Ч. ДАРВИН

ИЗМЕНЕНИЕ
ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ
В ДОМАШНЕМ СОСТОЯНИИ

26

ПРЕДИСЛОВИЕ
КО ВТОРОМУ (английскому) ИЗДАНИЮ

27

ВВЕДЕНИЕ

Задача этого сочинения состоит не в описании всех многочисленных рас животных, обращенных в домашнее состояние человеком, и растений, возделанных им; если бы я и обладал необходимыми для этого познаниями, такое гигантское предприятие было бы излишним. Из тех фактов, которые я мог узнать или наблюдать лично, я намерен привести для каждого вида лишь те, которые показывают размеры и характер изменений, пройденных животными и растениями под властью человека, или же имеют отношение к общим вопросам изменчивости. Лишь в одном случае, именно для домашнего голубя, я намерен подробно описать все главные расы, их историю, размеры и характер различий между ними и вероятные ступени образования их. Я избрал этот пример потому, что здесь материалы, как мы дальше увидим, лучше, чем в других случаях; а подробное описание одного случая будет в действительности служить иллюстрацией и для всех остальных. Впрочем, я также довольно полно опишу домашних кроликов, кур и уток.
Предметы, о которых идет речь в этой книге, настолько связаны между собою, что довольно трудно решить, каким образом лучше всего расположить их. Я решил в первой части, под рубриками различных животных и растений, привести большое количество фактов, из которых иные могут на первый взгляд показаться имеющими мало отношения к нашему предмету, а вторую часть посвятить общим рассуждениям. Там, где я находил нужным привести большое количество подробностей в подтверждение какого-либо из моих положений или выводов, я пользовался мелким шрифтом. Читатель, я думаю, найдет такой план удобным, ибо, если он не сомневается в выводе или не интересуется подробностями, он удобно может пропустить их; тем не менее я позволю себе сказать, что некоторые из рассуждений, напечатанных мелким шрифтом, заслуживают внимания, по крайней мере, со стороны натуралистов по специальности.
Для тех, кто ничего не читал об естественном отборе, будет полезно дать краткий очерк предмета этой книги и его отношения к происхождению видов¹. Это тем более желательно, что в настоящей работе нельзя избежать упоминания о многих вопросах, которые будут полнее разобраны в следующих томах.
С давних времен во всех странах света человек подвергал приручению или культуре многих животных и многие растения. Человек не властен изменить самые условия существования; он не может изменить климата данной страны, он не прибавит нового элемента к почве, но он может перенести животное или растение из одного климата в другой или на другую почву и дать им пищу, которой они не питались в естественном состоянии. Ошибкой будет сказать, что человек «вмешивается в дела природы» и производит изменчивость. Если человек бросит кусок железа в серную кислоту, то, строго говоря, нельзя сказать, что человек делает сернокислое железо: он только дает изби-

¹ Для того, кто внимательно прочел мое «Происхождение видов», это введение будет излишним. Так как в той работе я говорил, что я в скором времени опубликую те факты, на которых основаны изложенные в ней выводы, то я позволяю себе заметить, что значительное опоздание в появлении этой первой книги произошло от моего постоянного нездоровья.

28

рательному сродству вступить в действие. Если бы организованные существа не обладали присущей им склонностью к изменениям, то человек не мог бы ничего сделать². Он неумышленно подвергает своих животных и растения разным условиям существования, и появляется изменчивость, которую он не в состоянии даже предотвратить или ограничить. Рассмотрите простой случай: растение, которое долгое время возделывалось на своей родине и, следовательно, не подвергалось никакой перемене климата. Оно до некоторой степени было защищено от соперничества корней других растений; обыкновенно его разводили на удобренной почве, но, вероятно, не более богатой, чем почва многих аллювиальных равнин; наконец, оно подвергалось изменениям условий существования, так как его разводили то в одном месте, то в другом, на различных почвах. При этих условиях едва ли удастся указать хоть одно растение, которое не дало бы нескольких разновидностей, даже при самой несовершенной культуре. Едва ли возможно утверждать, что при многочисленных переменах, которым подвергалась наша земля, и при естественных переселениях растений с одного острова или материка на другой, заселенный иными видами, эти растения не подвергались зачастую переменам в условиях существования, аналогичным с теми, которые почтя, неизбежно вызывают изменчивость возделываемых растений. Несомненно, человек отбирает изменяющиеся экземпляры, высевает их семена и снова отбирает изменяющееся потомство. Но первоначальное изменение, над которым человек стал работать и без которого он ничего не может сделать, вызывается мелкими изменениями условий существования, которые должны были часто встречаться и в естественном состоянии. Таким образом, можно сказать, что человек производит в обширных размерах опыт, тот самый опыт, который природа непрерывно производила в течение долгого времени. Отсюда следует, что основы одомашнения важны для нас. Главный результат состоит в том, что организованные существа при таких условиях изменяются и изменения наследуются. Это и было, повидимому, одной из главных причин, почему некоторые немногие натуралисты уже давно полагали, что виды в природном состоянии претерпевают изменения.
В этом томе я рассмотрю весь вопрос об изменении под влиянием одомашнения настолько полно, насколько это позволяет мой материал. Мы можем надеяться таким образом .несколько осветить, хотя бы в слабой степени, причины изменчивости, законы, ею управляющие, как прямое воздействие климата и пищи, влияние употребления и неупотребления и соотношение в развитии органов и, наконец, размер изменений, возможных у одомашненных существ. Мы узнаем нечто о законах наследственности, о влиянии скрещивания различных пород и о бесплодии, которое часто наступает, когда организованные существа изъяты из естественных условий существования, а также, когда размножение происходит в пределах слишком тесной родни. При этом исследовании мы увидим, что принцип отбора в высокой степени важен. Хотя человек не порождает изменчивость и даже не может предотвратить ее, он может отбирать, сохранять и накоплять изменения, которые дает ему природа почти во всяком направлении, какое он пожелает; таким образом человек, несомненно, может получить крупные результаты. Отбор может производиться или методично и с определенным намерением, или бессознательно и без определенного намерения. Человек может отбирать и сохранять каждое последовательное изменение с определенным намерением улучшить и изменить данную породу согласно некоторому заранее обдуманному плану; слагая таким образом изменения, зачастую настолько мелкие, что они неощутимы для неопытного глаза, человек достиг изумительных изменений и улуч-

² Пуше в своей недавней работе (Plurality of Races, англ, перев., 1864 г., стр. 83 и след.) утверждает, что изменение в домашнем состоянии не проливает света на естественные изменения видов. Я не могу признать значения за его доводами, или, точнее, уверениями.

29

шений. Но также можно ясно доказать, что человек, безо всякого намерения или мысли улучшить породу, медленно, но верно производит значительные изменения, сохраняя в каждом новом поколении те особи, которые он наиболее ценит, и уничтожая неимеющие ценности. Так как здесь, следовательно, выступает на сцену воля человека, то нам становится понятно, почему одомашненные породы обнаруживают приспособление к потребностям и желаниям человека. Далее нам становится понятно, почему домашние расы животных и культурные расы растений часто имеют, в сравнении с естественными видами, ненормальные признаки: изменение их шло не для их блага, а на благо человеку.
В другой работе, если время и здоровье позволят, я буду говорить об изменчивости организованных существ в естественном состоянии, именно об индивидуальных различиях, представляемых растениями и животными, и о тех, несколько больших и обыкновенно наследуемых различиях, которые трактуются натуралистами как разновидности или географические расы. Мы увидим, насколько трудно или, лучше сказать, невозможно бывает зачастую отличить расу от подвида (как иногда называют менее выраженные формы) и также подвид от настоящего вида. Я попытаюсь показать, что именно обыкновенные и широко распространенные, или, как их можно назвать, господствующие, виды наиболее часто бывают изменчивы и что именно обширные и процветающие роды содержат наибольшее количество изменчивых видов. Разновидности, как мы увидим, справедливо могут быть названы зачинающимися видами.
Но может быть предложен такой вопрос: допуская, что организованные существа в естественном состоянии представляют некоторые разновидности, что организация их в некоторой слабой степени пластична, допуская далее, что многие животные и растения оказались весьма изменчивыми в домашнем состоянии и что человек посредством производимого им отбора продолжал накоплять такие изменения и, наконец, создал резко выраженные расы с прочной наследственностью,— допуская все это, мы можем спросить: каким образом возникли виды в естественном состоянии? Различия между естественными разновидностями малы, различия же между видами одного рода значительны, а между видами разных родов громадны. Каким образом эти более мелкие различия вырастают в более крупную разницу? Каким образом разновидности, или, как я назвал их, зачинающиеся виды, превращаются в настоящие и хорошо обособленные виды? Каким образом приспособляется всякий новый вид к окружающим физическим условиям и к другим живым существам, от которых он так или иначе зависит? Кругом себя мы видим бесчисленные приспособления и устройства, которые вызывают справедливое изумление всякого наблюдателя. Существует, например, муха (Cecidomyia)³, которая кладет яйца в тычинки норичника (Scropbularia) [sic - В. П.] и выделяет при этом яд, производящий нарост, которым и кормится личинка; далее, существует еще одно насекомое (Misocampus), которое откладывает свои яйца в тело упомянутой личинки, живущей внутри нароста, и таким образом питается живой добычей; следовательно, здесь перепончатокрылое насекомое зависит от двукрылого, а это зависит от своей способности производить уродливое разрастание на известном органе известного растения. То же самое, в более или менее ясной форме, происходит в тысячах и десятках тысяч случаев, и у низших, и у высших произведений природы.
Этот вопрос о превращении разновидностей в виды, то-есть разрастание мелких различий, которые характерны для разновидностей, в более крупные различия, характерные для видов и родов, считая в числе их и удивительные приспособления всякого существа к сложным органическим и неорганическим условиям его жизни,— был кратко рассмотрен в моем «Происхождении

³ Leon Dufour, «Annales des Sciences Nat.» (3 серия, Zoologie), т. V, стр. 6.

30

видов». В этой книге было показано, что все организованные существа, без исключения, стремятся размножаться в так круто возрастающей прогрессии, что через известное количество поколений никакой округ, никакая область, даже вся поверхность земли или весь океан, не могли бы вместить потомства одной пары. Неизбежным результатом этого является вечная борьба за существование. Верно было сказано, что вся природа ведет войну; сильнейший в конце концов берет верх, слабейший терпит поражение, и мы знаем, что множество форм исчезло с лица земли. А если организованные существа в естественном состоянии хотя в слабой степени изменчивы, благодаря переменам в окружающих условиях (о которых мы имеем множество геологических данных) или по какой иной причине; далее, если в длинном ряде веков вообще могут возникать наследуемые изменения, чем-либо выгодные для данного существа при его чрезвычайно сложных и изменчивых жизненных отношениях,— а было бы странно, если бы никогда не возникали полезные уклонения, ввиду обилия уклонений, которые использовал человек для своей пользы или удовольствия,— если, следовательно, эти случайности имеют место (а я не вижу, как можно было бы сомневаться в вероятии их), то жестокая и часто возобновляющаяся борьба за существование определит: тем изменениям, которые благоприятны, хотя и незначительны, быть сохраненными или отобранными, а неблагоприятным быть уничтоженными.
Это сохранение, в борьбе за жизнь, тех разновидностей, которые обладают каким-либо преимуществом в строении, физиологических свойствах или инстинкте, я назвал естественным отбором; Герберт Спенсер хорошо выразил ту же мысль словом «переживание наиболее приспособленного». Термин «естественный отбор» в некоторых отношениях плох, ибо он как будто предполагает сознательный выбор; впрочем, несколько освоившись с этим термином, этим недостатком можно пренебречь. Никто не упрекнет химиков за выражение «избирательное сродство», а несомненно, кислота, соединяясь с основанием, так же не делает выбора, как и условия существования при определении того, будет новая форма отобрана и сохранена, или же нет. Термин этот хорош тем, что он ставит в связь создание домашних рас путем отбора, производимого человеком, и естественное сохранение разновидностей и видов в диком состоянии. Для краткости я говорю иногда об естественном отборе как о разумной силе, как и астрономы говорят, что тяготение управляет движениями планет, или сельские хозяева говорят, что человек производит домашние расы посредством отбора. И в том и в другом случае отбор ничего не может сделать без изменчивости, а изменчивость каким-то образом зависит от действия окружающих условий на организм. Часто я также олицетворял слово природа, так как затруднялся, каким образом избежать этой неточности; но под словом природа я разумею лишь совокупное действие и результат многочисленных естественных законов, а под законом — лишь доказанную последовательность явлений.
Многие факты показывают, что наибольшее количество жизненных форм может существовать на данной площади, благодаря значительному разнообразию или расхождению в строении и физиологических свойствах обитателей. Мы видели также, что постоянное появление новых форм путем естественного отбора, причем подразумевается, что каждая новая разновидность имеет некоторое преимущество перед другими, неизбежно ведет к вымиранию прежних и менее совершенных форм. Эти последние почти неизбежно являются промежуточными по строению, как и по давности происхождения, между новейшими формами и первоначальным видом, прародителем их. Если мы предположим, что вид дал две или несколько разновидностей, а эти с течением времени дали еще разновидности, то принцип, по которому появление разнообразия в строении полезно, в большинстве случаев приведет к сохранению наиболее разошедшихся разновидностей; таким образом, более мелкие различия, характерные для разновидностей, вырастают в более крупные разли-

31

чия, характерные для видов, и, благодаря истреблению прежних промежуточных форм, дело кончается тем, что новые виды становятся определенно отграниченными. Отсюда видно, каким образом получается то, что организованные существа могут быть разделены по так называемому естественному методу классификации на отдельные группы, виды соединены в роды, а роды в семейства.
О всех обитателях любой страны можно сказать, имея в виду скорость размножения их, что они стремятся к возрастанию в количестве; каждая, форма в борьбе за жизнь вступает в состязание с многими другими формами; стоит уничтожить одну, и ее место будет захвачено другими; всякая часть организации иногда являет изменения в некоторой слабой степени, а так как действие естественного отбора состоит лишь в сохранении изменений, которые являются выгодными при исключительно сложных условиях жизни каждого существа, то нет предела количеству, своеобразию и совершенству устройств и взаимных приспособлений, которые могут отсюда возникнуть. Животное или растение, таким образом, медленно становится своим строением и привычками в самые сложные отношения со многими другими животными и растениями и с физическими условиями своей родины. В некоторых случаях изменениям организации содействуют привычка или употребление и неупотребление органов, и, кроме того, изменения находятся под контролем прямого влияния окружающих физических условий и соотношения в развитии.
По принципам, кратко изложенным здесь, вовсе не существует необходимого и врожденного всякому существу стремления подниматься по лестнице организации. Мы почти вынуждены смотреть на специализацию или диференцировку частей и органов как на лучшее или даже единственное мерило прогресса, ибо при таком разделении труда наилучшим образом, выполняются все телесные и психические отправления. А так как естественный отбор действует исключительно через сохранение выгодных изменений строения и так как условия существования во всяком месте вообще становятся все более и более сложными, благодаря возрастанию количества живущих там форм и благодаря тому, что большинство этих форм принимают все более и более совершенное строение, то вследствие этого мы можем с уверенностью принять общий прогресс организации. Тем не менее, очень простая форма, приспособленная к очень простым условиям существования, может оставаться без изменения и усовершенствования неопределенное время; какую, пользу принесет высокая организация, например, инфузории или внутренностному червю? Представители какой-либо высоко стоящей группы могут даже стать приспособленными к более простым условиям жизни, и это, невидимому, зачастую происходило; в этом случае естественный отбор будет стремиться упростить или понизить организацию, так как сложность механизма будет бесполезна или даже невыгодна для простых отправлений.
Доводы против теории естественного отбора были рассмотрены в моем «Происхождении видов», насколько позволяли размеры этого сочинения, сгруппированными в следующие отделы: трудность понять, каким образом весьма простые органы превращаются путем мелких и постепенных переходов в весьма совершенные и сложные органы; изумительные явления инстинкта; вопрос о помесях и, наконец, отсутствие в известных нам геологических отложениях бесчисленных звеньев, соединяющих все сродные виды. Хотя некоторые из этих затруднений весьма вески, тем не менее, мы увидим, что многие из них объяснимы на основании теории естественного отбора и необъяснимы иным путем.
В научных исследованиях позволительно бывает измыслить гипотезу, и если она объясняет различные обширные и независимые друг от друга ряды фактов, то она возводится на степень хорошо обоснованной теории.

32

Волнообразные колебания эфира и даже самое его существование представляют гипотезу, и тем не менее, все в настоящее время принимают теорию волнообразных световых колебаний. Принцип естественного отбора может быть считаем за гипотезу, но гипотеза эта в известной степени становится вероятной ввиду того, что мы положительно знаем об изменчивости организованных существ в естественном состоянии, ввиду того, что мы положительно знаем о борьбе за существование, которая почти неизбежно ведет к сохранению благоприятных изменений, и по аналогии с образованием домашних рас. Эту гипотезу можно испытать — и это мне кажется единственным справедливым и законным способом относиться ко всему вопросу,— попробовав приложить ее к объяснению различных крупных и независимых друг от друга разрядов фактов, каковы геологическая последовательность организованных существ, распределение их в прошедшем и настоящем, и их взаимные отношения родства и явления; гомологии. Если принцип естественного отбора объясняет эти факты и иные обширные группы явлений, его следует принять. Руководствуясь обычной точкой зрения, что каждый вид был сотворен независимо, мы не получаем никакого научного объяснения ни для одного из этих фактов. Мы можем лишь сказать, что творцу было угодно повелеть бывшим и настоящим обитателям земли появиться в известном порядке и в известных областях, что он. запечатлел на них самые необычные сходства и расположил их в группы, взаимно подчиненные. Но, утверждая это, мы не приобретаем новых познаний, мы не связываем факты с законами, мы не объясняем ничего.
Размышление относительно обширных групп фактов, подобных этим, и побудило меня впервые взяться за этот предмет. Когда я во время путешествия на корабле «Бигль» был на Галапагосском архипелаге, лежащем в Тихом океане, милях в пятистах от Южной Америки, кругом меня были особые виды птиц, пресмыкающихся и растений, которых больше нет нигде на свете. А между тем, почти на всех них лежал американский отпечаток. В песне дрозда-пересмешника, в резком крике каракары, в больших, похожих на подсвечники, опунциях я ясно видел соседство Америки, хотя острова эти многими милями океана были отделены от материка и значительно отличались от него по геологическому строению и климату. Еще удивительнее было то, что большинство обитателей каждого острова в этом маленьком архипелаге принадлежало к отдельным видам, хотя и очень близко сродным между собою. Архипелаг с его бесчисленными кратерами и бесплодными потоками лавы казался недавнего происхождения и таким образом я чувствовал себя как бы по близости самого акта творения. Я часто спрашивал себя, каким образом могли появиться эти многочисленные местные формы животных и растений; самым простым ответом, казалось мне, что обитатели различных островов произошли один от другого, претерпевая изменения за время существования, и что все обитатели архипелага произошли от обитателей ближайшего материка, именно Америки, откуда естественно можно было ждать пришельцев. Но каким образом достигается необходимая степень изменения, это оставалось для меня необъяснимой задачей в течение долгого времени и осталось бы и навеки, если бы я не стал изучать одомашненные организмы и не приобрел бы таким образом должного понятия о могуществе отбора. Как скоро я вполне усвоил эту мысль, я увидел при чтении книги Мальтуса «О народонаселении», что естественный отбор есть неизбежный результат быстрого размножения всех органических существ; мои долговременные наблюдения над образом жизни животных дали мне возможность оценить значение борьбы за существование.
Перед тем, как посетить Галапагосские острова, я собрал много животных, путешествуя с севера на юг, и по восточной, и по западной стороне Америки, и всюду, при самых разнообразных условиях существования, какие только можно было представить себе, встречались характерные аме-

33

риканские формы, лишь виды тех же самых характерных родов сменяли друг друга. Я находил это и восходя на Кордильеры, и проникая в густые тропические леса, и исследуя пресные воды Америки. Потом я побывал в других странах, которые по всем условиям существования были несравненно более сходны с некоторыми частями Южной Америки, чем различные части этого материка друг с другом; и тем не менее, в этих странах, например, в Австралии или южной Африке, путешественника поражает совершенно иной характер местных произведений природы. И тут снова все принуждало меня к заключению, что лишь общность происхождения от прежних обитателей Южной Америки может объяснить преобладание американских типов по всей этой громадной площади.
Перед тем, кто сам добывал из земли кости вымерших гигантских четвероногих, живо встает вопрос о последовательном появлении видов; в Южной Америке я находил большие куски мозаичного панцыря, совершенно сходные, но в увеличенном масштабе, с панцырем, покрывающим маленького броненосца; я находил большие зубы, сходные с зубами современного ленивца, и кости, сходные с костями морской свинки. Подобная же смена родственных форм уже была наблюдаема в Австралии. Таким образом, мы видим здесь как будто передаваемое по наследству преобладание во времени и пространстве одних и тех же типов в данной местности, и в обоих этих случаях сходства в условиях существования, повидимому, отнюдь недостаточно, чтобы объяснить сходство существующих форм. Общеизвестно, что ископаемые остатки в непосредственно следующих друг за другом отложениях близко сходны по строению; это явление становится сразу понятным, раз они близко сходны по происхождению. Последовательная смена многих отдельных видов одного рода в длинном ряде геологических отложений представляется в виде непрерывного или сплошного ряда. Новые виды появляются постепенно, один за другим. Древние и вымершие формы зачастую являются промежуточными, как слова мертвого языка относительно его различных отпрысков, живых наречий. Все эти факты, по моему мнению, указывали на наследование и изменение, как на способ происхождения новых видов.
Бесчисленные прежние и современные обитатели земли связаны между собою самыми удивительными и сложными отношениями родства и могут быть распределены в группы, подчиненные другим группам, точно таким же образом, как разновидности могут быть подчинены видам, а подразновидности — разновидностям, но с гораздо более высокими степенями разницы. Эти сложные отношения родства и правила построения классификации получают рациональное объяснение, исходя из теории происхождения и принципа естественного отбора, из которого следует расхождение признаков и вымирание промежуточных форм. Насколько непонятна общность плана строения руки человека, собачьей ноги, крыла летучей мыши и тюленьего плавника с точки зрения теории отдельных актов творения и как просто объясняется это по принципу естественного отбора мелких изменений у расходящихся потомков единого прародителя. То же самое относится к известным частям или органам одной особи животного или растения, например, к челюстям и ногам краба, к лепесткам, тычинкам и пестикам цветка. При многих изменениях, которым подвергались с течением времени организованные существа, известные органы и части иногда становились сначала мало полезными, а наконец и излишними; сохранение таких частей в рудиментарном и бесполезном состоянии становится понятным, с точки зрения теории происхождения. Можно показать, что изменения строения вообще наследуются потомством в том же возрасте, в каком последовательные изменения появлялись у родителей; далее, можно показать, что изменения не появляются обычно в очень раннее время зародышевого развития; исходя из этих двух положений, мы можем понять явление, наиболее удивительное во всей области естественной истории, именно близкое сходство между зародышами в преде-

34

лах одного великого класса, например, зародышами млекопитающих, птиц, пресмыкающихся и рыб.
Размышление о фактах, подобных этим, и объяснение их и убедило меня в том, что теория происхождения и изменений путем естественного отбора в главных чертах верна. Эти факты до сих пор не получили объяснения, исходя из теории отдельных творений; они и не могли быть объединены одной общей точкой зрения, а каждый должен считаться конечным фактом. Так как первое появление жизни на земле, так же как и самая жизнь особи в настоящее время находится совершенно вне области науки, то я не намерен придавать большого значения тому, что взгляд, согласно которому первоначально были созданы немногие формы или лишь одна, проще чем взгляд, согласно которому требовались бесчисленные чудесные творения в течение бесчисленных периодов; однако этот простой взгляд хорошо согласуется с философской аксиомой Мопертюи о «наименьшем действии».
Обсуждая, до какого предела может простираться теория естественного отбора, то-есть стараясь определить, от скольких прародителей произошло население земли, мы можем заключить, что, по крайней мере, все прародители одного класса произошли от одного предка. Известное число организованных существ включается в один класс на том основании, что они, независимо от образа жизни, представляют один основной тип строения и составляют ряд переходов. Кроме того, в большинстве случаев возможно показать близкое сходство представителей одного класса в раннем зародышевом возрасте. Эти факты объяснимы с точки зрения происхождения их от одной общей формы и, таким образом, можно с уверенностью принять, что все представители одного класса произошли от одного прародителя. Но так как и представители совершенно различных классов имеют нечто общее в строении и много общего в физиологических свойствах, то, руководясь аналогией, мы можем сделать еще шаг и признать вероятным, что все живые существа произошли от одной первоначальной формы.
Я надеюсь, что читатель несколько остановится, прежде чем притти к какому-либо окончательному заключению, враждебному теории естественного отбора. Для общего охвата всего вопроса читатель может обратиться к моему «Происхождению видов», но в этой работе ему придется принять многие положения на веру. Разбирая теорию естественного отбора, читатель, несомненно, встретит серьезные затруднения, но эти затруднения касаются главным образом таких предметов, как степень полноты геологической летописи, способы распространения, возможность переходов в органах и пр., о которых мы, очевидно, знаем мало; мы даже не знаем, насколько велико здесь наше неведение. Если оно значительно больше, чем это обыкновенно предполагают, то большинство этих трудностей исчезает совершенно. Пусть читатель поразмыслит, как трудно взглянуть на целые ряды фактов с новой точки зрения. Пусть он обратит внимание, насколько медленно, но верно принималась великая мысль Лайеля о том, что постепенные изменения, ныне происходящие на земной поверхности, достаточны для объяснения всего, что мы видим в ее прошедшей истории. Действие естественного отбора в настоящее время может казаться более или менее вероятным, но я верю в истинность этой теории потому, что она подчиняет одной точке зрения многие кажущиеся независимыми группы фактов и дает им разумное объяснение⁴.

⁴ При обработке различных вопросов, о которых идет речь в этой и других моих работах, я постоянно должен был обращаться за сведениями ко многим зоологам, ботаникам, геологам, скотоводам и садоводам, и я неизменно получал от них самое живое содействие. Без такой помощи я мог бы сделать очень мало. Я неоднократно обращался за сведениями и материалами к иностранцам и к английским купцам, и правительственным чиновникам, живущим в далеких странах, и, за самыми редкими исключениями я пользовался быстрым, щедрым и ценным для меня содействием. Не знаю как выразить мою благодарность тем многим лицам, которые помогали мне и, я убежден, столь же охотно помогли бы и другому в научных изысканиях.

ОГЛАВЛЕНИЕ