реке, где берег был не так крут. Кровавой Мэри удалось ухватиться за заднюю ногу добычи и вытащить ее на поверхность, а потом гиены сантиметр за сантиметром выволокли всю тушу на берег. Тут же поднялась обычная возня с рычанием и хихиканьем. Но на этот раз привычную сцену несколько разнообразило одно обстоятельство: когда гиены низшего ранга, схватив кусочек, отскакивали, трусливо оглядываясь через плечо, они неизменно кувыркались с берега прямо в воду. Порой беглянке приходилось окунуться дважды, когда преследовательница тоже валилась в воду прямо ей на голову.
В кратере гиены клана Когтистых скал чаще охотятся на гну и гораздо реже на зебр, а в холмистой местности позади нашей хижины гиены клана реки Мунге обычно охотятся на зебр. Однажды мы поехали следом за несколькими гиенами этого клана, когда они вышли на охоту. Ночь была светлая, сияла луна, но среди холмов полно предательских ловушек — ям, скрытых высокой травой, так что мы потуже затянули аварийные ремни и надвинули на лоб противоударные шлемы. В группе, за которой мы ехали, было тринадцать гиен — погоню за гну могут начать одна-две гиены, а для охоты на зебру обычно собираются более многочисленные партии. Внезапно гиены повернули и помчались прямо вверх по склону холма. Ведя машину следом, я с минуты на минуту ждала, что лендровер опрокинется на этой крутизне. Но мы благополучно достигли вершины, и тут перед нами открылась совершенно неописуемая картина.
Рассеянные табунки зебр собрались в одну громадную полосатую шеренгу — там было больше двухсот зебр. Табун уходил галопом, и мы видели, что с тыла его защищают несколько жеребцов. Они то и дело останавливались, оборачивались и щелкали зубами, плотно прижав уши к голове,— так они отгоняли передовых гиен. Вот одна из них внезапно взлетела в воздух сантиметров на тридцать выше зебровых спин — видно, ее лягнули. Шлепнувшись на землю, она два раза перевернулась, но вскочила и снова побежала вперед. Воздух дрожал от несмолкаемого пронзительного лая преследуемых зебр, и их копыта выбивали громоподобную дробь на выбеленном луной склоне холма. Собравшихся гиен подсчитать было невозможно, их было не меньше тридцати.
Минут пятнадцать мы следовали за погоней, но вот гиены по одной, по две, маленькими группками стали отставать, обескураженные этой непробиваемой стеной зебр и отвагой защищавших табун жеребцов.
Да, зебры — нелегкая добыча для гиен, и охотники почти всегда пасуют, как только жертва перестает убегать. Должно быть, гиены, как волки и гиеновые собаки, не боятся, что крупное животное их лягнет, но стоит ему обернуться, и они пугаются его рогов или зубов. Мы видели, как гиены четыре ночи подряд преследовали хромого жеребца; каждый раз, отбежав немного, жеребец оборачивался и начинал огрызаться. Охотники, немного покрутившись вокруг него, расходились, оставляя свой вожделенный ужин мирно пастись на травке.
Что касается пропитания, то самое беззаботное время для гиен кратера — период отела гну. И как раз это время наносит наибольший ущерб репутации гиен. Ведь сил нет смотреть, как гиены хватают и приканчивают едва стоящего на ножках новорожденного теленка — можно ли не пожалеть и его, и мать... Мы с Гуго не раз наблюдали, как теленок появляется на свет, как мать вылизывает его мокрую шерстку, смеялись, глядя, как он пытается встать на длинные ножки, и диву давались, как быстро он осиливает эту премудрость и начинает бегать,— и вдруг замечали, что к нему подбирается одна или несколько гиен. Через каких-нибудь десять минут после рождения теленок погибает в зубах у гиены — в этот период изобилия гиены охотятся не только ночью, но и днем.
Все это глубоко подействовало на меня, когда я работала в кратере за месяц до рождения собственного ребенка. Я не могла отогнать от себя мысль о такой расточительной потере усилий и жизни: антилопа гну так долго вынашивает своего теленка, и вот когда он наконец появляется на свет, в один миг это новорожденное живое чудо погибает, даже не вступив в жизнь! Ненаучный подход к явлениям природы — но беременным женщинам принято прощать всякие слабости. Тем более что любое сочувствие в известных границах всегда оправданно. Даже женщина, помешанная на кошках, не сможет побороть в себе жалость к птенцу, которого с гордостью положили у ее ног на паркете гостиной, но обвинять свою кошечку — нет, как можно! А ведь кошечка в отличие от гиен, которым приписывают все смертные грехи, сыта и охотится не ради пропитания.
Нужно учесть и еще одно обстоятельство. Гиена немало рискует, охотясь на теленка гну,— ведь антилопа бесстрашно и решительно защищает своего малыша. Я наблюдала однажды такую полную драматизма битву разъяренной матери с доминирующим самцом клана Когтистых скал Веллингтоном.
Когда Веллингтон напал на антилопу с теленком, они поскакали прочь, но, увидев, что он догоняет их, мать повернулась, налетела на него, наподдала ему рогами и снова бросилась бежать. Веллингтон молниеносно вскочил и продолжал погоню. Догнав теленка, он вцепился ему в плечо, но мать обернулась и мощным ударом лба подбросила и гиену, и теленка на метр с лишним вверх. Когда Веллингтон приземлился, мать была наготове и, бросившись «на колени», прижала его к земле своими загнутыми рогами. Однако дралась она уже напрасно: теленок был ранен и Веллингтон, вывернувшись, без труда схватил и утащил его в сторону. Он держал теленка за шею и прикончил его, встряхивая головой и сжимая свои мощные челюсти. А бедная мать только и знала, что носилась галопом вокруг гиены: возможно, и бой-то она проиграла из-за того, что теленок перестал мычать. Как бы то ни было, антилопа стояла и молча смотрела, как Веллингтон и примчавшиеся три гиены в клочки рвали ее дитя. Потом она повернулась и неторопливо пошла прочь, пощипывая травку по дороге,— судя по ее виду, она и не думала горевать. Когда Веллингтон стал уходить, я заметила, что он не может ступить на одну из передних лап. Несколько дней он не участвовал в охоте.
Телятам нередко удается удрать от преследующих их гиен. Иногда в бой вступает бык; напав на гиен, он дает матери с теленком время убежать. Самец гну ведет себя так вовсе не из любви к ближнему — эти драчливые быки готовы напасть на гиену независимо от того, гонится она за теленком или нет. Однажды гну налетал на Нельсона четыре раза подряд и даже опрокинул его, никак не давая спокойно доесть молодую газель Томсона, которую тому посчастливилось изловить.
Теленок легче всего спасается в том случае, когда мать продолжает скакать вперед, не останавливаясь для нападения на преследующих гиен. Ведь детеныш обычно поворачивает вместе с матерью и бегает вокруг нее, так что гиене, ускользнувшей от антилопы, ничего не стоит схватить его. Но один раз совсем маленький теленок продолжал бежать вперед и тогда, когда мать обернулась и поддала рогами одну из двух гнавшихся за ними гиен. Он вбежал в табунок зебр, и одна из них ни с того ни с сего вдруг лягнула бегущего малыша! Теленок растянулся на земле, и я испугалась, что вторая гиена, которая была всего в двадцати метрах, вот-вот его прикончит. Но в тот момент, когда малыш поднимался на ноги, мать бросилась на гиену и прижала ее к земле, придавив рогами, а теленок удрал без помех. Потом мать снова побежала и, поравнявшись с детенышем, быстро и ровно поскакала рядом с ним. Первая гиена больше за ними не гналась — должно быть, мать ушибла ее или ранила. Вторая несколько минут продолжала погоню, но постепенно замедлила бег и наконец совсем остановилась, отказавшись от добычи.
Само собой разумеется, телята гну — не единственные молодые животные, на которых нападают гиены: они готовы напасть на любого младенца, в том числе и на львенка и даже на маленького носорога. Мамаша-носорог обычно прячет своего новорожденного в густых зарослях — приблизительно в возрасте двух месяцев он уже становится гиенам не по зубам. Но одна мать с неслыханной самонадеянностью вывела на равнину крохотного месячного детеныша. Ей не пришлось долго его воспитывать: как-то утром мы увидели, что мать и детеныш окружены гиенами — там было не меньше пятнадцати гиен из клана Когтистых скал. Подъехав ближе, мы увидели, что у малыша сломана ножка, но виноваты ли в этом гиены, нам уже никогда не узнать. Часть гиен понемногу разбрелась, но некоторые — среди них были Веллингтон, Нельсон и Бочка — оставались возле раненого малыша и время от времени подскакивали к нему и кусали. Мать, возможно защищавшая своего детеныша всю ночь напролет, становилась все более сонной; наконец Годдард, изучавший местных носорогов, пристрелил малыша и прекратил его мучения.
Два года спустя, к нашему несказанному удивлению, та же самая носорожиха появилась на равнине с другим месячным детенышем. И каждую ночь, не меньше трех недель подряд, группы гиен из клана Когтистых скал изводили мать и младенца — они шли за ними по пятам, окружали их кольцом, неожиданно бросались на маленького носорога. На этот раз мать сумела отстоять своего малыша. Да и сам младенец, ростом не больше гиены, с курносым носиком, на котором даже еще не прорезался будущий рог, поставив хвостик торчком, неутомимо нападал на мучителей, а бдительная мать своей громадной тушей и внушительным рогом прикрывала его с тыла. Но детеныш подрос, и опасность миновала — гиены потеряли к нему всякий интерес.
Кратер Нгоронгоро славится своими носорогами: их можно найти на равнине, в тростниках, на холмах и в лесах по его склонам. Мне и в голову не приходило бояться носорогов, поскольку обычно они ведут себя мирно; бесчисленные туристы подъезжают и кружат возле них, так что, если нападать на каждую машину, можно замертво свалиться от усталости. Но вот я стала брать с собой Лакомку — он спал в фольксвагене, а я наблюдала за гиенами возле Логова Золотых трав. И как раз в это время в наши места со склонов кратера пришел «дурной» носорог. На Гуго он нападал уже три раза, и один раз тому едва удалось уйти.
Однажды вечером, когда сумерки неприметно перешли в лунную ночь, я вдруг услышала, как кто-то громко всхрапнул у самой машины. Машина стояла возле логова гиен, у меня был включен свет и горела газовая плитка — я кормила ужином Лакомку. Я сразу же выключила свет и увидела метрах в шести от машины громадного носорога. Пока я смотрела на него, он опять хрюкнул, затряс головой и стал рыть землю передней ногой. Потом он сделал несколько быстрых шажков в сторону, подняв хвост вертикально вверх. Наверное, он пытался сообразить, что за штука наша машина и как бы с ней расправиться. Любой неожиданный звук мог его раздразнить, и я не решалась включить мотор и отъехать — носорог был чересчур близко. Я потихоньку привернула газ и ухитрилась, не напугав Лакомку, уговорить его сидеть тихо, как мышь. И мы стали вместе смотреть на носорога.
Через восемь минут — они тянулись, как восемьдесят! — наш гость, помахав рогом и потопав ногами в свое удовольствие, стал удаляться. Уходя, он то и дело поворачивался и смотрел на диковинное белое существо, неподвижное и сверкавшее в лучах луны. Щенята, которые жались все время к норе, теперь, столпившись за спиной у близнецов, пошли следом за носорогом. Но вскоре остановились, чтобы насладиться его «визитной карточкой» — кучей навоза, над которой курился парок. Для щенков гиен, как и для маленьких шакалов, свежий навоз травоядных — изысканный деликатес.
Как жаль, что Лакомка не сможет вспомнить эти ночи возле Логова Золотых трав! Он часто засыпал, глядя на восходящую луну или на яркие звезды, а если просыпался, то слышал басовито-гулкое и отрывистое мычание гну или странный плачущий вой шакалов, а порой «ууууу-гуу» проходящей мимо гиены. Конечно, я делала все от меня зависящее, чтобы он не просыпался,— тогда мне было бы уже не до наблюдений. Когда он начинал шевелиться, я старалась усыпить его песенкой. Если случалось, что в такую минуту гиены тоже проявляли активность, я просто-напросто напевала свои наблюдения на магнитофон. На следующий день, прослушивая записи, мы покатывались со смеху. Представьте себе, например, как звучат на нежный мотив «Колыбельной» Брамса такие слова: «Кровавая Мэри пришла и ногу во рту принесла, а шея и морда ее в крови» или на мотив «Спи-усни»: «Нельсон истерически хихикает, когда близнецы лижут его пах».
Единственное, что грозило нарушить мирный сон Лакомки по ночам,— это неуклонное стремление каждого щенка и многих взрослых гиен подзакусить фольксвагеном. Гиены то и дело возобновляли свои попытки: они грызли и кусали фары, провода, выхлопную трубу — буквально все, к чему только можно было приложить зубы. Как-то раз Пикуль вылез из-под машины, ужасно гримасничая, тряся головой и что-то стирая с морды лапой. Причина стала ясна, когда мы поехали домой и у машины отказали тормоза: щенок прокусил тормозной шланг и попробовал тормозной жидкости!
Близнецы досаждали мне больше всех. Однажды, когда Соус грыз один подфарник, а Пикуль принялся за другой, я сделала все возможное, чтобы от них отделаться: мигала фарами, включала мотор — ни малейшего внимания! Они только туманно воззрились на меня, когда я открыла окно и застучала по кузову машины. Тогда я направила на Пикуля, который был ближе, струю аэрозоля против мух; он попятился, опасливо принюхиваясь, но почти сразу же вернулся. Наконец мне пришлось открыть дверь и высунуть ногу: Пикуль, а за ним и Соус удрали к норе и занялись там какой-то игрой, которая на время отвлекла их от машины.
Но все же чаще всего будили Лакомку не близнецы и не остальные щенки, а взрослые гиены. Когда они зажимали в своих мощных челюстях какую-нибудь торчащую металлическую деталь, а потом начинали ее выкручивать, звук был такой, словно машину раздирают на части. И хуже всех себя вели те, кто больше всех торчал возле норы: Мастер Бейдж, старший сынок Миссис Браун, и Мисс Гиена. Эта парочка каждую ночь часами гостила у логова, да и играть они любили больше остальных гиен. Однажды они двадцать минут гоняли вокруг норы, вырывая друг у друга хвост гну, а в другой раз никак не могли расстаться с ярким деревянным грузовичком, который Лакомка выронил из окна машины.
Мастер Бейдж часто играл и со своим младшим братишкой Пестрячком. К тому времени Мастер Бейдж уже совсем вырос, ему осталось только немного потолстеть, а Пестрячку едва сравнялось три месяца. Однажды Пестрячок наскочил на довольно большой и очень гладкий камень. Разинув рот до предела, он попытался захватить его, но тот был великоват, и зубы — как ни бейся! — соскальзывали. И вот в ту самую минуту, когда Пестрячок, казалось, ухватил непослушный камень, подбежал вперевалочку Мастер Бейдж, сцапал младшего брата за ухо да как дернет! Пестрячок растянулся на земле, а вскочив, снова попытался поднять камень. Но ему никак не удавалось схватить свою игрушку — Мастер Бейдж и за шиворот его трепал, и за уши дергал, и за баки таскал!
Внезапно Пестрячок бросил камень и впился в хвост мучителя. Он держался изо всех сил, опираясь на свои крепкие лапки, а Мастер Бейдж оборачивался и цапал его. Так потихоньку-полегоньку они стали отступать назад — Пестрячок все еще висел на хвосте брата. И вдруг со всей скоростью, на какую только были способны его короткие лапки, Пестрячок кинулся к оставшемуся без присмотра камню. Но Мастер Бейдж оказался резвее: он сам схватил камень и помчался прочь, оглядываясь через плечо и как бы приглашая поиграть в догонялки. Пестрячок неуклюже затопал сзади, тогда Мастер Бейдж приостановился и позволил малышу ухватиться за камень, который нес во рту, а потом уронил на землю. Пестрячок еще раз попытался захватить камень, но как раз в тот момент, когда он почти: справился с этим, Мастер Бейдж наскочил на него, сцапал камень и отбежал с ним на несколько шагов. Пестрячок бросился в погоню, Мастер Бейдж снова бросил камень — игра продолжалась.
Через некоторое время Пестрячок как будто выдохся. Он поплелся в сторону, нашел низенькое шиповатое растение и стал тянуть за ветку, пока та не отломилась. Мастер Бейдж не спускал с него глаз. Пестрячок потрепал ветку, бросил и прыгнул на нее. Тут уж Мастер Бейдж не утерпел. Он подбежал к братишке, собираясь вырвать у него ветку. Но как только он покрепче ухватился за свой конец ветки, Пестрячок бросил ветку и помчался к камню. Конечно, ему, как и прежде, не удалось взять камень в зубы, но зато, когда старший брат подскочил, чтобы отнять игрушку, Пестрячок решительно и крепко уселся на нее.
Когда щенята резвились, Миссис Браун обычно лежала поблизости. Старая Бочка тоже проводила много времени возле Логова Золотых трав и не только ради своих щенят — ей нравилось общество Миссис Браун. В жаркие дни эта пара толстых матрон частенько брела вместе к прохладным тростниковым отмелям — освежиться в жидкой грязи. И так же вместе они приходили обратно, мокрые и измазанные илом, часа в четыре-пять вечера. Неторопливо подойдя к норе, обе мамаши заглядывали в глубину, издавая порой негромкие отрывистые низкие звуки; услышав их, щенята выскакивали на поверхность. Бочка почти всегда нетерпеливо раскапывала вход в нору в ожидании близнецов. Затем обе самки — каждая в сопровождении собственного потомства — укладывались в неглубоких ямках возле норы и принимались кормить щенят; трапеза продолжалась обычно час-полтора.

Даже Кровавая Мэри, которой, как первой самке клана, хватало дел и помимо возни с детворой, немало времени проводила у норы, пока ее щенкам не исполнилось двух месяцев. Очевидно, это объясняется тем, что маленькие щенки сосут, хотя и не подолгу, но чаще, чем трехмесячные. И если Пестрячок и близнецы сосали всего три раза в сутки, щенки Кровавой Мэри сосали вдвое чаще.
Водка и Коктейль с самого рождения обнаружили совершенно разные характеры. Коктейль был во всех отношениях спокойнее, живости в нем было меньше. Он по многу минут вылизывал Кровавой Мэри шею и шерсть вокруг ушей, когда она лежала возле норы, а потом усаживался у нее под носом и задирал голову, предлагая ей отплатить услугой за услугу. Обычно Кровавая Мэри соглашалась и немного ухаживала за ним, выкусывая что-то из его шерстки передними зубами или вылизывая его с ног до головы шершавым, как у кошки, языком. А Водка тем временем резвился, кувыркаясь с Пестрячком или карабкаясь на мать,— он все старался убедить Коктейля, что есть более веселые занятия, чем наводить красоту.
Когда щенята стали подрастать, я отметила, что они проводят вместе гораздо меньше времени, чем остальные близнецы. По-моему, это происходило оттого, что более смелый и предприимчивый Водка уже месяцев с четырех норовил увязаться за Кровавой Мэри, куда бы она ни шла. Уже в этом возрасте, когда задняя половина тела и ноги у него еще были черны, как у младенца, он иногда оказывался у добычи, если та была убита не особенно далеко от логова. Уверенный в своей безнаказанности — он находился под защитой самой главной самки клана,— Водка таскал сочные куски мяса прямо из-под носа у взрослых гиен. Частенько он наедался, пристроившись под брюхом Кровавой Мэри. Ведь если бы он не жался к матери, ему вряд ли удалось бы спокойно прожевать свою добычу. Один раз я видела, как он бежит за Кровавой Мэри к дому и тащит солидный кусок шкуры, зажав его в зубах. И хотя он задирал голову как можно выше, чтобы его трофей не волочился по земле, это ему не помогало: он то и дело наступал на шкуру и тыкался носом в землю. Пробежав немного, он остановился и принялся жевать свое лакомство, но тут компания молодых, почти взрослых гиен, которая следовала за ним, бросая алчные взгляды на его трофей, стала подбираться поближе. Кровавая Мэри не останавливалась, и стоило ей отдалиться на шесть метров, как один из молодых бросился на шкуру. С пронзительным хихиканьем Водка подхватил ее и, поставив распушенный хвост торчком, помчался следом за матерью; два раза он опять запинался о свой трофей, а настойчивые юнцы не отставали от него. Но вот Кровавая Мэри улеглась, и Водка тут же устроился у нее под бочком, так что старшие щенки поняли, что поживиться не удастся, и разбрелись кто куда.
Когда Водке и Коктейлю исполнилось десять месяцев и она стали уже полувзрослыми гиенами, я стала чаще видеть их вместе. Наверное, те приключения, которые манили Водку, например походы к общей добыче пли небольшие разведывательные рейды на свой страх и риск, перестали пугать подросшего Коктейля. Да и Водка распрощался со своей детской энергией, бившей через край, и настолько остепенился, что с удовольствием минут по десять кряду «причесывал» и вылизывал братца.
Несмотря на все это, мне и в голову не пришло, что что-то неладно в тот день, когда я, подъехав к норе, где обитали двое щенят, увидела, что Водка бродит один, а Кровавая Мэри лежит в сторонке. Водка места себе не находил. Он бродил и бродил кругом, принюхиваясь к земле, а потом останавливался и не сводил глаз с равнины. Вдруг он бросился бежать со всех ног — прочь от логова и от матери. Кровавая Мэри подняла голову и посмотрела ему вслед, но когда он скрылся за холмом, встала и поплелась за ним. Я поехала за ней, и мы вскоре догнали Водку — тот оказался у норы, в которой они с Коктейлем жили несколько недель назад. Кровавая Мэри плюхнулась на землю, но Водка никак не мог успокоиться и минут через десять снова мчался куда-то по равнине. Я поехала следом и увидела, что он прибежал к другой норе. Он нырнул вниз, и из норы сейчас же полетела грязь — уж не собирается ли он расчистить пору? Кровавая Мэри приплелась и к этой норе и вновь растянулась на земле, но Водка бросился бежать к следующей. Теперь я уже точно знала, что он разыскивает своего брата. А он все копал и копал нору, как будто хотел убедиться наверняка, что Коктейль не затаился в самой ее глубине.
Только через два часа щенок прекратил поиски и лег рядом с матерью. Все это время он носился от норы к норе, копал, вынюхивал что-то на земле и в воздухе. Много раз он подвергался смертельной опасности, снуя по степи: это было в разгар гона гну, и днем быки нападали на любую гиену, пробегавшую мимо. Водка, маленький и неприметный с виду, просто огибал разъяренных быков по огромной дуге, а вот Кровавой Мэри, провожавшей своего щенка, не раз приходилось поворачивать и спасаться в норе, от которой она только что отошла. Атаки одного злобного быка шесть раз заставляли ее «окапываться», но ей все же удалось догнать Водку.
Теперь, вспоминая обстоятельства, связанные с исчезновением Коктейля, я понимаю, что Водка чувствовал, что что-то стряслось с его братом. Кровавая Мэри, провожавшая своего щенка от норы к норе, не принимала ни малейшего участия в его отчаянных розысках и была безмятежно спокойна. Но к вечеру и до нее, как видно, дошло, что случилась беда,— на этот раз уже она в сопровождении Водки обошла все норы, одну за другой, совала голову в каждую и тихонько звала. Время от времени, проходя по равнине, она испускала долгие, горестные вопли: «ууууу-гуу»! Еще два дня Кровавая Мэри обыскивала — правда, без особого рвения — разные норы, но в конце концов перестала искать. Я больше никогда не видела Коктейля.
В кратере сплошь да рядом встречаешь гиен — матерей, однопометников или просто приятелей,— которые бродят от норы к норе, разыскивая какого-то определенного щенка. Отчасти это обусловлено тем, что щенята начиная примерно с четырех месяцев переходят из одной норы в другую по собственному почину. Бывает, что, пробыв в норе три-четыре дня, они снова уходят, а иногда живут в одной норе три-четыре недели, как, например, в Логове Золотых трав. Самых маленьких щенков переносят или переводят из норы в нору матери. И я совершенно убеждена, что зачастую гиена уходит от норы только потому, что появляется другая гиена, с которой она «не ладит», а иногда она просто переходит к норе, где устроилась ее подруга. Представьте себе, к примеру, нору или скорее несколько нор вместе, в которых обитают щенята разных возрастов. Щенок ростом в четверть взрослой гиены, который приходил сюда только поиграть по вечерам, решает остаться насовсем и не возвращается в родной дом. И его мать тоже перейдет к этой норе. Но другая мать, обосновавшаяся в этой норе раньше, по рангу стоит ниже вновь прибывшей и при ней чувствует себя не в своей тарелке. Поэтому она переносит своих щенят одного за другим в другую нору, поодаль от первой. Крохотные черные щенята очень нравятся тем, что постарше, и вскоре старшие щенки переселяются в нору к малышам. А случается и так, что общество матери двух черных щенят нравится другой матери и она переводит своих собственных детей в ту же нору. Так и идет этот круговорот, постоянная смена обитаемых нор весь год напролет.
Как-то раз я сама была виной такого «переезда», который доставил матери кучу хлопот. Ранним утром я подъехала к норе, где молодая Графиня Дракула лежа кормила своих двойняшек. Это были ее первые щенки, всего трех недель от роду, и она до ужаса боялась машины. Когда я подъехала, Графиня Дракула встала и посмотрела на щенков. В серой предрассветной мгле ее морда с уродливо рассеченной верхней губой выглядела жутковато. Вот она схватила одного щенка за шиворот и понесла, время от времени опуская на землю, чтобы перехватить поудобнее. Достигнув своей цели — это была нора в сотне метров от первой,— она исчезла под землей, все еще держа в зубах щенка. Но почти тут же вылезла без него.
Тем временем из норы рядом со мной раздавались пронзительные завывания второго щенка. Графиня Дракула поспешила на его крики. Последние тридцать метров она пробежала бегом, и, когда сунула морду в нору, завывания стихли. Но теперь принялся выть щенок в дальней норе, отчаянными воплями призывая на помощь. Графиня Дракула отдернула морду, которую засунула было в нору, посмотрела туда, откуда доносился крик, побежала обратно к орущему щенку и забралась в нору.
Разумеется, в тот самый момент, как она бросилась бежать, опять заголосил второй щенок. Замученная мать немного посидела в дальней норе, но вскоре высунула голову и стала смотреть в сторону кричащего щенка. Минуту спустя, когда она пошла обратно ко второму щенку, первый выбрался из дальней норы и увязался за матерью. Графиня Дракула остановилась, посмотрела на него и пошла дальше. Крохотный щенок ковылял за ней, то и дело спотыкаясь и тыкаясь носом в землю.
Вдруг целая рулада музыкальных «ууууу-гуу» возвестила о прибытии Нельсона. Он поплелся к дальней норе, с любопытством вглядываясь в крохотного черного щенка своим единственным глазом, но щенок мгновенно скатился в спасительную нору. Графиня Дракула обернулась, увидела Нельсона и помчалась к нему. Налетев, она с громким рычанием погнала его прочь, а он, как всегда, подхихикивал на бегу. Матери оберегают маленьких щенят, держа взрослых самцов на почтительном расстоянии,— ходят слухи, что отцы не прочь закусить собственными детьми.
И вот Графиня Дракула в полной растерянности стоит возле дальней норы, а тем временем второй щенок, рядом со мной, немного передохнул и вновь принялся голосить. Мать тут же бросилась к нему. Первый щенок снова вылез из дальней норы и поплелся за ней. На этот раз он не успел отойти и десяти метров от норы, как Графиня Дракула вернулась, повела его, подталкивая носом, к норе и затолкала вглубь. А когда она подняла голову, то увидела, что Нельсон подбирается к другой норе! Одним духом она промчалась сто метров и опять прогнала Нельсона. Потом сунула нос в нору и минуты две возилась, чтобы ухватить щенка, отчаянно скулившего в глубине. Когда она наконец вылезла со вторым щенком в зубах, я увидела, что он вот-вот выскользнет и шлепнется на землю. Мать на секунду положила щенка на землю, чтобы перехватить половчее, а он тут же дал стрекача в нору. Графиня Дракула взглянула в сторону дальней норы — первый щенок, сидя у входа, разрывался на части от воя,— посмотрела на Нельсона, который стоял довольно близко, потом приняла решение и нырнула в ближнюю нору. Секунду спустя она выскочила, крепко зажав в зубах щенка, и со всех ног побежала к дальней норе. Младенец, болтавшийся как тряпка у нее во рту, прекратил свои протестующие вопли, только когда она сунула его в нору к другому близнецу.
Не меньше получаса потратила Графиня Дракула на то, чтобы переселить двух маленьких щенят на сотню метров. Наконец она улеглась, а щенки возобновили прерванную трапезу.
Бывали случаи, когда можно было ожидать, что матери поспешно «эвакуируют» своих чад, но ничего подобного не происходило. Например, как-то раз шесть львов забрели в наши места и направились прямиком к Логову Золотых трав. Это было вечером, Кровавая Мэри, Миссис Браун и Бочка лежали у нор, кормя своих щенят. Кровавая Мэри первая почуяла львов и вскочила с негромким клокочущим рычанием, подавая сигнал тревоги. Все пятеро щенят в мгновение ока скрылись под землей, а три гиены, секунду-другую посмотрев в сторону львов, отбежали метров на пятьдесят и остановились. Львы подошли к норе и стали усиленно обнюхивать вход. Пять львиц прайда вскоре пошли дальше, а лев задержался минут на пять — он даже несколько раз лениво копнул лапой землю у входа, но потом тоже ушел.
Все это время гиены стояли и смотрели на львов, и только когда те отошли метров на двести, бросились к своим щенкам. Сунув по очереди головы в нору — словно желая убедиться, что малыши живы-здоровы,— они минут пять бегали вокруг, обнюхивая землю и отмечая запахом множество мест. Через несколько минут щенята отважились вылезти наружу и тоже вместе с матерями принялись метить все вокруг. Было похоже, что гиены стараются избавиться от ужасного львиного духа, заглушая его своим собственным. Однако, к моему удивлению, никто никуда не переселился из Логова Золотых трав.
А вот тем гиенам, которые жили в нескольких норах по соседству, пришлось хуже, когда поблизости два дня и три ночи бродила пара влюбленных львов. В норах было в общей сложности тринадцать щенят, и им пришлось просидеть все это время под землей на осадном положении. Матери время от времени подбирались поближе и стояли где-то в стороне, но не могли подойти и покормить детенышей. Львы во время ухаживания — течка у львицы длится дней десять — почти ничего не едят, а лежат рядом и довольно часто спариваются. Пока эта пара лежала возле нор, погода стояла прохладная, дождливая и даже днем не было жаркого солнца, которое, быть может, прогнало бы их куда-нибудь в тень. Они, вероятно, и не подозревали, что портят жизнь многим гиенам из клана Когтистых скал. Впрочем, если бы они и догадывались об этом, то вряд ли это обеспокоило бы их.
Удивительно интересны взаимоотношения гиен со львами, особенно в кратере, где гиен великое множество. Гиен так часто представляли подбирающими крохи с львиного стола, что многим и теперь трудно будет поверить последним сообщениям Ханса Круука, обнаружившего, что лев очень часто таскает куски со стола гиен. Три года назад мы с Гуго убедились в этом собственными глазами. Группа гиен с Когтистых скал загнала добычу на закате, и, когда мы подъехали, вокруг туши убитого гну было всего семь или восемь гиен — лишь по ночам, когда гиены начеку и полны энергии, они с невиданной скоростью сбегаются к свежей добыче. Через несколько секунд после того, как мы остановили машину, к добыче примчался молодой лев. Ему было года два, и грива у него едва начинала пробиваться. С яростным ревом он прыгнул вперед, и гиены отскочили, но к ним прибывало подкрепление — через несколько секунд вокруг туши с низкими рыдающими воплями стала стягиваться группа из четырнадцати гиен, хвосты у всех стояли торчком.
Вдруг мы заметили, что к терзающему мясо льву с тыла подползает Леди Астор. Она с величайшей осторожностью передвигала лапу за лапой, видимо, изо всех сил стараясь сохранить элемент внезапности при нападении. Подобравшись к льву примерно метра на полтора, она метнулась вперед, куснула его за лапу и удрала с хохотом, словно потрясенная собственной дерзостью и нахальством.
Лев взревел и обернулся, и в тот же миг к добыче подскочили и стали ее рвать все гиены. Когда погнавшийся было за Леди Астор лев вернулся, от туши отбежали только две гиены. Похоже было, что лев напуган: он даже не пытался отогнать гиен от своей добычи, а стоял, хлеща себя хвостом и потирая о землю прокушенную лапу. И даже когда подошел еще один двухгодовалый лев, оба зверя не стали отгонять гиен, а просто присоединились к их трапезе. Этого зрелища мне не забыть — два льва рвут шею мертвого гну, а рядом толпа завывающих, хохочущих, рычащих гиен рвет круп.
Но хотя гиены порой и берут верх над молодыми львами или одинокими львицами, перед матерым львом они предупредительно расступаются. Как-то ночью мы ехали следом за Миссис Браун, бегущей по равнине. Вдруг мы увидели силуэты гиен, к которым подбежала Миссис Браун,— они четко вырисовывались в лунном свете. Мы остановились поблизости. Метрах в пятидесяти от гиен прайд львов — две львицы и несколько полувзрослых и маленьких львят — расправлялся с тушей убитой зебры. Около добычи вертелись шакалы, но львята все время бросались на них, так что если им что и перепало, то явно какие-нибудь крохи.
Через несколько минут из темноты вынырнула Кровавая Мэри — распушенный хвост торчком, взгляд прикован к львам. Она остановилась рядом с машиной и начала потихоньку рычать; вскоре ей стала подпевать Леди Астор. Обе самки время от времени рыли землю то одной, то другой передней лапой — признак нерешительности. Потом Кровавая Мэри испустила серию басовитых «ууууу-гуу», Леди Астор ей подтянула, вой подхватила еще одна гиена, за ней — другая, и вскоре повсюду вокруг нас зазвучал дикий вой. Через несколько секунд Кровавая Мэри и Леди Астор двинулись в сторону львов, за ними плотной толпой следовали остальные гиены. В наступающей на львов армии мы насчитали двадцать девять гиен из клана Когтистых скал. По мере приближения они завывали все громче и громче, перемежая рыдающие вопли диким ревом и жутким рычанием. Никогда мне не приходилось слышать такой сумасшедшей какофонии! Гиены подходили все ближе и ближе, и шум становился все оглушительнее.
Но вдруг с неподражаемой плавной стремительностью обе львицы вскочили, и кругом прокатился вибрирующий, клокочущий рокот тревожного ворчания гиен. Одна львица демонстративно отбросила задними лапами пучки травы, готовясь к прыжку, и гиены обратились в бегство — в наступившей тишине ясно слышался топот их тяжелых лап. Львицы гнались за ними по крайней мере метров сто, и одна из них едва не настигла старушку Бочку.
Затем львицы вернулись к добыче и продолжали пировать, а гиены, затаившись в траве, не подавали признаков жизни. Но минут через десять снова поднялось рычание и уханье. Гиены вставали и метались вокруг. Завывание становилось все громче. Леди Астор так жутко ревела под окном, что, не будь я в машине, у меня бы кровь застыла в жилах! И вот гиены стали подбираться к львам; когда передние были от прайда всего в двадцати метрах, шум достиг небывалой, невероятной силы. (А Лакомка все это время мирно спал, свернувшись калачиком на заднем сиденье.)
Вдруг весь этот тарарам смолк, и снова негромкое тревожное рычание прокатились в воздухе. Львицы не двигались, и мы ничего не понимали, но, проследив за взглядом Кровавой Мэри, увидели, что к добыче шествует черногривый лев в сопровождении свиты из шакалов. С расстояния не меньше ста метров от ближайшей гиены лев бросился в атаку и гнал гиен метров двести — довольно длинная для льва пробежка. Потом он прыжками вернулся к добыче, и львицы с львятами поспешно убрались. Когда он стал есть, они все легли неподалеку, но даже не пытались составить ему компанию. Теперь в своей стихии оказались шакалы.
Взрослые львы — должно быть, просто от лени — обычно очень спокойно относятся к этим подвижным как ртуть воришкам. Вскоре возле добычи сновало уже семнадцать шакалов, хватая, что подвернется, и мигом отскакивая. Но на гиен появление льва оказало как раз противоположное действие — они стушевались и притихли. Многие — в основном особи высокого ранга — вообще ушли, а остальные расположились на безопасном расстоянии, окружив львов неровным кольцом на расстоянии примерно восьмидесяти метров, дожидаясь, не останется ли после ухода львов нескольких костей.
В том, что гиены проявляют такое уважение к матерым львам, нет ничего удивительного. Однажды ночью клан Когтистых скал прикончил гну на самой вершине гребня Когтистых скал, у нагромождения серых камней. К этому времени гребень принадлежал клану реки Мунге, расширившему свои северные границы. Заслышав громкое рычание рвущих добычу гиен Когтистых скал, к этому месту стали сбегаться и гиены из клана завоевателей. Они сновали взад-вперед у невидимой границы, в растерянности разрывая землю. Но мы-то знали, что, дождавшись подкрепления, они отважатся напасть на клан Когтистых скал.
Оба клана подняли дикий шум, и, когда из темноты с пугающей внезапностью выскочили два льва, никто из гиен их не заметил, пока они не оказались буквально в гуще клана Когтистых скал. Тут гиены бросились врассыпную, одна из них в панике побежала не в ту сторону, и лев прижал ее к скале. Прыгая, он поднял облако пыли, белевшей в лунном свете, и мы с минуту ничего не могли разобрать.
Когда пыль рассеялась, мы увидели гиену, приподнявшуюся на передние лапы,— двигаться она не могла. Это был Старатель, и, как мы узнали позднее, у него была сломана спина. Оба льва бросились за другими гиенами, но вскоре один из них, громадный черногривый самец, вернулся. Немного помедлив — хвост у него так и хлестал по воздуху,— лев решительно направился к гиене. Старатель отшатнулся, обнажив зубы в устрашающей гримасе, но лев схватил его за горло и медленно придушил. Ни мне, ни Гуго никогда не забыть то злорадство, ту явную ненависть, с которой лев убивал Старателя; признаться, еще некоторое время спустя нас продолжала бить дрожь при одном воспоминании об этой неожиданно злобной расправе.
Но в то самое время, когда лев приканчивал Старателя, к добыче подошла, к нашему несказанному удивлению, одна из гиен с реки Мунге и преспокойно принялась уплетать мясо. Она наслаждалась не больше секунды — второй лев, тоже взрослый, вернулся к туше и, увидев нахалку у добычи, с громким ревом бросился на нее. Гиена отскочила и даже успела удрать, но лев страшно изранил ее. Мы видели ее на следующий день, всю истерзанную и едва живую, и поняли, что ей уже не подняться.
Лев не стал есть Старателя; хотя мне известно много случаев, когда львы убивали гиен, я знаю только один случай, когда лев убил и съел гиену. Даже сами гиены, судя по всему, не очень-то охотно трогают мертвую гиену, по крайней мере в Нгоронгоро, где пища всегда в изобилии. Весь следующий день тело Старателя, брошенное львом, пролежало на вершине гребня Когтистых скал. Вечером несколько членов его клана принюхивались, проходя мимо, но останавливаться не стали. В конце концов Миссис Браун взяла на себя отвратительный подвиг каннибализма, чтобы убрать труп, позднее к ней присоединилась ее подруга. Ни одна из проходивших мимо гиен к ним не примкнула. Но вот у подножия холма показалась маленькая процессия щенят из Логова Золотых трав. Соус, сначала хорошенько покатавшись на трупе, принялся жадно набивать себе брюхо. Его примеру последовал Пикуль, а за ним на мясо набросились Пестрячок и остальные щенки. И почти в тот же миг отовсюду стали прибывать взрослые гиены, и все присоединились к пирующим.
В кратере гиенам нет нужды питаться чужой добычей или падалью — дичи хватает, и кланы большую часть пищи добывают охотой. Мне даже кажется, что, чем выше по рангу гиена, тем меньше для нее необходимости становиться чьим-то нахлебником. Например, Кровавая Мэри и Леди Астор досыта наедались почти каждую ночь. К чему им пробегать километр за километром, увидев, что где-то вдали приземлился гриф, или прислушиваться к далекому хохоту кормящейся гиены на самых задворках своих владений? К чему им всю ночь напролет слоняться поодаль от пирующего прайда львов в надежде раздобыть жалкие косточки? Но гиены пониже рангом получают гораздо меньшую долю общей добычи. Поэтому они более бдительно следят за малейшими признаками пира хищников где-нибудь вдали.
Гиена по своему общему складу отлично приспособлена к образу жизни падальщика. У нее не просто тончайший слух — она способна точно определить направление донесшегося до нее звука; выносливость у нее изумительная — она может километров пятнадцать пробежать быстрым галопом; у нее хватает терпения всю ночь дожидаться остатков львиной трапезы или преследовать раненое животное, пока оно не ослабеет настолько, что с ним легко можно справиться. Вдобавок ее мощные челюсти дробят все, кроме самых прочных костей, а желудочный сок способен растворить что угодно. Кроме того, гиена умеет отлично применяться к обстоятельствам и всегда готова попробовать любое «перспективное сырье» для поддержания своего обмена веществ — начиная с кожаных сапог и кончая внутренностями автомобиля.
Удивительно, отчего люди так брезгливы, когда разговор заходит о непривычных для них продуктах или способах питания. Многие англичане без ужаса не могут подумать о ножках лягушек или виноградных улитках; западная цивилизация возмущается при одной мысли о жареных термитах или о супе, в котором плавают живые рыбы. Да и взять хотя бы нашу собственную семью: Гуго приходит в священный ужас, когда я ем на завтрак копчушки, а я — от сырой сельди по-голландски, которую он обожает. И нет ничего удивительного в том, что большинство людей с отвращением относится к столь далекому от нашего способу питания гиен. Поначалу я и сама чувствовала отвращение, но потом заметила, что моя брезгливость мало-помалу исчезает. Мне кажется, что, наблюдая за ними, я как бы переключаюсь на другую длину волны. Миссис Браун так нескрываемо наслаждается кусочком еще теплой кишки с начинкой из полупереваренных трав, что я смотрю на еду ее, гиеновыми, глазами и... просто слюнки текут! Но стоит мне вообразить, что я сама пробую этот кусочек, как у меня все внутри переворачивается. И тот же самый прием «настройки на гиен» я применяю, когда вижу, как Водка облизывает засохшую кровь или тягучую слюну с губ матери или Веллингтон напускает мочи в ту лужу, из которой лакает.
Но большинство людей, несмотря ни на что, не расстанутся со своим отвращением. И туалет гиены, наверное, вызовет у них еще более острое отвращение. Потому что если гиена и проявляет признаки полнейшего блаженства, то именно тогда, когда ей удается выкататься в какой-нибудь гадости, которая людям кажется абсолютно тошнотворной, вроде куска прогнившей кишки, дохлого зверька, кучи навоза или — высший экстаз! — в отрыжке кого-нибудь из соплеменников. И вряд ли тут поможет напоминание о том, что даже самая избалованная домашняя собачка, украшение гостиной, при случае готова «надушить» свое холеное тельце теми же ароматами.
Гиен часто рвет, и они всегда катаются в своей отрыжке. Я не сразу поняла, что это не рвота в обычном смысле слова, а именно отрыжка, освобождающая желудок от массы непереваренной шерсти. Часто, покатавшись на этом волосяном комке, гиена вытаскивает оттуда кусочки полурастворившихся костей — видимо, они уже размягчены, так как гиена грызет их, а хруста не слышно. Если гиена отрыгивает комок шерсти, находясь среди своих сородичей, ей приходится туговато, поскольку подобрать кусочки костей и всласть покататься на остатках хочется не только ей одной. Однажды я видела, как Нельсон, лежавший возле Логова Золотых трав, выплюнул такой ком шерсти. Не успел комок коснуться земли, как на него навалились трое щенят. Нельсон приготовился выплюнуть второй комок — к нему тут же подскочили два других щенка, подстерегая момент, когда комок вылетит из его пасти. Нельсон, приостановившись, поглядел на них здоровым глазом, сделал усилие, задержал отрыжку в зубах, отбежал в сторонку, бросил ее, выбрал несколько кусочков кости и только-только подогнул шею, чтобы роскошно выкататься, как щенки налетели на него. И когда Нельсон, изловчившись, все же стал кататься на своем сокровище, один из щенков, лихорадочно принюхиваясь, обнаружил следы драгоценного запаха на морде старика и стал кататься... у него на голове!
Я помню еще один случай. Кровавая Мэри освободилась от комка шерсти и начала кататься на нем, подскочил Водка и стал кувыркаться рядом. Тут и Леди Астор заметила это, подбежала и тоже начала кататься, стараясь подобраться как можно ближе к комку шерсти. В какой-то момент она навалилась на Водку, которому едва исполнился год. Передо мною мелькнула сплющенная мордочка и две дергающиеся передние лапки, когда он тщетно пытался выбраться из-под увесистой приятельницы своей мамаши.
Мы еще не знаем, почему гиены, как и многие хищники, любят кататься на таких пахучих веществах. Но, в конце концов, ведь и люди (в особенности женщины) тоже любят умащивать свои тела сильно пахнущими веществами. А если еще принять во внимание, что большинство дорогих духов сделано на основе выделений из анальных желез циветт, то, может быть, нам и не следует особенно удивляться или критиковать парфюмерные пристрастия гиен.
Многим животным неимоверно досаждают мухи — мухи кусающие, жалящие и просто ползающие и щекочущие. Вид спящего льва, покрытого массой насекомых, которые забираются между ног, облепляют брюхо, глаза, морду, всегда приводил меня в содрогание. Но гиена спасается от этих мучителей, покрывая себя грязью. Улегшись на бок, гиена начинает копать землю передней лапой, как совком, подбрасывая грязь высоко в воздух, так что иногда вся задняя часть ее туловища скрывается под кучей земли. И тогда, прикрыв скрещенными лапами глаза и нос, гиена предается мирному отдыху. Есть у гиен и другой способ обеспечить себе некоторый комфорт. Если стоит жара, она отдыхает в прохладной глубине норы, а то укладывается в воду или в грязь. В сухую погоду, перед тем как лечь, она сначала «прудит» под себя, взбивая грязь всеми четырьмя лапами, а потом уж устраивается и сибаритствует в этой луже, приготовленной «подручными» средствами.
В сезон дождей гиены почти весь день валяются в лужах. Как-то в полдень особенно жаркого дня я объезжала гнездовой участок клана Когтистых скал. Сначала мне попался Веллингтон — он лежал в луже на брюхе, положив подбородок на вытянутые лапы и зажмурив глаза. Подальше в глубокой жидкой грязи блаженствовала Миссис Браун. Подняв голову, она взглянула на меня; с подбородка у нее капала бурая жижа, а на воспаленном кончике носа красовалась нашлепка из грязи. Потом она перевернулась на другой бок, так что грязь забулькала и зачмокала, и снова развалилась. В луже по соседству быстро-быстро копала, поднимая целый фонтан грязной воды, Бочка. Приняв «душ», она опрокинулась на спину, так что все четыре лапы заболтались в воздухе. Ее большие карие глаза постепенно закрывались. Я поехала дальше.
Кровавая Мэри и Леди Астор лежали рядышком на краю большой лужи, уютно утопив в воде лапы и брюхо. К ним подошла Мисс Гиена. Она аккуратно, как подобает барышне, вступила в мутную воду, немного добавила в нее от себя и улеглась, заливая свою пушистую блестящую шерсть жидкой грязью.
Гиены Озерного клана и в сушь и в дождь чаще всего валяются на отмелях кратерного озера. Это озеро — содовое, и мы по собственному опыту знаем, что одежда, которую часто стирают в такой воде, сильно выцветает. Может быть, по этой причине шерсть у старших гиен Озерного клана совсем бледная и почти без пятен. Шкурам гиен Когтистых скал не грозит «отбелка» — в сухой сезон они могут валяться в реке Мунге или в близлежащем болоте.
Самое быстрое купание, которое мне приходилось видеть, произошло на моих глазах, когда Веллингтон «ухаживал» за Леди Астор, по крайней мере я сочла это ухаживанием. Но надо все рассказать по порядку. Он неотвязно, как верная тень, следовал за ней. Леди Астор подошла к реке Мунге, приостановилась и отметила участок травы. Когда же Веллингтон стал кататься в этом чарующем запахе, она соскользнула с берега вниз. Я слышала всплеск — это она плюхнулась в реку. Веллингтон заторопился, но не успел добежать до берега, как она уже вылезла, мокрая с головы до хвоста, и бодрым шагом устремилась на равнину. Веллингтон, казалось, не знал, что делать. Было сухо и страшно жарко, и видно было, что ему до смерти хочется освежиться в воде. Но Леди Астор быстро уходила, а потерять ее он не согласился бы ни за что на свете. Внезапно, приняв решение, он помчался к воде, и не успела я сосчитать до пяти, как он выскочил на берег, окунув только брюхо и половину крупа. Не выпив ни глоточка — губы у него были сухие,— Веллингтон понесся по равнине догонять Леди Астор.
Отношения полов у гиен до сих пор покрыты для меня тайной. Мы с Гуго дважды видели спаривание гиен и много-много раз наблюдали «церемонию поклонов», которая почти несомненно входит в ритуал ухаживания. Но всякий раз, когда я была уверена, что длительное «поклонение» наконец принесет плоды, самка и ее поклонник неизменно скрывались в тростниковых зарослях болота Мунге — а туда, как я уже говорила, путь на машине был заказан.
Однажды вечером я видела, как Леди Астор лежит в траве, а Нельсон стоит метрах в трех у нее за спиной. Внезапно он поклонился, так низко опустив голову, что его подбородок едва не коснулся земли. Потом быстро двинулся вперед, опять поклонился и стал быстро копать землю то одной, то другой лапой приблизительно в метре от крупа Леди Астор. Она подняла голову — он отскочил, зацепился за кочку и растянулся. Леди Астор опустила голову, а Нельсон, поднявшись, стоял и смотрел на нее. Немного спустя он повторил свой подход с поклонами и опять рыл землю, но тут же быстро отошел, хотя Леди Астор не шевельнулась. До темноты оставалось часа два, и все это время Нельсон повторял свои поклоны с копанием, подходы и отступления. Если он подбирался чересчур близко, Леди Астор огрызалась, и он бросался бежать, зажав хвост между ног. А в антрактах между этими сценами он лежал не сводя глаз с самки. Временами он издавал несколько негромких мирных «ууууу-гуу», Леди Астор и ухом не вела в ответ. Стало быстро темнеть; Леди Астор поднялась и пошла к тростникам. Там в сопровождении Нельсона, который держался немного позади, она и исчезла.
На следующий день Леди Астор кланялся Черный Страж — самец более высокого ранга, чем Нельсон. Нельсон околачивался тут же, но несколько раз, когда он подходил слишком близко, Черный Страж прогонял его. Когда солнце стало припекать, Леди Астор забралась в прохладную нору, а Черный Страж, пыхтя, как паровоз, остался на самом солнцепеке, у входа в нору, только набросал на себя огромную кучу земли. Он так и не сходил с места, а когда Леди Астор вышла около четырех часов, он снова стал кланяться. В сумерки пара отошла от норы и исчезла в тростниках.
Эти сцены повторялись целых шесть дней. Каждый день Леди Астор пользовалась вниманием самца несколько более высокого ранга, чем днем раньше, пока, наконец, на пятый день ее спутником не стал Веллингтон, самец номер один клана Когтистых скал. Поблизости от этой пары слонялись толпой другие самцы, но едва кто-нибудь из них приближался, Веллингтон бросался на него, и тот отступал. И в этот вечер, как обычно, Леди Астор исчезла в тростниках в сопровождении самца.
На следующий день Веллингтон ходил за Леди Астор как привязанный, буквально касаясь носом ее крупа. Когда она улеглась в позе сфинкса, Веллингтон подошел и «копнул» лапой прямо по ее спине, и хотя он быстро отскочил, она на него не огрызнулась. Оп снова подошел, положил одну из передних лап возле ее бока, припал грудью к ее спине и слегка прикусил ее за шею. Я была уверена, что наконец-то увижу завершение церемонии поклонов. Но леди Астор встала — и могу поклясться! — уходя в тростники, бросила на меня через плечо торжествующий взгляд!
Три дня я не могла даже отыскать эту пару, но когда они вернулись, Леди Астор, казалось, перестала привлекать самцов. Если вы спросите, понесла ли она, я определенно отвечу — нет! Собственно говоря, из шести самок, которые на моих глазах принимали ухаживания самцов, только одна принесла щенят через шестнадцать недель, как и полагается у гиен. И в то же время церемония поклонов разыгрывалась только перед самками, которые могли быть в течке,— это были либо молодые взрослые самки без щенят, либо самки, которые уже перестали или вскоре должны были перестать кормить щенят. И самое интересное, что каждый раз Веллингтон, доминирующий самец, получал после первых нескольких дней преимущество перед остальными.
А поклонников одной молодой самки неизменно, одного за другим, отваживали Кровавая Мэри и Леди Астор. Те четыре дня, пока удавалось наблюдать за событиями, они обе как будто несли поочередно вахту возле молодой самки. Как-то утром Кровавая Мэри — должно быть, роль дуэньи в этот день исполняла она — лежала рядом с молодой самкой, а Нельсон и Черный Страж устроились неподалеку. Солнце начинало припекать, и Кровавой Мэри было все труднее оставаться на месте; наконец она поднялась и отправилась к норе метрах в сорока от этого места. Нельсон и Черный Страж сели и очень внимательно следили за ней, а когда она отошла метров на десять, оба двинулись к молодой самке. В этот момент Кровавая Мэри обернулась и заспешила обратно. Самцы отбежали, и Кровавая Мэри снова улеглась возле молодой самки. Но терпения у нее хватило только на десять минут, и она снова пошла в сторону норы, через каждые два-три метра оглядываясь на оставшуюся позади группку. И только когда она отошла больше чем на двадцать метров, Черный Страж встал и, не спуская с нее глаз, стал потихоньку подходить к самочке. Когда Кровавая Мэри снова оглянулась, Черный Страж застыл на месте, и она пошла дальше. Черный Страж тут же двинулся к молодой самке и снова застыл, когда Кровавая Мэри оглянулась.
На этот раз, посмотрев на него повнимательней, доминирующая самка медленно потащилась обратно и с глубоким вздохом улеглась на солнцепеке. Все же через пять минут она встала и опять пошла к норе. Теперь уж ни Нельсон, ни Черный Страж не тронулись с места, пока она не скрылась в своей норе. Тут-то они без промедления бросились к молодой самке и принялись, загнув хвосты, рыть землю и трогать лапами ее спину. И только я одна заметила, как голова Кровавой Мэри высунулась из норы. Несколько секунд она не двигалась, потом пулей выскочила из норы и помчалась к ним. Теперь самцам пришлось признать свое поражение, и вскоре Кровавая Мэри и молодая самка вместе забрались отдыхать в прохладу расположенных рядом нор.
Я никак не подыщу объяснения, что могло вызвать это постоянное вмешательство Кровавой Мэри и Леди Астор. Может быть, им не нравилось, что молодая самка привлекает всеобщее внимание, или они старались защитить ее от приставаний самцов? Но какова бы ни была причина, со своим добровольным заданием они справились как нельзя лучше, а молодая самка как будто не имела ничего против.
Непосредственно перед тем, как стать привлекательной для самцов, самка-гиена может подвергнуться всеобщей травле. Как-то вечером я была поражена, увидев Леди Астор, припавшую к земле в окружении шестерых самцов. Самцы — среди них были Нельсон, Черный Страж и Веллингтон — рыли землю и кланялись. Вдруг они разом бросились вперед, воинственно загнув хвосты, и, к моему несказанному удивлению, Леди Астор, вторая по рангу дама в стае, припала к земле, улыбаясь от страха, и заскулила, как плачущий щенок. Самцы налетали на нее раз за разом, и внезапно Черный Страж укусил ее в затылок. Леди Астор мгновенно вскочила и погналась за Черным Стражем, а тот удрал с хихиканьем; разбежались и остальные самцы. Но час спустя они опять напали на Леди Астор, и их было еще больше.
Это произошло за день до того, как Нельсон первым стал ухаживать за Леди Астор с поклонами. И еще трижды я видела, как самцы всем скопом нападают на самку за день до того, как начинается серия последовательных ухаживаний и «поклонений». Одну из самок, стоящую очень низко по рангу, несколько самцов здорово искусали, но она отыгралась в следующие дни — покусала троих своих ухажеров, да так, что один из них еще долго хромал.
Подобные нападения всех на одного — своеобразное явление в жизни гиен, и вызывается оно самыми разными поводами. Я уже рассказывала, как щенки порой нападают на самца низшего ранга, иногда совсем прогоняя его от норы. Бывает иначе — общая свалка начинается из-за склоки между двумя гиенами; когда доминирующая особь торжествует победу над поверженным врагом, к ней могут присоединиться другие гиены — они сбегаются, рычат и кусают несчастную жертву. Иногда нападению подвергаются старшие самки, когда они кормят своих щенков. Так, однажды к мирно кормившей близнецов Бочке подошли Кровавая Мэри, Леди Астор и еще одна самка — хвосты у всех воинственно загнуты на спину. Они стояли, возвышаясь над Бочкой, и со свирепым рычанием кусали ее в шею и в спину. Старая самка съежилась на земле, повизгивая и улыбаясь. Когда нападающие немного поутихли, она стала отходить, а за ней, надрываясь от крика, бежали оба щенка — стоит помешать молодой гиене сосать, и она способна устроить жуткий скандал. Бочка легла в сторонке, и близнецы опять присосались к ее соскам. Но самки не отстали — они снова напали на мать, и ей опять пришлось уходить в сопровождении громко негодующих щенков. Все это повторилось еще раз, пока наконец ее не оставили в покое.
Только один факт, как мне кажется, мог бы пролить свет на причину такого поведения. Однажды, когда Миссис Вонючка кормила своего полувзрослого щенка, к ней стал подкрадываться ее старший детеныш (не могу сказать, какого он был пола). Каждую лапу он ставил невероятно осторожно, полусогнув ноги и явно стараясь быть как можно незаметнее. Миссис Вонючка не замечала его, пока он не подошел к ней вплотную. Тут она взвизгнула, широко раздвинула губы в улыбке и прижалась к земле. Маленький щенок сбежал, а старший стоял над ней, рыча, поставив хвост торчком и угрожающе прижав морду к спине матери. Немного погодя он утихомирился, обнюхал и лизнул мать, а потом ушел в сторонку. Младший щенок снова вернулся и стал сосать.
Возможно, старшему детенышу не нравилось, что младший сосет? Если это так, то более длительное наблюдение может подтвердить, что всеобщее нападение на мать возникало большей частью по инициативе старших ее детенышей: остальные могли присоединиться потом просто ради компании.
Гиены вообще часто докучают матерям во время кормления. Когда взрослая гиена подходит поздороваться с кормящей матерью, нередко возникают ссоры. Помню, однажды Миссис Браун кормила Пестрячка, а Леди Астор сунула морду ей под заднюю ногу, чтобы поприветствовать ее. При этом она носом оттолкнула Пестрячка, щенок завопил и снова полез к соску, но Леди Астор, зарычав, опять его отшвырнула. Щенок, конечно, закатил истерику и стал с воплями носиться вокруг своей мамаши; Миссис Браун с подобострастной улыбкой припала к земле, а Леди Астор стояла над ней и рычала. Потом обе самки лизнули друг друга, и инцидент был исчерпан. Когда в роли кормящей матери оказывается более высокая по рангу самка, то рычит она, и если подчиненная гиена продолжает лезть со своими непрошеными приветствиями, то мать с щенком гонят ее прочь.
В другой раз, когда сама Леди Астор кормила полуторагодовалую Мисс Гиену, к ним подошла молодая взрослая самка, оттолкнула Мисс Гиену от соска и заставила ее дважды обежать мать, преследуя ее с задранным вверх хвостом. Леди Астор невозмутимо лежала и только глядела на них. Мисс Гиена снова начала было сосать, но молодая самка тут же оттолкнула младшую и с визгом понеслась за ней вокруг матери. Тогда Леди Астор встала и ушла, а Мисс Гиена пошла следом, но молодая самка опять увязалась за ними, и как только младшая начала сосать, старшая потихоньку-полегоньку всунула морду между Мисс Гиеной и ее матерью. Потом она положила между ними одну переднюю лапу, за ней другую и в довершение улеглась чуть ли не на Мисс Гиену — но та продолжала самозабвенно сосать.
Подобное поведение мне приходилось наблюдать неоднократно, так же как и случаи, когда маленьких щенков, идущих за матерью, раз за разом отгоняют молодые гиены. Я подозреваю, что в этом замешаны главным образом старшие дети той же матери. И в самом деле, молодая самка, оттиравшая Мисс Гиену, была вылитая Леди Астор.
Щенки гиен, как правило, сосут до восемнадцати месяцев, и период отъема, который иногда растягивается на несколько месяцев, нелегко дается и матери, и детенышу. В этот период Мисс Гиена оказалась очень трудным ребенком. Ей было около полутора лет, и за три недели, которые мы провели в кратере, не было дня, чтобы она не закатила истерику из-за отъема. Как-то раз, когда мать не пустила ее сосать, она попятилась назад, громко скуля — звук был резкий, скрипучий, нескончаемый. Затем бросилась к Леди Астор и, подогнув лапы так, что брюхо у нее тащилось по земле, стала кружить вокруг матери, поскуливая, улыбаясь и подняв хвостик. Через некоторое время она опять сунулась к соскам, получила быстрый укус и отскочила, заливаясь визгом. Леди Астор стала уходить, а дочь шла за ней и голосила во все горло. Минут через десять Леди Астор сдалась и покормила дочь. Так и продолжалось день за днем, истерики достигали все более высокого накала, и нередко мать и дочь затевали грызню.
За три дня до нашего отъезда из кратера я видела, как Леди Астор не подпускала дочь ни на минуту, хотя та приставала к ней не меньше часа. Снова и снова Мисс Гиена с великими предосторожностями ложилась на землю и совала нос к материнским соскам, и каждый раз Леди Астор оборачивалась и огрызалась. Наконец Леди Астор встала и начала кружить за дочерью по маленькому кругу, почти на месте, то и дело кусая ее в шею и в спину. Не знаю, сколько продлилось бы это испытание силы воли, если бы не прибежал еще один щенок. Тут Мисс Гиена прекратила свои приставания ради удовольствия повозиться и покувыркаться и оставила Леди Астор в покое.
Большинство хищников кормят своих детенышей молоком всего несколько недель. В сравнении с этим восемнадцать месяцев, а то и больше, когда молодая гиена остается «сосунком»,— поразительно долгий период. Тем не менее это необходимо, потому что гиена не приводит детей к добыче и, как правило, не приносит еду к логову. Так что подрастающий детеныш почти полностью живет на материнском молоке.
Иногда матери приносят к норе кости и, хотя сами гложут их некоторое время, почти всегда разрешают и щенкам немного погрызть. Порой даже кажется, что они притаскивают кости только ради того, чтобы позабавить свое потомство. Как-то раз, например, Бочка притащила большой кусок хребтины к норе, где несколько часов назад оставила близнецов. Она положила кость, чуть присыпала ее землей, разрывая вход в нору, и негромко позвала. Но щенков как не бывало — они тем временем перешли к другой поре. Двадцать минут Бочка таскала кость от норы к норе, у каждой копала и звала и наконец разыскала близнецов. Бросив свое приношение перед носом у малышей, она легла отдохнуть. С места она сошла только для того, чтобы помочь своим щенкам отогнать другого малыша, который норовил к ним примазаться.
Но подобные трофеи обычно малопитательны, и до тех пор, пока щенок не подрастет и не сможет вступить в бой у туши с другими падальщиками, пока челюсти у него не окрепнут настолько, чтобы дробить крепкие кости, и — самое главное — пока он не сумеет занять свое место среди членов собственного клана в борьбе за добычу, он всецело зависит от молока матери. В сплетении этих причин и следствий и кроется ответ на вопрос, почему некоторые щенки гиен растут гораздо быстрее других — это зависит от общественного положения матери. Самка высокого ранга всегда добывает больше еды, ей достаются лучшие куски, так что, видимо, и молока у нее больше, и оно много питательней. Кроме того, щенок доминирующей матери обычно начинает подходить к добыче раньше, чем щенки подчиненных матерей.
Так, Пестрячок, единственный детеныш, в свои двадцать месяцев намного обогнал в росте близнецов, которые были месяца на два старше. Матери — Миссис Браун и Бочка — были примерно равны по положению, но Пестрячок, должно быть, получал больше молока, чем близнецы, которым приходилось все делить на двоих. И в то же время близнецы росли гораздо быстрее другого единственного щенка, мать которого была значительно ниже Бочки по положению в клане.
Но особенно разительный пример быстрого развития щенка являл собой, как и следовало ожидать, Водка, уцелевший щенок главной самки клана. Водка, если вы помните, стал прибегать к добыче в очень раннем возрасте и, как правило, наедался до отвала. Когда ему исполнился год, он сравнялся ростом с щенками старше его на полгода; более того, Кровавая Мэри перестала его кормить уже в этом возрасте, на полгода раньше, чем большинство гиен. И я ни разу не видела, чтобы Водка поднимал шум, когда мать отказывалась его кормить: должно быть, оп достаточно хорошо питался и молоко стало для него просто лакомством.
Наше изучение гиен пока еще находится на самом начальном этапе, и все же мы уже понемногу разбираемся в тех отношениях, которые складываются у матерей со взрослыми детьми. Миссис Браун почти не соприкасалась со своим старшим сыном, Мастером Бейджем, а если им и приходилось сталкиваться, то они чаще всего вели себя недружелюбно. Две другие самки относились к своим сыновьям так же. А Леди Астор и Мисс Гиена (которой в ту пору было года четыре), совсем наоборот, всегда находились в одной группе, вместе ели добычу и, отдыхая, лежали рядышком. Когда Леди Астор укладывается и дочь подходит к ней поздороваться, это частенько смахивает на очередную попытку пососать: она шлепается на землю, почти прижав морду к соскам матери. И Леди Астор обычно миролюбиво кладет переднюю лапу на бочок Мисс Гиены — точь-в-точь, как и в ту пору, когда она была еще маленьким щенком. Очень интересно, что и Водка, уже перестав сосать, часто приветствовал свою мать и лежал около нее, как Мисс Гиена. Вполне возможно, что Водка окажется самкой.
И хотя мы знаем еще совсем мало, все же можно предполагать, что ранг матери влияет на общественное положение потомства в клане. Например, Мисс Гиена уже сама по себе была особью высокого ранга, даже в отсутствие Леди Астор. А если оказывается, что мать высокого ранга воспитывает сына, то ее положение в клане косвенно влияет и на его последующее территориальное поведение, потому что именно самцы высокого ранга наиболее строго соблюдают границы территорий. Ни разу мне не приходилось видеть, чтобы Веллингтон, первый самец стаи, нарушал границы соседних кланов — разве что в толпе своих соплеменников, как, например, во время пограничных конфликтов. А вот одноглазый и почти всеми притесняемый Нельсон сплошь да рядом забредает на чужие территории, одиноко рыская в поисках пропитания. Я даже видела, как он лежит по ту сторону границы территории клана Когтистых скал. Для самца вроде Нельсона, конечно, выгодно такое расширение территории поисков: он стоит ниже даже наиболее подчиненных самок, и вместе с щенками, едва подросшими, чтобы принимать участие в трапезе, ему перепадают сущие крохи. Но вообще вопрос о территориальном поведении самцов гиен еще далеко не ясен, потому что, как вы сейчас увидите, даже молодые самцы достаточно высокого ранга могут стать членами двух кланов одновременно.
Вполне вероятно, что многие гиены моложе двенадцати-восемнадцати месяцев до некоторой степени свободны от строгих правил, касающихся большинства взрослых гиен. Однажды, когда гиены с Когтистых скал и с реки Мунге препирались из-за добычи, щенок из клана Мунге преспокойно подошел к щенку с Когтистых скал, и они дружески поприветствовали друг друга. Я следила за тремя разными щенками с Когтистых скал, поодиночке отправлявшимися в походы за продовольствием и уходившими далеко за границы территории клана. Когда щенок, которому предстоит стать самцом высокого ранга, подрастает, то на формирование у него более строгого территориального поведения, возможно, влияет его активное участие в патрулировании и разметке границ, а также в пограничных стычках.
Но особенно любопытны те случаи, когда самец гиены чувствует себя как дома сразу в двух кланах. Такой самец может занимать сравнительно высокое положение в клане, где он родился, и тем не менее старается — и по всей видимости, совершенно сознательно, с завидной настойчивостью — установить хорошие отношения с отдельными членами соседнего клана. Если это ему удается, его терпят не только на охотничьей территории соседей, но и при дележе добычи. И в то же время он сохраняет право участвовать в жизни своего родного клана.
Нам очень повезло — мы смогли наблюдать, как молодой самец из клана Когтистых скал постепенно становился своим в Озерном клане. Но необычайное положение этого самца, которого мы назвали Комиком, трудно правильно оценить, не познакомившись с отношениями этих двух кланов гиен.
Представители обоих кланов часто патрулируют границы своих территорий, которые тянутся примерно полтора километра по открытой равнине; в некоторых точках этой линии они регулярно «отмечаются». Патрульная группа может состоять из нескольких особей, но иногда она насчитывает до тридцати гиен обоего пола. Щенки, которые еще сосут, насколько нам известно, участия в таких экспедициях не принимают.
Одну из типичных патрульных групп клана Когтистых скал возглавили Кровавая Мэри и Леди Астор, с ними были и их детеныши — Водка и Мисс Гиена. Веллингтон шел следом за ними. Перед тем как маленькая группа покинула логово, возле которого гиены лежали весь вечер, Кровавая Мэри и Веллингтон испустили несколько воплей «ууууу-гуу». Приближаясь к территории Озерного клана, они двинулись быстрее, и постепенно в их ряды стали вливаться все новые и новые члены клана. В тридцати метрах от границы предводители бросились галопом вперед, загнув хвосты на спину. Остальные бежали за ними. Вдруг Кровавая Мэри и Леди Астор с ходу остановились и, отталкивая друг друга, стали обнюхивать тот самый участок высокой травы, который прошлой ночью на моих глазах отмечали гиены Озерного клана. Вскоре подбежали остальные гиены патрульной группы, и особи высокого ранга столпились в одном месте, причем каждая старалась оттолкнуть нос соседа, чтобы понюхать самой. Гиены более низкого ранга сновали вокруг, и все были очень возбуждены.
Кровавая Мэри первая отметила это место запахом клана Когтистых скал. Подогнув задние ноги, она медленно двигалась вперед, так что длинный стебель травы попал как раз между ног. Мне были видны ее пахучие железы, выпятившиеся над анальным отверстием, которые оставляли сильно пахнущий след на траве. Леди Астор шла за ней по пятам и стала отмечать траву с того места, где кончила Кровавая Мэри. Пока две доминирующие самки отмечали следующий стебель, остальные гиены встали в очередь, готовые последовать их примеру. Веллингтон, отметив один стебель, стал мочиться, разбрасывая землю передними лапами в том месте, где струя падала на землю, и обрызгивая себя и все вокруг. Вскоре и остальные самцы занялись тем же.
Но не успели подчиненные гиены дойти до избранных травинок и отметить их, как Кровавая Мэри и Леди Астор уже побежали к следующему «пограничному столбу» — они бежали бок о бок, по-прежнему загнув хвосты кверху. Остальные гиены, покончив с отметками, помчались догонять своих предводительниц. Так они и следовали вдоль всей границы. Ни одна гиена Озерного клана не показывалась, и, отметив заодно часть своих границ с кланом реки Мунге, наши гиены возвратились на свою территорию и разошлись.
В тех случаях, когда патрульные группы двух кланов сталкивались, неизменно разгорались ссоры, причем гиены Когтистых скал гнали озерных и наоборот — каждый клан становился нападающей стороной, как только противник проникал чересчур далеко на чужую территорию. После этих стычек кое у кого сочилась кровь из ушей, кое-кто прихрамывал, но лишь один раз — об этом рассказано в начале главы — мы видели, как патрульная группа схватила и тяжело ранила соседнюю гиену.
Большая часть ссор между кланами, которые мы изучали, происходила из-за пищи. Например, один раз гиены Когтистых скал загнали и убили гну в тридцати метрах от границы с Озерным кланом. Гиены Когтистых скал все громче и громче ссорились над добычей, а тем временем к ней быстро прибывали члены Озерного клана. Прошло несколько минут, и голодные, полные зависти озерные гиены довели себя до состояния исступленной злобы. Когда они плотной массой напали на гиен Когтистых скал, те обратились в бегство: предводители уже успели наесться досыта и явно не чувствовали себя достаточно озлобленными, чтобы встретить врага лицом к лицу. Но минут через пять озерные гиены высокого ранга тоже успели наесться, и когда скальные гиены, доведенные до исступления видом пирующих врагов, бросились в атаку, клан противника бежал. Добыча пять раз переходила «из лап в лапы», пока с ней не покончили.
Подобные инциденты мы видели много раз — дважды гиены обоих кланов одновременно рвали тушу с разных сторон, но это продолжалось всего несколько секунд и сопровождалось невероятно свирепым ревом и рычанием.
Положение меняется, если добыча убита в глубине территории соседнего клана. В этом случае охотники, как бы голодны они ни были, все же быстро отступают перед владельцами территории, даже не успев урвать ни кусочка от туши. Однажды гиены Озерного клана свалили добычу на территории клана Когтистых скал; не прошло и пяти минут, как на место происшествия примчалась группа хозяев территории. Нарушители бросились бежать, но одному молодому самцу уйти не удалось. Большая группа предводительствующих гиен клана Когтистых скал, не обращая внимания на тушу гну, бросилась рвать чужака. Они так жутко изгрызли его, что, когда они наконец отошли, он не мог двинуться с места. К утру он подох от ран. И еще несколько раз после этого мы видели, как клан так же расправлялся с другими гиенами, и каждый раз это были очень молодые самцы. Не исключено, что они, подобно юному Комику, только что стали членами соседнего клана, но в пылу битвы их немногочисленные друзья позабыли об этом.
Эта свирепая вражда соседей придает истории Комика особый интерес. Комик не только занимает высокое положение в своем клане — ему теперь четыре года,— но и верховодит многими молодыми самками клана Когтистых скал. С чего это ему взбрело в голову искать дружбы враждебно настроенных озерных гиен?
Его первые попытки подружиться с гиенами Озерного клана я наблюдала в довольно накаленной обстановке. Клан Когтистых скал убил добычу у самой границы с Озерным кланом, хотя и со своей стороны. Не прошло и нескольких минут, как возле добычи собралось тридцать девять гиен клана Когтистых скал, и у многих морды и шеи вскоре обагрились кровью, ярко-алой в ослепительных лучах восходящего солнца. Сбежались и озерные гиены, рыча и завывая, взрывая белую пыль на самой границе своих владений.
Внезапно до меня донеслось негромкое клокочущее ворчание — сигнал тревоги. Гиен как ветром сдуло: к добыче подскочили два льва. Пока львы расправлялись с добычей, гиены обоих кланов выстроились по обе стороны невидимой «пахучей» границы — и те и другие расхаживали туда-сюда, загнув хвосты, а кое-кто лежал, не сводя глаз со львов. И вдруг в коридоре, образованном двумя кланами, появилась одинокая фигура. Это был Комик. Подойдя к ближайшим гиенам Озерного клана метров на двадцать, он остановился и стал смотреть на них, подняв голову и опустив хвост. Несколько секунд спустя навстречу ему вышла молодая гиена, примерно одного с ним возраста. Когда она подошла поближе, Комик отбежал на несколько шагов, поджав хвост. Но он остановился и не сделал ни шагу назад, когда озерная гиена поздоровалась с ним — нырнула под его подбородок и потерлась о его грудь. Потом оба обнюхали друг друга, приподняв задние лапы. Я была уверена, что они уже давно знакомы.
Но когда Комик, занятый приветствиями, поднял голову, к нему уже подходила шеренга из восьми озерных гиен, и хвосты у всех были воинственно загнуты вверх. Поглядев на них, он повернул и помчался к своим. Он бросился прямо к Кровавой Мэри и стал увиваться вокруг нее, подсовывая морду ей под заднюю ногу, терся об нее, тыкался носом ей в пасть и облизывал ей губы, и все время, слегка приседая, неистово вилял хвостом и судорожно кивал головой — полный набор приемов подчиненной гиены. Потом он обошел и поприветствовал остальных гиен, никого не пропуская. Казалось, он старается умилостивить гиен родного клана после своего заигрывания с чужаками.
Комик пробыл на территории озерных гиен в общей сложности тринадцать минут, и я уже думала, что тем дело и кончится. Но через двадцать минут после возвращения он опять перешел границу. К тому времени возле нее оставалось всего пять озерных гиен и среди них — самец очень высокого ранга. Никто из пятерки не двинулся с места, пока Комик подходил, а он, на минутку остановившись, пошел прямиком к одной из гиен, намереваясь поздороваться. Но тут доминирующий самец встал перед ним, загнув хвост, и Комик метнулся прочь, но отбежал всего на несколько метров, остановился, повернул и снова подошел к одной из гиен.
С полчаса Комик заигрывал с этой пятеркой озерных гиен и несколько раз обнюхивался с тремя из них. Озерные гиены держали при этом хвост торчком или спокойно опускали его, а у Комика хвост был смиренно поджат, и он все время быстро кивал головой. Но каждый раз, когда доминирующий самец подходил метров на десять, Комик в панике отступал. Озерные, следуя примеру своего предводителя, часто отмечали одни и те же травинки возле Комика, но сам он, тщательно обнюхивая это место, ни разу его не отметил.
Вдруг оба льва встали и ушли от туши. Пятеро озерных бросились было к остаткам, но с другой стороны подскочили двадцать гиен клана Когтистых скал, так что пять озерных повернули и убежали. К моему удивлению, Комик, созерцавший всю эту сцену, перешел обратно на территорию Озерного клана и встал около пяти отступивших гиен.
Когда почти вся туша была съедена и возле объедков оставалось всего шесть гиен, озерные гиены снова попытались подойти, но шестерка гиен с Когтистых скал быстро их прогнала. На этот раз Комик встал в ряды своего клана и вместе с ними прогонял озерных гиен, но когда его товарищи вернулись к добыче, он за ними не пошел. Вместо этого, как бы набравшись храбрости от своих сородичей, он в первый раз подбежал к «заявочному столбу» озерных гиен и, лихо заломив хвост, отметил его своим запахом. Ну, уж этого они ему спустить не могли! Все пять озерных гиен как одна бросились на Комика, а он дал тягу на свою территорию. Там он и остался. Но в общей сложности на территории озерных гиен он провел час пятнадцать минут и вступил в контакт с четырьмя особями соседнего клана.
После этого Гуго своими глазами видел, как Комик дважды кормился у добычи Озерного клана вместе с хозяевами, и хотя ему перепало не так уж много, во всяком случае, он получил не меньше, чем некоторые самцы этого клана. После одной из таких трапез Комик даже отправился с группой озерных самцов к общим норам этого клана, но, не дойдя, остановился, посмотрел немного вслед новым друзьям и вернулся на свою территорию. В другой раз Комик внезапно отбился от патрульной группы гиен клана Когтистых скал и в одиночестве побежал на территорию озерных гиен. Чувствовал он себя не слишком уверенно — то и дело останавливался, прислушивался,— но тем не менее шел вперед. Наступившая темнота скрыла от нас Комика — он казался очень одиноким, но все так же настойчиво продвигался в глубь территории озерных гиен.
Есть картины, которые я никогда не забуду, они хранятся в запасниках моей памяти. Хотя уже миновало много месяцев с тех пор, как мы работали в кратере Нгоронгоро, но стоит мне закрыть глаза, и гиены снова встают передо мной как живые. Я вижу Миссис Браун с откушенным, изуродованным носом — она лежит у норы и смотрит, как Пестрячок грызет кусок черепа гну. Но к нему начинает подбираться более взрослый щенок, и Пестрячок второпях старается ухватить зубами увесистую кость. В конце концов это ему удается, и он, пошатываясь под тяжестью ноши, идет прочь, а рога качаются по обе стороны его мордочки, как громадные усищи. А вот близнецы выходят во главе небольшой процессии на вечернюю прогулку. Соус, за которым, как всегда, следует Пикуль, подбирается к быку гну. Оба храбро мчатся вперед, лихо задрав свои хвостики, а остальные щенята идут за ними более опасливо, и хвосты у них подняты горизонтально. Гну уставился на них: щенята один за другим останавливаются и тоже глазеют на него. Внезапно гну всхрапывает и взмахивает головой, и щенята, порастеряв напускную храбрость, опрометью кидаются назад, накрепко зажав хвостики между ног. Они мчатся к спасительной норе, а тем временем появляется Бочка, задевая своим отвислым брюхом верхушки золотых травинок. Она сует голову в нору и начинает копать, даже не подозревая, что ее малыши сзади. Подбежав, оба скрываются в поднятом ею облаке пыли.
Я вижу и Графиню Дракула с ее приподнятой в пренебрежительном оскале рассеченной губой — она переносит с места на место одного из своих крохотных щенят. Рядом с ней трусят две большеухие лисицы. Насторожив свои громадные уши, они с любопытством всматриваются в черное тельце, болтающееся в зубах у гиены. Когда Графиня Дракула исчезает в норе, лисицы заглядывают в глубину и неторопливо уходят, ловя по дороге насекомых. Хранится у меня в памяти и прекрасная, яркая картина, в центре которой Нельсон. Закатное солнце окружило его ореолом из чистого золота — он идет по колено в сияющих, розовых цветущих травах. «Ууууу-гуу! Ууууу-гуу!» — негромко напевает он себе под нос, а вокруг него вьются озерные мухи, как тысячи серебряных искр на фоне залитого тенью склона кратера Нгоронгоро.
Я вижу Кровавую Мэри и Леди Астор, когда они плечом к плечу стоят возле поверженной добычи и их морды и шеи обагрены алеющей в свете прожектора кровью. Мисс Гиена жмется к матери, а Водка забрался прямо под брюхо Кровавой Мэри, улегся на тушу и уплетает мясо в свое удовольствие. А за световым кругом глаза подчиненных гиен, снующих поодаль от добычи, горят как звезды. Рычание, рев, завывания и хихиканье мало-помалу стихают, словно растворяясь во тьме.
Вот и еще одна картина на прощание. Водка, неся в зубах большую кость, возвращается следом за матерью от утренней добычи. Он прижимается к ней, потому что рядышком идет Мисс Гиена и бросает на его косточку алчные взоры. Когда Кровавая Мэри ложится рядом с Леди Астор, Водка укладывается тоже. Но ему страшно хочется пить. Прихватив свою кость, он идет к ближайшей луже. Там он опускает голову, чтобы попить, но краешком глаза замечает Мисс Гиену, которая тихонько крадется к отложенной косточке. Он хватает кость и бежит обратно под защиту матери. Но жажда мучает его невыносимо. Он снова идет к воде и кладет кость — и снова, уже загнув язык, чтобы опустить его в прохладную воду, вынужден обернуться и выхватить кость из-под носа у Мисс Гиены. Он стоит с костью во рту, глядя то на воду, то на Мисс Гиену, то на свою мать. Кровавая Мэри дремлет. Еще два раза Водка пытается напиться, но напрасно; на третий раз Мисс Гиена добралась-таки до кости. Она бежит под бочок к Леди Астор, чтобы ей никто не смог помешать глодать кость, и Водка смотрить ей вслед, не трогаясь с места. Он напивается всласть и с раздутыми от мяса и воды боками подходит и ложится, прижавшись к Кровавой Мэри.
В последний раз, когда мы были в кратере, Кровавая Мэри снова готовилась стать матерью. Теперь, если все сошло благополучно, ее щенята уже появились на свет. Интересно, устроит ли она детскую в глубокой норе возле заброшенного термитника? И сколько черных мордочек с мутноватыми серо-голубыми глазами выглядывает из темной норы в зеленый дождливый мир? Но самое интересное — как Водка, неразлучный спутник и единственный детеныш своей матери, встретил своих новых маленьких родственников? Я надеюсь, что скоро мы с Гуго увидим все это собственными глазами.

ЭПИЛОГ

Глядя вперед

Более двух лет мы изучали гиен, шакалов и гиеновых собак. Мы провели бесконечные часы, наблюдая за ними, сопутствуя им в их ежедневных походах. Мы проводили с ними дни и ночи, видели, как подрастают их малыши, принимали участие во многих горестях и радостях этих животных. Короче говоря, мы старались понять, почему они живут так, а не иначе.
Теперь для своей повой книги «Крадущиеся убийцы» мы изучаем образ жизни львов, леопардов и гепардов. Впереди два года работы. Но как бы эти большие кошки со своими яркими характерами ни околдовали нас, мы никогда не забудем о тех, других. Например, мы планируем периодические посещения кратера Нгоронгоро — нам интересно знать, как идет жизнь гиен из клана Когтистых скал. Нам хочется узнать, как сложится судьба щенка Кровавой Мэри, которого мы назвали Водкой. Для начала неплохо было бы разобраться, какого он все-таки пола. Надо узнать, кто станет предводителем клана, когда Кровавая Мэри состарится или умрет. Нам интересно, как отнесется вторая самка в стае, Леди Астор, к первым щенятам своей красавицы-дочери Мисс Гиены. И особенно нам интересно узнать, каких новых успехов добьется Комик — полноправный член двух кланов. Если так пойдет и дальше, то к старости (годам к тридцати) он, пожалуй, будет чувствовать себя как дома в нескольких кланах кратера.
Нам также не терпится узнать, как идут дела у наших шакалов. Мы хотим поехать в Нгоронгоро через несколько недель, потому что к тому времени Синда, дочь Ясона и Яшмы, уже должна принести щенят. Интересно, будет ли она воспитывать своих малышей в норах, где прошло ее детство? Мы-то помним это время — сколько ярких, живых воспоминаний! Мы помним, как Слиток, Руфус и их сестренка Эмба весело кувыркались в траве; помним, как Синда, последыш, лежала одна в сторонке, свернувшись калачиком; помним Синду в когтях у орла и слышим ее пронзительный вопль, когда она падала на землю; вот Яшма ловит и переворачивает на спину своих детей одного за другим, вылизывает с головы до хвоста, пока они не увернутся и не удерут поиграть с другими щенками; вот Ясон, снующий под самым носом у львов и гиен возле свежей добычи; Ясон, сражающийся со змеей; Ясон, один на один идущий в бой с ушастым грифом и прогоняющий его от мяса, которое ест щенок.
Неужели из всей этой на редкость жизнеспособной семьи выжила одна Синда? Мы задержимся в кратере подольше, чтобы получше обыскать его,— как раз в это время у большинства шакалов рождаются щенята и именно сейчас легче всего будет разыскать старого Ясона с Яшмой, Руфуса, Слитка или Эмбу, если они еще здравствуют.
Теперь мы расположились в палаточном лагере для туристов в Ндуту, у нашего друга Джорджа Доува. Мы с ним очень подружились, и нам стало неудобно жить на разных берегах озера: сколько раз приходилось приезжать в его лагерь, чтобы запастись припасами и питьевой водой, да и перекинуться несколькими словами; сколько раз он навещал нас — конечно, ради своего закадычного друга Лакомки. Так что мы объединились — работаем и спим в своих палатках, а обедаем с Джорджем. Теперь мы можем болтать сколько и когда угодно — и это не стоит нам ни капельки бензина!
Сейчас я пишу, а повсюду вокруг озера пасутся мигрирующие стада гну, зебр и газелей в сопровождении обычной свиты: львов, гепардов, гиен и шакалов. И, разумеется, гиеновые собаки тоже тут как тут. Каждый раз, как в степи замечают стаю собак (а туристы, подопечные Джорджа, помогают нам изо всех сил), мы срочно выезжаем на место — записываем наблюдения и делаем снимки. У нас в картотеке уже хранятся опознавательные фотографии ста шестидесяти отдельных собак. В прошлом году, когда мы ездили на озеро Лгарья наблюдать за гиеновыми собаками, — стай было мало, они встречались далеко друг от друга и редко выпадал денек, когда к нашим наблюдениям прибавлялись новые, увлекательные сведения. А в этом году каждые три-четыре дня мы обязательно встречали одну или несколько стай.
На прошлой неделе нам встретилась стая Чингиз-хана — мы до сих пор зовем ее так, хотя старого вождя давно нет на свете. Щенята уже вымахали в половину взрослой собаки, и все в отличном состоянии, хотя одного мы не досчитались. Мы встретили стаю в самое подходящее время — у доминирующей самки, Ведьмы, как раз началась течка. Трудно даже рассказать, как захватывающе интересно было наблюдать ее отношения со стариком Желтым Дьяволом, с доминирующим Стрижом и Баскервиллем; к сожалению, нам довелось наблюдать за ними всего три дня. Мы видели также драку в стае: все как один набросились на Желтого Дьявола — и щенята, и взрослые. И при этом собаки издавали звуки, которые нам еще ни разу не приходилось слышать. Собственно говоря, за эти три дня мы не только раздобыли совершенно новую для науки информацию, но и сняли основные эпизоды будущего фильма, а собранный материал может составить новую книгу об этих интереснейших животных.
Мы потеряли стаю в ночной темноте, и, как мы ни искали на следующий день, разъезжая на трех машинах, найти собак нам не удалось. И на другой день, когда летчик, доставлявший туристов в резерват, предложил нам пролететь над всей территорией, поиски были так же безуспешны. Лакомка, конечно, тоже увязался за нами и сидел на коленях у Джорджа, совершенно околдованный и самолетом, и громадными стадами внизу. Но несмотря на то что мы летали зигзагами туда и обратно над равнинами битых два часа, нам попадались львы и гепарды, гиены и шакалы, только не гиеновые собаки.
Куда они пропали и отчего? Они ушли из мест, где дичь так и кишела, где их ждала сытая, привольная жизнь. Может быть, они, как бегуны в стихотворении С. Г. Сорли, кричат: «Мы бежим, потому что так надо...» или «Мы бежим, потому что нам любо бежать по широкой земле».
Но мы все же не перестанем искать наших собак, хотя тем временем вместе с помощниками ведем наблюдения за львами и гепардами, которые бродят возле мигрирующих стад. И если не сумеем найти их за эти восемь недель, то зафрахтуем другой самолет и будем летать туда-сюда над всем парком Серенгети, пока не разыщем стаю. Ведь к тому времени у Ведьмы уже будут щенки. Будет ли Черная Фея в таком же восторге от щенков Ведьмы, как от щенков Юноны? Я до сих пор вижу ее в окружении восьми малышей с круглыми брюшками — она вылизывает их, таскает с места на место, поглощенная до самозабвения этими крохотными существами. И может быть, если это случится, отчаянная решимость, с которой она охраняет щенят от остальных собак, смоет с нее наконец клеймо отверженной и она снова станет самкой номер два — когда мы расставались с ней, она все еще занимала последнее место в стае.
Пока что характеры крупных кошек, за которыми мы наблюдаем, остаются для нас тайной, не считая самки леопарда с почти взрослым детенышем — мы следим за ней вместе с нашими помощниками почти без перерывов четыре месяца подряд. Но ленивые львы и обремененные заботами львицы прайда остаются для нас пока львами — и только. А самка гепарда с котятами и самцы, которые так редко попадаются на глаза,— все это для нас еще более призрачные существа. Но мы очень надеемся, что, как только узнаем их привычки, поймем те побуждения, которые управляют их жизнью, начнем узнавать черты характера отдельных особей, они станут в наших глазах такими же яркими личностями, как Кровавая Мэри, Синда и Черная Фея.
Учитывая, что мы все еще с глубоким интересом изучаем жизнь примерно пятидесяти диких шимпанзе на берегах озера Танганьика, надо полагать, что работы нам хватит на целую, жизнь — мы должны быть в курсе всех дел более чем сотни отдельных животных семи различных видов, которые разбросаны по необозримым просторам Танзании.

ЛИТЕРАТУРА

Estes R. D., Predators and Scavengers: Stealth, pursuit and opportunism among carnivores on Ngorongoro Crater in Africa. Parts I and II, Natur. Hist., 76(2), 20—29; 76 (3), 38—47 (1967).
Estes R. D., Goddard J., Prey selection and hunting behaviour of the African wild dog, J. Wildl. Manage, 31 (1), 52—70 (1967).
Grafton R. N., Food of the Black-backed Jackal, in: Proceedings of a symposium on African mammals, Zool. Africana, 1 (1), 41—53 (1965).
Kleiman D., Scent-Marking in the Canidae, Symp. Zool. Soc. Lond., No. 18, 143—165 (1966).
Kleiman D., Some Aspects of Social Behaviour in the Canidae, in: Animal Behaviour Society: Ecology and behaviour of the wolf. Amer. Zool., 7 (2), 365—372 (1967).
Klingel H., Soziale Organisation und Verhalten freilebender Steppenzebras, Z. Tierpsychol., 24, 580—624, Zeitschrift fur Tierpsychologie (1967).
Kruuk H., Clan-system and feeding habits of spotted hyenas (Crocuta crocuta Erxleben), Nature, 209 (5029), 1257—1258 (1966).
Kuhme W., Die Ernahrungsgemeinschaft der Hyanenhunde (Lycaon pictus lupinus, Thomas, 1902), Naturwissenschaften, 51 (20),495 (1964).
Kulime W., Communal food distribution and division of labour in African hunting dogs (Lycaon pictus lupinus), Nature, 205, 443 — 444 (1965).
Lawick-Goodall J. van, Lawick H. van, Use of Tools by the Egyptian Vulture (Neophron percnopterus), Nature, 212 (5069), 1468 — 1469 (1966).
Lawick-Goodall J. van, Lawick H. van, Tool-using bird: the Egyptian Vulture, Nat. Geog. Mag., 133 (5), 631—641 (1967).
Leger-Gordon D. St., The Way of a Fox, John Murray, London, 1951.
Lockie J. D., Territory in Small Carnivores, Symp. Zool. Soc. Lond., No. 18. 143—165 (1966).
Лоренц К., Человек находит друга, «Мир», М., 1971.
Maxwell G., Ring of Bright Water,, Longmans, London, 1960.
Murie A., On the Track of Wolves, Nat. Hist. N. Y., 71 (8), 29—37 (1962).
Pournelle G. H., Observations on the birth and early development of the spotted hyena, Jour. Mamm., 46, 3 (1965).
Rabb G. В., Woolpy J. H., Ginsburg В. Е., Social relationships in a group of captive wolves, in: Animal-Behaviour Society: Ecology and behaviour of the wolf, Amer. Zool., 7 (2), 305—311 (1967).
Schenkel R., Submission: its features and function in the wolf and dog, in: Animal Behaviour Society: Ecology and behaviour of the wolf, Amer. Zool., 7 (2), 319—329 (1967).
Scott J. P., The evolution of social behaviour in dogs and wolves, Ibid., 373—381 (1967).
Tinbergen N., The fox and its food store, Lerende Nat., 67, 73—79 (1964).
Woolpy J. H., The Social Organisation of Wolves, Nat. Hist., 77 (5) (1968).
Wright B. S., Predation on big game in East Africa, J. Wildl. Manage, 24, 1—15 (1960).

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ .............................................................................................. 5
ПРЕДИСЛОВИЕ .............................................................................................................................................. 7
ОХОТНИЧЬИ УГОДЬЯ ДНЕМ И НОЧЬЮ .................................................................................................. 9
ГИЕНОВЫЕ СОБАКИ ................................................................................................................................... 39
ОБЫКНОВЕННЫЕ ШАКАЛЫ ..................................................................................................................... 85
ПЯТНИСТЫЕ ГИЕНЫ ............................................................................................................................... 121
ЭПИЛОГ ........................................................................................................................................................ 171
ЛИТЕРАТУРА ............................................................................................................................................... 175