Главная Библиотека сайта Форум Гостевая книга


 

 

 

 

 

 

 

ЛЕСОНОСЕЦ

 

Однажды поздно ночью меня разбудил тревожный сигнал на открытом радиоканале моего летающего конуса. Один из наших геологов, доктор Виноградов, зафиксировал сейсмическую активность в области перевала Колумба – большого прохода через экваториальные горы. Поскольку я был ближе всех к перемещающемуся «эпицентру», он очень вежливо попросил меня исследовать его. Он утверждал, что сотрясения почвы локальные и непрерывно смещаются в мою сторону. По его мнению, это свидетельствовало о негеологическом происхождении и, возможно, о зоологической первопричине этого явления. Он вновь извинился за то, что разбудил меня, попросил держать его в курсе дела и отключился.
Я протёр глаза от остатков сна

 

 


   
КАРТИНА IX. «Через гребень холма перевалила огромная тёмная масса».

 
Недавно появившийся лесоносец и стрелорот у его ног, рискнувший поохотиться на добычу, вспугиваемую движением лесоносца. Многие из деревьев на панцире лесоносца погибнут в течение нескольких месяцев, но их стволы останутся стоять там ещё несколько ближайших лет.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

и направил пару своих приборов в примерном направлении источника сотрясений. Заключения геолога оказались правильными: очень большое существо, находившееся на расстоянии около семи километров, направлялось в сторону моего «припаркованного» ’конуса. Инфракрасный и ультразвуковой датчики подтвердили это.

Превратив свою тёплую кровать обратно в не столь тёплый стул, я синтезировал чашку чая и пончик. Сев на стул, я в ожидании вглядывался в темноту, залитую лунным светом. Прошло сорок пять минут, и всё это время интенсивность «толчков» нарастала. Снаружи, однако, мало что изменилось. Луны немного отдалились одна от другой, и передо мной пролетела длинная стая светящихся в темноте дисколётов. Но из мрака больше ничего не появлялось. Внезапно я увидел красные биологические огни стрелорота, становящиеся всё заметнее во мраке по мере того, как животное приближалось ко мне.
Могучий бипедалий приближался с той же стороны, откуда я ожидал появления своего гостя, а когда он прошёл по склону холма передо мной, я едва смог разглядеть его тёмную голову, которая покачивалась взад-вперёд характерным для этого вида образом. Он испускал сигналы непрерывным потоком. Ясно, что это животное не имело отношения к сотрясающим землю толчкам, которые я отслеживал. Когда он исчез в ночи, в поле зрения попал второй стрелорот, за которым почти в упор следовали третий и четвёртый. Охотящаяся стая? Других хищников вроде лученосца наблюдали охотящимися в стаях, но у стрелоротов лично я не видел социального поведения.
Затем я услышал в отдалении приглушённое скрежетание. Это был низкий звук, но он нарастал на фоне

медленных глухих толчков, сотрясающих почву. Я решил подняться повыше, чтобы заглянуть за холмы, которые ограничивали мне обзор. Когда ’конус поднялся на сто метров, я понял, что сделал это весьма благоразумно.
Передо мной, переваливая через гребень холма и заслоняя собой луны, возникла огромная тёмная масса. На фоне светящихся в ночи облаков силуэтом вырисовывалось гигантское существо клиновидной формы, сияющее биологическими огнями и опирающееся на две толстых столбовидных ноги. По моим прикидкам оно было не менее шестидесяти метров в высоту, но темнота не позволяла сделать точную оценку. Оно покачнулось на вершине холма, словно собираясь с духом перед тем, как начать спуск. Пока я наблюдал, ещё один стрелорот выскочил в поле зрения между ногами колосса. Но как раз в этот момент более крупное животное начало движение вперёд, и стрелорот попал под огромный полоз, который образовывал заднюю часть его тела. Стрелорот был раздавлен, словно виноградинка, и исполинское создание прошло по нему, не обратив на это совершенно никакого внимания.
Когда зверь спускался по холму, мне удалось получше разглядеть огромный полоз, который держал на себе вес задних двух третей его тела. Я понял, что слышал скрежет именно этого похожего на плуг выроста, волочащегося по холмистой местности. Но самой замечательной чертой этого уже самого по себе замечательного зверя был гибнущий лес молодых пластинокорых деревьев, отрастающих с его спинного панциря. Вначале я предположил, что это могло бы быть какое-то защитное приспособление, которое позволяет ему прятаться;
 

однако это казалось маловероятным, учитывая гигантские размеры этого существа. Уже позже я узнал, что, когда килебрюхий лесоносец (так я его назвал) достигает такого размера и возраста, у него не остаётся никаких настоящих врагов и он может не опасаться хищников.
Когда лесоносец поднялся на соседний холм, я смог очень чётко расслышать сосущий звук его дыхания, когда он вдыхал светящиеся облака мельчайших летающих животных, которые составляли его пищу. Эти крошечные существа в огромных количествах поглощаются миролюбивыми фильтраторами воздуха на Дарвине IV. Рождаясь уже беременными, эти микроскопические летуны заканчивают свой жизненный цикл в виде яиц в выделениях животных, которые их поедают.
Мои вопросы относительно стрелоротов, сопровождающих лесоносца, в скором времени получили ответ. Предсказуемым побочным эффектом странствий такого крупного существа, как лесоносец, является вспугивание огромного количества добычи. Стрелороты, если подворачивается такая возможность, следуют
за огромным животным, охотясь на эту добычу – даже если очень сильно рискуют сами. Этот комменсализм у такого свирепого и независимого хищника, как стрелорот, показался мне великолепным явлением, и, наблюдая за тем, как они выстреливали языками и поражали добычу в залитом лунным светом подлеске, я ещё раз оценил по достоинству их способности к адаптации.

Лесоносец, в свою очередь, спокойно продолжал свой путь, поднимая и опуская широкую голову в форме топора, не подозревая о драме, разыгрывающейся у него под ногами. Дыхание существа со свистом выходило через хорошо развитые жабры позади его носа. Деревья на его спине

 
Стрелорот и призмалопа бродят по бескрайним травянистым равнинам Дарвина IV. Хотя лесоносец – это тоже обитатель равнин, он несёт лес на своём широком спинном панцире, что позволяет отнести его к жителям окрестностей леса.

 

 

 

 

 

 

 

 
Молодой лесоносец (справа), в отличие от неуклюжего великана, в которого он превратится, изящен и быстроног; сложная и изящная анатомия взрослой особи обычно скрыта под почвой, которая покрывает её панцирь.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ломались и трещали при каждом тяжёлом шатком шаге, а огромный полоз в это время переворачивал пласты земли и с грохотом выворачивал булыжники. Шум от ходьбы животного был очень сильным, и когда я, наконец, прекратил следовать за ним, мне было слышно, как он удаляется, ещё долгое время после того, как оно скрылось из вида.
На протяжении моих трёх лет пребывания на Дарвине IV у меня было несколько возможностей наблюдать это удивительнейшее существо и по кусочкам сложить стадии его жизни. Мне очень сильно повезло наткнуться на гнездящегося лесоносца во время моей второй весны на планете. Он был погружён в яму и оброс низкорослым кустарником и небольшими деревьями. Если бы я скользил над землёй ниже уровня верхушек деревьев, я бы его проглядел. Он выглядел не более, чем просто небольшим холмом, покрытым деревьями.
Основываясь на росте деревьев, я оценил, что животное закопалось и сохраняло неподвижность на протяжении, как минимум, десяти лет. В действительности я просканировал лесоносца на предмет признаков жизни, будучи не совсем уверенным, что животное было живо. Показания моих приборов были настолько слабыми, что я должен был сделать вывод о том, что животное находилось в спячке. Во время его длительного оцепенения на пористом спинном панцире исполина накопились мелкие животные, а также растения. Инфракрасные датчики выявили большую колонию кустарниковых прыгающих звёзд, а также многогранное жилище колонии кобальтовых ракетострелов.
Я подвергал данный экземпляр животного мониторингу на протяжении двух с половиной недель. Каждый день я возвращался и обнаруживал, что слабые признаки жизни становятся всё сильнее. На девятый день, к своему удивлению, я обнаружил тоннель длиной пятнадцать метров, выкопанный под телом животного. Его длинный яйцеклад медленно выдавливал яйца в маленькую камеру в конце тоннеля.
Через пять дней после кладки яиц килебрюхий лесоносец, пошатываясь, поднялся среди большого облака каменных обломков и почвы. Его напряжённые ноги, дрожащие под огромным весом, от которого успели отвыкнуть, осторожно сделали свои первые за десять лет шаги. Густой лес на спине существа колыхался, словно тростник на ветру, когда оно зашагало вперёд.
После того, как лесоносец ушёл, я в течение нескольких дней парил над гнездовым участком, надеясь пронаблюдать за молодняком, когда он выведется. Но ничего не происходило. Я вернулся неделю спустя, всё равно ничего не изменилось. У меня были другие цели, поэтому я дал координаты участка членам экспедиции, в целом в надежде, что некоторый прохожий мог бы быть в близости во время рождения. Но больше ничего не случилось.
Доктор Брангвин, один из геологов экспедиции, оказался возле этого участка как раз во время появления потомства. По его описанию, каждый маленький лесоносец появлялся из песчаной почвы, покрытый липкой амниотической жидкостью и издающий слабые эхолокационные сигналы. Через час после появления на свет молодые особи, обладающие тремя функциональными конечностями, разбегаются прочь в разные стороны. Они полностью самостоятельны и, похоже, получают удовольствие от своей скорости – ироническая противоположность их медлительному родителю. Лишь много позже произойдёт атрофия их задней конечности, которая заменится привычным полозом, как и у других обитателей Дарвина IV, у которых есть киль.
Лишь после столкновения со странствующими лесоносцами я понял, что странные сдвоенные фекальные следы, которые я замечал повсюду, были продуктами их жизнедеятельности. Эти рыжеватые отвратительного вида насыпи лежат на земле по обе стороны от глубокой траншеи, подобно двойным полосам, часто метровой высоты и многометровой длины; прежде, чем я узнал их истинное происхождение, я подозревал, что они являются артефактом, возможно, оставленным разумными существами. Они часто свивались спиралью в плотные завитки или овалы правильной формы, что я считал признаками их искусственного происхождения. Мне они напоминали приманки, предназначенные для того, чтобы направлять и заманивать в ловушку неосторожную добычу. Получив доказательства своей неправоты, я испытал нечто большее, чем просто небольшие затруднения, и на мою долю выпало немало добродушных шуточек от спутников по экспедиции, которые, конечно же, сами были авторами изрядной порции не слишком точных теорий, касающихся Дарвина IV.
 

 

 

 

 

 

 

 

САЛЬТОСТВОЛ

 

Однажды днём, делая зарисовки на северных торфяниках близ озера Парри, я получил сообщение от доктора Эвана Тенброка, начальника Геологической Исследовательской Команды, о неких удивительных существах в двадцати километрах от меня. Поскольку доктор Тенброк был известен тем, что его трудно чем-то удивить, я оставил своё занятие и ввёл в свою навигационную сеть координаты, которые передала ГеоИсКом.
Находясь в трёх километрах от места назначения, я заметил существ, о которых шла речь. Четыре очень странных животных трубчатой формы колыхались и слегка изгибались под дуновениями ветерка; в стоячем положении их рост достигал внушительных шестидесяти метров. Их органы равновесия, заканчивающиеся шаровидными выростами, явно были самыми развитыми гироскопическими механорецепторами, которые мне приходилось видеть,

 

 

   
КАРТИНА X. «Внезапно цилиндрические животные взмыли в небо».

 

 

 

 

 

 

 

и в какой-то момент я задумался над тем, для чего они были нужны этим животным. Затем, приблизившись на расстояние около тысячи метров, я увидел, что мясистые ноги крупных животных начали сморщиваться и сжиматься, и я услышал шипение воздуха от большого, глубокого вдоха. Внезапно четыре цилиндрических животных взмыли в туманное небо. Их потемневшие бока, подсвеченные двойным солнцем Дарвина IV, замерцали радугой биологических огней, когда они завершили кульбит и приземлились в вертикальном положении. Я понял, для чего нужны были переразвитые органы равновесия: это была потрясающая демонстрация координации.

Едва сальтостволы, как я их назвал, опустились на землю, как вновь взмыли в воздух. Этот необычайный способ передвижения как раз и был тем, что, несомненно, восхитило невозмутимого доктора Тенброка. Я тоже находился под впечатлением.
Причина их активности вскоре стала видимой: я заметил облако мелких микро-летунов, пробующих ускользнуть от трубообразных хищников. Из-за расстояний, покрываемых во время каждого прыжка, скорость этой погони была просто потрясающей, и мне приходилось постоянно держать себя в напряжении, чтобы не отстать.
Затем я увидел, как один сальтоствол, проделав потрясающе ловкий манёвр, врезался прямо в рой летучих созданий. Он развернул два гигантских черпака, похожих на зонтики, которые до этого момента были сложены плоско, и одновременно испустил вибрирующий звук, подавляющий ультразвуковые сигналы. Звук вызвал

 
Сальтоствол, рост которого достигает шестидесяти метров, может подбросить себя в воздух на высоту, втрое превышающую собственный рост. Я видел, как они преодолевают полтора таких расстояния боком всего лишь за один впечатляющий прыжок. Звук их вдохов можно спутать с громким воем ветра на равнинах.

невероятное замешательство в рое существ, и из-за этого они стали лёгкой добычей всасывающих черпаков фильтратора воздуха. В считанные секунды три четверти их роя были всосаны животным, а остальные в это время рассеялись в суматохе.

Как облака микроскопических летунов рассеялись в разные стороны, сальтостволы вновь приняли вертикальную позу в шатком равновесии. Боясь, что могу их спугнуть, я «припарковался» на расстоянии около трёхсот метров, вблизи кольцеобразных зарослей необычных, напоминающих колья растений, которые выглядели так, словно их кто-то обглодал. И что было самым странным, в центре этого кольца лежала большая, нетронутая голова стрелорота. Казалось, она была схвачена гигантскими когтистыми руками и откручена от тела, потому что на высохшей коже и костях остались отметины от когтей, а длинные, словно канаты, сухожилия тянулись из обрывка шеи. Длинный колючий язык отсутствовал – очевидно, он был вырван тем же самым неизвестным существом, которое оторвало ему голову. Зарисовывая эту сцену, я постоянно оглядывался через плечо, опасаясь встречи с существом, которое могло так легко разорвать на куски одного из самых свирепых из питающихся жидкостью хищников Дарвина IV.
В ходе своей скоростной погони

 

 
Даже в момент смерти лесоносец обладает невероятным достоинством и мощью. Мне выпала большая честь стать свидетелем последних нескольких минут жизни этого великолепного экземпляра, и я зарисовал его как раз в тот момент, когда первые падальщики прибыли к началу пиршества.

 

 

 

 

 

Уже вскоре после смерти лесоносца рядом появился стрелорот – первый из многих всеядных хищников, собирающихся на этот лёгкий пир. К тому времени, когда я закончил зарисовку, здесь кормились в явной гармонии друг с другом, как минимум, дюжина крупных животных и целые толпы падальщиков меньшего размера. Сальтостволы находились ровно на том же месте, где я оставил их за час до этого.

Я изучал сальтостволов около часа, пока они покоились на своих поджатых ногах, а шестигранные средние части их тел быстро вздымались и опадали после недавней погони. Теперь, когда я подобрался поближе, мне было видно, что их тела имели очень лёгкое строение, и решётка из мускулов явно лежала тонкими слоями на поверхности тела.
Меня отвлекла пара тяжело бредущих желесосов, которые набрели на заросли желейной пузырчатой травы. Охваченные порывом жадности, неуклюжие существа прорывали дрожащие мешки растительного геля и выпивали их содержимое при помощи своих сверхдлинных хоботков. Прошло совсем немного времени, и первые пузыри уже превратились в спавшиеся оболочки, а жидкость из них была высосана досуха или разлита.
После этого насытившиеся желесосы начали методично переходить от одного пузыря к другому, разрывая их явно ради интереса. Гель вываливался наружу целым потоком крупных кусков, которые на земле растекались в лужицы с бугристой поверхностью. Когда все пузыри с желе были разорваны, из своих гнёзд-тоннелей появились десятки мелких попискивающих конических прыгунов, желающих ухватить кусочек полужидкой оболочки пузыря.
Группа бочковидных веслолапов серебристой окраски бродила вперевалку, не прячась и направляясь в сторону неподвижных сальтостволов. Я решил последовать за ними, чтобы посмотреть, насколько близко я смогу подойти к огромным монопедалиям. Я думал, что, если я оставался рядом с веслолапами, они могли бы и не заметить меня, поэтому скользил на небольшой высоте – десять метров. Я пребывал в уверенности, что мой план успешен, потому что я подобрался к гигантским трубам примерно на тридцать метров. Внезапно все четыре существа сжались, вдохнули и подпрыгнули в воздух. Они пропали в один миг, кувыркаясь и вращаясь в сторону горизонта, и я отправил свой ’конус в стремительную и яростную погоню.
Однако прошло всего пять минут погони, когда зазвенел звонок, предупреждающий меня об угрозе нехватки топлива. Я прервал погоню и тем самым спас свою гордость, потому что у меня, вероятно, не было ни единого шанса поймать сальтоствола. Я передал свои координаты центру контроля «Орбитальной звезды» и подождал, пока они синхронизируют спуск модуля-заправщика и устроят мне рандеву с ним. Два часа спустя модуль совершил посадку примерно в километре от моего местонахождения.

я заметил особенно крупного лесоносца, который брёл по лугу. В тот момент трудности этого существа, связанные с движением по ровной местности не были замечены мною, потому что я был охвачен азартом преследования. После этого я повернул обратно и обнаружил лесоносца, едва справляющегося с подъёмом на небольшое возвышение. Я сразу понял, что исполин был болен, возможно даже, находился при смерти. Это было явление, с которым я ещё не встречался на Дарвине IV: я никогда прежде не был свидетелем смерти по естественным причинам.

Лесоносец неоднократно пытался преодолеть двухметровый подъём, но ему ни разу не удалось поднять свою огромную ногу достаточно высоко. Он остановился, и я увидел, как его тело содрогается. Внезапно, сделав могучий рычащий выдох, огромное животное рухнуло вперёд, зарываясь массивной головой в глинистую почву. Хрупкие деревья трещали и разлетались со спины животного, словно копья. Похоже, зверь навечно останется в этом месте, которое, как я понял, должно было стать его последним пристанищем; его ноги печально скребли по земле, пока, наконец, всё не затихло. Я решил зарисовать эту проникновенную сцену, чтобы почтить столь величественный уход из жизни этого существа.

 

 

 

 

ЛЕСНОЙ
БРЮХОЛАЗ

И

ХЛЕБАЛЬЩИК

 

Многочисленные, но небольшие и изолированные друг от друга леса Дарвина IV вызвали у нас самое сильное огорчение и стали самой большой неудачей. Мы оказались совершенно не подготовленными к ведению исследований в глубине этих ограниченных по площади, но густо поросших растительностью лесистых местностей; летучие конусы были слишком велики для того, чтобы мы могли проникнуть сквозь лабиринты лиан и стволов деревьев. Тем не менее, однажды я сумел пробраться сквозь заросли пластинокорого дерева на совершенно невероятное расстояние в четыре километра. Оказавшись в изумрудных глубинах леса, я открыл поистине волшебную природу этих небольших природных сообществ. Лучи золотистого света, отфильтрованного кронами деревьев, пронизывают тень, освещая пучки листьев, участки коры или покрытый ковром листвы подлесок. Маленькие четырёхкрылые летуны порхали в лучах света, вспыхивая яркой голубизной на фоне лесного мрака. Эти и другие образы дополнялись

 
КАРТИНА XI. «Три крючкохвостых летуна внезапно выпорхнули из листвы и вспугнули лесных брюхолазов».

 
Лесных брюхолазов, похоже, совершенно не беспокоит утрата задних конечностей. В действительности же я заметил, что их подвижность лишь увеличивается, как только ноги отпадают. Хотя тело может выглядеть массивным, фактически оно весит немного: его легко можно приподнимать над землёй, совершая резкие развороты.

 

 

 

 

 

липкими желтоватыми кружевами. Аэрозоль для очистки экранов мало чем улучшил условия для наблюдения, и это не оставило мне иного выбора, кроме как переключиться на наружную видеокамеру.
Пока я обсуждал сам с собой, следует ли мне нажимать кнопку, я услышал странный завывающий крик, который больше напоминал настоящий голос, чем эхолокационные сигналы, к которым я привык. Он заинтриговал меня, и я решил продолжить своё путешествие, чтобы найти его источник.

нежными ксилофонными звуками, которые издавали тысяч гремящих орехов – похожих на колокольчики семян пластинокорого дерева. Каждый из них состоял из двух маленьких ударных частей, образованных корой, которые стучат по его оболочке, в конце концов высвобождая орех и позволяя ему упасть в подлесок. Звук этих орехов напоминает какую-то прекрасную симфонию в исполнении деревьев.

Я решил следовать вдоль небольшого ручья, рассудив, что над ним листва будет не такая густая. Также я чувствовал, что у меня будут неплохие возможности встретить на каменистых берегах ручья живых существ. Уведя свой ’конус глубже в лес, я был вознаграждён зрелищем двух существ, тяжело бредущих к воде. Я «припарковал» ’конус и наблюдал, как более крупное существо из этой пары понюхало воздух при помощи своих гипертрофированных фиолетовых ротовых трубок. Похоже, животное было осведомлено о моём присутствии, но всё же, подобно многим существам Дарвина IV, полностью игнорировало меня. Это поведение, которое, несомненно, восхитило бы любого натуралиста, является результатом отсутствия у животных опыта общения с чужаками. Получив удовольствие от этого безразличия, я устроился поудобнее, чтобы понаблюдать за этой парой лесных брюхолазов, как я решил их назвать. Я предположил, что это были родительская особь и её потомство, и заметил, что между ними имелись различия как в размерах, так и в количестве конечностей. Родительская особь обладала лишь двумя ногами и полозом, но, когда она повернулась, я заметил свисающую вниз морщинистую тканевую складку как раз в том месте, где должна располагаться нога ювенильной особи. Это явно выраженное уродство приковало к себе мой интерес, даже когда три крючкохвостых летуна внезапно выпорхнули из листвы наверху и вспугнули лесных брюхолазов. Родительская особь отступила к дереву, полностью содрав свою «деформированную» ногу. Ничуть не обеспокоившись своей потерей, животное встряхнулось и вновь повернулось к воде. Я был поражён тем, что не увидел никакой раны, и сделал вывод о том, что этот вырост был неотеническим остатком конечности, использовавшейся на раннем этапе жизни этого существа, прежде чем оно научится управлять своим остроконечным тазовым полозом.
Три крючкохвоста сели на ветку, испещрённую пятнами солнечного света, прицепились к ней хвостами и повисли вниз головой, обернув кожистые крылья вокруг своих тел. Под ними на берегу ручья молодой лесной брюхолаз неуклюже пополз за своим родителем, который с наслаждением пил, наполовину забравшись в ручей. С раздувшимися от выпитой воды мокрыми боками крупный брюхолаз начал испускать предупреждающие сигналы, когда его детёныш приблизился к гладким камням на берегу. Получив предупреждение, детёныш не сделал больше ни шагу. Через четверть часа они оба исчезли в лесном мраке.
Я вывел свой ’конус со «стоянки» и медленно продолжил свой путь, паря в семи метрах над ручьём. Ветви и лианы хлестали по стеклу, оставляя на нём пыльцу

 

Пока я проплывал над густо заросшими берегами, глядя в подлесок, шевелящийся от движения скрытных, невидимых глазу существ, я мог заметить яркие биологические огни, которые, заслоненные ветвями, образовывали странные абстрактные узоры. Я проплыл мимо зарослей коротких светящихся стеблей с чередующимися на них ритмично пульсирующими красными и чёрными поперечными полосами; они, в свою очередь, были окружены движущимся ковром мелких голубых огоньков, которые при ближайшем рассмотрении оказались принадлежащими огромной колонии почти прозрачных призрачных папоротниковых прыгунов. Они казались мне призрачной армией сумрачного лесного королевства; сотни их кружились около стеблей, которые они в итоге срезали и утащили в зелёный мрак. Все стебли ещё продолжали светиться, пока их утаскивали – затухающее красное свечение среди реки голубых существ.
Я продолжил путь вниз по течению, время от времени делая остановки, чтобы вглядеться в тёмный лес, пока не добрался до тенистой полянки, окружённой деревьями. Там, среди листьев и мусора с окружающих пластинокорых деревьев, неподвижно лежало крупное существо с вздутым телом. Оно достигало примерно трёх метров в высоту и пятнадцати в длину; большую часть его длины составлял толстый хвост в виде кишки, который лежал, извиваясь на земле. Выше и чуть позади растянутого зияющего рта существа пара сморщенных крылышек трепетала в неподвижном лесном воздухе, создавая почти комичное впечатление. Существо в целом имело непривлекательную желтовато-зелёную окраску, прозрачную в ротовой полости, где пятна света падали на его морщинистую кожу.
   
КАРТИНА XII. «Тишину нарушил тот же самый жалобный вопль, который я слышал выше по течению».

 
Ни одна смерть на Дарвине IV не выглядела в моих глазах ужаснее, чем та, что выпала на долю лопаторыла, который был завлечён в утробу хлебальщика. Он в буквальном смысле переваривался заживо, и в это время его приглушённые крики отмечали каждый ужасающий момент его затянувшейся смерти.
Пока я наблюдал за этим существом, оно пробудилось и по его телу пробежало несколько волн мелкой дрожи, которые сбросили с его спины упавшие на неё прутья и листья; тишину нарушил тот же самый жалобный вопль, который я слышал выше по течению. Похоже, что странный жалобный звук испускался через ряд похожих на ноздри отверстий внутри ротовой полости существа, потому что, даже пока я наблюдал, они сжались, втягивая воздух, и буквально взорвали тишину совершенно неуместным здесь печальным звуком. Вместе с криком в воздухе разлилось прозрачное облако едко пахнущего газа, которое поплыло среди деревьев.
За считанные минуты либо крик, либо пахучий воздух, или же оба явления сразу привлекли синеголового лопаторыла – маленькое существо с бочкообразным туловищем, которое подошло, сопя и гудя, на расстояние менее метра к лежащему на земле животному. Последнее же едва двинулось: лишь едва заметное расширение и опадание его боков указывало на то, что оно было живо. Маленькие ротики тихо испустили тонкую струйку газа, окутавшую лопаторыла… который, без лишних раздумий шагнул прямо в развёрстую утробу!
В считанные секунды его ноги прилипли к её дну, оказавшись в каких-то клейких выделениях. Пока я наблюдал, как борется за жизнь маленькое животное, рот поймавшего его существа медленно закрылся наглухо. Я мог различить два звука, исходящих изнутри: патетический, приглушённый гул неистовствующего лопаторыла и бульканье пищеварительных соков. Вскоре оба звука прекратились, и лес, окружающий животное, которое я
решил назвать хлебальщиком, снова затих – за исключением неуместных здесь звуков гремящих орехов, похожих на звон.
Возможно, под воздействием этой короткой драмы я начал ощущать клаустрофобию, находясь в глубинах тёмных, заросших лесов. Я чувствовал растущее желание побыть на просторе, поэтому, оказавшись в следующем относительно открытом месте, я начал медленно влетать среди ветвей. Прорвавшись сквозь густую листву полога леса, я был вознаграждён странным зрелищем парящих в воздухе зелёных пузырей – каждый из них был привязан к короне дерева, словно детский воздушный шарик. На фоне пространства листвы эти покачивающиеся двухметровые шары-летуны, как мы решили их назвать, поблёскивали в дневном свете. До сего момента я остаюсь в сомнениях относительно того, являются ли они растениями или животными, или же они могли быть какими-то паразитами дерева, или спороносными мешочками. Показания моих приборов говорят о том, что они заполнены каким-то лёгким газом, состав которого остаётся загадкой.
Пока я свободно дрейфовал над лесом, гудящая стайка крючкохвостов с шумом взлетела с деревьев подо мной и понеслась в сторону открытых равнин, поросших травой. Не чувствуя безотлагательной необходимости двигаться в определённое место назначения и чувствуя облегчение, выбравшись из островка леса, я развернул свой ’конус и последовал за ними, пока они не скрылись в фиолетовом сумраке.
 


 

 

 

КИНЖАЛЬЩИК

 

Самым явно выраженным общественным существом, с которым я столкнулся на Дарвине IV, был живущий на деревьях кинжальщик.
Поскольку эти существа – жители верхней части крон деревьев, я обнаружил их присутствие лишь случайно.
Однажды утром, утомлённый однообразием плоских равнин, я задал на навигационной панели курс на один из самых больших лесных массивов, который нашла и обследовала экспедиция. Он находился на сравнительно небольшом расстоянии от равнины Пифея, где я занимался зарисовками, и к полудню я уже парил на высоте где-то десяти метров над пологом леса. Прокладывая замысловатый маршрут между странным, похожими на пузыри шарами-летунами, которые висели над деревьями, я заметил где-то внизу существо, частично скрытое листвой. Оно сидело неподвижно, поэтому, не будь ветерка, который качал верхушки деревьев, я, вероятно, проглядел бы его. Я был вынужден остановиться примерно в десяти метрах от того места, где скрывалось животное, но даже в «холостом» режиме реактивная струя турбовентиляторов моего ’конуса сдула с вершин деревьев целый вихрь листьев.

 
КАРТИНА XIII. «Все существа начали точить свои кинжалы об жёсткую кору».

 
Хотя в лесах Дарвина IV водится много парашютирующих травоядных животных, кинжальщик – это единственный планирующий хищник, известный в настоящее время. Любое ранение летательной перепонки – серьёзная проблема, а большие разрывы означают невозможность охотиться, а значит, выживать.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

На толстой ветке, вцепившись в неё мёртвой хваткой, сидело существо размером с человека; две его передних лапы заканчивались кинжалами, которые были выставлены вперёд в угрожающей позе готовности. Было очевидно, что кинжальщик (так я его назвал) ощутил моё присутствие и инстинктивно принял эту защитную позу угрозы. Он сопровождал эту свирепую позу отрывистыми хрипловатыми звуковыми сигналами, которые я, поддавшись порыву, решил записать и воспроизвести на внешних колонках. Результат этого эксперимента был немедленным и потрясающим.
Кинжальщик моментально напал на меня! Растопырив свои длинные передние лапы, чтобы растянуть развитую летательную перепонку, и оттолкнувшись мощными задними лапами, он прыгнул прямо для меня и преодолел разделяющие нас десять метров одним ужаснувшим меня прыжком. Ударившись об поверхность ’конуса, он повис на ней при помощи двух своих изогнутых роговых кинжалов: каким-то образом он сумел зацепиться ими за канавку шириной пятнадцать сантиметров, в которой размещалась вращающаяся антенна дальнего радиуса действия. Мне были видны его задние лапы, хватающие и царапающие когтями оптические линзы, пытаясь найти точку опоры, чтобы подтянуться повыше и с большим удобством напасть на меня. Я не мог сдержать дрожь от слепого гнева животного, когда оно болталось в воздухе над деревьями. Мне стало чрезвычайно
любопытно узнать, о чём оно думало, когда напало.
Хотя я знал, что времени у меня было мало, я решил воспользоваться возможностью изучить кинжальщика поближе. Это был зверь свирепого вида с жилистыми мускулами, которые покрывали его двухметровое тело от его шеи до хлёсткого хвоста. Большие фиолетовые вены выступали на его вздутом животе, набитом (я был уверен в этом) его последней обильной трапезой.
Пока он боролся со мной, в поле зрения попала его окостеневшая голова, и я понял, что то, что казалось целым черепом с причленённой к нему челюстью, в действительности было двумя отдельными и не связанными друг с другом частями. В «черепе» явно помещались мозг и хорошо развитый ультразвуковой приемник-передатчик. Крючковатая «челюсть» была связана непосредственно с грудью существа тремя толстыми трубками, покрытыми мускулатурой. На несколько мгновений эта лже-челюсть отделилась от «черепа» и начала извиваться и тыкаться в поверхность аппарата, словно змея. Похоже, что из всех существ на Дарвине это ближе всех подошло к фактическому обладанию рабочей челюстью: как я мог заметить, когда эти две части складывались вместе, они образовывали две острые, словно бритва, рабочие поверхности, похожие на ножницы.
 

 

 

Кинжальщик не выказывал ни единого намерения ослабить свою хватку на моём ’конусе, а поскольку я не мог летать туда-сюда целый день с разъярённым животным, цепляющимся за мой аппарат, я решил освободиться от него. Это оказалось куда более лёгкой задачей, чем могло показаться. Я нажал кнопку, чтобы включить искатель радиосигнала, а когда длинная антенна делала оборот по своей дорожке, она попала по тем местам, за которые держались два кинжала животного. Хватка кинжальщика ослабла, и он, падая, раскрыл свои летательные перепонки, выгнул спину и перевернулся, чтобы спланировать в листву подо мной.
Эта демонстрация высшего пилотажа была ещё более впечатляющей, чем прыжок в момент нападения. Я решил приложить все усилия, чтобы попробовать не отставать от проворного существа. Я понял, что это было более сложной задачей, чем я предположил, в первый раз увидев животное, потому что кинжальщик лазил по деревьям вверх и вниз.
Кроме того, многочисленные прозрачные шары-летуны, которые раскачивались на ветру над деревьями, двигались совершенно непредсказуемо и затрудняли мне движение. Много раз я был уверен, что терял кинжальщика среди листвы, но, к счастью, зелень пластинокорого дерева в верхней части полога несколько разреженная; а поскольку я почти ни разу не потерял контакт с животным в инфракрасном диапазоне, мне так или иначе удавалось не отставать. Удирающий кинжальщик периодически останавливался, разворачивался на ветке и принимал угрожающую позу среди вихря из листьев в напрасных попытках заставить меня прекратить его преследование. Но заставить меня отказаться от своих намерений не так уж легко, и в конце концов мы

добрались до открытого места, которое окружало массивное дуплистое пластинокорое дерево. Здесь, точно в таких же угрожающих позах, находилась дюжина или больше кинжальщиков, рассевшихся на ветках, которые спускались во мрак нижних ярусов леса. Я всего лишь мог с трудом разглядеть их красные биологические огни во мраке подлеска где-то в тридцати метрах внизу.
Я «припарковал» ’конус и стал наблюдать, как кинжальщики с невероятной скоростью полезли на верхние ветви. Некоторые из них использовали свои крючковатые «руки», чтобы раскачиваться и перескакивать с ветки на ветку, тогда как другие прижимались к стволам и ползли, словно втыкая в дерево железные костыли. Их способности к лазанию были поистине удивительными. В течение всего лишь одной минуты они окружили меня, держась на почтительном расстоянии, и вели себя осторожно, избегая реактивной струи турбин моего двигателя. Мой первый знакомый, которого я назвал Шрам-на-груди за следы тонких шрамов, которые тянулись поперёк его груди, отчасти восстановил своё самообладание. Он методично обдавал меня звуковыми сигналами, зондируя своим эхолокационным аппаратом, потому что он покачивал головой вверх-вниз. Мне подумалось, что он ощущал себя в большей безопасности на своей собственной территории, окружённый сородичами.
Я хотел провести некоторое время в наблюдениях за кинжальщиками, поэтому связался с «Орбитальной звездой», чтобы получить разрешение. Его мне предоставили вместе с обычными предупреждениями и условиями, касающимися физического контакта. (Я счёл это довольно забавным в свете
 

 

моего тёплого первого знакомства с этим видом. Вряд ли меня можно в чём-то обвинить, если некоторые из объектов моих наблюдений стремились встретиться со мной не меньше, чем я с ними!)
Группа кинжальщиков изучала меня, должно быть, больше получаса, прежде чем вновь пришли в движение. Затем, как я уже мог ожидать, Шрам-на-груди первым потерял ко мне интерес, спустился со своего насеста и скрылся среди листвы. К тому моменту я предположил, что он был доминантным животным. Это существо было крупнее, чем многие из его сотоварищей, и, похоже, было старшим, но я сделал такой вывод не только на основании физических характеристик. Другие кинжальщики, похоже, сникали, когда к ним подходил Шрам-на-груди, и мне стало интересно, почему это единственное животное оказывало на них такое влияние.
С уходом Шрама-на-груди группа расслабилась и продолжила то, что, по моему предположению, было её обычной деятельностью. Все существа начали точить свои кинжалы об жёсткую кору, издавая парные резкие скребущие звуки. Я дал имена ещё нескольким особям по их весьма заметным физическим признакам: Кривой хвост, Ломаный кинжал, Щелеспинный, Кривошей и т. д.
Называя их, я начал понимать, что почти каждая особь обладала того или иного рода физическими повреждениями. Мне было сложно поверить, что столь многочисленные повреждения были результатами
 
Две зарисовки головы, показывающие комплексный челюстной аппарат, а также две независимо соединённые с туловищем части черепа. Очень мускулистая трубка используется исключительно для того, чтобы двигать и выбрасывать вперёд шипастую нижнюю челюсть. Остальные тонкие трубки качают пищеварительные жидкости в челюсть и из неё.

 

 

 

 
падения, особенно после того, как я видел, с какой лёгкостью эти существа движутся по ветвям. Кроме того, многие из шрамов, похоже, остались от проколов и разрезов. Всё это заставило меня выдвинуть теорию о том, что кинжальщики были довольно агрессивным видом, и что их раны были результатами ритуальных сражений. В тот момент я даже не подозревал, что вскоре стану свидетелем как раз такого сражения.
Собравшись вместе, как они сидели на ветвях, окружающих их огромное, обожжённое молнией жилое дерево, кинжальщики легко могли защититься от нежелательных гостей. Любой хрустнувший прутик привлекал внимание этих бдительных существ; любые незнакомые звуки заставляли их принимать угрожающую защитную позу. Такого рода помехи редко были знаком чего-то действительно несущего угрозу, и группа очень быстро возвращалась к обычной жизни.
Примерно через два часа после появления здесь я уловил сигналы одиночного кинжальщика, который приближался к гнездовому дереву. К этому времени многие из животных забрались внутрь дуплистого ствола старого пластинокорого дерева и свернулись в клубочки, отдыхая. Когда в этом месте вновь раздались ультразвуковые сигналы вновь прибывшей особи, они вопросительно высунули головы из дупел шириной в несколько метров. Некоторые из них выбрались наружу и устроились на ветках, а другие в это время продолжали дремать. Шрам-на-груди выбрался из дупла и поднялся повыше, чтобы охватить взглядом весь амфитеатр листвы вокруг дерева. Могучий зверь выглядел так, словно чего-то ожидал, потому что он начал затачивать свои длинные кинжалы.
Через несколько мгновений в поле зрения появился приближающийся к дереву кинжальщик и, неуверенно остановившись на краю поляны, зверь уселся на изогнутой ветке дерева. Он был такого размера, как Шрам-на-груди. На его голове был длинный глубокий шрам, который явно был следствием давней схватки. Он тоже начал шумно точить свои кинжалы.
Шрам-на-груди, похоже, приходил во всё большее и большее возбуждение, потому что некоторые другие кинжальщики, такие, как Кривой хвост и Шершавая спина, вышли понаблюдать за происходящим. Новичок (которого я назвал Рубленая башка) поднялся на задние лапы, распахнул летательные перепонки и прыгнул на ветку поближе к Шраму-на-груди. Для моего старого друга это было уже слишком.
Шрам-на-груди испустил пронзительный звук и, вытянув кинжалы, бросился вниз, прямо на поднятое туловище своего противника, сбивая Рубленую башку на ветку, растущую ниже. Должно быть, я пропустил сам момент удара кинжалами, потому что, когда существа разошлись, я с удивлением увидел два маленьких фонтанчика артериальной крови, бьющих с обеих сторон шеи Рубленой башки.
Шрам-на-груди уже успел изготовиться для второго нападения. Рубленая башка мотал головой в агонии, падая вниз с ветки на ветку. Шрам-на-груди оценил возможности для следующего нападения и набросился на своего побеждённого противника. Но
 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

на сей раз вместо того, чтобы ударить в горло, животное глубоко всадило свои кинжалы в блестящие от крови бока Рубленой башки и оставило их воткнутыми. Почти одновременно он при помощи обеих «челюстей» прорвал ужасную дыру под передней лапой своей жертвы. Затем Шрам-на-груди вставил в неё свою крючковатую питающую челюсть, зацепился ею и начал закачивать пищеварительные жидкости в грудную полость умирающего кинжальщика.
На протяжении следующих двадцати минут под аккомпанемент неистовых звуков и прыжков группы кинжальщиков Шрам-на-груди продолжал шумно сосать разжиженные внутренности своей жертвы. Другие животные выглядели возбуждёнными этой демонстрацией акта каннибализма и совершали осторожные ложные атаки на кормящегося кинжальщика. Однако Шрам-на-груди давал отпор на каждую такую атаку, испуская серию зловещих низкочастотных сигналов.
По мере того, как разыгрывалась эта сцена, я понял, что для кинжальщиков в такой форме питания не могло быть ничего необычного. Я был недостаточно хорошо знаком с этими существами, чтобы судить об этом. Единственным указанием на то, что это поведение могло быть ненормальным, была та враждебность, с которой группа относилась к Шраму-на-груди и дразнила его.
В тот же день, но позже, я наблюдал, однако, как другой кинжальщик не поедал представителя своего собственного вида, а предпочёл включить в свой рацион древососов – мелких планирующих существ с вздутыми телами, которые совершали прыжки с дерева на дерево, прикрепляясь к ним при помощи мощного сосущего органа. Когда древососы прикреплялись к стволу, кинжальщики явно не могли оторвать их от него. Охотникам нужно было схватывать их в полёте при помощи своих наточенных запястий или нижних челюстей – такой трюк бросал серьёзный вызов важному для выживания лётному искусству обоих видов.
У меня сложилось впечатление, что поведение Шрама-на-груди было нетипичным. Я сформулировал несколько возможных объяснений, среди которых было то, что существо было выведено из равновесия, либо его потребности были вызваны какой-то причиной, связанной с окружающей средой, или же это был результат его более высокого статуса среди сородичей. Но какой бы ни была причина, группа выглядела напуганной ужасным результатом.
Я наблюдал за кинжальщиками на протяжении нескольких дней, зарисовывая различные взаимоотношения между ними во время отдыха и конфликтов. Это был очень активный вид с интересными повадками. Они также очаровали меня сугубо на эстетическом уровне; их гротескный облик затронул внутри меня некую струну, и я рисовал их, даже когда их не было рядом.
На четвёртый день моих наблюдений за кинжальщиками случилось необычайное событие. Я следовал
   
  КАРТИНА XIV. «Охотникам нужно было схватывать их в полёте».

за группой, когда она двигалась к стае древососов на окраинах леса. И вновь я поразился их невероятной уверенности во время движения в лесу, когда они, раскачиваясь, перескакивали с ветки на ветку, а затем планировали по воздуху между деревьями. Ничто не препятствовало их движению, и они преодолели километр, отделяющий их от своей цели, за пять минут, что было весьма неплохим результатом, учитывая густоту листвы.
Шрам-на-груди, который вёл остальных, дал понять (при помощи сигнала, который я уже научился распознавать), что добыча была рядом. Группа тихо окружила дерево, где сидели древососы, готовя засаду. Каждый кинжальщик действовал сам за себя, мало что делая для совместной работы после того, как прошёл эффект неожиданности нападения.
Я подозревал, что кровожадность Шрама-на-груди была удовлетворена: после того акта каннибализма животное не ело в течение четырёх дней. Как ни странно, его живот, похоже, всё ещё переваривал ту последнюю трапезу, потому что он по-прежнему сильно выдавался гротескным образом. Поразмыслив, я понял, что объём жидкости, которую всосал Шрам-на-груди во время той трапезы, должен, как минимум, втрое превышать то количество, которое привыкли ежедневно поглощать другие кинжальщики.
Когда Кривой хвост бродил рядом со Шрамом-на-груди, я смог почувствовать внезапное изменение в поведении последнего. Близость другого кинжальщика, очевидно, запустила ту же самую неконтролируемую жажду убивать, которая оказалась причиной убийства Рубленой башки.

 
Кинжальщики – чрезвычайно активные животные; они могут принимать как четвероногую, так и двуногую позу. Они часто пользуются своими кинжалами, чтобы подвешиваться к ветвям и раскачиваться на них для прыжка.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Невероятно быстрым движением Шрам-на-груди срубил Кривому хвосту голову, оставив прикреплённой к телу лишь нижнюю челюсть. Безголовое тело существа один раз дёрнулось и повалилось вперёд, проламываясь сквозь трещащие ветки при падении вниз. Шрам-на-груди намеревался последовать за ним, возможно, чтобы вновь поесть, когда древососы внезапно взмыли в воздух шумным вихрем испуганных тел и крыльев. Элемент неожиданности был утерян, охота из засады была сорвана, и кинжальщики обратили своё внимание на Шрама-на-груди.
В суматохе, вызванной бегством древососов, эхолот Шрама-на-груди был полностью заглушен. Животное понятия не имело, куда упало тело его новой жертвы. По мере того, как росло его недовольство, он начал раскачиваться на ветвях, охваченный яростью.
Теперь группа кинжальщиков сомкнула тесное кольцо вокруг Шрама-на-груди. Они замерли на миг – а затем, словно в едином порыве, на разъярённого зверя дождём посыпались их смертельные удары, постепенно переворачивая его на спину. Распростёртый и умирающий кинжальщик начал биться в конвульсиях. Я едва смог увидеть, что стало началом продолжительной сцены смерти; хотя я чувствовал, что свершалось своего рода правосудие, агония существа была зрелищем не из приятных. Я подумал, что группа должна была получить некое удовлетворение, совершив свою месть. Я не мог ошибиться сильнее.
Красноватый кинжальщик, которого я назвал Длинным кинжалом, запрыгнул на ветку и забрался на участок прямо над умирающим животным. С почти хирургической точностью он разрезал вздутый живот Шрама-на-груди от промежности до грудной кости. Я едва не поперхнулся; но затем, к моему великому удивлению, наружу выбрался испачканный кровью детёныш кинжальщика. Он двигался шатко и неуверенно, но точно был живой и чувствовал себя хорошо. Он запрыгнул на подставленную ему спину Длинного кинжала, погрузил свои мягкие несформировавшиеся кинжалы в морщинистую кожу и вцепился изо всех сил, когда кинжальщики развернулись и скрылись в лесу.
Я был настолько сильно потрясён, что не мог следовать за ними. Вместо этого я решил оставаться там, где был – паря над лесом и размышляя о непредсказуемость всего этого. Я даже ни разу не рассматривал возможности того, что каннибальское поведение Шрама-на-груди было следствием беременности. Паря над верхушками деревьев, я смотрел, как нежный ветерок колышет листву. На исходе дня солнечный свет заставил сиять медно-красным блеском раскинувшееся подо мной море листвы.
 


 

 

 

КРЫЛАТЫЙ БЫСТРОХВАТ

 

Этот хищник хрупкого сложения с изящным крылатым телом и ногами обтекаемой формы с удивительной лёгкостью схватывает ракетострелов – свою основную добычу.
Крылатые быстрохваты живут по краю лесных массивов Дарвина IV, где легко можно обнаружить колонии ракетострелов. Это стайные хищники, часто охотящиеся группами по шесть или восемь особей.

Крылатый быстрохват способен наколоть до полудюжины летунов на свою одиночную суставчатую охотничью руку. Эта рука, которая вытягивается вперёд примерно на два метра, движется настолько быстро, что её практически невозможно разглядеть в момент нанесения удара. Кроме того, она довольно ловкая: я наблюдал, как один быстрохват затратил примерно десять минут, вытаскивая упавшего ракетострела из щели, которая на первый взгляд казалась недоступной.

   
КАРТИНА XV. «Рука движется настолько быстро, что практически незаметна в момент нанесения удара».  

 
Воздух засасывается внутрь сквозь лобное входное отверстие крылатого быстрохвата, напоминающее решётку гриля, и выбрасывается под высоким давлением через клапаны под задним краем его крыльев и хвоста.

 

Похожая на решётку гриля лобная область головы крылатого быстрохвата предназначена для того, чтобы пропускать воздух (а также запах) в снабжённую крыльями часть тела животного; затем он с силой выбрасывается через маленькие выходные отверстия на задних краях крыльев, позволяя существу скользить во время бега настолько легко, что иной раз я спрашивал себя, касаются ли его ноги земли.
Однажды вечером в самом начале исследований у меня была неудачная встреча с быстрохватом. Он преследовал нескольких ракетострелов, двигаясь через широкое высохшее речное русло близ озера Гедина к четырём многогранным гнёздам ракетострелов. Я последовал за ним, но, когда понял, что промахнулся мимо цели, в поспешном желании затормозить создал работой турбин такую сильную реактивную струю, что она отбросила в сторону кувыркающегося быстрохвата. Его лёгкое тело отнесло на десяток или больше метров, и я знал, что он должен был пострадать от тех или иных ранений.
Когда я, в конце концов, развернулся, то понял, что ситуация была хуже, чем я опасался. Крылатый быстрохват сломал одну из своих лёгких ног и с несчастным видом хромал, издавая сигналы, которые, как я был уверен, выражали боль. Кроме того, реактивная струя моих турбин разрушила одно из гнёзд, и целая туча разозлённых ракетострелов мучала раненого быстрохвата, пикируя на него и расклёвывая его тело. Существо приходило во всё большее и большее смятение, были отчётливо заметны его боль и страх. Я в ужасе наблюдал, как он споткнулся и упал. Я парил над ним, осознавая свою роль в этой трагедии. Однако, как бы сильно я того ни желал, одно лишь моё желание не смогло бы заставить это существо снова встать на ноги, и как ни жаль мне это говорить, но оно вскоре умерло. Возможно, ему также были нанесены внутренние повреждения. Единственное, на что я могу надеяться – что быстрохват был старым или слабым, и что я просто ускорил его гибель. Я покинул это место, отягощённый огромным чувством вины.
 

Предисловие
9

ЛУГА И
РАВНИНЫ

Лученосец и гироспринтер
25
Степной таранщик
33
Стрелорот и шипоспин
35
Хищнодрево и призмалопа
43

ЛЕС И ЕГО
ОКРАИНЫ

Лесоносец
51
Сальтоствол
59
Лесной брюхолаз и хлебальщик
65
Кинжальщик
73
Крылатый быстрохват
85

АМЁБНОЕ МОРЕ И
ЗОНА ЛИТОРАЛИ

Мешкоспин
91
Императорский морской странник
97
Череп морского странника и литторалопа
107
Пестрокрыл
115

ГОРЫ

Килевый брюхолаз
121
Крылатый скакун
127
Пузырерог
133

ТУНДРА

Полярная травяная волокуша и тундровый пахарь
139
Унт и летучий житель мумии
151
Ледолаз и снегоскок
161

ВОЗДУХ

Рапирник и симмет
171
Морщинистый паритель
177
Эосапиен
181
   
Отлёт
191