ГЛАВА 13

Переправа

– Там, на деревьях, был фелид! – задыхаясь, выдавил Сумрак, обращаясь к отцу и старейшинам. – Он видел нас, всех нас, я в этом уверен!
– А где он сейчас? – с тревогой спросила Нова.
– Он убежал в лес. К секвойе.
– Разведчик, – сказал Икарон. – Он ушёл, чтобы сказать другим. Мы должны уходить прямо сейчас.
– А как же ветер? – спросил Сол.
– Мы не можем ждать, – сказала Нова.
– Папа, там, среди деревьев, есть восходящие потоки, – сказал Сумрак и поспешно объяснил своё открытие. – Если мы поднимемся на них достаточно высоко, мы сможем спланировать прямо на материк.
– Мы никогда не делали ничего такого, – сказала Нова. – Кто сможет поручиться, что все остальные сумеют это сделать?
– Сильфида так делала, – ответил Сумрак. – Если она может так делать, то и каждый сможет.
Он искренне надеялся, что был прав насчёт этого.
– Не нравится мне всё это, – сказала Нова. – Самый короткий путь – отсюда. Если мы вернёмся на то место, мы лишь увеличим расстояние.
– Это верно, – сказал Икарон, – но если прав мой сын, то дополнительная высота, которую мы получим благодаря тепловым потокам, позволит нам легче парить над водой.
– Твоему сыну хорошо, – сказала Нова. – Всё, что ему надо делать – лишь махать парусами.
– Я не буду махать своими парусами, – ответил Сумрак, чувствуя себя и виноватым, и возмущённым. – Я буду делать всё то же самое, что и все остальные.
– Ты не будешь так поступать, – резко ответил ему Икарон. – Ты будешь использовать все свои навыки и силы. В этом нет ничего постыдного, – добавил он, свирепо взглянув на Нову.
– Мы должны подождать хотя бы до тех пор, пока не появится песчаный перешеек, – настаивал Сол. – На всякий случай.
– Это был бы идеальный вариант, – ответил Икарон, – но, если мы станем ждать, прогалина остынет, и силы нагретого воздуха не хватит, чтобы поднять нас.
– А как же птицы? – спросил Барат. – Нас заметят.
– Мы должны рискнуть, – сказал Икарон.
– Я вот ещё о чём подумал, – смело сказал Сумрак. – Если мы уйдём сейчас, до того, как уйдёт вода, это будет означать, что фелиды не смогут преследовать нас.
Икарон кивнул:
– Сумрак прав. Хорошая мысль.
– Такое решение молодняк не принимает, – огрызнулась Нова.
– Он не принимает решений, – сказал Икарон. – Я принимаю. Мы возвращаемся на то место и седлаем восходящие потоки. Идите и сообщите своим семьям. У нас мало времени до возвращения фелид.

Хищнозуб вытянул своё гибкое тело на нагретой солнцем ветке и с довольным видом облизывал лапы. Ему нравилось это дерево. Его широкие ветви были густым, а животу было мягко лежать на коре. От острого аромата хвои секвойи его клонило в сон.
Он был доволен теми усилиями, которые предприняли его Рыщущие прошлой ночью. Почти каждый убил по одному разу, а некоторые даже дважды. Рукокрыл, которого он добыл, партнёрша предводителя, был немного жилистым и жёстким, но позже он поймал более молодого зверя, плоть которого была гораздо приятнее на вкус. Его живот привык к новому мясному рациону, больше не сжимался, и его не крутило после еды.
Он подрос; вначале он заметил это у Миациды и у некоторых других. Мясо делало их крупнее и сильнее. Хищнозуб ощущал это в своих груди, плечах и шее. Всё шло так, как он и надеялся. Насколько ещё они подрастут? – вот, что интересовало его. Станут ли они когда-нибудь такими же огромными, как ящеры? Нет, это уже слишком много. Как только ты станешь таким огромным, ты уже не сможешь свободно ходить среди деревьев, и ещё ты будешь медленным. Ему просто нужно было стать достаточно крупным, чтобы главенствовать над всеми другими зверями.
Остров был идеальным местом. Рукокрылы были их пленниками. На деревьях жили птицы, а в подлеске – пожиратели корней и листьев. На рассвете он сделает вылазку и посмотрит. Когда его фелиды покинут остров, их будет не удержать.
– Хищнозуб!
Его уши дёрнулись, и он поглядел вниз со своей ветки. Через поляну скакала Миацида, которой он дал задание обыскать остров и отследить передвижение рукокрылов. Хищнозуб хотел, чтобы их можно было найти этим вечером. Похоже, что Миацида бежала издалека.
– В чём дело? – окликнул он её.
– Они собрались на деревьях вдоль побережья, – ответила Миацида. – Все, на той стороне, что обращена к материку.
– Быстрее, – крикнул Хищнозуб, спрыгнув на землю. – Собери Рыщущих. Мы не можем позволить им покинуть остров.

Сотни рукокрылов качались в воздухе над маленькой прогалиной, а в это время Сумрак порхал рядом с ними, выкрикивая советы и слова поддержки.
– Почти вышло!
– Попробуй ещё разок!
– У тебя получилось! Теперь держи паруса под углом и не выскальзывай оттуда!
Восходящие потоки были многочисленными и сильными, и уже множество рукокрылов поднялось в небо. Сумрак с облегчением видел, что многие из них, особенно молодые, схватывали это удивительно быстро. Некоторые, казалось, проявляли инстинктивное отвращение к взлёту, и избегали восходящих потоков воздуха. Они привыкли снижаться, а не взлетать, и это казалось им неестественным. Сильфида ныряла из одного потока в другой, выкрикивая советы всем, кто только мог её слышать. Сумрак был благодарен ей за помощь, так как она объясняла всё очень ясно – и гораздо громче, чем это мог сделать он сам.
Сумрак поглядел в небо, и его передёрнуло от отвращения, когда он увидел большое скопление птиц, кружащихся над островом. Они рассыпались по всему небу, словно созвездие из тёмных звёзд, а потом зловеще сбились в плотную чёрную массу. Но они пока оставались вдали и, похоже, не приближались.
– Наверное, фелиды выдвигаются, – сказал Икарон, планируя мимо него. – Птиц вспугнули.
Сумрак знал, что у них осталось немного времени. Многие рукокрылы уже покинули деревья и скоро начнут планировать в сторону материка. Но очень многие из них пока ещё не оседлали тепловой поток. Всё это было его идеей, и он чувствовал на себе огромную ответственность. Он заметил небольшую группу рукокрылов, по-прежнему бесцельно планирующих над поляной, и поспешил к ним. Он направил их к ближайшему тепловому потоку. Но не все были ему благодарны.
– Это была плохая мысль, – бормотал один разочарованный рукокрыл.
– Я и сам могу это сделать, мелкота, – проворчал старый самец из семьи Барата. – Мне твоя помощь не нужна.
Сильфида по-прежнему парила вокруг, предлагая советы и поднимаясь на восходящих потоках, поэтому она не теряла высоты. Она была удивительно целеустремлённой, но сейчас Сумраку хотелось, чтобы она просто поднялась повыше и начала планировать в сторону материка. На поляне уже осталось совсем немного рукокрылов.
– Они здесь!
Крик издал один из часовых. Все оставшиеся рукокрылы сразу же спрыгнули с деревьев и начали планировать в воздухе в поисках восходящих потоков нагретого воздуха. Среди них был и Икарон.
– Сильфида! Сумрак! Пора уходить!
– Давай! – сказал Сумрак Сильфиде. – Я тебя догоню.
Часовым он крикнул:
– Прямо здесь есть сильный восходящий поток!
Они спланировали к нему, и он помог им вырулить в поток тёплого воздуха. Они стрелой взмыли вверх! Ну, а где же Папа?
Из-за деревьев показались фелиды. Некоторые из них выскочили на середину прогалины и задрали морды к небу. Другие запрыгнули на ветки и полезли вверх.
Сумрак увидел отца и полетел над ним.
– Папа, залетай в этот поток, прямо здесь! – сказал он.
Отец попытался это сделать, но влетел в него, слишком накренившись, и его выбросило наружу. Он сделал круг, быстро теряя высоту. Сумрак посмотрел на землю, и увидел, что меньше чем в тридцати футах под ними стоит Хищнозуб и рычит, глядя прямо на них.
Сумрак порхал вокруг отца, едва сдерживаясь, чтобы не давать ему советы. Даже сейчас его отец не приветствовал бы этого.
Икарон вновь влетел в столб тёплого воздуха и хрюкнул от боли, когда воздух ударил снизу в его раненый парус. Он потерял равновесие и заскользил кругами, опускаясь с каждым витком.
– Папа, тебе нужно…
– Знаю! – оборвал его отец. – Всё будет нормально. Улетай.
Сумрак не мог улететь. Ему нужно было поднять отца вверх. На деревьях уже кишели фелиды. Если Папа не оседлает вскоре тепловой поток, он упадёт на землю. Под ними Хищнозуб встал на задние лапы и подскочил вверх. Перевернувшись в воздухе, фелид упал обратно. Ему ещё было далеко до них, но Сумрака всё равно напугала высота его прыжка.
– Думаю, неподалёку найдётся ещё один тепловой поток, – сказал он, но отец упрямо продолжал попытки в этом месте. Икарон влетел в поток, растянул паруса и поймал нагретый воздух. Он начал подниматься.
– Получилось, – пробормотал он, вздрагивая во время подъёма. Сумрак махал парусами рядом с ним.

– Я волновался, – сказал ему Сумрак.
– Обо мне не стоило волноваться.
Они поднимались над прогалиной, оставляя фелид шипеть от ярости внизу.
Хищнозуб с изумлением глядел, как последние рукокрылы уносились в небо. Как это было возможно? Он ни разу не слышал, чтобы рукокрылы могли это делать. Это было неестественно. Он скрипел зубами, расхаживая туда-сюда в полном расстройстве. Потом он увидел, что Миацида и остальные выжидающе смотрят на него.
Меньше, чем за пятьдесят длинных шагов он добрался до побережья. Над его головой к материку тянулась тёмная полоса колонии рукокрылов. Вся его добыча. Он бегал по пляжу, разыскивая песчаный перешеек, по которому они прошли вчера. Блики солнечного света на воде едва не ослепили его.
– Где он? – ревел Хищнозуб.
– Ещё не время, – сказала Миацида, стоявшая у его бока. – Не раньше, чем после заката.
Это будет лишь через несколько часов, а к тому времени рукокрылы уже успеют уйти. Он повернулся к Миациде, ощерив зубы.
– Почему ты не сказала мне раньше, что они уходили?
– Твоё распоряжение было лишь следовать за ними, – ровным голосом ответила Миацида. – Я и подумать не могла, что они хотели покинуть остров.
Хищнозубу тоже не пришла в голову такая мысль, но ему нужно было свалить на кого-нибудь вину, поэтому он рванулся вперёд и укусил Миациду за ухо. Она съёжилась, больше от шока, чем от боли. Струйка крови медленно засочилась по её шерсти.
Хищнозуб повернулся к остальным членам клана.
– Нам не нужны рукокрылы, – прошипел он. – Для нас на этом острове полно добычи: в подлеске и на деревьях. Я это видел. Пусть летуны улетают. Они не стоят наших усилий.
Ликование Сумрака было недолгим. Когда они с отцом взлетели, в воздухе теснились сотни других рукокрылов: многие из них ещё поднимались в восходящих потоках, но часть уже начала планировать в сторону материка. Только сейчас огромная стая птиц, кружившаяся над островом, медленно двинулась в их сторону.
– Не маши, – коротко приказал Икарон.
Не слишком ли поздно, подумал Сумрак. Возможно, птицы уже заметили, как он летает над прогалиной. Но у него не было никакого желания сталкиваться с ними ещё раз. Он в страхе наблюдал, как масса птиц собиралась прямо над ними, кружась, словно туча. Восходящие потоки несли рукокрылов всё ближе к ним.
– Яйцееды! – раздался вопль одной из птицы, а потом его подхватили остальные.
– Яйцееды!
– Яйцееды!
Сумрак боялся, что они нападут на них, но они оставались в высоте, выкрикивая свои глупые обвинения. Все больше рукокрылов начинали планировать, строго соблюдая дистанцию между собой и птицами. Сумрак и его отец замыкали процессию. Сердце Сумрака тяжело билось. Он неотрывно смотрел на материк, ожидая нужного момента для начала спуска.
Почти там, где нужно.
Рассерженные птицы кружились в воздухе. Он ощущал ветер, поднятый их крыльями.
Наконец, они с отцом выскользнули из теплового потока и поставили паруса под углом, чтобы оседлать ветер. Странно было двигаться в воздухе, не прикладывая никаких усилий. Перед ним другие рукокрылы скользили в воздухе в сторону береговой линии. Длинноногие птицы важно бродили по мелководьям с каменистым дном, опуская клювы в освещённую солнцем воду и выуживая из неё растения.
Сумрак ощутил, как по его спине и хвосту прокатилась воздушная волна, и что-то острое оцарапало его плечи. Над его головой промчались и резко свернули три птицы – их опущенные когти были отчётливо видны в солнечном свете. Они возвращались, нацелившись прямо на него и на Папу.
– Яйцееды! – заверещала одна из них.
Сумрак инстинктивно согнул свои паруса, чтобы снизиться – и его отец сделал то же самое. Птицы вновь налетели на них, нанося удары взмахами крыльев и царапая их своими когтями.
– Они пытаются заставить нас снизиться! – сказал Икарон.
Шокированный Сумрак ещё раз прикинул траекторию их планирования. Они всё ещё могли добраться до деревьев. Не более того. Но если они снизятся ещё больше, им повезёт, если они дотянут до основания скалистых утёсов.
– Сумрак, взлетай выше.
Но отец не мог этого сделать.
– У нас всё будет хорошо, – откликнулся Сумрак.
Мимо них пролетали другие птицы – они преследовали остальных членов колонии. Они легко настигли рукокрылов, начали кружиться возле них, царапая своими когтями и клювами, хлеща крыльями. Сумрак в панике наблюдал, как рукокрылы сворачивают с курса, или, что ещё хуже, снижаются, сходя с намеченной траектории планирования.
Преодолев уже половину пути через воду, Сумрак услышал хор криков и обернулся; он увидел трёх птиц, налетающих на них со стороны. Но на этот раз Сумрак был готов к встрече. Он замахал своими парусами и отклонился от курса; их он встретил, оскалив зубы и издавая самый отвратительный и громкий звук, на какой был способен. У него получился сдавленный вопль, какого он сам никогда раньше не слышал. Это так сильно испугало птиц, что они свернули в сторону, пытаясь разминуться с ним.
Сумрак не знал, сколько времени ему удалось выиграть; всё, что ему было нужно – это лишь время, чтобы добраться до материка. Хлопая крыльями, он поспешил к Папе.
– Мы доберёмся до деревьев, – тяжело дыша, сказал он.
– Ты очень храбрый, – ответил отец.
У Сумрака было мало времени, чтобы насладиться похвалой отца. Впереди он увидел нескольких рукокрылов, опустившихся опасно близко к воде – их всё ещё гнали птицы. Они коснулись поверхности воды, и Сумрак беспомощно смотрел, как они несколько мгновений боролись за жизнь, но затем громоздкие паруса утянули их под воду.
Ещё один рукокрыл шлёпнулся в воду всего лишь в нескольких футах от пляжа, но сумел выбраться из воды на камни. Ещё несколько зверей сели на берегу и начали долгий и опасный подъём на деревья.
– Яйцееды! – в последний раз крикнули птицы, а затем развернулись и направились обратно на остров.
Материк был уже близко, и вскоре Сумрак уже проплыл над пляжем. Деревья быстро приближались. Он планировал по одной траектории со своим отцом, и сел на ветви в средней части кроны секвойи. Тяжело дыша, он вцепился в кору; все его лапы дрожали от усталости и облегчения.

ЧАСТЬ II

МАТЕРИК

ГЛАВА 14

Материк

Сумрак оглянулся на остров и увидел Хищнозуба, который стоял, ссутулившись, на каменистом берегу, окружённый остальными членами своего клана. Их устрашающие визг и рычание, доносившиеся через воду, заставляли его шерсть встать дыбом. Когда наступит отлив, фелиды могут перебраться через воду и продолжить преследование. Сумраку хотелось убраться отсюда как можно дальше.
– Они пойдут за нами? – спросил он у отца.
– Не думаю.
Остальные члены колонии, рассеянные по соседним деревьям, торопливо собирались и планировали в воздухе; стоял шум: их считали по головам и окликали по именам. Всё это было печальным подобием событий прошлой ночи, когда четыре семьи пытались выяснить, кто был жив, а кто мёртв.
– Кого мы потеряли? – крикнул Икарон. – Барат, Сол, Нова, кого не хватает в ваших семьях?
– Сильфида! – закричал Сумрак. – Сильфида?
Каждая секунда его ожидания была такой долгой, но, к счастью, их прошло не так уж и много, прежде чем она появилась, благополучно спланировав к нему.
– Мы сделали это! – воскликнула она. – Это было так легко, когда ты поднимаешься выше. Я чувствовала себя так, словно почти летела. Ну, немножко, – добавила она, и Сумрак вспомнил о том, как сильно он её любил, и как тосковал без неё в часы своего долгого и мрачного отшельничества.
– Твоя идея сработала, – сказал отец, погладив его своим парусом. – Я горжусь тобой.
– Ты спас всю колонию, – сказала Сильфида.
– Почти всю, – сказал Сол, садясь рядом с ними. – Трое из моей семьи пропали.
– Мне жаль, Сол, – ответил Икарон.
– Всё было бы намного хуже, если бы не изобретательность твоего сына, – сказал Сол. – Спасибо тебе, Сумрак. Это не будет забыто.
Сумрак не знал, как ответить на эту похвалу, поэтому просто молча кивнул. Он не ощущал особого удовлетворения, зная, что эти рукокрылы погибли, следуя его плану.
Вскоре появились Нова и Барат, и сообщили, что Барат потерял двоих, а Нова четверых. Австр принёс новость, что семья Икарона также потеряла двоих: они утонули, как и все остальные, после того, как птицы вынудили их снизиться слишком сильно. Сумрак посмотрел, как они всё ещё кружились в небе над островом. Как они могли это сделать? Теперь он ненавидел их всех, и Терикса тоже. Пыталась ли эта молодая птица хотя бы остановить остальных в своей стае? Участвовал ли он сам в этом?
– Мы должны продолжать идти, – сказал Сол, поглядев на фелид на противоположном берегу.
– Согласен, – поддержал его Икарон. – Дальше по побережью мы можем найти себе временный дом и следить за островом. Когда фелиды покинут его, мы сможем вернуться.
– Должно пройти некоторое время, – сказала Нова. – И мы, конечно же, должны попробовать воссоединяться с нашей старой колонией. Сейчас материк чужд для нас, и многие вещи меняются. Нам нужны защита и поддержка. Это путешествие на юг – дело трёх дней, не больше. Мы все четверо помним путь домой.
– Наш дом – остров, – многозначительно сказал Сол.
– Я не особо спешу искать нашу старую колонию, – сказал Икарон. – Она не забудет четыре семьи, которые были сосланы. Вы и вправду ожидаете, что нам устроят тёплый приём?
Сумрак взглянул вверх: в этот момент прямо над их головами спланировала самка-рукокрыл, выкрикивая слова приветствия. Она была не из их колонии – он сразу понял это. Её морда сужалась гораздо плавнее, а кончики ушей были острее. Её шерсть была бледно-серого цвета, но не в силу возраста. Всю свою жизнь Сумрак знал только таких рукокрылов, шерсть у которых была чёрной, бурой или медно-рыжей.
– Мне нужен предводитель! – крикнула она.
Икарон отозвался, и она изящно села рядом с ним и старейшинами. Нова отогнала Сумрака и Сильфиду подальше, но Сумрак оставался достаточно близко, чтобы можно было слушать.
– Я Кона, – представился странный рукокрыл, отвесив краткий формальный поклон. – Я солдат из семьи Гирокуса.
Сумрак с большим интересом смотрел на неё. Он никогда не знал, что бывают солдаты. У его колонии никогда не возникало нужды в них. Кона настороженно сидела на ветке, подняв голову, а её взгляд стремительно переходил с одного старейшины на другого, пока они представлялись.
Сумрак осторожно понюхал. У неё был необычный запах. Возможно, так пахли все рукокрылы на материке. Интересно, едят ли они какую-то другую пищу, или устраивают гнездо на деревьях, кора которых так странно пахнет?
– Моё отделение охраняло береговую линию, – сказала Кона Икарону.
И сейчас, приглядевшись к деревьям, Сумрак заметил ещё нескольких рукокрылов с серой шерстью, которые внимательно смотрят на них с кончиков высоких ветвей.
– Мы наблюдали за вашей переправой, – продолжала Кона. – Пострадали ли вы от птиц?
– Девять из нас не добрались до берега, – ответил Сол. – Они утонули после того, как птицы загнали их в воду.
Единственной реакцией Коны на эту новость было лишь подёргивание её ушей. Похоже, это её не тронуло. Её пристальный взгляд обратился к стае птиц, которая только сейчас начала разлетаться по острову.
– Ваша переправа, наверное, была очень трудной, – прокомментировала она. – Особенно без ветра, который ускорил бы ваше планирование.
– Мы воспользовались восходящими потоками тёплого воздуха, чтобы они подняли нас вверх, – сказал ей Икарон. – Не было возможности ждать, пока подуют благоприятные для нас ветры. Мы спасались от клана фелид-разбойников.
Кона коротко кивнула ещё раз:
– Да, мы отслеживали их передвижения.
Сумрак с удивлением взглянул на Сильфиду.
– Вы знаете об этих злодеях? – спросила Нова.
– Конечно. Именно поэтому Гирокус расставил везде часовых. Мы видели, что они переправились туда вчера вечером. Но мы не знали, что на острове живёт кто-то из рукокрылов. Гирокус захочет поговорить с вами. Пожалуйста, идём со мной, и я отведу вас к нему.
– Да, мы пойдём, – сказал ей Икарон.
Кона держалась вежливо, но отстранённо, и Сумраку явно не понравилось, как она разговаривала с его отцом. Её манеры не выглядели достаточно уважительными. Однако в её облике ощущались уверенность и дисциплинированность, и Сумрак не мог не заметить, что сейчас он находит это весьма успокаивающим. Он был очень благодарен судьбе за то, что первым существом, которое они встретили в этом новом мире, был рукокрыл, и что они, наконец, попали в безопасное место.
Икарон и Кона продолжили разговор, а в это время Барат и Сол ушли, чтобы навести порядок в своих семьях. Сумрак нервно сглотнул, когда увидел, что Нова повернулась и направилась к нему. Он усомнился в том, что она шла к нему для того, чтобы похвалить за то, что Сумрак помог колонии добраться до материка: слишком уж строгой была её морда.
– Послушай меня, – спокойно сказала Нова. – Здесь ты не должен летать. На материке рукокрылы вовсе не так снисходительны, как твой отец. Они гораздо суровее обходятся с отклонениями.
– А что они сделают? – писклявым шёпотом спросил Сумрак.
– Скорее всего, изобьют тебя, а затем прогонят – и нас вместе с тобой. Ради своей собственной пользы, и ради пользы нашей колонии, ты должен использовать свои паруса только для планирующих прыжков. Ты меня понял, Сумрак?
Он был напуган её напором, но не настолько, чтобы не испытывать негодование от того, что ему указывают, что нужно делать.
– Я думал, что только предводитель может…
– Ты прав, Сумрак, – сказал отец, внезапно оказавшийся рядом с ними. – Колония должна исполнять только команды предводителя. Но в данном случае я должен с неохотой согласиться с Новой. Здесь мы – чужаки, и я не хочу выяснять пределы доброты колонии Гирокуса. Мы должны избегать скандала, по крайней мере, первое время. А ты, Нова, не должна читать нравоучения моему сыну: я сам попросил бы его, чтобы он поступил именно так.
– Я просто хотела быть уверенной в этом, – невозмутимо сказала Нова.
Когда вся колония собралась, Кона и ещё несколько солдат повели их всех дальше в лес. Икарон и старейшины планировали впереди; Сумрак и Сильфида находились далеко сзади. Удаляясь от фелид, они ощущали большое облегчение, хотя это также означало, что они уходят всё дальше от дома. Сумрак в последний раз оглянулся в сторону острова, но весь обзор ему уже закрыли деревья.
Он входил в новый мир. Всё вокруг него казалось озарённым светом совсем иного солнца. Многое выглядело знакомым, но Сумрак уже заметил лианы, цветы и плоды, которых раньше никогда не видел. Он втягивал воздух и ощущал вкус пыльцы и спор, которых не было у них на острове. Когда он сел на дереве, чтобы залезть повыше, его когти скользнули по нему, и он обратил внимание на то, какой гладкой и твёрдой была кора. Это был материк – место рождения его родителей. Его мать больше никогда не увидит его вновь.
Тоска Сумрака по ней постоянно звучала эхом в его голове, и хватало даже самого маленького воспоминания, чтобы оно начало гудеть, словно гром.
Этот новый лес жил такой жизнью, какой он никогда не знал. Он привык быть единственным зверем на деревьях, но здесь ветви делило друг с другом множество существ. Сумрак заметил многочисленных мелких поджарых животных с тонкими хвостами и быстрыми глазами.
На земле каждый хруст прутика заставлял его сердце биться быстрее. Это была родина ящеров, и, как он знал, они по-прежнему жили здесь. Он видел их кости; он знал, насколько крупными они были. Он увидел устрашающе крупное наземное существо с клыками, которые росли, изгибаясь, из его верхней челюсти. К счастью, оно было слишком уж тяжеловесным, чтобы суметь забраться на дерево.
– Ты это видел? – спросила его Сильфида. – Что это?
– Не знаю, – ответил он, чувствуя себя ужасно несведущим. И почему родители не рассказывали ему о самых разных существах, живущих в мире? Даже если бы им не пришлось их увидеть, узнать о них было бы интересно.
– Они ведь дружелюбны, да? – спросила Сильфида.
– Да, – ответил ей Сумрак, понятия не имея, о чём идёт речь.
Планируя через поляну, он увидел нечто, напоминающее кости, но не захотел останавливаться и разглядывать более подробно. Колония всё время двигалась вперёд, и у него не было желания отставать.
Он остановился лишь один раз, чтобы слизнуть немного влаги с цветка, и издал крик от неожиданности, когда лепестки закрылись вокруг него, словно намереваясь его сожрать.
– Это всего лишь растение, – проплывая мимо, сказал Кливер.
Тени постепенно наполняли лес, тянулись по веткам и перетекали друг в друга. Эта ночь была ясной, и лунный свет проникал сквозь полог леса. Впереди Сумрак увидел более светлое место, и понял, что они должны быть уже рядом с поляной. Ему стало интересно, живёт ли колония Гирокуса на секвойе, как они.
В разных местах среди ветвей сидело несколько других солдат с серой шерстью. Они не выкрикивали поздравлений, а просто оставались на своих местах, когда колония проходила мимо них, и лишь пристально разглядывали их издали.
– Им и вправду нужно столько часовых? – шепнул Сумрак Сильфиде. Он уже начинал думать, что материк был ещё опаснее, чем он представлял себе. Дома им никогда не было нужно выставлять охрану. Они спали на своих ветвях, не зная страха – до прошлой ночи, когда всё изменилось. Но, возможно, весь остальной мир всегда жил в этом состоянии неусыпной бдительности.
– Думаешь, они высматривают ящеров? – шепнула Сильфида.
– Надеюсь, что нет. Но всё похоже на то, что они находятся в состоянии войны, – сказал Сумрак. – Или же ожидают её начала.
– Они очень хорошо организованы, – ответила Сильфида с явным восхищением. – Они выглядят готовыми ко всему.
Когда они вышли на поляну, колония рассыпалась в стороны, садясь и занимая места на нескольких могучих соснах. Это наверняка и был дом колонии Гирокуса, потому что на деревьях уже теснились целые толпы рукокрылов с серой шерстью. Пока все расселись по местам, многие осторожно принюхивались и щебетали.
Сумрак спланировал на свободное место рядом с Сильфидой. Поверхность ветви напоминала чешую ящера, и даже хотя он понимал, что это была просто кора, ему было не по себе от этого ощущения. Он разыскал глазами своего отца – тот сидел просто на соседней ветке, вместе с остальными старейшинами.
Им навстречу планировали Кона и группа пожилых рукокрылов. В их быстром спуске тесной группой ощущалось что-то почти угрожающее. Они сели рядом с Икароном и его старейшинами.
Вперёд выступил седеющий самец. Это был самый крупный рукокрыл, какого Сумрак видел в своей жизни, и у него была выправка воина. Поперёк его широкой груди тянулся толстый розовый валик шрама. Его когти, хотя и изогнулись со временем, были огромными, и Сумрак мог легко представить себе, как они режут яйца ящеров, а возможно, даже самих ящеров.
– Добро пожаловать, добро пожаловать! – закричал он. – Я Гирокус, и вы – желанные гости здесь.
От его мощного голоса и выправки веяло властью, но в его приветствии ощущалась также искренняя теплота. Он продолжил, представляя своих многочисленных старейшин, каждый из которых по очереди выходил вперёд, коротко кивал, а потом делал шаг назад. Похоже, его колония была многочисленной и в ней царила хорошая дисциплина.
– Кона говорит мне, что вы сильно пострадали на острове, – сказал Гирокус.
– Да, – ответил Икарон. – Клан фелид во главе с Хищнозубом устроил резню в моей колонии. Они убили тридцать восемь рукокрылов.
С ветвей послышался потрясённый шёпот.
– Мой друг, мне жаль, – сказал Гирокус. – Это злодеяние – худшее из всего, о чём я когда-либо слышал. Мы следили за этой группой. Некоторое время назад Хищнозуб ушёл от Патриофелиса и разбойничал в лесах. Здесь мы всегда настороже, но я предусмотрительно удвоил число часовых, и пока мы остаёмся невредимыми. Я знаю, что эти фелиды убивали наземных животных и разоряли гнёзда птиц. Птицы тоже становятся чрезвычайно неприятными соседями.
– Они напали на колонию Икарона, когда они переправлялись с острова, – сообщила Кона своему предводителю. – Они вели себя свирепо.
– Они думают, что мы – яйцееды, – сказал Икарон.
Гирокус фыркнул снисходительным тоном.
– Птицы слишком глупы, чтобы понять, что у нас нет никакого интереса к их яйцам. Здесь они пока ещё не нападали, но я боюсь, что это не заставит себя ждать. Фелиды Хищнозуба принесли хаос в звериные королевства. Многие отправляли посланников к Патриофелису, требуя от него остановить бойню, и он уже направил солдат, чтобы выследить Хищнозуба. А мы уже послали ему сообщение, что нашли его рыщущих убийц на острове.
– И что же будут делать эти солдаты? – спросила Нова.
– Они должны убить отщепенцев, – прямо ответил Гирокус. – Это лучшее решение. Мы должны действовать жестоко, чтобы сохранить мир сейчас, когда ящеры, наконец, стёрты с лица земли.
Сумрак едва сумел подавить удивлённое чириканье и взглянул на Сильфиду, глаза которой блестели от волнения.
– Это правда? – изумлённо спросил Барат. – Разве можно было уничтожить каждое гнездо и каждое яйцо?
Гирокус рассмеялся.
– Вы что, не слыхали новостей на своём острове? Это правда. Ящеры исчезли навсегда.
Сумрак взглянул на серьёзное выражение своего отца, и попробовал представить себе, что он должен был чувствовать. Разве мир не стал лучше и безопаснее без ящеров? Но как мог его отец действительно радоваться этому – выполнению плана, который он считал таким неправильным?
– Потрясающая победа! – сказала Нова.
– Несомненно, – подтвердил Гирокус.
– Несколько дней назад у нас на поляне разбился кетцаль, – нерешительно сказал Сол. – Его крылья были поражены гнилостной болезнью.
– Одинокий бродяга с побережья, без сомнения, – уверенно сказал Гирокус. – Все их гнёзда на утёсах были уничтожены. По иронии судьбы, именно Хищнозуб и был тем, кто уничтожил последние из яиц. Он был героем, пока его вкусы не стали варварским. Но он может быть не единственной причиной наших волнений за последние дни.
Голос Гирокуса звучал серьёзно, и это заставило когти Сумрака глубже впиться в кору.
– Возможно, до вас доходили те же самые слухи, что и до нас, – продолжал Гирокус. – Новые породы хищных птиц с севера. А с востока – крупные плотоядные звери.
Потрясённый Сумрак повернулся к Сильфиде.
– Мы ещё не видали ничего такого, – ответил Икарон.
Гирокус покачал головой:
– Мы тоже, и, возможно, никогда не увидим. Многие думают, что это просто сказки, родившиеся в испуганных головах. Но я знаю ещё вот что: с тех пор, как исчезли ящеры, все звериные королевства становятся всё больше. И с более высокой численностью подданных возникает больший спрос на охотничьи угодья. Сейчас значительно чаще стали сражаться за территорию. Даже те существа, с которыми мы обычно сотрудничали, теперь становятся драчливыми. Всё происходит так, словно мы освободились от одного врага лишь для того, чтобы породить новых – из числа старых друзей.
– Это действительно печально, – сказал Икарон. – Давайте же надеяться на то, что в итоге возобладают наши лучшие порывы.
– Это верно, – ответил Гирокус. – Но, как вы уже видели, мы остаёмся в состоянии постоянной тревоги. Мы не жаждем войны, но мы готовы к ней. Вы все сильно страдали и нуждаетесь в пище и отдыхе. Наслаждайтесь ими в безопасности в моей колонии, а завтра мы поговорим ещё.
– Спасибо, Гирокус, – ответил Икарон. – Ты очень щедр.
Было уже поздно, и Сумрак был измучен, но он боялся пробовать спать. Борозды в коре сосны были далеко не такими глубокими и удобными, как на их старой секвойе. Запах был более острым и менее успокаивающим. Попытка обустроиться на этой странной ветке остро напомнила ему о том, что Мама ушла и больше никогда не вернётся. Но с обеих сторон к нему прижались отец и Сильфида, и сон, наконец, сморил его.

Он путешествовал по странному лесу; за деревьями показалась поляна, а в центре её высилась секвойя. Там были все: они ждали его и спрашивали, почему он уходил.
– Где ты был? – спросила его мама, с любопытством качая головой.
Как же так вышло, что он заблудился? Ведь всё это время дом был совсем рядом. Неважно. Сумрак был просто переполнен радостью возвращения домой; он сел на свою ветку и начал чиститься, а в это время Сильфида, его отец и все остальные рукокрылы отправились на охоту над поляной. Но потом, даже его сон вторглись беспокойные мысли, и он знал, что всё это было лишь иллюзией, ложью. Но он по-прежнему боялся, что с его домом может случиться нечто ужасное. Он хотел сохранить его безопасным и совершенным хотя бы в своих снах, поэтому он скорее желал бы проснуться, чем смотреть, как его мир рушится ещё раз.

ГЛАВА 15

Истинная природа

Был рассвет, и Хищнозуб искал яйца. Его загнала на деревья вовсе не нехватка еды: даже после того, как четыре дня назад сбежали рукокрылы, на острове по-прежнему было полно добычи. Вчера вечером он поймал нескольких обитателей подлеска, чтобы набить себе живот. Но долгие годы, проведённые в роли охотника на ящеров, оставили свою память в виде особой любви к яйцам – к их притягательной вязкой жидкости, к нежной плоти нерождённых существ.
Оказалось, что найти неохраняемое гнездо довольно трудно. Птицы были чрезвычайно бдительны и вели себя свирепо всякий раз, когда он подбирался слишком близко. Одна из них уже расцарапала его когтями. Он хотел напасть на неё и сломать ей шею, только на помощь к ней быстро прилетели ещё четыре птицы, отогнав его прочь в вихре клювов и крыльев. Он отступил в лесную чащу.
Рядом с ним по жёстким ветвям терпентинного дерева кралась Миацида. Она стала его частой напарницей во время охоты, и он был рад этому, поскольку она показала себя самой искусной после него самого охотницей среди Рыщущих. Он даже подумывал иной раз, не согласится ли она однажды стать его брачной партнёршей. Но эта мысль приносила ему мало удовольствия, поскольку он по-прежнему часто думал о Пантере, даже когда она была потеряна для него навсегда.
Он остановился и принюхался. В этой части леса было пугающе тихо. Какое-то время он не слышал птиц и не видел гнёзд. Но его ноздрей коснулся очень характерный аромат грязи, слюны и сухой травы. Он огляделся по сторонам. Там.
Вначале он подумал, что гнездо было брошено: оно выглядело таким жалким, слегка разрушенным с одной стороны. Он взглянул на Миациду и кивнул. Они прокрались вперёд, прислушиваясь и пробуя воздух языками. Птицы в округе не издавали ни звука. Хищнозуб добрался до гнезда и заглянул внутрь.
Форма яиц вызвала у него удивление. Они были совершенно круглыми. Он никогда не видел таких яиц. Их скорлупа была белой, что обычно для птичьих яиц, но они были значительно крупнее. Он жадно облизнул зубы. Само по себе гнездо представляло собой обычную рыхлую плетёную конструкцию из травы и прутьев – оно было практически таким же, как другие, которые он разорял. Хотя яйца выглядели несоразмерно большими для этого гнезда.
– Это почти наверняка яйца ящеров, – мягким голосом сказала Миацида.
Волна неприятной дрожи пробежала вдоль хребта Хищнозуба, наполняя его одновременно и страхом, и волнением. Он скучал по тем дням, когда был охотником на ящеров. Ещё не так давно он мог и удовлетворять свою жажду мяса, и по-прежнему оставаться в рядах Рыщущих. Он подумал о Пантере, о её запахе, и почувствовал знакомое ощущение тоски, сдавившее его грудь.
Он обнюхал одно из шарообразных яиц, а затем лизнул его. У его скорлупы был странный вкус. Он отодвинулся и пригласил Миациду тоже попробовать его.
Предупреждения не было. Крючковатые когти вонзились в спину Миациды, и она задёргала лапами, начала биться и пронзительно верещать. Хищнозуб в ужасе смотрел, как её поднимает в воздух крылатое существо. Оно повисло в воздухе, огромные крылья махали почти бесшумно, а затем его клюв раскрылся и вонзился в шею Миациды.
Хищнозуб напрягся, не зная, бежать ему, или же нападать. Через считанные секунды Миациде уже ничем нельзя было помочь – её растерзанное тело обмякло в когтях этого существа. Хищнозуб попятился назад, не сводя глаз с чудовища. Оно утащило Миациду на ветку, село на её тело и начало пожирать его – прямо вместе с шерстью.
Хищнозуб никогда не видел ничего подобного. Могучие крылья заставляли это существо казаться огромным, хотя фактически его тело было не намного крупнее, чем его собственное. Вначале он предположил, что это мог быть ящер, потому что существо показалось покрытым пёстрой чешуёй, а на его голове торчало два рога. Но когда существо складывало крылья, Хищнозуб увидел, что они были покрыты перьями, а то, что он принял за чешую на его широкой груди, оказалось многослойным оперением коричнево-белой расцветки. На его голове росли не рога, а что-то вроде густых кисточек, сердито торчащих над обоими глазами. Это была птица, но такой разновидности, с какой он прежде не сталкивался. Хищник.
Она наблюдала за ним, поворачивая голову по мере его осторожного отступления под защиту переплетающихся веток. Эти злобные глаза бросали Хищнозуба в дрожь, потому что они были неподвижными, но создавалось жуткое впечатление, что их взгляд был пронизывающим и позволял видеть очень далеко. Птица убила Миациду – сильнейшую из его охотников. Она порвала её на куски, словно это была просто кучка мокрых листьев. Прежде, чем развернуться и спрыгнуть в подлесок, Хищнозуб увидел, что на ветку слетел второй хищник и присоединился к первому. Он мрачно и звучно ухнул пару раз, и из глубин леса Хищнозуб услышал несколько ответных криков.
Он пустился наутёк.
Когда он добрался до секвойи, многие из его фелид уже были на поляне, и тогда Хищнозуб издал тревожный вой, собирая остальных. В течение нескольких минут все его Рыщущие были в сборе.
– Мы должны покинуть остров, – сказал он без лишних объяснений.
Он побежал, ведя своих Рыщущих к побережью. Лес гудел от криков хищных птиц, протяжных и размеренных.
– Это что за звуки? – нервно спросил Катцен.
– Убийцы, – коротко ответил Хищнозуб.
Фелиды мчались через подлесок. Нельзя было сказать точно, с какой стороны доносятся крики. Другие птицы сидели тихо, словно боясь, что их утренний хор привлечёт внимание чудовищ. Глаза Хищнозуба осторожно оглядывали ветви над головой.
Выбравшись из-под деревьев на берег, он обрадовался, увидев, что вода отступила, и вновь возник песчаный перешеек.
– Мы можем перебраться, – сказал он, возглавляя шествие.
Но едва он поставил лапу на песок, как увидел множество фелид, выдвинувшихся в их сторону с материка. Впереди шествовал Патриофелис, а сбоку от него шла Пантера.

Пробудившись, Сумрак не мог объяснить тот спокойный оптимизм, который он ощущал, лёжа на коре, ещё не готовый шевельнуться. Он был доволен просто тем, что глядел по сторонам и вдыхал утренние ароматы леса. Даже его грусть по матери отступила на мгновение. Возможно, дело было в нежном свете солнца на рассвете, пробивающемся сквозь ветви, или в знакомом зрелище других рукокрылов, уже скользящих в воздухе и охотящихся. Возможно, однако, что он просто ощущал себя в безопасности. Его отец уже куда-то ушёл, но Сильфида всё ещё дремала рядом.
Когда он уже больше не мог не обращать внимания на бурчание в своём животе, он встал и спрыгнул с ветки. Когда он охотился, его приветствовали несколько молодых рукокрылов с серой шерстью. Колония Гирокуса оказалась удивительно дружелюбной. Вначале Сумрак нервничал из-за этого, особенно после того, как оказалось, что половина из них – это солдаты, постоянно занятые различного рода тренировками и исполнением обязанностей часовых. Но они, похоже, не были против того, чтобы делить свои деревья со странной колонией, и с радостью отвечали на любые вопросы, которые задавал им Сумрак. Они очень гордились своим домом – настолько сильно, что не проявляли ни малейшего любопытства в отношении того, откуда пришёл Сумрак. Он тоже был счастлив от того, что не приходилось говорить об этом прямо сейчас, когда его воспоминания были столь сильно отягощены печалью.
Он был просто благодарен за то, что его приняли, несмотря на странную внешность. Рукокрылов Гирокуса явно не беспокоили его лишённые шерсти паруса или торчащие уши. И, конечно же, он удерживал себя от того, чтобы летать и рисковать вновь и вновь оказываться отщепенцем. Даже его собственная колония за последние несколько дней стала лучше относиться к нему. А некоторые от чистого сердца поблагодарили его за то, что он переправил их через воду.
Изловив достаточно насекомых, чтобы набить себе живот, он увидел своего отца, разговаривающего с Гирокусом вместе с Солом и Баратом. Желая узнать, что они обсуждали, он сел неподалёку от них, но их беседа уже подошла к концу и они расходились. Он окликнул Папу.
– Ты хорошо поел? – спросил Икарон.
Сумрак кивнул и поинтересовался, в свою очередь, поел ли отец. Он пытался не позволять своим глазам слишком часто глядеть на раненое плечо отца. По крайней мере, было похоже на то, что его недавно очищали, хотя у него не было уверенности, что оно уже заживало.
Отец кивнул в сторону нижней части дерева.
– Там, внизу, – сказал он. – Видишь их? Это птилодонты.
Сумрак разглядел мелких худощавых зверьков, проворно движущихся среди ветвей. У них были длинные хвосты, которые могли закручиваться вокруг веточек, давая им дополнительную опору и помогая поддерживать равновесие. Они оживлённо болтали друг с другом.
– А на земле, – указал отец, – видишь того зверя?
Сумрак заметил существо, чем-то похожее на то, что он увидел, едва попав на материк – массивного великана с тёмной шерстью, покрытой белыми пятнами.
– Эти зубы… – нервно сказал Сумрак.
– Бивни. Не для охоты, – заверил его Папа. – Посмотри. Видишь, как он роет ими землю? Он ищет личинок или клубни. Он – не мясоед.
– Хорошо подходят для самозащиты, однако же, – сказал Сумрак; ему хотелось бы, чтобы у них было несколько таких устрашающих существ в ту ночь, когда фелиды напали на их колонию.
– А вот и Сильфида, – сказал Папа, увидев, как она проплывала в воздухе мимо них. Он окликнул её и пригласил присоединиться к ним.
– Мне тут нравится, – сказала Сильфида, совершив посадку. – И всем нравится. Мы остаёмся здесь?
– Мы вернёмся на остров, как только там будет безопасно, – сказал Папа.
– Но до этого может пройти много времени, – сказала Сильфида. – А до тех пор мы останемся здесь, правда?
– Для начала Гирокусу нужно было бы нас пригласить, – ответил ей Папа.
– И ты бы сказал «да»?
– Это означало бы, что я не смогу летать, – спокойно сказал Сумрак.
– Ой. А я и не подумала об этом, – ответила Сильфида. – Но разве не лучше оставаться здесь вместе с остальными, чем искать какое-то другое место вдали от всех?
Сумрак точно знал, что она имела в виду. Очень обнадёживало быть окружённой всеми этими бдительными солдатами Гирокуса, даже если они держались несколько высокомерно и отстранённо. Возможно, с его стороны это было откровенно эгоистично – думать о полёте прямо сейчас.
– Ты снова будешь летать, Сумрак, – пообещал ему отец. – Рано или поздно весь этот беспорядок закончится, и мы вернёмся к себе домой.
– Но моя собственная колония не особенно хотела, чтобы я летал, – сказал Сумрак.
– Они разрешат тебе делать то, что тебе хочется, – сказала Сильфида. – Если бы не ты, мы не смогли бы покинуть остров.
– Твоя сестра – это твой самый искренний союзник, – заметил Папа, одарив Сильфиду добрым взглядом. – У неё верное сердце.
– Я просто сама по себе искренняя, – ответила Сильфида, но Сумраку было ясно, что она рада заслужить похвалу своего отца. Сумрак вдохнул и почти не хотел выдыхать. Он не хотел, чтобы прошёл такой хороший момент. Было так приятно быть вместе, только втроём, без старейшин поблизости. Но это также заставило его более остро ощутить отсутствие матери. Сможет ли он когда-нибудь взглянуть на отца и сестру, не думая, что кого-то не хватает?
Настойчивость в голосе Сильфиды заставила его вздрогнуть.
– Папа, а это не…
Сумрак проследил направление взгляда сестры до самой земли. Лоснящееся четвероногое существо легко запрыгнуло на нижние ветви соседнего дерева и продолжило прыгать всё дальше вверх. Сумрак услышал испуганные крики, и его паруса инстинктивно раскрылись, а тело приготовилось лететь.
– Это фелид! – задыхаясь, кричала Сильфида. – Он идёт сюда!
– Не бойтесь! – громко крикнул с поляны Гирокус. – Этот фелид – наш друг, и он прибыл по моему приглашению.
Сумрак с изумлением наблюдал, как Гирокус спланировал к фелиду и сел рядом с ним, всего лишь на одну ветку ниже, чем сидели он, Сильфида и Папа.
– Добро пожаловать, Монтиан, – сердечно сказал Гирокус. – Добро пожаловать!
– Привет, Гирокус, – низкое мурлыканье фелида заставило Сумрака стиснуть зубы.
– Икарон, спускайся и присоединяйся к нам, – позвал могучий предводитель рукокрылов. – И твои старейшины тоже.
Сумрак нервно следил за тем, как его отец спланировал на их ветку и позвал Сола, Барата и Нову. Через несколько мгновений его старейшины собрались вокруг него. Фелид сидел на заду, держа тело вертикально и выпрямив передние лапы. Это проявление любезности представляло собой настолько разительный контраст с его воспоминаниями о неистовствующих зверях на острове, что Сумрак едва мог поверить, что все они принадлежали к одному и тому же виду. Глядя сверху вниз, они с Сильфидой слушали, как Гирокус представлял Монтиану Икарона и его старейшин.
– У меня есть новости, которые, надеюсь, вам будет приятно узнать, – промурлыкал фелид. – Солдаты Патриофелиса стоят лицом к лицу с Хищнозубом даже сейчас, когда мы с вами разговариваем.
Гирокус одобряюще фыркнул:
– Превосходно. И как же Патриофелис планирует решить эту проблему?
– Хищнозуб сам выбрал себе тюрьму, – сказал Монтиан, – и Патриофелис рассчитывает удерживать его там. Союз зверей организует постоянное дежурство на материке, чтобы быть уверенными в том, что клан Хищнозуба никогда не покинет остров.
– Но ведь это же наш дом! – выпалил Сумрак прежде, чем мог сдержать себя.
– Сумрак, помолчи! – резко сказал отец. Он снова повернулся к эмиссару фелид. – Это не то решение, на какое мы надеялись. Мы хотели как можно быстрее вернуться к себе домой.
– Патриофелис решил, что остров – это идеальное место для изоляции Хищнозуба до тех пор, пока он сам и его Рыщущие не подохнут от голода.
– Там они не будут голодать, – сказал Икарон. – Они будут продолжать жить и размножаться. Было бы лучше остановить их прямо сейчас.
Монтиан посмотрел на Икарона спокойно и почти пренебрежительно. Одну за другой он поднял с коры свои передние лапы, облизал их и поставил обратно.
– Ты выступаешь в защиту убийства?
– Хищнозуб уже убивал; он должен понести ответственность за свои действия.
– Несомненно, решение Патриофелиса лучше, чем дальнейшее кровопролитие, – сказал Монтиан.
Сумрак не мог сдержать своей ненависти к этому фелиду. Даже если сам Монтиан не нёс ответственности за резню, его вид убил Маму, а здесь он пытался заставить Папу и других рукокрылов выглядеть кровожадными чудовищами. Это было отвратительно.
– Мне понятен твой гнев, – продолжал Монтиан, – и мне искренне жаль, что ты и твоя колония пострадали. Я могу лишь сказать, что Рыщущие Хищнозуба – это изгои, и они не имеют ничего общего с другими королевствами фелид. Но если мы должны убивать зверей из нашего собственного вида, разве это не делает нас такими же плохими, как и сам Хищнозуб?
– Нет, – ответил Икарон, – потому что он первым нарушил закон. На нём лежит ответственность перед всеми зверями. Решение Патриофелиса – не единственное, и оно наказывает мою колонию, отнимая у нас собственный дом.
– Я согласен, – сказал Монтиан, – что ваша колония страдает несправедливо, но Патриофелис чувствовал, что такое решение было лучше для общей пользы – было учтено всё.
Сумрак видел, как шерсть на шее отца встала дыбом, как и у него самого. Он ненавидел, когда эти существа диктовали, что делать.
– Это было решение Патриофелиса, – сказал Монтиан. – Я лишь передаю вам новости об этом.
– Спасибо, Монтиан, – ответил Гирокус. – Мы всё понимаем. Передай наилучшие пожелания и благодарности вашему вождю.
Фелид кивнул Гирокусу и Икарону, а затем спрыгнул с дерева. Сумрак выдохнул. Его сердце по-прежнему колотилось в гневе.
– Союзники так не поступают, – сказал Икарон Гирокусу.
Рукокрыл, покрытый шрамами, полученными в сражениях, лишь хрюкнул в ответ.
– Ты должен помнить, что фелиды – это наши самые сильные союзники. Нам нужна их дружба. И их лучше не злить.
Сумрак прищурился, взглянув на Гирокуса. Этот суровый предводитель рукокрылов не сказал Монтиану ничего в поддержку Папы. Казалось, эти новости даже не огорчили его. Несправедливо было позволять Хищнозубу захватывать их остров, их дерево. Он очень любил то дерево – каждый нарост на его поверхности.
– Они должны послать своих солдат и убить их, – прошептала Сильфида рядом с ним, и Сумрак не мог не согласиться с ней, как бы жестоко это ни звучало.
– Тогда, похоже, наш дом потерян для нас навсегда, – сказал Икарон.
– Вы найдёте себе новый, – ответил Гирокус. – Здесь, если хотите.
Сумрак моргнул.
– У меня уже был обстоятельный разговор со старейшинами насчёт этого, – продолжал Гирокус. – Вы сильно пострадали, и вам нужен дом. Я бы лишь приветствовал ваше желание присоединиться к моей колонии. Очень приветствовал бы.
– Это весьма щедрое предложение, – сказал Сол.
Сумрак заметил, что Сильфида смотрит на него с улыбкой.
– Благодарю тебя, Гирокус, – ответил Икарон. – Конечно же, я должен обсудить это с моими старейшинами.
– Ваше приглашение – большая честь для нас, – тепло ответила Нова Гирокусу.
– И для нас тоже, – сказал Барат.
– Моя семья также с радостью сделает это место своим домом, – сказал Сол.
Сумрака удивила быстрота решения старейшин. Он знал, что должен ощущать значительно большую благодарность, но этого чувства не было. Одно дело – рассчитывать задержаться здесь на некоторое время, и совсем другое – остаться навсегда. Это место, где он даже надеяться не мог быть самим собой и летать. Он не смог бы этого сделать. Ему был нужен полёт.
– Чем нас больше, – сказал Гирокус, – тем сильнее мы будем! Если когда-нибудь начнётся война, все вместе мы будем сильнее. Присоединяйтесь к нам, и процветайте вместе с нами, – он взглянул на Икарона. – Конечно же, ты будешь среди нас почётным старейшиной.
«Но не предводителем», – сразу же понял Сумрак.
В своих мыслях он не заглядывал так далеко в будущее. Присоединение к другой колонии означало не просто новый дом – это означало ещё и нового предводителя. Ему стало тоскливо. Он смотрел на Папу, пытаясь угадать, о чём он думал.
– Решение за тобой, мой друг, – сказал Гирокус Икарону. Сумрак ждал, чувствуя, что вся его колония, рассевшаяся по ветвям, тоже затаила дыхание в надежде.
– Безопасность моей колонии – это предмет моей самой серьёзной заботы, – сказал Икарон, – и я знаю, что здесь они обрели бы превосходный дом. Гирокус, дай мне немного времени, чтобы рассмотреть твоё доброе предложение.
Сумрак почувствовал облегчение, но услышал разочарованный вздох Сильфиды – вздох, который, казалось, отозвался шёпотом на ветвях.
– Конечно, – сказал Гирокус. – Пусть у тебя будет столько времени, сколько тебе нужно. Ты должен принять серьёзное решение – я полагаю, очень трудное решение для колонии, которая вела столь уединённую жизнь.
– Остров был нашим домом на протяжении почти двадцати лет, – сказал Сол.
– Двадцать лет! – изумлённо повторил Гирокус. – Я и не представлял себе, что так долго.
Сумрак заметил, как в глазах седеющего предводителя вновь блеснул огонёк интереса.
– А скажите мне, – попросил он, – до того, как вы пришли на остров, где была ваша изначальная колония?
– Не слишком далеко отсюда, – ответил Икарон. – На юге. Нашим предводителем был Скагуэй.
– Я его помню. Он умер вскоре после того, как вы ушли. Он был убит, когда охотился на яйца ящеров.
– Он был храбрым охотником, – сказал Икарон.
Какое-то мгновение Гирокус пристально глядел на Икарона, а затем спросил:
– Почему же вы ушли?
Сумрак сглотнул. Станет ли отец врать и говорить, что им нужно было найти новые охотничьи угодья? Какова должна быть доля правды в его словах, чтобы никто не догадался, что их изгнали? Он взглянул на Нову и увидел, как её уши тревожно подёргиваются.
Ровным голосом Икарон ответил:
– Я ушёл вместе с тремя другими семьями, потому что мы не хотели охотиться на яйца ящеров.
Сумрак услышал, как удивлённо забормотали рукокрылы Гирокуса, когда эта новость разнеслась по деревьям.
Гирокус раскрыл рот, словно пробуя воздух, а затем медленно выдохнул.
– Икарон. Да. Я спрашивал себя, почему твоё имя звучало так знакомо. Вы все были изгнаны как предатели.
– Осознанно возражающие, – сказал Икарон.
– Название ничего не меняет! – серьёзно сказал Гирокус, и Сумрак вздрогнул. Встанет ли его отец, распахнув свои паруса, как он сделал бы, если бы Нова стала спорить с ним? Нет. Сейчас ситуация была совсем другой. Здесь его отец не был предводителем.
– Название ничего не меняет, ты прав, – сказал Икарон. – Но мы не были предателями. Мы ревностно соблюдали условия Договора, пока не почувствовали, что больше не можем этого делать. У нас совершенно не было желания покидать свою колонию, но, как ты сказал, нас изгнали за наши убеждения.
– Потому что они вредили всем нам, – сказал Гирокус.
– Многие из нас сожалели о своём выборе, – выпалила Нова. – Икарон не говорит за всех нас.
– Предводитель говорит за всю свою колонию, – рявкнул Гирокус Нове. – Избавь меня от труда слушать тебя!
Сумрак был поражён свирепостью Гирокуса – даже его отец не приходил в ярость так легко.
– Вы уклонялись от своего долга по отношению ко всем зверям, – сказал Гирокус, повернувшись к Икарону. – И, в частности, к своему собственному виду. А теперь вы возвращаетесь в более безопасный мир, не сделав ничего для того, чтобы он стал таким.
– Мир не выглядит таким уж безопасным, – ответил Икарон. – Прежние союзники просто убили почти сорок членов моей колонии.
– Возможно, если бы вы не скрывались на острове, изолированные и всеми забытые, вы не были бы так уязвимы! Они охотились на вас, потому что думали, что вас никто никогда бы не заметил!
– Он, что, говорит, что мы заслужили того, чтобы нас всех вырезали? – сердито шепнул Сумрак Сильфиде.
– Вроде того, – пробормотала она.
– Сможем ли мы когда-нибудь пригласить вас в нашу колонию? – спросил Гирокус с пугающим спокойствием. – Кто поручится за то, что вы не бросите нас опять, когда нам в очередной раз будет нужна помощь?
– Наш молодняк не играл никакой роли в принятии нами решения выйти из Договора, – настаивала Нова. – Не наказывайте их за наше решение.
– Вне всяких сомнений, все поколения молодняка были взращены на ваших извращённых принципах, – презрительно сказал Гирокус. – Вы все прогнили изнутри.
– И вы отвернётесь от нас в наши трудные времена? – спросил Барат.
Гирокус секунду промолчал.
– Я не настолько злобен, – сказал он. – Но, если я должен буду принять вас в нашу колонию, вы должны будете отказаться от своего прошлого, и лишь тогда я пойму, что вы заслуживаете доверия.
– Хочешь ли ты, чтобы я признал, что был неправ? – спокойно спросил Икарон.
– Это простой и единственно верный поступок, – ответил Гирокус, и дружеская теплота отчасти вернулась к нему. – Друг мой, ты явно очень преданно заботишься о своей колонии, и это превосходное качество для предводителя. Сейчас ты должен позаботиться о них, дав им новый дом, безопасный приют. Присоединяйся к нам. Но перед этим скажи мне и всем собравшимся, что ты сожалеешь о своём вероломном решении выйти из Договора, и тогда я буду знать, что могу доверять тебе.
– Просто сделай это, – выдохнула Сильфида.
Сумрак мог ощутить отчаяние, исходившее от её шерсти, словно пар от нагретой коры.
– Я не сделаю этого, – сказал Икарон. – Не могу.
Сумрак ощутил сильнейший прилив гордости.
– Тогда и я ничем не могу вам помочь, – ответил Гирокус, и в его голосе зазвучал гнев. – Отправляйтесь своей дорогой. Уходите подальше. Ни одна колония рукокрылов не примет вас, едва лишь они узнают, кто вы такие и что вы сделали. Я уверен в этом. Вы сами сделали из себя беженцев.
– Это несправедливо! – воскликнула Нова, и Сумрак вначале подумал, что её возмущение было адресовано Гирокусу. Но она обернулась к Икарону. – Ты обрекаешь всех нас на милость судьбы из-за своих дурацких идеалов.
– Это не дурацкие идеалы, – сердито сказал Сол. – И они есть не только у Икарона. Я разделяю их. Барат разделяет их. И ещё когда-то они были дороги и тебе самой.
– Нам предлагали дом! – ответила Нова.
– Чужой дом нам не нужен, – сказал Икарон. – Мы будем искать свой собственный.
Он повернулся к Гирокусу:
– Благодарю за то, что приютили нас. Мы отправляемся своей дорогой прямо сейчас.

Хищнозуб наблюдал, как Патриофелис и его сорок пять солдат выдвигались к песчаному перешейку. Ему стало интересно, как они повели бы себя в бою. Они были сильны, но никогда не охотились; их никогда не рвали. Хотели бы они нападать на представителей собственного вида и убивать их? И ровно такие же вопросы возникли у него в отношении собственного клана.
Когорты Патриофелиса достигли острова и рассредоточились по пляжу, перекрывая перешеек. Глаза Хищнозуба задержались на Пантере. Она даже не взглянула ему в глаза. Её присутствие рядом с ними явно указывало на то, что она не ощущала верности по отношению к нему, однако он по-прежнему был рад её видеть.
– Хищнозуб, – сказал Патриофелис. – Вот, значит, куда ты сбежал…
– Мы никуда не сбегали, – ответил Хищнозуб. – Мы ищем себе новую родину.
Патриофелис, похоже, подсчитывал ряды его сторонников.
– А где Миацида? – спросил он.
– Мертва.
Хищнозуб услыхал удивлённое поскуливание в рядах своего клана.
– Что с ней случилось? – спросил Катцен.
Хищнозуб не обратил на него внимания: его глаза, прищуренные в ненависти, буравили старого вождя.
– Мертва! – Патриофелис повторил это громко, чтобы было слышно всем. – Какой же это позор – потерять одну из самых сильных среди вас. Какую же рискованную жизнь вы себе выбрали. Но в одном ты был прав, Хищнозуб. Мир меняется и становится всё опаснее. Ходят слухи, что с востока идут новые существа, и никто не знает, будут ли они друзьями или врагами. Птицы тоже становятся всё агрессивнее, без сомнения, из-за того, что вы разоряете их гнёзда. Мы, звери, должны оставаться едиными. А ты, к сожалению, стал опасной помехой для любого нового союза. Мы не позволим тебе вывести наш мир из равновесия.
– Мы не совершали никакого преступления, – ответил Хищнозуб. – Мы едим, как и любое другое существо, просто наша добыча не такая, как ваша. Кто скажет, правильно это, или нет? Наш вкус к мясу – столь же естественная вещь, как ваша любовь к личинкам или семенам.
– Довольно таких разговоров, – презрительно сказал Патриофелис. – Я пришёл сюда, чтобы предложить вам последний шанс на амнистию.
Он обратился к фелидам, стоящим за Хищнозубом:
– Те из вас, кто выбирает возвращение к Рыщущим, пусть выходят вперёд. Ещё не слишком поздно. Всё будет забыто и прощено, и мы сможем продолжать жить в гармонии с другими зверями.
– Он просит вас уйти от самих себя, – сказал Хищнозуб своим фелидам. – Он просит, чтобы вы оказались от своих естественных пристрастий в еде. Будете ли вы довольными, служа такому вождю?
– Моё предложение касается и тебя, Хищнозуб.
Хищнозуб угрожающе взревел и увидел, что Патриофелис и его когорты вздрогнули.
– Я отклоняю твоё предложение!
– Очень жаль, – сказал старый фелид, – потому что альтернатива ему гораздо менее приятна. Если ты упорствуешь в своём отвратительном образе жизни, этот остров станет твоим домом на всю оставшуюся жизнь. Звери не позволят тебе бродить по свету и убивать. Ты сослан сюда, Хищнозуб. Ты и весь твой клан отщепенцев.
Всего лишь несколькими часами ранее перспектива жизни на острове не казалась бы такой страшной. Теперь же, когда внезапно объявились хищные птицы, такое наказание было подобно смертному приговору.
– Мы не будем связаны следованием вашим законам, – прошипел Хищнозуб.
– Мы будем следить за островом. Любой, чья лапа ступит на материк, будет убит.
– И ты стал бы убивать сородичей-фелид, Патриофелис?
– Да, чтобы предотвратить ещё большее количество убийств.
– Сомневаюсь, что это верное решения, – сказал он насмешливо.
– Это неблагоразумно, – сказал Патриофелис. – А сейчас, кто из вас желает отказаться от своих прошлых преступлений и вернуться в свой настоящий клан? Выходите сюда!
Хищнозуб разглядывал членов своего клана. Из-за деревьев за их спиной он услышал мрачное уханье и ответный крик. Катцен украдкой глянул на него, а затем быстро шагнул к Патриофелису.
– Хорошо, Катцен, ты сделал мудрый выбор. Есть ли ещё желающие?
К удивлению и позору Хищнозуба ещё пятеро из его фелид перешли на другую сторону.
– Как же редеют ваши ряды, – заметил Патриофелис.
Хищнозуб смотрел на Пантеру, которая по-прежнему не хотела глядеть ему в глаза. Свет дня разгорался всё ярче, и морская вода нетерпеливо лизала песчаный перешеек.
– Самое лучшее, что я могу пожелать всем остальным из вас, – сказал Партиофелис, многозначительно глядя на Хищнозуба, – это быстрой смерти.
Огромная тень упала на старого вождя фелид, а в следующую секунду оперённые крылья накрыли его голову и тело. Ужасный вопль вырвался у Патриофелиса, когда он дёргался и извивался, пытаясь сбросить с себя хищника. Но Хищнозубу были знакомы и эти когти, и то, как глубоко они вонзаются, а хватка у птицы была крепкой.
Пантера подскочила к боку своего вождя, вцепилась зубами в хвост хищника и потянула. Птица повернула голову почти на пол-оборота и сделала выпад крючковатым клювом. Пантера отскочила назад, когда хищник поднял Патриофелиса над землёй и полетел в лес.
Воздух внезапно наполнился взмахами крыльев, потому что прилетело ещё больше птиц, которые стали пикировать на них. Фелиды в ужасе разбегались.
– Идём за мной! – закричал Хищнозуб своим Рыщущим.
В наступившем хаосе он разглядел свой шанс. Песчаный перешеек был в пределах досягаемости – он только сейчас скрылся под тонким слоем воды. Он толкался и рычал, пробивая себе дорогу сквозь остатки охраны Патриофелиса. Внезапно оказавшись без командира, солдаты запаниковали: одни из них отступали по песчаному перешейку, другие помчались под защиту леса, растущего на острове.
– Идём! – кричал он своим Рыщущим. – Переправляемся!
Он пропустил своих фелид, чтобы они первыми прошли по песчаному перешейку, защищая их с тыла на тот случай, если кто-нибудь из солдат Патриофелиса попытается напасть сзади. Птицы обрушивались на них дождём. Он в ужасе увидел, как одна из них напала на Пантеру. Она ловко увернулась, но хищник всё равно вонзил свои когти в её бедра. Она вскрикнула, извернувшись и царапая когтями птицу, которая зависла над ней, осыпая её ударами крыльев.

Её попутчики были слишком напуганы, чтобы оказать хоть какую-то помощь. Но Хищнозуб ни секунды не колебался. Он побежал обратно и бросился на птицу, сбивая её с Пантеры. На земле он вонзил зубы в её шею, и его рот наполнила мешанина из крови, плоти и рыхлых перьев. Птица вертела пятнистой ушастой головой и сверлила его своим страшным взглядом. Её клюв раскрылся и пронзил его правую переднюю лапу прежде, чем он сумел с воем отскочить от неё. Вопя от боли, птица взлетела и направилась обратно в лес.
Хищнозуб взглянул на Пантеру, и на сей раз она взглянула ему в глаза.
Птицы ещё кружили в небе, бросаясь на тех немногих фелид, которые оставались на открытом месте. Пантера ничего не сказала, но побежала за Хищнозубом, когда он прыгнул на покрытый водой песок и зашлёпал в сторону материка. Вода плескалась у его коленей и была пронизывающе холодной, но это, по крайней мере, притупило боль в его передней лапе. Впереди последние из его собственных фелид с трудом добрались до конца переправы. Некоторые уже взбирались по скалистому берегу повыше. Он продолжал оглядываться назад, чтобы убедиться, что Пантера по-прежнему держалась за ним. Она не отставала, и каждый раз, взглянув на неё, он ощущал прилив сил. На полпути через воду он взглянул вверх и увидел тёмный силуэт, пикирующий на них.
– В воду! – закричал он, надеясь, что Пантера доверится ему.
Он соскочил с перешейка. В тот момент, пока его голова ещё не скрылась под водой, он увидел пару свирепо изогнутых когтей, промахнувшихся мимо его черепа, и ощутил ветер, поднятый крыльями большой птицы. А потом всё его тело погрузилось в воду. Холод сдавил ему виски. Он встал на ноги и пошёл, тяжело дыша, с промокшей шерстью. Пантера шлёпала по воде рядом с ним, и они с трудом выбрались на песчаный перешеек, даже не удосужившись встряхнуться, чтобы обсушить шерсть. Они с трудом добрались до материка – по колено в воде, с застывшими от холода лапами.
На берегу Хищнозуб, дрожа, забрался на скалу и вытянул шею, чтобы посмотреть, нет ли поблизости хищников. Он заметил нескольких из них, кружащихся над пляжем острова, но над водой не было ни одного.
Пантера шла рядом с ним; он с трудом поднялся по крутому склону к деревьям, где и нашёл своих фелид, собравшихся на нижних ветвях и тревожно рычащих на восьмерых зверей из охраны Патриофелиса.
– Прочь, на остров! – пролаял Герик, который, как догадался Хищнозуб, был единственным, кто мог принять на себя управление.
– Не пойдём, – спокойным голосом сказал Хищнозуб.
Герик только сейчас увидел его, и непроизвольно отступил назад.
– У нас есть свои приказы, – сказал он.
– Ваши приказы состояли в том, чтобы убить любого, кто покинул остров, – напомнил ему Хищнозуб. – Ну, и кто же сразится со мной? Неужели это ты, Герик?
Он вспомнил, как играл с Гериком, когда они были молодыми детёнышами, вспомнил свои игры в охоту и детские драки, которые готовили их к взрослой жизни. Из них двоих Хищнозуб был меньше, но он сомневался в храбрости Герика, особенно когда у него было так мало подкрепления. Многие из его воинов всё ещё теснились на острове – они не могли покинуть его до вечера. Численный перевес был не на стороне Герика, и он знал это. Хищнозуб смотрел, как его смущённый взгляд скользил по Пантере.
– Почему ты стоишь рядом с ним, Пантера? – окликнул он её.
Она не ответила.
– Ты уже не сможешь вернуть прежний порядок вещей, Герик, – сказал ему Хищнозуб. – Твой вождь мёртв. Теперь есть птицы, которые могут нас убивать. Патриофелис говорил, что могут быть и новые звери, которые тоже смогут это сделать. Прежние союзы будут скоро бессмысленны. Мой клан может быть не единственным, кто открыл для себя вкус плоти. Живи по-старому, если хочешь, но не мешай нам. Мы будем делать то, что должны делать, чтобы оставаться сильными и живыми.
– Нет, – ответил Герик.
– Вы можете присоединиться к нам, – предложил Хищнозуб.
Другой фелид отступил назад, с отвращением мотая головой.
– Не стану. И не позволю вам пройти.
Он прыгнул.
Хищнозуб был готов к этому и бросился на Герика. Они столкнулись друг с другом и повалились на землю, царапаясь и кусаясь. Герик был тяжелее, сильнее, и не ранен, но его укусам недоставало намерения убивать. Хищнозуб увидел свой шанс и глубоко вонзил зубы в левое бедро Герика, готовый разорвать его. Он чувствовал, что его противник медлит. Хищнозуб не хотел наносить смертельную рану сородичу-фелиду, но смог бы это сделать, если нужно. Похоже, Герик почувствовал это, и обмяк. Он лежал неподвижно, хныкая в знак подчинения.
Хищнозубу было трудно заставить себя разжать челюсти, потому что его кровь бурлила, а по всем венам струилось желание сражаться. Наконец, он отпустил его и встал, глядя сверху вниз на Герика, глаза которого бегали в страхе.
– Встань, – сказал ему Хищнозуб. – Уходи. И не иди за нами.
Герик с трудом поднялся на ноги и увёл своих солдат вдоль береговой линии. Пантера осталась.
– Пойдёшь с нами? – спросил её Хищнозуб.
– Я всегда боялась тебя, – сказала она. – Твоя жажда мяса: я сочла её разрушительной, неестественной.
Он ощутил острую боль, вспомнив её выражение ужаса, когда она застигла его за пожиранием добычи в старом лесу.
– И я боялась, что однажды утром могла проснуться с такой же жаждой, – сказала она.
– И проснулась?
– Проснулась.
Хищнозуб мягко рыкнул от восхищения.
– Идём со мной, – вновь предложил он ей, и его сердце глухо стучало в груди.
Она шагнула ближе и облизала его раненую переднюю лапу.
– Да, – сказала она.

ГЛАВА 16

Бегущие-по-деревьям

– Разве вам не ясно, – сердито говорил остроносый зверь, – что для стольких ртов еды просто не хватит?
Сумрак с тревогой наблюдал, как раздражительное существо говорило Икарону и старейшинам, что они не могли поселиться здесь. Когда они впервые наткнулись на этот небольшой участок леса, деревья выглядели свободными. Но буквально через несколько минут после того, как они сели на ветви и обследовали охотничьи угодья, многочисленный клан альфадонов с бледно окрашенной шерстью словно материализовался из воздуха, прыгая по веткам, пользуясь длинными, тонкими хвостами, чтобы перескакивать с ветки на ветку.
– Этот лес, несомненно, может легко вместить и вас, и нас, – сказал Сол. – Ваша пища – плоды и семена…
– …И ещё насекомые, – прервал его альфадон, подёргивая своим влажным розовым носом. – Которых ваша орда будет красть в воздухе, не оставляя нам ни одного. А теперь уходите прочь! Это наша территория.
– В прошлом мы не были такими жадными по отношению друг к другу, – заметил Икарон.
– Оглянись-ка вокруг себя, рукокрыл, – сказал альфадон. – Теперь мир стал тесным местом. Если ты хочешь есть, тебе приходится защищать то, что у тебя есть.
– Я бы хотела куснуть его за хвост, – шепнула Сильфида Сумраку.
Сумрак не был настолько уверен, что рискнул бы это сделать, учитывая то, что альфадоны были очень сильно возбуждены. Когда они появились здесь в первый раз, он подумал, что эти существа выглядят кроткими, но теперь они начали толпой теснить рукокрылов, а из их узких полуоткрытых ртов доносилось шипение. Внезапно на них дождём посыпались орехи и сосновые шишки – их швыряли альфадоны, сидевшие на деревьях выше.
Сумрак взглянул на отца и увидел, как он покачал головой, отказываясь продолжать переговоры.
– Снова раскрывайте паруса! – крикнул он колонии, и в воздух взмыли сотни планирующих рукокрылов.
Прошло уже три дня с тех пор, как они покинули Гирокуса – три дня поисков нового дома, но совершенно безуспешных. Не все звери, с которыми им пришлось столкнуться, были столь же неприятными, как альфадоны, но смысл послания всегда был одним и тем же: их здесь не ждут.
Сумрак планировал рядом с Сильфидой. Ему было жаль, что он не может лететь, но Папа попросил его подождать, опасаясь, что его порхание могло бы настроить других зверей враждебно – хотя Сумрак и представить себе не мог, как можно быть ещё враждебнее, чем они уже были. В любом случае он делал всё, что просил Папа, а когда раз за разом забирался на деревья, то старался не забыть обещание отца, что снова начнёт летать, как только они найдут свой собственный дом.
– Нам нужно было бы остаться у Гирокуса, – пробормотала Сильфида, когда они с трудом карабкались на очередной ствол.
Сумрак неодобрительно взглянул на неё.
– Я не единственная, кто так думает, – сказала она. – И я имею в виду не только Нову. Я слышу разговоры. Многие рукокрылы уже устали от всего этого.
Сильфида знала, о чём говорила. С того момента, как они покинули колонию Гирокуса, она проводила больше времени в стороне от него и от Папы, скользя в воздухе и охотясь вместе с другими молодыми зверями, в том числе с Кливером. Однажды Сумрак даже видел, как она немного поговорила с Новой. Он всё сильнее ощущал, что сестра становится не такой преданной. Поскольку рана у Папы пока так и не зажила, а их будущее по-прежнему оставалось неопределённым, Сумраку хотелось, чтобы она была рядом с ним.
– Мы все устали от этого, – ответил он. – Но Папа хочет, чтобы мы нашли новый дом.
– Нам уже предлагали превосходный дом.
– Папа поступил правильно.
– Ему просто нужно было сказать Гирокусу то, что он хотел услышать, – шепнула Сильфида. – Даже если ему не хотелось так поступать.
– Так думает Кливер? – уточнил Сумрак. – Или, может быть, Нова?
– Это же просто слова, – настаивала Сильфида.
– Это не просто слова. Они что-то означают.
– Да неужели?
– Папа и Мама сделали великий шаг, когда вышли из Договора. Это сделало их иными. Это сделало их... лучше. Сделало, да.
– И насколько это важно сейчас? – нетерпеливо спросила Сильфида. – Ящеры исчезли. Всё закончилось. Разве не важнее найти прямо сейчас безопасный дом для всей колонии?
– Если бы Папа сказал, что сожалеет об этом, все подумали бы, что он и вправду сделал ошибку. Они подумали бы, что он был слабым. И как все уважали бы его после этого? Как бы он смог уважать самого себя?
Сильфида фыркнула.
– Да. Он думал только о себе, как обычно. Его гордость разрушила надежды всей колонии.
– Папа хотел отказаться от поста предводителя! – сердито напомнил ей Сумрак. – Это не гордость, Сильфида!
Сестра умолкла.
– Мы найдем какое-то другое место, – сказал он ей, – место получше.
Но его уже стала беспокоить мысль о том, что в этом новом мире для них уже не осталось свободного места. Хотя они были не единственными существами, искавшими себе новый дом. За последние несколько дней он успел увидеть много других групп мигрирующих животных; их взгляды были устремлены вдаль – туда, где их, наконец, будут ждать охотничьи угодья и безопасное место для жизни.
Он взглянул на Папу, следующего впереди, бок о бок с Австром. Сумрак обратил внимание, что в последнее время они проводили вместе больше времени, а по ночам часто потихоньку беседовали. Он пробовал слушать их, но они всегда ухитрялись оказаться за пределами слышимости. Он ревниво относился к тому, сколько внимания внезапно стало уделяться его самому старшему брату, но это ещё и волновало его.
О чём же они говорили?

Сумрак продолжал движение, планируя и лазая вместе с остальными рукокрылами его измученной колонии. Они двигались на север. Папа сказал, что не было смысла пытаться воссоединиться с их исходной колонией. Их просто изгнали бы ещё раз. Им нужно было продолжать двигаться, пытаться найти место вдали от любых других рукокрылов, место, где их не знали. «Место, где мы можем избавиться от грехов нашего прошлого», как услыхал Сумрак от печально бормотавшей Новы.
Долгий день подходил к концу. Когда лес изменился, это произошло настолько плавно, что лишь через какое-то время Сумрак – а также любой из остальных рукокрылов – понял, что они внезапно оказались единственными существами на деревьях.
Вначале это чувство было знакомым и приятным, очень похожим на то, как всё было на их острове, но позже Сумрак стал ощущать страх от этой тишины. Её нарушали лишь случайное чириканье птиц, жужжание насекомых и шелест листьев на ветру.
Икарон объявил остановку, и колония расселась на ветвях; кто-то чистился, другие искали воду или пищу.
Сильфида отправилась на охоту. Сумрак спланировал к своему отцу. Он никогда не отлучался от него слишком далеко с тех пор, как они покинули остров.
Всякий раз, когда отец надолго пропадал из его поля зрения, Сумрак впадал в панику. Он не мог точно сказать, боялся ли он того, что может случиться с ним самим, или же с его отцом.
Каждую ночь, пока Сумрак спал, он надеялся, что рана его отца заживёт к утру. Но этого не происходило. Если утро было хорошим, она выглядела без изменений, а если плохим, то хуже, чем была. Но сейчас глаза Икарона выглядели вздутыми и покраснели. У его шерсти появился резкий запах, который не нравился Сумраку. За последние два дня его здоровье заметно ухудшилось, и он значительно чаще объявлял остановки для отдыха.
Сумрак знал, что лучше не спрашивать его, всё ли с ним в порядке. Его ответ всегда был одним и тем же, и Сумрак чувствовал, что терпеть ложь становится всё труднее и труднее. Чтобы поправиться, Папе следовало бы дольше отдыхать, но в данный момент это казалось невозможным.
– Это место выглядит весьма неплохим, – с надеждой сказал Сумрак. Он не понимал, почему оно было заселено не так плотно, но в данный момент причины его не интересовали. Здесь было множество высоких деревьев и огромное количество насекомых, судя по тому, что они видели и слышали.
Небольшое тёмное существо скрылось с глаз на ближайшем дереве. Сумрак слышал шлёпанье шагов и звуки, похожие на шёпот. У него покалывало в шерсти. Он взглянул на отца и увидел, что он также смотрел и слушал.
Краем глаза Сумрак заметил, что нечто двигалось на другом дереве. Он резко повернул голову. Что-то быстро мелькнуло на ветке и исчезло едва ли не до того, как он смог сфокусировать на нём свои глаза. Ему показалось, что это было нечто, бегающее не на четырёх ногах, а на двух. Секундой позже существо появилось из-за ствола и торопливо побежало по ветке у всех на виду.
Это был зверь с серебристой шерстью, размером вдвое крупнее рукокрыла. Его задние ноги были длиннее, чем передние, и хотя он фактически передвигался на всех четырёх лапах, создавалось странное впечатление, будто он шёл только на задних лапах. Существо остановилось и село на свой зад, сложив руки вместе и переплетя пальцы. Пушистый хвост раскачивался из стороны в сторону. Сумрак никогда и ни у одного зверя не видел таких больших глаз: огромные тёмные луны с бурой радужной оболочкой и крупными зрачками. Большие уши с белыми кончиками торчали с небольшим наклоном по бокам его головы.
И внезапно все деревья вокруг них наполнились множеством этих существ, появившихся, словно из ниоткуда, рядами усеявших все ветви и глядящих на рукокрылов. Они совсем не казались агрессивными, а лишь любопытными, но Сумрак не мог не заметить, что его колония была полностью окружена.
– Это бегущие-по-деревьям, – сказал ему отец, а затем выкрикнул слова приветствия.
Одно из этих проворных существ соскочило с ветки и нетерпеливо подбежало к Икарону. Последовал обычный ритуал любезного обнюхивания.
– Я Адапис, – сказал бегущий-по-деревьям. – Добро пожаловать в наш дом.
– Спасибо. Я Икарон, предводитель этой колонии.
Бегущий-по-деревьям с интересом разглядывал рану на плече Икарона, и явно был сильно взволнован её состоянием.
– В неё попала инфекция. Но я могу излечить её. Позволите?
Не дожидаясь ответа, он обернулся к нескольким другим бегущим-по-деревьям, которые сидели ближе всех:
– Соберите ингредиенты! Здесь необходимо лечение.
– Ты очень любезен, – сказал Икарон.
Сумрак не знал, как это существо, возможно, смогло бы вылечить рану у Папы. Раны либо залечивались сами собой, либо уже не залечивались. Всё, что можно было сделать – это держать их в чистоте. Но что сверх того мог сделать этот бегущий-по-деревьям? Но Папа, похоже, верил его словам.
– Пожалуйста, скажи своей колонии, что они могут охотиться здесь, сколько душе угодно, – сказал Адапис. – Думаю, вы увидите, что у нас полно съедобных насекомых.
В течение нескольких минут вернулись другие бегущие-по-деревьям; в их пальцах были зажаты кусочки коры и листьев.
Сильфида села рядом с Сумраком.
– Что тут происходит? – прошептала она.
– Они говорят, что могут излечить рану Папы.
Он с изумлением наблюдал, как Адапис взял тонкий кусочек коры обеими руками и мелко порвал его. Его пять тонких пальцев были удивительно ловкими. Сумрак никогда не видел ни одного животного, которое держит или рвёт что-нибудь так легко. Адапис сунул кору себе в рот и разжевал, и одновременно собрал высушенные листья, измельчил их и насыпал маленькой кучкой. Затем он выплюнул кору на листовую пыль, своими ловкими пальцами смешал всё это вместе и сгрёб обратно в рот, чтобы снова быстро пережевать. Когда все приготовления закончились, Адапис шагнул ближе к Икарону и начал выплёвывать зелёную пасту на его рану.
– Думаешь, это действительно может помочь? – испуганно шепнула Сумраку Сильфида.
Сумрака передёрнуло. Зелёная слизь, стекающая изо рта у Адаписа, выглядела очень похожей на тот мерзкий гной, который уже сочился вокруг раны Папы.
– Не волнуйся, – сказал Адапис после осмотра раны. – Паста будет бороться с инфекцией и поможет глубокой ране заживать быстрее. Ты должен довериться нам. Мы многое знаем о том, что могут сделать растения.
– Это уже начало успокаивать, – сказал Икарон, закрыв глаза и вздохнув.
– На закате мы снова очистим рану и дадим ещё снадобья.
– Спасибо, Адапис, – ответил Икарон.
– И что важнее всего, тебе нужен отдых. Ты и твоя колония – вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите.
Проведя много дней лицом к лицу со своими страхами, Сумрак почувствовал трепет облегчения и благодарности.
Папа быстро заснул. Обычно он никогда не спал днём, и Сумрак понял, насколько сильно он утомлялся и болел в последние дни, заставляя себя двигаться вперёд.
– Давай, поохотимся, – предложила Сильфида.
Сумрак был голоден, но ощущал странную нервозность, покидая Папу. Всю свою жизнь он полагал, что заботливые глаза отца всегда будут приглядывать за ним, чтобы убедиться, что ему ничего не угрожает – и колонии тоже. Но сейчас эти глаза были закрыты, и он выглядел таким уязвимым, что Сумрак чувствовал, что должен был приглядывать за ним.
– Он останется здесь же, когда мы вернемся, – сказала Сильфида. – Идём же.
Сумрак сказал себе, что совершает глупый поступок, но неохотно последовал за ней.
Охота была превосходной. Во всяком случае, насекомых было даже больше, чем на острове, и не требовалось особых усилий, чтобы их поймать. Казалось, что у здешних козявок было мало опыта встреч с воздушными хищниками.
Конечно, бегущие-по-деревьям явно не питались ими, предпочитая плоды и семена, которые росли на деревьях, а особенно – личинок и корни, которые они выкапывали из земли своими ловкими руками. Похоже, они действительно обладали большими знаниями обо всех растениях в своём лесу, и Сумрак видел, как они смешивают их и пережёвывают в пасту, прежде чем съесть. Он даже слегка побаивался их. Только представить себе – как знать всё это; только представить себе, что можно что-то делать собственными руками.
Он взглянул на Сильфиду. Было так хорошо, когда она парила рядом. Он тосковал без неё.
– Почему ты так долго сторонилась меня? – спросил он её, когда они лезли вверх по стволу.
– Не знаю, – она промолчала. – Я сердилась на Папу за то, что он не разрешил нам остаться с Гирокусом. А потом мне было так тяжело видеть его таким слабым и слабеющим всё больше и больше. Я не хотела этого видеть. Я боялась, что он собирался умирать.
Когти её задних лап царапнули по коре, и Сумрак понял, что она дрожит. Он поднялся к ней и прижался мордой к её щеке и плечу.
– Теперь всё в порядке, – сказал он. – Они его подлечат.
Её голос был таким тихим, что он едва мог расслышать:
– Хочу, чтобы Мама вернулась.
Это были всего лишь четыре слова, но они тоже заставили Сумрака заплакать. Он прикладывал все усилия для того, чтобы держать под замком свои мысли о ней, потому что они лишь причиняли ему боль – самую настоящую физическую боль в его теле, напоминая о том, что он никогда больше не сядет у неё под боком.
– Я их ненавижу, – яростным голосом сказала Сильфида, – этих фелид. Они отняли у нас всё.
– Мы найдём новый дом, – ответил Сумрак.
– Я не хочу себе другой дом, – сказала она, – я хочу вернуть наш старый.
– Однажды так и будет.
– Я хочу, чтобы всё снова было, как раньше.
– Я тоже.
Он привык к тому, что она открыто выражает гнев, но не свою неприкрытую печаль, и это вызвало у него сильнейшее желание исправить порядок вещей – и столь же сильнейшее расстройство из-за того, что он был не в силах этого сделать.
Сильфида сделала глубокий вдох и продолжила лезть вверх, явно не желая больше говорить об этом. Сумрак полез за ней, и вдруг заметил, что с ветки наверху за ними с наивным любопытством наблюдали три молодых бегущих-по-деревьям. Один из них приветствовал их и представился как Ходок. Сумрак был рад возможности поговорить с ними. Они выглядели настолько доброжелательно, что его природная стеснительность практически полностью испарилась.
– Я бы очень хотел уметь планировать по воздуху, – сказал Ходок.
Сумрак усмехнулся.
– А я бы очень хотел, чтобы у меня были руки, как у тебя.
– Правда? – спросил Ходок и осмотрел свою левую руку так, словно никогда раньше её не видел.
– Вы можете очень хорошо держать предметы, – сказал Сумрак. – Это должно быть очень полезным умением.
– Думаю, что да. Но вы умеете парить в воздухе. А это почти так же хорошо, как настоящий полёт.
Сумрак бросил быстрый взгляд на Сильфиду, чтобы убедиться в том, что она не собирается сболтнуть, что он и вправду умеет летать.
– А можно, я посмотрю ваши крылья? – вежливо попросил Ходок.
– Паруса, – поправила его Сильфида. – А вы что, раньше никогда не видели рукокрылов?
– Может быть, и было разок, – неопределённо ответил Ходок. – Но я не думаю, что они надолго задержались тут.
Сумрак любезно расправил свои паруса. Ходок с большим интересом изучил выпуклости его руки и пальцев на их нижней стороне.
– Они похожи на руки, – взволнованно сказал Ходок, – но только с очень длинными пальцами и кожей между ними.
Он поглядел сначала на Сильфиду, а потом опять на Сумрака.
– Но из-за чего твои так сильно отличаются от тех, что у остальных?
– Ты, наверное, какой-нибудь уродец? – спросил один из попутчиков Ходока.
– Помолчи уж, Холмик, – ответил Ходок своему другу.
– Просто я другой, – ответил Сумрак.
– Я бы предпочёл иметь паруса, чем руки, – решил Ходок.
Сумрак улыбнулся, наблюдая за добродушной импульсивностью бегущего-по-деревьям, но сам он никогда не смог бы представить себя кем-то другим, чем он есть на самом деле. Единственное, о чём он жалел – то, что он должен был скрывать то, что в действительности могли делать его паруса.
– А правда, что вы всё время едите только козявок? – спросил третий детёныш, до этого молчавший.
– Главным образом – да, а в чём вопрос? – осторожно ответила Сильфида, словно стараясь избежать недоразумений.
– А разве это не надоедает?
– Кругом же полно козявок, Попрыгун, – сказал Ходок таким голосом, будто его друг был глуповат. – Они, наверное, едят сотни козявок каждый день.
– На самом деле даже тысячи, – сказал Сильфида.
Услышав это, Попрыгун слегка скривился.
– Мы также поедаем семена и растения, – добавил Сумрак, не желая казаться слишком оторванным от жизни.
– А вы когда-нибудь пробовали вот это? – спросил Ходок, показав удлинённый зелёный лист, который он прятал, очевидно, у себя за спиной. Лист был покрыт сетью мелких жилок и обладал слегка зазубренным краем. В его глазах блеснул озорной огонёк.
– Не думаю, – ответил Сумрак. – Нет.
– Ты должен это попробовать, – сказал Холмик. – Ходок, передай его сюда.
Ходок воровато огляделся и откусил крохотный кусочек, прежде чем передать его Холмику, который сделал то же самое. Попрыгун хихикнул и тоже начал жевать небольшой кусочек.
– Что это? – с подозрением спросил Сумрак.
Шёпот Ходока был едва слышным:
– Это чай.
– Такой рос повсюду вокруг нашего старого леса, – немного задумчиво сказала Сильфида.
– Но вы хоть раз его пробовали? – спросил Холмик. Его глаза казались немного больше, чем раньше, а пальцы ног барабанили по коре.
– Это не совсем то, что когда-либо ели рукокрылы, – признал Сумрак.
– Стыдно, очень стыдно, – скороговоркой ответил Ходок. – Это и вправду здоровская штука.
– Нашим родителям не нравится, когда мы это едим, – согласился Попрыгун. – Они говорят, что это делает нас слишком бестолковыми.
– Слишком беспокойными, – поправил его Ходок.
– Трудно заснуть, – добавил Холмик; его глаза бегали из стороны в сторону. – Но это довольно забавно, пока не пройдёт.
Теперь все трое молодых бегущих-по-деревьям раскачивались на ветке вверх-вниз, словно не могли держать своё тело ровно.
– Попробуйте чуток, – предложил Ходок, помахивая листом перед Сумраком. Сумрак пребывал в нерешительности, помня о том случае с грибом. Ему больше не хотелось устрашающих видений.
– Я попробую немного, – сказала Сильфида. Она наклонилась вперёд и откусила часть листа. Бегущие-по-деревьям посмотрели друг на друга, открыв рот от удивления.
– Это было много! – сказал Холмик.
– Наверное, тебе не стоило откусывать так много, – заметил Ходок.
Сильфида пожала плечами:
– И что же тогда со мной будет? Я, что, начну летать?
Ходок и его друзья весело расхохотались. Сумрак с тревогой глядел на сестру. Она сильно махала своими парусами.
– Наверное, прямо сейчас я взлечу! – сказала она и повернулась к Сумраку.
– Наверное, всё, что мне было нужно – это несколько листиков чая!
Несомненно, она махала парусами очень быстро, и Сумраку стало интересно, шутила ли она, или же действительно пыталась летать. На секунду он захотел, чтобы она взлетела с ветки, чтобы присоединиться к нему в воздухе. Но даже сейчас её усилия были не более успешными, чем раньше, и он ощутил приступ печали. Детёныши бегущих-по-деревьям, однако, думали, что это было очень смешно, и скакали вверх-вниз по ветке, подгоняя её.
Вскоре, однако, его сестра устала от махания парусами и начала просто метаться туда-сюда по ветке. Бегущие-по-деревьям подпрыгивали, соревнуясь, кто сможет сделать это выше остальных.
– Сумрак, попробуй немного чая, – сказала ему Сильфида. – Это действительно поднимает дух.
– Нет уж, спасибо, – ответил он.
Сильфида огляделась так, словно с ней прямо сейчас что-то случилось.
– А почему в этих местах всё так тихо? – спросила она бегущих-по-деревьям. – Здесь только вы и живёте. В других местах живёт куда как больше зверей.
– Много кто заходил в эти места, – ответил Холмик, – но никто не оставался надолго.
Он подскочил, схватился ловкими пальцами за ветку над собой, покачался на ней, а затем отпустил.
Сумрак заметил, что Ходок явно знал какую-то тайну, но такую, которая так и лезла из него. Бегущий-по-деревьям понизил голос, хотя по-прежнему говорил довольно громко.
– В лесу живёт чудовище, – сказал он.
– Это просто болтают, – моргая, ответил Попрыгун.
– Нет, я его видел.
– Ты никогда мне об этом не рассказывал! – заметил Холмик. – И когда же?
– Ну, ладно, я его только слышал. Однажды ночью, – быстро ответил Ходок.
Сумрак поглядел на Сильфиду, которая в изумлении навострила уши. Ему стало интересно, действительно ли бегущие-по-деревьям такие болтливые, или же просто чай развязал им языки.
– И что же это за чудовище? – поинтересовалась Сильфида, непрерывно складывая и расправляя свои паруса.
– Оно большое, – уверенно ответил Ходок. – У него голос большого существа. Оно отпугивает многих из существ, но никогда не тревожит нас.
– Нас оно не напугает, – сказала Сильфида.
– Ну, ещё оно живёт далеко от нас, – добавил Ходок, и сейчас его голос звучал не так уверенно. – Никто и никогда не видел его. Но в любом случае, именно поэтому здесь живёт не так много животных. Они боятся. Но мы знаем, что здесь безопасно.
Сумраку стало интересно, знал ли Ходок, о чём болтал, и он решил, что нет. Вероятно, он просто пересказывал им какую-то историю, которую взрослые рассказывали своим детёнышам, чтобы те не убегали далеко в лес. Конечно, если бы поблизости жило настоящее чудовище, бегущие-по-деревьям не устроили бы здесь такую большую и довольную жизнью колонию.
– И если вы не боитесь, то, наверное, вы тоже сможете тут жить, – сказал Ходок. Затем он разбежался, перепрыгнул на соседнее дерево и поскакал прочь вместе с друзьями. – Мне нравятся рукокрылы!
Сумрака тронула его невинная искренность. Дом бегущих-по-деревьям действительно был похож на идеальное место, и он не мог отказаться от мысли, что это место может стать ещё и их домом.

Когда Хищнозуб первый раз убил на материке, он предложил добычу Пантере. Отойдя в сторону, он с надеждой смотрел на неё. Она обнюхала труп, тронула его лапой, а затем без всяких колебаний умелым движением разорвала шерсть и кожу и содрала с рёбер окровавленной мясо. Хвост Хищнозуба дёрнулся от удивления.
– Ты уже не в первый раз ешь мясо, – сказал он ей.
Она облизнула шерсть вокруг своего рта.
– Нет. После того, как ты ушёл от нас, я несколько раз охотилась.
– И тебя ни разу не поймали на этом? – с удивлением спросил он.
Пантера мурлыкала от удовольствия.
– Я было осторожнее, чем ты. Я уходила дальше за границы наших владений. Я не хотела, чтобы меня выгнали.
– Ты хотела остаться среди Рыщущих у Патриофелиса?
– Я была не такой храброй, как ты – или же не такой безрассудной. Мне нравилось быть в безопасности среди Рыщущих, и я думала, что могла продолжать тайком удовлетворять свою тягу к мясу.
Хищнозуб взглянул на неё с ещё большим уважением, к которому, однако, примешалась и некоторая осторожность. Кому же она предана на самом деле?
– А ты смогла бы убить меня, – спросил он, – если бы это приказал Патриофелис?
Она отвела глаза.
– Ничего этого не потребовалось бы, если бы ты остался с нами. Ты мог бы соврать Патриофелису и успокоить его. Тогда у нас было бы больше времени, чтобы получить поддержку среди Рыщущих. Мы могли бы вынудить Патриофелиса измениться – или же свергнуть его. Тогда ты стал бы вождём сотен зверей, а не нескольких дюжин.
– Такая нечестность – не в моей природе.
– Нечестность, или всё же дальновидность? – переспросила она.
– Я всегда действовал так, как должен был, и принимал последствия своих действий. Те, кто был способен поступать так же, пошли за мной. Только так и можно построить сильный клан.
– Тогда, наверное, я не из твоего клана, – сказала Пантера, и её глаза сверкнули с упрёком.
Хищнозуб никогда не видел у неё такого настроя, и это его раздражало – и ещё очень заинтриговало.
– Ты сама должна это решить, – сказал он ей.
Она подошла к нему и толкнула своей головой его голову.
– Теперь ты – мой единственный вождь, – ответила она.

Хищнозуб вёл своих Рыщущих на север. Всего их было семнадцать. Раненая передняя лапа медленно заживала, хотя он всё ещё хромал. Когда рядом с ним была Пантера, он ощущал безграничную силу и уверенность.
Добычи было много, как никогда. Мир действительно менялся: он никогда не видел, чтобы по лесам бродило так много зверей. Похоже, что многие из них искали лучше охотничьи угодья; другие утверждали, что бежали, спасая свои жизни. Когда вокруг было так много живых существ, Хищнозубу и его Рыщущим было легко скрыть путь своего движения. Даже после того, как их замечали за убийством, всё, что им было нужно – просто двигаться вперёд ещё с полдня, и их вновь не знал никто вокруг.
С каждым днём Хищнозуб всё меньше и меньше заботился о том, чтобы скрывать их наклонности. Пусть все знают, кто они такие, и чем занимаются. Теперь никто не посмел бы остановить их, особенно после того, как повсюду разнеслись новости о том, что Патриофелис не сумел отправить их в ссылку. Их боялись.
– Как ты думаешь, что случится со старым кланом? – спросил он Пантеру.
– Он распадётся со смертью Патриофелиса. Герик – это не вождь.
Хищнозуб фыркнул в знак согласия.
– Они разбредутся. Может быть, пути некоторых из них пересекутся с нашими, и они попросят, чтобы мы пустили их к себе, – он внимательно посмотрел на неё. – Ты не жалеешь, что ушла?
– Нет, – ответила она.
Теперь он видел, что она тоже охотится, и, как он и предполагал, делала это просто превосходно, хотя он ещё много чему смог бы её поучить. Когда он смотрел, как она ест, это принесло ему величайшее удовольствие – и ещё облегчение. Она была одной из них.
– Та птица назад на острове, – спросила она. – Что это за тварь?
Шерсть Хищнозуба встала дыбом:
– Раньше я никогда таких не видел. Это что-то новое.
С тех пор он всё время следил, не появятся ли они, особенно на рассвете. Он помнил огромные глаза чудовища и спрашивал себя, могли ли они видеть ночью. Но он больше не видел птиц этого вида, хотя только однажды, вдалеке, ему послышался, как он думал, жуткий печальный крик этих птиц.
– Им достаточно легко убить нас, – заметила Пантера.
– Они захватили нас врасплох, – гордо ответил Хищнозуб. – Но этого больше не случится. Мы будем осторожны. Я легко смог убить одну из них.
Она вопросительно подняла свои уши, но он не стал брать свои смелые слова обратно. Само существование этих птиц постоянно висело в его мыслях чёрной тучей. Откуда они пришли? Иногда, перед сном, он думал об их клювах, когтях и бесшумно машущих крыльях, но был уверен, что это не идёт ни в какое сравнение с его мускулами, когтями и зубами.
Большую часть утра они двигались по постепенно поднимающейся местности, и на подходе к вершине его Рыщущие уже медленно плелись.
Долгое путешествие наполняло Хищнозуба радостью. Оно напоминало ему о тех днях, когда он вместе с Пантерой охотился за гнёздами ящеров и проходил долгие мили, чтобы отыскать их.
На самом гребне холма они остановились. Земля перед ними раскинулась широкой долиной. На дне её по густому подлеску бежал быстрый ручей. «Здесь в изобилии есть корм для мелких наземных зверей», – подумал Хищнозуб. На обоих склонах долины росли густые деревья, многие из которых были усеяны плодами, наполнявшими воздух приятным ароматом.
Он разглядел множество древесных животных. Кора деревьев выглядела мягкой и хорошо подходила, чтобы цепляться за неё когтями, а ветви переплетались, образуя в кроне дерева тропы для его фелид.
Хищнозуб замер, разглядывая открывшийся ему вид. Он ощущал такое удовлетворение, какого не помнил с тех пор, как уничтожил последнее гнездо ящеров.
Его душу наполнил покой, и он почувствовал, что теперь его жизнь принадлежит только ему. Здесь были вода, укрытия и изобильная добыча.
– Это место, – объявил он, – будет нашим новым домом.

ГЛАВА 17

Пир

Ночью Сумрак проснулся от крика, раздавшегося вдали. Он напрягся всем телом, готовый спасаться бегством. У него заболел живот. Дрожа, он подполз к краю ветки, пытаясь вспомнить, откуда донёсся звук. «В лесу живёт чудовище». Детская фраза Ходока внезапно стала казаться ужасающе вероятной.
Он испустил долгие потоки звука, но не уловил никаких признаков движения среди деревьев. Он вслушивался, надеясь, что не услышит ещё одного вопля, значительно ближе по сравнению с первым. Но сейчас в лесу было тихо. Он снова устроился спать, пульс замедлился. Сильфида по-прежнему спала, и отец тоже. Поглядев на умиротворённое выражение их морд, он и сам постепенно задремал.
Когда он проснулся, было уже утро, и его отец копошился рядом с ним.
– Как дела? – спросил Сумрак.
– Уже лучше, – ответил Папа, и на сей раз Сумрак поверил ему. Он явно выглядел лучше отдохнувшим. Он счистил с себя твёрдую зелёную корку припарки, а сама рана казалась уже меньше и не такой воспалённой.
– Адапис оставил для меня составные части снадобья, – сказал Папа, кивнув в сторону кучки раскрошенных листьев и коры. – Ты бы смог его приготовить?
Сумрак кивнул и с некоторым трепетом начал жевать кору. Её вкус был горьким, но не неприятным.
– Как ты думаешь, каким образом они узнали всё это? – спросил он с полным ртом.
– Случайно, в некотором роде. Они едят множество разных растений. Через какое-то время, думаю, они обнаружили те растения, которые могли лечить.
Сумрак смешал кору с листьями, пережевал их снова, и выбрызнул смесь изо рта на рану отца. Икарон благодарно забормотал.
– Спасибо, Сумрак.
Сумрак выплюнул остатки и облизал мокрые от росы листья, чтобы очистить рот от вкуса снадобья.
Он был настолько доволен тем, что отцу стало лучше, что не счёл нужным рассказывать о ночном крике. Из-за него больше никто не проснулся. Вероятнее всего, это просто какое-то ночное животное защищало свою территорию или боролось за пищу. Ночью звуки всегда казались громче и страшнее.
Он отправился на охоту, а когда убедился, что его никто не видел, полетел. Он не хотел, чтобы бегущие-по-деревьям внезапно обернулись против него после того, как проявили такое гостеприимство по отношению к его колонии. Но ему нужно было летать.
Его настроение улучшалось с каждым взмахом парусов. Отец выздоравливал, колония пока была в безопасности. Вскоре они обретут новый дом – возможно, прямо здесь. В полёте он охотился, схватывая насекомых прямо в воздухе. Сев на ветку, он огляделся вокруг. Этот лес был красив; кора деревьев была гладкой и окрашенной в цвет розоватого песка, уложенного как бы волнами. Солнечный свет играл на листьях и нагревал подлесок в некоторых местах. Он уже с трудом представлял себе, насколько далеко улетел от остальных.
Внезапно до него донёсся сильный запах помёта, заставивший его ноздри вздрогнуть. Специфический запах был ему незнаком, но, судя по его интенсивности, он было сравнительно свежим. Он спрыгнул с ветви и подлетел поближе. Не нужно было далеко идти, чтобы найти его источник: кучу длинных сероватых кусков испражнений у основания дерева. Их огромный размер напугал его. Это явно оставило немаленькое животное.
С одной стороны от кучи помёта он увидел растерзанный труп наземного зверя, ободранный почти до костей. Обеспокоенный эти, Сумрак огляделся, но не увидел никаких признаков присутствия хищника.
Он взвился в воздух и полетел назад, чтобы сообщить об этом отцу.
– Знаешь ли ты о большом хищнике, который живёт неподалёку? – спросил Адаписа Икарон. – Мой сын видел чей-то помёт.
Сумрак наблюдал за реакцией Адаписа. Тот слушал внимательно, но не выглядел обеспокоенным.
– Как это всё выглядело? – спросил Адапис Сумрака.
Он описал увиденное как можно лучше.
– Наверное, ты зашёл слишком далеко от наших деревьев, – сказал Адапис.
Сумрак кивнул. Он летел, и было трудно подсчитать расстояние.
– У нас есть достаточные основания придерживаться нашей части леса, – сказал Адапис твёрдо, хотя и без явной недоброжелательности. – Дальше в лесу водятся более крупные звери, и некоторые из них поедают мясо, но по какой-то причине они никогда не рисковали заходить на нашу территорию. В другой раз не стоит уходить так далеко и в одиночку.
– Не стану, – ответил Сумрак.
Адапис повернулся к его отцу.
– Ты когда-нибудь ел такой плод? – спросил он, держа в одной из своих рук маленькую ягоду. Сумрака всё ещё восхищало то, как легко бегущие-по-деревьям могли схватывать предметы. Это всякий раз заставляло его чувствовать себя неуклюжим.
Адапис положил ягоду на кору перед ними, и Папа нагнул голову, чтобы попробовать её.
– Отведай-ка это, Сумрак, – пригласил его отец.
Сумрак видел эти ягоды с пурпурным оттенком, растущие на крепких лианах по всему лесу. Плод был не из тех вещей, которые часто едят рукокрылы, но он был сочным и сладким, а ещё утолил его жажду. Он отщипнул зубами ещё кусочек.
– Он очень даже неплох, – с воодушевлением сказал он.
Адапис усмехнулся:
– Возможно, это нечто такое, что вы можете добавить в свой рацион? – и он взволнованно добавил:
– Мы закатим пир! Позвольте, мы представим вам некоторые новые виды пищи. Несомненно, мы можем многому научиться друг от друга.
– Нас же слишком много, Адапис, – ответил Икарон. – Это предложение очень любезно с вашей стороны, но потребуется очень много поработать.
– Ничуть, ничуть, – настаивал Адапис. – Позвольте нам сделать это для вас. Принять вас. Возможно, нам удастся убедить вас сделать наш лес вашим новым домом. Мы были бы счастливы получить в вашем лице друзей и союзников. Мир большой, и нам всем всего хватит.
Весь этот и следующий день бегущие-по-деревьям пребывали в состоянии сильнейшего возбуждения, деловито собирая плоды и семена с деревьев, и личинок и коренья из подлеска. Сумрак наблюдал за этим, в восторге от их способности работать. Они перенесли всю свою пищу в то место, которое они называли древом пиршеств, и которое находилось довольно далеко от тех мест, где у них были устроены собственные гнёзда. Это дерево обладало многочисленными низко отрастающими ветвями, которые были плоскими и широкими, и на них бегущие-по-деревьям длинными рядами разложили собранную еду. Молодняк бегущих-по-деревьям с голодными глазами подходил поближе, но лишь для того, чтобы старшие прогнали их прочь.
– Нам, что, придётся всё это съесть? – спросила Сильфида, планируя мимо дерева на пару с Сумраком.
– Многих из этих вещей я никогда раньше не видел, – сказал Сумрак. – Но ты видишь те фиолетовые ягоды, вон там? Вчера я попробовал одну, и она действительно оказалась хороша.
Сильфида хрюкнула: эти слова её явно не убедили.
– Сегодня не ешьте слишком много козявок, – окликнул их один из бегущих-по-деревьям. – Приберегите свой аппетит для пира вечером!
– А что, если нам не понравится еда? – спросила Сильфида.
Планируя мимо них, Нова услыхала её слова.
– Цыц, – резко сказала она. – Мы должны есть. Мы не хотим оскорбить наших хозяев. Это знак особого гостеприимства, подобного которому я никогда раньше не видела. После того, как нам отказали в этом наши собственные сородичи, эти незнакомцы предлагают нам новый дом.

* * *

В самом конце дня бегущие-по-деревьям почти завершили свои приготовления и начали звать рукокрылов на древо пиршеств. Сумрак заметил, что Ходок и его друзья с несчастным видом сидят возле своих гнёзд.
– А разве вы не придёте на пир? – спросил Сумрак.
– Не приглашали нас, – ответил Ходок.
– И вообще ни одного из детёнышей, – добавил Попрыгун.
– Похоже, что это несколько несправедливо, – заметил Сумрак.
– Я сказал точно так же, – согласился Ходок. – Но они не слушали.
– Это устроено вообще не для бегущих-по-деревьям, – печально сказал Холмик. – Это всё только в вашу честь.
– А давайте, сходим и добудем несколько листьев чая? – предложил Попрыгун, и эта идея, похоже, нашла поддержку у них у всех.
– Наслаждайтесь пиром, – сказал Ходок Сумраку.
Сумрак спланировал к древу пиршеств. Когда он добрался до него, на ветвях уже рассаживались рукокрылы. Он поднялся повыше, желая получить обзор получше, чтобы найти Сильфиду и отца. Он взглянул на роскошную выставку плодов, семян и листьев, разложенных вдоль ветвей. Холмик был прав: похоже, сюда пригласили очень немногих бегущих-по-деревьям. Сумрак увидел Адаписа, который метался туда-сюда, приглядывая за последними приготовлениями. Бегущий-по-деревьям начал карабкаться по дереву в его сторону, но остановился несколькими ветвями ниже поговорить с двумя другими сородичами. Он явно не заметил Сумрака. Однако когда бегущие-по-деревьям придвинулись поближе друг к другу и склонили головы, внимательно слушая, это заставило Сумрака инстинктивно отползти в тень. Он явно не рассчитывал увидеть таких вещей. Хотя он прислушивался изо всех сил, ему удалось уловить лишь последнюю фразу:
– Пришло время её пригласить, – произнёс Адапис. – Идём со мной.
Сумрак понял, что эта самка должна быть важной персоной, но он ничего не слыхал о каком-либо специальном госте. Теперь стало ясно, что у Адаписа был какой-то собственный секрет. Его пальцы нервно шевелились, а глаза казались ещё шире, чем обычно. Трое бегущих-по-деревьям отправились в путь – но не в сторону своих гнёзд. Они направились дальше в лес. Сердце Сумрака колотилось. Он предполагал, что этот гость был другим бегущим-по-деревьям, но, похоже, это было не так. Кем она была? Никем не замеченный, Сумрак последовал за ними.
Планируя, он двигался совершенно беззвучно, махая крыльями только для того, чтобы держаться на высоте. Адапис и двое его спутников целеустремлённо бежали по деревьям. Они знали, куда идти. Через тридцать минут Сумрак услышал, как нечто большое движется в дальнем лесу, а ветерок донёс до него густой запах мяса и экскрементов. Он едва не захотел окликнуть и предупредить Адаписа, но бегущие-по-деревьям наверняка ощутили зловоние и фактически двигались прямо к его источнику.
– Она прямо впереди, – услышал Сумрак слова Адаписа, сказанные его спутникам. На ветке, примерно в двадцати футах над подлеском, Адапис и двое других бегущих-по-деревьям, наконец, остановились и сели на зады, глядя вниз. Сумрак спланировал к ним настолько близко, насколько позволяла его смелость, но густая листва по-прежнему не давала ему увидеть то, на что смотрели бегущие-по-деревьям. Руки Адаписа нервно скрючились.
Существо заговорило.
– Вы готовы к моему приходу?
Голос был крайне странный, чем-то похожий на тот сдавленный визг, который заставил встать дыбом шерсть Сумрака.
– Да, пир почти готов, – ответил Адапис.
– Достаточно обильный пир, я надеюсь.
– Конечно, да.
Он заметил, что Адапис ни разу не отвёл глаз от существа. Иногда он вздрагивал, а его ноздри подёргивались, без сомнения, от того запаха, которое распространяло вокруг себя это существо. Правда ли, что они пригласили её на свой пир? Никто не смог бы есть, когда в воздухе висит такое зловоние. Сумрак вытянул шею, напрасно пробуя разглядеть эту странную гостью хотя бы частично.
– Последний раз еды было мало, – провизжало зловонное существо.
– Прости, что это вызвало твоё недовольство. На этот раз, обещаю, угощение будет гораздо более щедрым. Я уверен, что это доставит тебе огромное удовольствие.
– Ради вашей же пользы, надеюсь, что это так. Помните, что вы находитесь в безопасности до тех пор, пока соблюдаете наше соглашение.
– Конечно.
– Вы кормите меня. Я защищаю вас.
– Приходи ровно на закате. К тому времени мы будем готовы.
– Приду.
Отвратительный голос ничего больше не сказал, и Адапис, не теряя времени даром, развернулся и поскакал в сторону дома. Сумрак забился поглубже за свою завесу из листьев, прижимаясь к коре. Он подождал ещё несколько мгновений, пока бегущие-по-деревьям проходили мимо, а затем полетел обратно к древу пиршеств. Он оказался бы там быстрее, если бы сильнее махал парусами. И он постарается убедить отца принять нужное решение.
Он выглянул из-за листьев, чтобы посмотреть, где сейчас бегущие-по-деревьям, но в этот момент кто-то схватил его сзади. Он обернулся, вытянув шею, чтобы увидеть, кто его держит. Это оказались двое спутников Адаписа: каждый из них сжимал по одному из его парусов в своих ловких и проворных руках. Он не ожидал, что они будут такими сильными.
– Отпустите меня! – прошипел он, напрасно пытаясь вырваться.
Внезапно перед ним предстал Адапис, держащий в руке ягоду.
– От тебя одни лишь неприятности, – сказал он.
– Я не специально, – ответил Сумрак, поражённый обиженным тоном слов Адаписа.
– Мы пригласили на пир весьма особенного гостя.
– И кто же это такой? – поинтересовался Сумрак.
– Ещё один почётный гость. А ты, наверное, хочешь пить.
Сумрак дёрнулся назад, но Адапис настойчиво ткнул ягоду в его морду. Сок брызнул по шерсти Сумрака. Он плотно стиснул челюсти, а сердце металось у него в груди.
– Так-так, – произнёс Адапис. Он положил свободную руку поверх ноздрей Сумрака и сильно сжал.
Сумрак дёргал головой из стороны в сторону, пытаясь сдвинуть эти сильные пальцы, но они не сдвигались. Ягода истекала соком напротив его сомкнутого рта. Ему не хотелось её есть. Но он задыхался. Больше уже не в силах выдерживать это, он широко раскрыл рот и всосал глоток воздуха; в ту же секунду Адапис втолкнул ягоду ему в рот и крепко сжал его челюсти обеими руками.
Сумрак должен был или сглотнуть, или задохнуться.
Он сглотнул.
Адапис разжал руки.
Вкус ягоды был вяжущим, и он подавился, стараясь выплюнуть как можно больше.
– Дай ему ещё одну, чтобы наверняка! – сказал один из бегущих-по-деревьям.
– Для детёныша этого вполне достаточно, – ответил Адапис.
– Что это такое? – возмущённо спросил Сумрак, боясь, что его отравили.
– Это особое угощение, которым на пиру будет лакомиться вся твоя колония, – ответил Адапис. Его огромные глаза расширились, и он выглядел огорчённым. – Мне очень жаль, Сумрак. Всё изменилось, ты сам это видишь. Мы делаем то, что должны делать, чтобы выжить. Иногда приходится совершать не самые лучшие поступки.
– Что? – произнёс Сумрак, ощущая себя сбитым с толку и непривычно вялым. – Что ты имеешь в виду? – проговорил он упавшим голосом и зарыдал. – Я хочу вернуться к Папе и к Сильфиде...
В этот момент Адапис отвернулся, словно почувствовав стыд.
Несмотря на охвативший его ужас, Сумрак настолько обессилел, что единственное, что он сумел сделать – это повалиться на кору дерева, тяжело дыша и чувствуя, как его окутывает тьма.
Он старался вырваться из объятий сна. Невероятным усилием он открыл один глаз, затем второй. Свет пробивался сквозь лес наклонными лучами. Он оглядывался по сторонам, не понимая, где находится. Сердце стучало в груди, а память начала пробуждаться: вначале как тихий ручеёк, а затем как бурный поток. Нечто ужасное в лесу; бегущие-по-деревьям, вцепившиеся в него; Адапис, заталкивающий ягоду ему в рот. Внезапно он почувствовал сильный приступ тошноты, и его несколько раз вырвало на ветку. Он с омерзением отшатнулся.
Неужели сейчас было уже утро? Мечущееся в панике сознание подсказало, что солнце светит с запада. Это закат, а не восход. «Приходи ровно на закате», – так сказал Адапис. В лесу жила чудовищная тварь, и она шла на пир. Он должен был предупредить свою колонию.
Он быстро пополз и прыгнул в воздух, взяв курс на древо пиршеств. Боль пронзила его паруса в тех местах, где их выкручивали бегущие-по-деревьям. Каждый взмах давался с усилием, и ему не удалось улететь слишком далеко: он вынужден был совершить посадку, чтобы отдышаться. Сумрак ощущал невероятную слабость: его мускулы были по-прежнему налиты лишающими сил соками ягоды.
Он вновь бросился в воздух, но опять двигался больше вниз, чем вперёд. Ему просто не удавалось собрать достаточно сил, чтобы махать парусами. Он заплакал от ярости и огорчения.
Земля была не так уж далеко под ним, и в меркнущем свете дня он разглядел густые заросли растений. Чай. Он немедленно свернул к ним, с большим трудом сел на землю и оторвал от стебля один лист.
Он начал торопливо пережёвывать его. Лист был горьким на вкус и заставил его глаза заслезиться, но он съел ещё один в придачу. Эффект был почти мгновенным.
Сердце забилось гораздо сильнее, и беспокойная дрожь встряхнула его конечности. В голове прояснилось. Ему хотелось двигаться.
Его паруса взбили воздух и подняли его над землёй. Он ощущал себя бодрым и живым. Солнце почти село, и между деревьями сгущалась тьма. Он воспользовался эхозрением, чтобы проложить себе курс, огибая ветви и каскады лиан. Дыхание стало сбивчивым, но он рванулся вперёд ещё сильнее. В полёте он принюхивался и прислушивался, остерегаясь появления чудовищной твари. Успела ли она пройти этой дорогой?
В чётко видимом серебристом мире его эхозрения всё выглядело таким непохожим на реальность, что он едва не пролетел мимо древа пиршеств. Свернув, Сумрак начал снижаться по спирали. На широких нижних ветвях он разглядел тёмные очертания членов своей колонии. Уже в следующую секунду он понял, что ни один из них не двигался. Не было видно ни одного бегущего-по-деревьям.
– Папа? Сильфида?
Он осторожно порхнул поближе, нюхая знакомый запах своей семьи. Но в воздухе висел нездоровый запах той же самой ягоды, которая погрузила его в сон – его выдыхали ослабевшие рты всех рукокрылов.
Они не были мёртвыми: всего лишь без сознания – и совершенно беспомощными – растянувшиеся среди остатков своего ядовитого пиршества. Кожа Сумрака под слоем его шерсти стала липкой, когда он, наконец, осознал, что здесь случилось.
– Проснитесь! – кричал он, пробираясь среди рукокрылов в попытке найти отца и сестру. Некоторые из них встряхивались, недовольно бормоча.
– Сильфида!
Сумрак обнаружил её в одной куче с группой других молодых рукокрылов. Он подтолкнул её голову своей. Она отодвинулась, но не проснулась.
В лесу раздался какой-то хруст.
Сумрак замер. Он вглядывался в темноту. Сейчас было очень тихо. Не было слышно даже обычного ночного стрекотания насекомых. Затем хрустнуло во второй, и в третий раз. Медленные и продолжительные паузы между звуками позволили ему понять, что он слышал приближение какого-то огромного двуногого существа.
– Сильфида, – рявкнул он в ухо сестре. – Проснись!
Он куснул её, и она издала яростный вопль, дёрнувшись прочь.
– Ты что, укусил меня? – сердито спросила она.
– Начинай будить всех остальных. Кричи громче, как ты любишь! Кусай их, если надо, но только разбуди их!
– А где был ты? – спросила она, смущённо насупившись. – Тебя не было на пиру, и...
– Забудь, Сильфида! Кто-то идёт сюда. Где Папа?
– Думаю, там.
В лесу послышался хруст ещё нескольких шагов, и Сильфида невозмутимо посмотрела в ту сторону.
– Большая штука, – пробормотала она.
– Шевелись, – приказал он ей. – И заставь каждого из них помогать тебе изо всех сил.
Сумрак поспешил по ветке, нарочно побольнее наступая на всех рукокрылов, оказавшихся у него на пути, шипя им в уши, чтобы они проснулись. Нова, Сол и Барат спали рядом с его отцом. Он ткнул в Папу головой, окликая его вновь и вновь. Он знал, что его голос, вероятно, хорошо слышен в лесу, но уже ничего не мог с этим поделать.
– Что такое? – сиплым голосом спросил Икарон после некоторой паузы.
– Папа, кто-то идёт сюда, чтобы съесть нас!
Отец встряхнулся и встал, моргая глазами:
– Где?
Сумрак указал подбородком в ту сторону.
Тишина была такой же давящей и застывшей, как темнота.
Сумрак принюхался, но ветер дул с его стороны, и он ничего не почуял.
– Сумрак, ты уверен? А где бегущие-по-деревьям?
– Давно уже ушли. Я видел, как Адапис говорил с каким-то существом в лесу.
Я пытался побыстрее вернуться и предупредить вас, но они поймали меня и усыпили. Точно так же, как и вас всех.
Икарон нахмурился, копаясь у себя в памяти.
– Мы пировали, и…
Отец тревожно огляделся и увидел тёмные силуэты сонных рукокрылов, многие из которых теперь уже проснулись и вяло ползали.
Хруст ещё двух шагов раздался в темноте, уже гораздо громче. И вновь тишина. Кто бы это ни был, он был уже близко. Сумрак вспомнил помёт, который он видел, и его размеры. Его внутренности скрутило.
– Буди всех! – проревел Икарон. – Скажи, чтобы лезли вверх! Мы в большой опасности!
Он развернулся и начал будить остальных старейшин. Сумрак порхнул на соседнюю ветку и начал будить остальных членов колонии, топча, щипая, крича на них, делая всё, что мог, чтобы вырвать их из лап этого неестественного сна. Чем больше рукокрылов он будил, тем больше у него было помощников, но многие из них ужасно ослабели от яда ягоды, и Сумрак в страхе думал о том, что они могут недостаточно быстро добраться до безопасного места. Бегущие-по-деревьям очень умно придумали: они устроили пир на самых нижних ветках, некоторые из них качались не больше, чем в четырёх футах от подлеска.
– Залезайте на ствол! – кричал он. – Поднимайтесь как можно выше!
Неожиданно ветерок подул в другую сторону, и ноздри Сумрака сжались от вони разлагающейся плоти. Другие наверняка тоже почуяли его, потому что он увидел, как многие рукокрылы повернули головы в ту сторону и вздрогнули.
В ночи раздавался топот тяжёлых шагов.
Сумрак замер на месте, не в силах отвести взгляд. Ветви, папоротники и кустарник смялись, и перед его глазами предстало чудовище.
Он не знал, кто это был – птица, зверь или ящер.
Чудовище шагало на двух огромных сильных ногах; это были ноги птицы, с тремя толстыми когтистыми пальцами, направленными вперёд, и одним, торчащим назад, с крючковатым когтем свирепого вида. Гигантская голова казалась слишком крупной для её туловища; она была вооружена высоким смертоносным клювом. Её мускулистое тело обладало плотными покровами, а крыльев практически не было – всего лишь небольшие оперённые пеньки, явно непригодные для полёта. На её гузке торчал густой пучок клочковатых хвостовых перьев. Ростом она была в десять футов: её голова была намного выше ветвей, на которых спали рукокрылы. Поперёк её правой ноги тянулся длинный шрам, и она хромала, когда она бежала, а отталкивающий запах опережал её появление.
Какую-то секунду она медлила, вытягивая шею, готовясь собирать рукокрылов, которые в ужасе копошились единой массой на ветвях и стволе дерева.
– Вы должны были спать! – завопила она и понеслась к ним, сломя голову.
Сумрак в отчаянии оглядывался, пытаясь найти Сильфиду и своего отца, но теперь вокруг был сплошной хаос, потому что испуганные рукокрылы карабкались по тем, кто всё ещё дремал.
Чудовищная птица добежала до нижних ветвей и напала. Её мощные плечи наклонились вперёд, шея вытянулась, а клюв раскрылся. Когда она отступила, два рукокрыла были наколоты на её крючковатый клюв, а затем их пропихнул в глубины её рта мускулистый серый язык. Голова чудовища поворачивалась из стороны в сторону, глаза сверкали фиолетовыми огоньками. Влажный воздух, шипя, выходил из щелей по бокам её клюва.
Она нападала раз за разом, схватывая с ветки рукокрылов – и спящих, и бодрствующих. Казалось, ничто не могло утолить её ужасный аппетит. Она хотела ещё больше. Она хотела их всех. Ствол кишел рукокрылами, старающимися забраться повыше; другие, оказавшись в ловушке на ветвях, спрыгивали с них и планировали на землю, надеясь спрятаться в подлеске.
– Лезьте выше! – услышал он голос своего отца, кричащего где-то слева от него. – Она за вами не полезет! Поднимайтесь выше!
Сумрак хотел взлететь, чтобы быть в безопасности, но не раньше, чем убедится, что с Сильфидой всё в порядке. Чудовище поставило левую лапу на ветку, где он сидел, вцепилось в неё когтями и сломало её пополам. Не пришедшие в себя рукокрылы посыпались на землю. Сумрак отлетел в сторону и заметил Сильфиду, которая, расправив паруса, планировала в подлесок. Он спустился вниз и сел рядом с ней. Ноги чудовища были не дальше, чем в пяти футах, возвышаясь над ними.

– Живее! – сказал Сумрак и пополз вместе с ней по земле в сторону ближайшего ствола дерева.
На какое-то время голова чудища отвернулась от них: она склёвывала лежащих без сознания рукокрылов и глотала их, тряся головой. Сумрак и Сильфида добрались до ствола и полезли вверх.
– Просто улетай, – прошипела ему Сильфида.
– Всё хорошо, – он пытался держаться бодрее.
Чудовище шумно выдохнуло. Обернувшись, Сумрак увидел, как она оглядывает древо пиршеств. Его нижние ветви уже были совсем пустыми. Сумрак с облегчением заметил, что многие из рукокрылов, хотя и были вялыми, всё же сумели забраться вверх и оказались вне досягаемости этого смертоносного клюва.
– Это совсем не пир! – заверещала тварь.
Она развернулась и неподвижно застыла. Почти в полной темноте Сумрак не мог проверить, на что она смотрела. Он издал звук, и эхо от него осветило чудовищную птицу. Её голова была обращена прямо на него, а глаза сверкали. Её образ размылся, когда она бросилась к ним.
– Продолжай лезть! – крикнул он Сильфиде и бросился в воздух, раскрывая паруса.
Он должен был выиграть время, чтобы Сильфида смогла забраться повыше.
– Эй! Гляди сюда! – крикнул он чудовищу, налетая на него.
Голова существа дёргалась туда-сюда, пытаясь разглядеть его, когда он беспорядочно порхал по сторонам. Внезапно она сделала выпад. Он не был готов к её броску. Клюв летел ему навстречу, и Сумрак затормозил, свернув в сторону. Тухлое дыхание существа обдало его, и клюв сжал кончик его левого паруса, сомкнувшись на нём.
Он врезался в шею твари. Её гладкие перья были густыми, и на мгновение его когти запутались в них. Чудовище развернулось, пробуя схватить его. Сумрак вытянул свои когти, захлопал парусами и вырвался на свободу. Собственные куцые крылышки чудовища трепетали, когда тварь верещала от досады.
Сумрак больше не давал ей шанса. Он кружился высоко над головой твари, осыпая её оскорблениями, пока с челюстей существа не закапала от ярости пена. Она подскочила, пытаясь его схватить, но оказалась слишком тяжела, чтобы добраться до него. Когда Сумрак счёл, что Сильфида забралась достаточно высоко, чтобы не пострадать, он полетел обратно к дереву. Она была в безопасности. Он устроился рядом с ней, пытаясь отдышаться.
Чудовище снова повернулось к древу пиршеств и начало искать лежащих без сознания рукокрылов, которых оно упустило. Она отклонила свою мускулистую шею назад и с глупым видом уставилась на выживших рукокрылов, который уже были вне её досягаемости. А потом она испустила ужасную высокочастотную трель, которая заставила уши Сумрака дрожать от боли.
– Где Папа? – спросила Сильфида.
– Он выбрался. Думаю, что выбрался. Нам нужно туда добраться.
– Адапис! – верещало чудовище. – Это был не пир! Ты обещал мне пир, Адапис, и ты мне его дашь!
– Адапис собирался скормить нас этой твари? – воскликнула Сильфида.
Сумрак вздрогнул и кивнул:
– Пиром были мы сами.
Внизу чудовище, наконец, оставило попытки вскарабкаться на древо пиршеств и отправилось, громко вереща, в сторону гнёзд бегущих-по-деревьям. Сумрак почувствовал, что ему свело живот. Он подумал о Ходоке и его друзьях. Конечно, они не могли знать о том, какую ужасную вещь сделали их родители.
– Надеюсь, она сожрёт их всех, – мрачно пробормотала Сильфида.
– Сумрак! Сильфида!
Это был Папа, окликнувший их с вершины древа пиршеств. Они забрались чуть выше и спланировали к нему через поляну. Сумрак был счастлив оказаться заключённым в объятия отцовских парусов вместе с Сильфидой. Папа был жив. Сумрак не знал, сколько погибло сегодня ночью, но трое из них по-прежнему были живы.
– Что это была за тварь? – спросила Сильфида.
– Диатрима, – сказал Икарон хриплым от изнеможения голосом. – Нелетающая птица.
– Птица, которая не может летать? – переспросила Сильфида, поражённая самой мыслью об этом.
– Она защищает бегущих-по-деревьям, – сказал Сумрак, припомнив беседу, которую он подслушал. – Именно поэтому в их лесу так тихо. Она отпугивает всех хищников. Но бегущие-по-деревьям должны снабжать её пищей.
– А почему она не может кормиться сама? – спросила Сильфида.
– Её нога. Она хромает.
Икарон кивнул.
– Диатримам нужна скорость, чтобы преследовать свою добычу на равнинах. Она, должно быть, ушла в лес, надеясь найти здесь мелкую добычу, которую она могла бы ловить из засады. Но среди деревьев она – неуклюжее существо. Если бы Адапис не снабжал её добычей, она бы голодала.
Сумрака передёрнуло от осознания коварства всей этой сделки. Он вспомнил, как Холмик говорил, что через лес проходило много животных, но они никогда не оставались здесь надолго. Интересно, подумал он, скольких из них Адапис упокоил до смерти.
– Они казались такими дружелюбными, – сказала Сильфида, будучи явно не в состоянии понять, как какое-то существо могло совершать такие ужасные вещи.
Сумрак сразу же заметил кровь на шерсти у отца. Его старая рана вновь открылась.
– Папа, твоя…
– Знаю. Я позабочусь о ней позже, – сказал он. – Мы не можем оставаться тут на ночь. Бегущие-по-деревьям сильны, и кто знает, на какую ещё подлость они способны. Мы должны уходить.
С окружающих ветвей доносились плач и стоны испуганных рукокрылов. Икарон повысил голос, чтобы все смогли его услышать.
– Я знаю, что вы изнурены, – выкрикнул он. – Я знаю, что вы пострадали. Но мы должны покинуть это место прямо сейчас. Подумайте о новом доме, который ждёт нас. Двадцать лет назад, когда я был изгнан из своей колонии вместе с Солом, Баратом и Новой, мы боялись, что никогда не найдём другого дома. Но мы обнаружили остров. Теперь мы снова остались без дома. Но я обещаю, что скоро у нас будет новый дом, и он будет полным еды и безопасным. Думайте об этом сегодня ночью, когда мы отправимся в путь.
Икарон повернулся к Сумраку и сказал более спокойным голосом:
– Лунного света достаточно, если мы будем путешествовать на высоте. Ты и Сильфида – держитесь поближе ко мне. И, Сумрак, возможно, нам потребуется твоё эхозрение, чтобы вести нас безопасной дорогой этой ночью.

Сопровождаемый Пантерой, Хищнозуб выбрался из прохлады пещер в склоне холма, чтобы начать сумеречную охоту. Когда собрались остальные члены его клана, он встал и с величайшим удовлетворением оглядел долину. Он удачно выбрал её в качестве дома. Хищнозуб тщательно оглядел вершины деревьев и небо – он надеялся вовремя услышать печальный крик хищной птицы, и это уже вошло у него в привычку. Но над их головами никакой опасности не было.
Вместо этого она пришла по земле.
Хищнозуб даже не учуял этих существ до того, как они возникли перед ним. Он был настолько сильно поражён их солидными размерами, что подумал, будто это были ящеры. Но их скорость и шерсть указали ему на то, что это были звери – но крупнее, чем ему когда-либо приходилось видеть. Задняя часть их тел была покрыта чёрными и белыми полосками, а верх туловища был окрашен в глинистый цвет, переходящий в тусклый чёрный вокруг их мускулистых морд. Они бегали, опираясь на пальцы, не ставя ступню на землю полностью, а их ноги были подтянутыми и мускулистыми. По бокам их черепов торчали, словно плавники, остроконечные уши. Их было шестеро, и они сразу же рассредоточились, чтобы окружить как можно больше фелид. Один из них подошёл к Хищнозубу. Он был вчетверо крупнее его. Пара крупных клыков торчала по бокам его нижней челюсти, помогая лучше схватывать добычу. Но глубже во рту росли зубы с острыми краями, вид которых заставил напрячься сухожилия Хищнозуба. Он осознал, насколько легко они могли дробить кости и рвать плоть. Он чуял запах мяса во влажном дыхании зверя.
Тем не менее, он не стал бы отступать. Однажды он уже бежал со своей территории из-за захватчика, и не стал бы этого делать ещё раз. Он с радостью увидел, что некоторые из его Рыщущих уже забрались на деревья и теперь балансировали на нависающих ветках, шипя и воя, готовые спрыгнуть. Другие его фелиды остались на земле, напрягшиеся, готовые напасть по его команде. Пантера припала к земле рядом с ним, шерсть на её шее стояла дыбом.
– Это наша территория, – прошипела она.
Когда существо заговорило, создалось впечатление, что его горло и рот не были приспособлены для речи. Его слова были лаем.
– Мы–ищем–Хищнозуба.
– Вы его нашли, – прорычал он с подозрением. Как они узнали о нём?
Он не позволял своему удивлению притупить бойцовский инстинкт. Он был напряжён и готов драться. Он внимательно следил за ними.
– Ты Хищнозуб? – хрюкнуло существо с явным недоверием. – Убийца ящеров?
– Я был тем, кто убил последнего из них, – прошипел Хищнозуб.
– Нет, – пролаял зверь. – Они живы.
– Это невозможно, – сказал Хищнозуб, удивлённый и оскорблённый одновременно. Вместе с Пантерой он обшаривал землю; они нашли и уничтожили последнее гнездо. Когда-то звери знали его как героя. Он взглянул на Пантеру и увидел, что она тоже отнеслась к этим словам с недоверием.
– Если какие-нибудь из них и остались, мы разыщем их, – ответил он великану, стоящему перед ним.
Тот откашлял свои слова:
– Ты–убьёшь–их–для–нас.
– Только вот стану ли? – переспросил Хищнозуб, и его мускулы слегка расслабились. Похоже, что эти существа пришли не ради охоты, а чтобы попросить его о помощи. Но зверю явно не понравилась его смелость, и он сделал один угрожающий шаг в его сторону.
– Ты должен! – сказал он.
– Как вы узнали обо мне? – спросил Хищнозуб, решив больше не бояться этого чудовищного существа.
– Фелиды рассказали нам о Договоре.
Хищнозубу стало крайне интересно узнать, при каких обстоятельствах это животное разговаривало с фелидами. Возможно, незадолго до того, как вырвать им кишки.
– Ты кто? – поинтересовался Хищнозуб.
– Даний.
– А кто вы все?
– Гиенодоны. Нас много. Мы едим плоть.
– И я тоже, – ответил Хищнозуб.
Даний фыркнул, словно его позабавила сама мысль о том, что такое маленькое существо охотится на живую добычу:
– Мы ищем новые охотничьи угодья. Но там, где мы поселились бы, живут ящеры.
– Вы могучие существа. Вы наверняка смогли бы победить этих тварей и сами.
– Взрослые больны. Они скоро умрут. Но есть гнездо.
– И вы оказались не в состоянии найти его, – продолжил Хищнозуб.
– Ты маленький и скрытный. Ты его найдёшь.
Хищнозубу было ясно, что у гиенодонов не было ни единого шанса успешно охотиться на гнёзда. Ящеры легко обнаружили бы их приближение и напали, обратив против них всю свою мощь. Даний явно был не настолько сильным, чтобы не бояться их. Хищнозуб только сейчас заметил большой рельефный шрам на его спине. Был ли он нанесён ящером?
– Тогда мы можем принести пользу друг другу, – сказал Хищнозуб.
Эти звери едва умели говорить. Вероятно, они были просто слабоумными, но зато ужасно сильными.
– А кто вам сказал, что есть только одно гнездо? – начала размышлять вслух Пантера.
Хищнозуб поглядел на неё, собираясь возразить, но её пронизывающий взгляд заставил его замолчать.
– Ящеров может быть намного больше, чем подумал бы любой из нас, – продолжила она. – Мы с Хищнозубом, конечно же, сможем отыскать любое гнездо ящеров и уничтожить его. Но, если мы сделаем это дело для тебя, Даний, мы будем ожидать кое-чего взамен.
– Жизнь, – сказал Даний.
– Да, – быстро сказал Хищнозуб, поняв, наконец, хитрую схему Пантеры. – Я предлагаю постоянный союз между вашей стаей и моими Рыщущими. Мы не будем питаться друг другом. В этом новом мире найдётся множество другой добычи. Мы защитим вас от ящеров. Вы защитите нас от любых других хищников. Согласны?
Даний облизнул свои внушающие страх зубы.
– Согласны, – сказал он.

ГЛАВА 18

Новый порядок

Сумрак видел во сне дерево, у которого не было нижних ветвей; оно было ещё выше, чем их старая секвойя. Оно стояло в одиночестве, чтобы фелиды не смогли перескочить на него с соседнего дерева. Но даже с восхищением глядя на него в своём сне, он знал, что оно не было достаточно хорошим.
Нам нужны другие деревья, чтобы планировать от дерева к дереву во время охоты, думал он.
– Тебе этого не нужно, – сказал ему голос из его сна. – Ты умеешь летать.
– Я знаю, – думал он, – но другие рукокрылы не умеют. В любом случае, пищи было бы недостаточно. Насекомые больше всего любят, когда деревьев множество.
Как только он это сказал, ещё множество деревьев выросло рядом с первым – таких же высоких, и совсем без веток в нижней части ствола.
Да, думал он, восхищённый не только зрелищем этого прекрасного маленького леса, но и тем, что он сам вызвал его из небытия. Он мог чем-то управлять. Сумрак осознал, что эта возможность потрясающе напоминает то, что явили ему звёзды, когда он попробовал ядовитый гриб.
Холм, а на нём дерево, растущее из земли – вначале проросток тянется из семени, затем он превращается в молодое деревце, и дальше утолщается в большой сильный ствол, который ветвится уже где-то в небесах.
«Это тот дом, который вы ищете», – сказал ему голос из сна.
Да, подумал Сумрак. Он превосходен.

Ночь ещё не закончилась, когда его разбудила Сильфида. Сумрак ощущал себя так, словно едва успел заснуть, а его сознание было переполнено образами и посланиями, которые он едва мог понять.
– Кажется, Папа и вправду очень болен, – сказала она. Сильфида выглядела напуганной, её голос дрожал.
Сумрака охватила паника. Прошло два дня с тех пор, как они спаслись от бегущих-по-деревьям, и рана у его отца вновь оказалась заражена. Он придвинулся мордой поближе к Папе и почувствовал жар, исходящий от его шерсти. Икарон спал беспокойно: он бормотал и вздрагивал. Сумрак ощутил себя маленьким и бесполезным детёнышем.
– Давай, разбуди Австра, – сказал он Сильфиде. – Он должен знать, что делать.
Прибыв на место, Австр внимательно взглянул на Икарона и устало вздохнул.
– Как мы можем ему помочь? – спросил Сумрак.
– Мы не можем бороться с инфекцией вместо него, – спокойно ответил Австр. – Это из тех вещей, которые может сделать лишь он сам.
Сумрак скрипнул зубами.
– А если мы используем ту штуку, которую применяли бегущие-по-деревьям?
Австр покачал головой.
– Как мы узнаем, что она действительно помогала ему?
– Да, – сказала Сильфида. – Почему они должны были беспокоиться о его лечении, если просто собирались скормить его той твари?
– Возможно, чтобы заставить нас доверять им, – предположил Сумрак. – Или, может быть, диатриме не нравится раненая добыча.
– Мы никогда не пользовались корой и листьями, – сказал Австр. – Это никогда не было у нас в обычаях. Я даже не знаю, какие там были ингредиенты.
– Я знаю, – порывисто сказал Сумрак. – Я видел.
– Ты уверен?
– В любом случае, там была кора. Я слетаю и поищу.
– Ещё слишком темно, чтобы хорошо видеть, – сказал ему Австр.
– Я умею видеть в темноте.
Австр поглядел на него, а затем кивнул.
– Давай, отыщи немного. Я с Сильфидой останусь с Папой. Будь осторожен.
Сумрак летел, ориентируясь исключительно при помощи эхозрения. Он сторонился ветвей, на которых спали другие животные. Выбравшись из зловещей тишины леса бегущих-по-деревьям, они вновь попали в мир зверей, соперничающих за территорию. Найти никем не занятое место хотя бы для ночёвки было довольно трудно.
Он искал дерево, с какого Адапис сдирал целебную кору – тёмный извитой ствол с тонкими ветвями и неестественно широкими листьями. Для его эхозрения не существовало никаких цветов, поэтому он искал дерево исключительно по его очертаниям, и его мысли тревожно кружились в голове. А что, если он не сумел бы его найти? Что, если оно больше нигде не росло? Бегущие-по-деревьям были так умны. Но как же они могли быть способными на такую дикость? Может быть, как раз именно потому, что они были умными и поняли, что могут выторговать свою жизнь в обмен на чужую.
Он заметил нужное дерево. Сев на ствол, он глубоко вонзил в него свои когти и понюхал, чтобы убедиться, что его выбор правильный. Зубами он надрезал кору, а затем попробовал оторвать от неё полоску. Сумраку было трудно сжать челюсти с достаточной силой, и он проклинал свою неуклюжесть, мечтая хоть на несколько мгновений обрести руки бегущего-по-деревьям.
Готово. Тонкая полоска оторвалась от дерева. Наверное, её должно хватить?
Адапис использовал кусок не больше, чем этот. Зажав её в зубах, он спрыгнул с дерева и полетел. Он так и не узнал, какой вид листьев крошил Адапис в пасту из коры, и лишь надеялся, что они были не важны. Коры должно быть достаточно.
Когда он вернулся, глаза его отца были открыты, но взгляд блуждал. Австр и Сильфида молча смотрели на него.
– Я был плохим предводителем, – бормотал Икарон. Когда он дышал, его бока подёргивались.
Сумрак в ужасе взглянул на Сильфиду. Она молчала.
– Хорошим, – сказал Сумрак, откусив по кусочку коры себе и Сильфиде, чтобы пережевать её. Он даже не был уверен, слышал ли его отец, или всё ещё лежал, забывшись в горячечном сне. Сумрак боялся того, что Папа мог бы сказать потом. Что, если Сумрак не знал, что надо сказать, чтобы успокоить его? Он начал поспешно пережёвывать жёсткую и горькую кору, измельчая её в кашицу.
– Остров испортил нас, – пробормотал Папа. – Мы не подходим для этого нового мира.
– Ты заботился обо всех нас, – заверил его Австр.
Икарон хрюкнул, и Сумрак не понял, соглашался он, или возражал.
Но когда он снова заговорил, его мысли блуждали.
– Рая просто не бывает, – сказал Папа, нечленораздельно выговаривая слова. – Опасно думать, что он есть.
– Отдохни, – попросил его Сумрак. – Пожалуйста, отдохни. Утром всё будет лучше.
Возможно, эти слова звучали глупо, по-ребячески, но это было единственное, о чём он мог думать.
– Думаю, средство готово, – сказала Сильфида. Она приподнялась над раной Папы и выплюнула кашицу на неё.
Папа вздрогнул, и казалось, пробудился от полудрёмы. Он развернулся к дочери и оскалил зубы, словно Сильфида была коварным бегущим-по-деревьям. Она в испуге отпрянула назад.
– Что это такое? – злобно спросил Икарон; он вытянул шею, попробовал кашицу на вкус и сплюнул.
– Это целебная кора, – ответила Сильфида. – Мы нашли немного…
– …Яда! – закончил Папа. – Снова пробуете меня отравить.
Сумрак поймал взгляд Сильфиды и покачал головой. Папа был не в себе. Он бредил.
– Раньше это помогало, Папа, – сказал Сумрак.
Отец развернулся и долгое время разглядывал его, прежде чем, наконец, узнал его.
– Сумрак, – произнёс он.
– Инфекция вернулась, – сказал ему Сумрак. – Это могло бы помочь.
– Нет, – ответил он.
– Папа…
– Нет! Я не хочу, чтобы меня пачкали этим. Это яд, – его явно утомили недавние движения, и он опять лёг на ветку.
– Он снова заснул, – сказал Австр, помолчав немного. – Давайте, делайте сейчас.
Сумрак и Сильфида подползли и разбрызгали свою пасту на рану. Папа дёрнулся и забормотал, а затем громко выдохнул. Он задрожал, хотя эта ночь была тёплой, поэтому Сумрак лёг рядом с ним и прижался поплотнее. Сильфида прижалась с другого бока.
– Сейчас мы больше ничего не сможем сделать для него, – сказал Австр. – Приходите и разыщите меня, когда он снова проснётся. – Он одобрительно кивнул. – Вы двое просто молодцы.
Сумрак смотрел, как Австр возвращается к своей семье. Ему нравилось, когда рядом был старший брат, и сейчас он чувствовал себя брошенным. Он закрыл глаза, прижался поплотнее, и прошептал отцу:
– Отдыхай. Завтра тебе станет лучше.

Что-то скребло по коре. Сумрак в испуге открыл глаза. Отца рядом с ним уже не было.
Ночная тьма едва начала покидать небо. Папа тяжело тащился по ветке. Сумрак поспешно разбудил Сильфиду, и они догнали его. Глаза отца больше не были тусклыми и блуждающими: в них горела свирепая целеустремлённость.
– Папа, вернись и отдохни, – сказал он, хотя инстинктивно знал, что именно делал сейчас его отец и куда он шёл. Он почувствовал, что не может сглотнуть.
– Иди, разбуди Австра, – шепнул он Сильфиде.
– В этом нет нужды, – спокойно сказал Папа.
– Сходи, поищи ещё немного той коры, – попросила Сильфида Сумрака.
– Нет, – сказал Икарон.
Он спланировал на соседнее дерево и продолжил идти, отыскивая самые дальние ветки.
– Не уходи, – произнёс Сумрак. Это были единственные слова, которые он смог вытянуть из неразберихи, царившей у него в голове. Отец остановился и оглянулся на сына.
– Я должен уйти.
Сумрак знал, что так поступают все живые существа – какой-то инстинкт уводил их прочь от живых сородичей, когда они осознавали, что смерть неизбежна. Его отец уходил, чтобы умереть в одиночестве, и страх и мука волной прокатились по всему телу Сумрака. Он беспомощно взглянул на Сильфиду.
Хромая, Папа продолжил ползти, а Сумрак и Сильфида безмолвно следовали за ним, не зная, что им делать. Они были тенями, тремя тенями, которые двигались в своего рода неопределённости, которая не была ни ночью, ни днём. Птицы ещё не взяли первой ноты своего утреннего хора. Когда отец остановился, чтобы отдохнуть, Сумрак и Сильфида остановились вместе с ним, позволяя ему задавать темп этого ужасного путешествия. Наконец, его, похоже, удовлетворило место, куда он пришёл, и Икарон забрался в глубокую борозду на поверхности ветви. Она немного напомнила Сумраку их старое гнездо на секвойе.
Отец закрыл глаза, словно сосредотачиваясь. В лесном безмолвии его прерывистое дыхание казалось громким.
– Есть одна вещь, о которой я должен тебе рассказать, – сказал он, глядя прямо на Сумрака.
Сумрак ждал, не зная, что ему предстоит услышать, будет ли это сказано чётко, или же бессвязно. Но голос его отца был спокойным, а глаза – ясными.
– То гнездо ящеров, которое ты обнаружил на острове – помнишь его?
Сумрак кивнул. Теперь это событие казалось таким давним, и совершенно не важным.
– Нова не уничтожала яйца, – сказал отец. – Это сделал я.
– О чём он говорит? – услышал Сумрак шёпот Сильфиды рядом с собой.
Но он даже не повернулся, чтобы взглянуть на неё. Он просто глядел на отца в изумлении, потеряв дар речи.
– Все те годы в прошлом, когда мы вышли из Договора, а другие рукокрылы изгнали нас, моим самым сильным желанием было найти для всех нас безопасное место. Остров выглядел идеальным пристанищем. Когда мы впервые появились на нём, мы исследовали это место и не заметили никаких признаков присутствия ящеров. Мы нашли секвойю – и как прекрасна она была – идеальный дом для новой колонии. Но в том же году, позже, когда я в одиночку патрулировал остров, я заметил двух ящеров. Очевидно, они попали туда с материка – возможно, по тем же самым причинам, что и мы сами. Возможно, их изгнали; возможно, они просто пытались найти хорошее место для гнездования. Ящеры были старыми; мне было видно, что их плоть поражена гнилостной болезнью. Они бы долго не прожили. Но у них в гнезде было четыре яйца.
Папа замолчал, делая долгие и медленные вдохи. Сумрак затаил дыхание.
– Я знал, какого они вида, – продолжил отец. – Это не были летуны. Крылатые ящеры мало чем угрожают нам. Это были наземные охотники, пожиратели мяса; и они умели забираться на деревья. Барат, Сол, ваша мама и я – у нас у всех были детёныши, которые тогда всего лишь учились планировать, охотиться и заботиться о себе. И в это время я стал воспринимать всё иначе. Когда я увидел эти яйца ящеров, я не захотел, чтобы они проклюнулись. Я не хотел, чтобы мои собственные дети стали их добычей. Я сделал то, что клялся никогда больше не делать. Я уничтожил яйца.
– Но... ты же врал мне, – сказал Сумрак. Почему-то это было единственное, что мог в этот момент осознать его ум, и он ощущал ужасную душевную боль. – Когда я рассказал тебе об этом, ты выглядел таким потрясённым, и ответил мне, что выяснишь, кто это сделал. Но ты всё это уже давно знал.
– Прости меня, Сумрак.
Сумрак тупо смотрел на кору. Всю жизнь у него не было никого, кому он доверял бы больше, чем отцу.
– Мама об этом знала?
– Я не сказал никому. Но некоторые птицы видели, что я это делал. Я слышал их вопли над головой. Я надеялся, что со временем они об этом забудут, но они, очевидно, передали эту историю своим птенцам.
Сумрак поднял глаза. Папа смотрел на него.
– Но всё, что ты рассказал, пусть даже было неправильно…
– Он делал это, чтобы сохранить нас в безопасности, – резко сказала Сильфида. – Сумрак, неужели ты не можешь этого понять? Он хотел, чтобы все мы были в безопасности!
Негодование сестры заставило Сумрака вздрогнуть.
– Нет, Сумрак прав, – спокойно сказал Папа. – Сильфида, ты не должна его упрекать.
Сильфида заметно остыла, но Сумрак видел, как в её глазах сверкают остатки прежнего негодования.
– То, что я сделал, было ужасным предательством моих убеждений, – раскаивающимся тоном сказал Папа. – Тем не менее, я это сделал. И это делает меня лицемером. И что хуже всего, я даже не сожалею о том, что сделал это, даже зная, что поступил неправильно. – Он печально кивнул Сумраку. – Когда у вас появятся собственные дети, возможно, вы поймёте и простите меня.
Его взгляд был умоляющим, и Сумрак хотел помочь ему, но он не был в этом уверен, потому что был ошеломлён вихрем мыслей в своей голове. Его горло вряд ли позволило бы вырваться наружу хоть одному слову.
– Папа, всё хорошо, – выдохнул он. – Ты очень хорошо заботился о нас.
Бока Икарона быстро поднимались и опускались, и он кивнул. У его дыхания появился странный запах, который заставил Сумрака почувствовать инстинктивное желание уйти прочь.
– Не хочу, чтобы ты умирал, – завопила Сильфида.
Сумрак в изумлении смотрел, как его сестра прижалась своей головой к голове Папы, беспомощно дрожа.
– У нас же не будет никого!
– Вы есть друг у друга, – с неожиданной строгостью сказал Икарон.
– Ты, – сказал он, глядя на Сильфиду, – энергична и сильна.
Сумраку показалось, что он слышал, как отец усмехнулся.
– …Ты можешь довести других до смерти, но ты сама останешься в живых. А ты, – сказал он Сумраку, – должен помочь колонии найти новый дом. Лети ввысь. Гляди вдаль.
– Буду, – пообещал Сумрак.
Когда отзвучали последние прощальные слова, все остальные слова уже казались глупыми, незначительными и крайне неуместными. После этого Папа уже больше ничего им не сказал. Однако они не уходили, и лишь когда он оскалил зубы и слабо щёлкнул ими в их сторону, отступили на несколько шагов. Но Сумрак не собирался отходить ни на шаг дальше.
Икарон повернулся к ним спиной. Он выглядел, словно новорождённый детёныш, сидящий в трещине коры.
Его тело иногда вздрагивало; Сумрак услышал, как отец бормочет про себя, и понял, что он перечислял имена всех своих детей, от первого до последнего. Свист его дыхания стал слабеть. Сумраку хотелось подползти поближе, лечь рядом и составлять ему компанию до самого последнего вздоха, но что-то остановило его. Призрак смерти отца кружился над ним, и Сумрак боялся, что, если он слишком приблизится, тот окутает его своими крыльями и унесёт с собой. Он смотрел и ждал. Когда же он подумал, что ночь никогда не закончится, то услыхал первые звонкие ноты утреннего птичьего хора.
– Он вправду умер? – спросила Сильфида.
– Не знаю.
Он нерешительно подступил к правому боку Папы и дотронулся парусом до его шерсти. Она была холодной.
– Папа, – шепнул он ему в ухо.
Не было ни ответа, ни движения. Глаза его отца были полуоткрытыми, но невидящими.
– Он умер, – сказал Сумрак.
Сильфида сгорбилась и прижалась к ветке, словно борясь с сильным ветром.
– Мы сироты, – сказала она.
Они долго молчали. Сумрак ощущал себя беспомощным и опустошённым. Он больше не боялся диатрим или фелид: худшее в его жизни уже случилось, и ничто иное уже не пугало его.
Насекомые уже начинали садиться на тело Икарона; Сильфида подобралась поближе и начала яростно разгонять их своими парусами. Это было бесполезно. Мух собиралось всё больше и больше; они садились вокруг его ноздрей, на поверхности потускневших, подёрнутых дымкой глаз. Сумраку не хотелось видеть своего отца таким.
– Давай, Сильфида, нам пора уходить отсюда.
Она продолжала яростно хлопать мух.
– Сильфида! – резко выкрикнул он, дёрнув её одним из своих когтей.
– Он одного лишь тебя лелеял, – закричала она. – Его глаза всегда глядели лишь на тебя. Я никогда не была причиной его гордости. Но ты со своими дурацкими неправильными парусами – вот, что его больше впечатляло!
Сумрак вздохнул. Он не мог остановить её гнев, потому что не мог её перекричать.
– Чего мне теперь бояться? – мрачно спросила она. – Он предал всех нас.
– Да как ты можешь такое говорить? – возмутился Сумрак.
– Он нарушил свои собственные правила, он убил яйца. Ты понимаешь, что это означает? Он всё время поступал неправильно. Когда припёрло, он уничтожил яйца, потому что знал, что сделать это было правильно! И он даже не мог этого признать!
– Ему было стыдно, Сильфида.
– Нет, он был слишком гордым. Он хотел, чтобы все думали, что он был идеальным и благородным предводителем. Он никогда не мог признать, что был неправ. Он предпочитал хранить тайны и лгать остальным. Он скорее предпочёл отказаться от нового дома у Гирокуса и заставить всю свою колонию страдать.
– Он совершил ошибку, всего лишь одну ошибку двадцать лет назад! Это не означает, что его убеждения были неправильными.
Сильфида хмыкнула.
– Интересно, что подумала бы Нова.
– Ты же не расскажешь ей? Сильфида, пожалуйста.
– Ты весь пошёл в отца. Держишь секреты при себе. Какой сейчас в этом смысл? – она печально взглянула на тело отца.
– Папа был хорошим предводителем. Он старался изо всех сил. Если ты расскажешь Нове, она перевернёт всё с ног на голову, и они могут…
– Плохо думать о нём?
– Да. И они бы ошибались.
– Хорошо, – пробормотала она, – я не буду рассказывать. Но и ты должен пообещать, что у тебя больше не будет тайн от меня.
– Обещаю. Мы должны беречь друг друга. Давай, заключим договор. Мы всегда будем защищать друг друга. Хорошо?
– Хорошо, – ответила она, немного помолчав. – Как же мне хочется тоже уметь летать.
– Мне тоже, – сказал Сумрак. – Правда, очень хочется.
Они не хотели прямо сразу возвращаться в колонию, и когда зазвучал утренний птичий хор, начали чистить друг друга. Они молчали, но в их мыслях эхом звучали воспоминания о более счастливых днях.
– А где ваш отец? – спросила Нова, когда они, наконец, вернулись на дерево.
– Он умер незадолго до рассвета, – сообщил ей Сумрак.
Он ожидал, что в её глазах сверкнёт мрачная радость, но был удивлён, увидев самое настоящее потрясение. Барат и Сол молчали.
Оказавшиеся рядом рукокрылы подслушали эту новость и разнесли её по всем веткам.
– Это ужасная новость для всех нас, – произнёс Сол.
– Жизнь продолжается, – сказала Нова. – Когда умирает один предводитель, появляется другой.
– Тогда это должен быть старший сын Икарона, – сказал Барат.
Вокруг собиралось всё больше и больше рукокрылов – они теснились на ветках. Из толпы выбрался Австр.
– Это правда? – удивлённо спросил он. – Он и вправду умер?
– Главенство должно перейти к тебе, Австр, – сказал Сол.
– Роль предводителя, – заметила Нова, – это такое бремя, которое Австр может и не захотеть взвалить на себя в такие необычные времена.
– Но таков порядок, – твёрдо сказал Барат. – Главенство переходит по праву рождения к старшему из самцов. Если самцов нет, оно переходит к старшей самке.
– Чистая правда, – сказала Нова. – Но сейчас ситуация совсем иная. Мы лишились дома и оказались в незнакомом мире. Ничьей ноги не было на материке, за исключением тех из нас, кто ушёл отсюда двадцать лет назад. И среди них я самая старшая.
Сол рассмеялся:
– Неужели ты, Нова, говоришь, что именно ты и должна стать нашим новым предводителем?
Сердце Сумрака забилось быстрее; он чувствовал себя так, словно ему снится кошмар, а он не может проснуться и прекратить его.
– Я говорю, – продолжала Нова, – что будет лучше, если во главе колонии встанет тот, у кого есть опыт, кто помнит материк и его обитателей.
Охваченный яростью, Сумрак взглянул на Сильфиду, но увидел, что она кивает. Как она могла быть настолько вероломной? Нова ругала их отца при любой возможности. Все эти годы она жаждала его положения в колонии, и сейчас, всего лишь через несколько часов после его смерти, она пыталась отнять власть у его семьи.
Сумрак повернулся к Австру и увидел на его морде смесь негодования и неуверенности.
– Австр, – продолжала Нова, – я здесь родилась; я знаю эту местность и тех, кто здесь живёт и охотится. Я не хочу красть того, что принадлежит тебе. Я лишь прошу твоего разрешения без происшествий привести колонию в новый дом. После этого место предводителя вновь займёшь ты – оно твоё по праву. Позволишь ли ты это?
Она говорила с такой искренностью и уважением, что Сумрак на мгновение пришёл в замешательство. Действительно ли в мыслях Новы было то, о чём говорила? Может ли Австр сказать ей «нет»?
– Нова права, – внезапно сказала Сильфида. – Сейчас возглавить нас должна она.
– Это решает не молодняк! – резко ответил Австр. – Барат, Сол, вы что скажете?
Сол вздохнул.
– Из тебя выйдет прекрасный предводитель, Австр. Но сейчас слишком рискованный момент, чтобы начинать это. Если ты согласишься разрешить Нове временно возглавить нас, мы с Баратом удостоверимся, что она оставит властные полномочия, как только мы окажемся в безопасности.
– Барат? – спросил Австр.
– Моим советом будет присоединиться к нам на правах старейшины. Нова сильна, у неё хорошие способности; я доверяю ей вести нас, пока длятся трудные времена, и чту её обещания.
Мысли Сумрака вели отчаянную битву. Его кровь жаждала, чтобы брат отказался и возглавил колонию; но он также был испуган, и здравомыслие подсказывало, что сейчас им нужен опытный предводитель. Однако он не доверял Нове. Ему ужасно хотелось, чтобы отец был жив.
– В таком случае я согласен, – сказал Австр. – Нова, я даю тебе своё разрешение вести нас.
– Благодарю, – ответила Нова. – Я благополучно приведу вас всех в новый дом.
Сумрак чувствовал облегчение собравшихся рукокрылов, успокоившихся после обретения предводителя – даже такого, который был столь враждебно настроен по отношению к его отцу. Сумрак не мог смотреть на Нову, когда она обратилась к колонии – колонии его отца.
– Мы узнали, что не можем доверять другим существам, – заговорила Нова. – Нас усыпила ложная доброта. Теперь мы должны надеяться лишь на самих себя. Мы потеряли многих, но наши ряды пока ещё достаточно многочисленны, чтобы образовать новую великую колонию, как только мы найдём себе дом. И я обещаю всем вам, что мы скоро найдём его.
Когда другие старейшины ушли, чтобы поговорить со своими семьями, Австр остался с Сильфидой и Сумраком.
– Жаль, что вы не разбудили меня, – сказал он.
– Времени не было, – ответил Сумрак. – Папа не стал бы останавливаться, а мы не хотели потерять его в темноте.
– Сейчас мне бы хотелось, чтобы вы двое стали членами моей семьи, – предложил Австр. – Вам нравится это предложение?
Сумрак поглядел на Сильфиду, и они одновременно кивнули.
– Спасибо, – сказал Сумрак.
– Вы оба были очень храбрыми, – продолжал Австр. – А сейчас, не могли бы вы показать мне, где наш отец? Я хотел бы взглянуть на него в самый последний раз, прежде, чем мы отправимся в путь.

Пока Хищнозуб и Пантера восхищённо наблюдали, Даний и члены его стаи завалили клыкастого корнееда почти вдвое больше их по размеру. Шестеро гиенодонов работали вместе: один запрыгнул на спину корнееда, а другие в это время нападали с обоих боков – одни из них рвали мягкое подбрюшье, а другие сомкнули челюсти на его шее.
Кровь Хищнозуба стучала в висках, словно в этот момент он охотился сам. Пантеру окружило густое облако аромата её кровожадного восхищения.
Уже два дня и две ночи они путешествовали на север вместе со стаей Дания. Остальные фелиды остались в долине, ожидая возвращения Хищнозуба. Темп движения группы гиенодонов был изнурительным, но Хищнозуб не отступал: он не хотел выглядеть слабым. Хотя он постоянно опасался своих неотёсанных компаньонов, он всё равно ощущал странное удовлетворение.
Пантера вновь шла бок о бок с ним, как в те времена, когда они отправлялись на охоту на ящеров. Он и не думал, что такое может повториться вновь.
Везде, где они проходили, гиенодоны сеяли панику. Многие звери никогда не видели таких свирепых хищников, и бежали, едва они появлялись. Но не все могли убежать вовремя, особенно крупные и медлительные наземные звери.
Поверженный на землю и беззащитный, корнеед лежал на боку; он ещё раз дёрнул ногой, и больше уже не двигался. Даний ослабил удушающую хватку на его горле и вспорол брюхо зверя от грудины до пупка. Его внутренности, раскручиваясь, вывалились на землю.
Даний взглянул на Хищнозуба, сидящего на ветвях.
– Ешь, – позвал он. – Будь сильным.
Пантера уже собралась спускаться, но Хищнозуб рыкнул.
– Нет, – тихо сказал он ей. – Мы сами добываем себе пищу охотой. Мы не должны быть обязанными им. Нам следует быть на равных.
– Ты прав, – ответила Пантера.
– Мы можем поучиться у них, – сказал Хищнозуб. – Тому, как они действуют совместно, чтобы взять крупную добычу; наши Рыщущие тоже так смогут.
Она кивнула.
Он пытался не смотреть на мясное изобилие на земле, но ему было слышно, как шумно кормятся гиенодоны. Казалось, они поедали всё – даже кости и зубы – и ничего не оставляли после себя. Они ели жадно. Набив брюхо до отвала, они облили всю тушу своей мочой, заявляя права на неё, хотя даже не собирались доедать остатки.
Хищнозуб знал, что с этими существами ему следует быть очень осторожным. Если он разозлит их, если он больше не будет им полезен, они могут порвать его на куски в мгновение ока.
Даний был сильным, но глупым. Он был впечатлительным. До тех пор, пока Хищнозуб сможет заставлять гиенодонов считать, что ящеры ещё угрожают им, он будет оставаться полезным для них. Он сможет вести их за собой. Он сможет назначать цену своим услугам.
Ещё совсем недавно Хищнозуб думал, что он может править миром при помощи силы; теперь же Пантера помогла ему понять, что в сравнении с силой хитрость может быть более мощным оружием.