Главная Библиотека сайта Форум Гостевая книга

 

 

Часть 2 ОСВОБОЖДЕНИЕ
 


12
ВПЕРВЫЕ НА СВОБОДЕ

Мы прибыли в лагерь служащих Ниоколо-Коба вечером следующего дня. Было уже поздно, и поэтому мы не стали разбивать палатки, решив выпустить обезьян на другое утро прямо возле главного лагеря, хотя он и находился довольно далеко от горы Ассерик, где обычно встречались дикие шимпанзе. Я присмотрела место в пяти километрах от лагеря на берегу реки Ниоколо, чтобы у шимпанзе не было никаких проблем с водой.
Утром наш лендровер подъехал на выбранное мною место, и мы открыли клетку. Обезьяны были в крайнем возбуждении. Долгое путешествие измучило их, хотя и делалось все возможное, чтобы облегчить его: мы постоянно останавливались, давали им сладкий сок, молоко и фрукты, очищали клетку от грязи. Теперь, неожиданно оказавшись на свободе, шимпанзе бросились обнимать друг друга. Чрезвычайно возбужденный Альберт спарился с Тиной, а затем обхватил Уильяма и стал похлопывать его по спине.
Я очень беспокоилась за обезьян в эти первые дни. Поскольку самой опытной среди нас была Тина, вполне естественно, что она взяла на себя роль лидера. Она прокладывала путь, первой пробовала новую пищу, выбирала место для гнезд и, главное, оделяла нас своим доверием, в котором все мы, а я более других, очень нуждались. Но в первый день даже Тина казалась подавленной и сонливой. Уставшие от дороги и всего, что им пришлось пережить, шимпанзе выглядели подавленными. Растительность здесь резко отличалась от той, что была в Абуко, и поначалу казалось, что обезьянам вообще не найти пищи. В этот первый день шимпанзе, конечно, ели совсем немного.
Мы брели берегом вниз по течению реки. Уильям и Тина испугались, увидев так много воды, но Альберт и Читах напились, взгромоздившись на ветви, свисающие над рекой. В одном месте нам попалось несколько пальмовых плодов, валявшихся на земле и расколовшихся при падении. Однако шимпанзе только понюхали их и тронулись дальше. Они были очень пассивны и постоянно выпрашивали у нас пищу и воду. Читах построил было непрочное маленькое гнездо, но быстро покинул его. Немного позже в него залезла Тина, добавила к нему несколько прутиков, но, просидев там минуты три, выбралась на ветку.
Я послала сопровождавшего нас служителя в лагерь за оставленными там манго. Когда он принес их, я дала каждому шимпанзе по шесть плодов. Уильям почти ничего не съел и выглядел еще более потерянным, чем утром. Но другие обезьяны подкрепились, и после небольшого отдыха Тина повела нас дальше. Проказник и заводила Уильям, возглавлявший в Абуко все наши прогулки, здесь все больше отставал. Кругом росла высокая трава, и я на какое-то время потеряла его из виду — пришлось возвращаться.
Тот факт, что шимпанзе не отказались от еды, немного подбодрил меня, но я все еще не была уверена, правильно ли поступаю. Удастся ли им этот резкий перелом в жизни? А что, если они не смогут адаптироваться? Слово «зоопарк» всплывало в моем сознании и заставляло непроизвольно вздрагивать. Мы медленно взбирались по склону к плоской вершине холма, который нарекли Тининой горой. Пока шимпанзе обследовали новую местность, я присела отдохнуть. Уильям сел рядом. Начало смеркаться. Обезьяны брели по краю плато и скоро скрылись из глаз. Уильям оставался со мной. Подождав немного, я схватила его на руки и стала догонять шимпанзе. Я нашла их у небольшого озерка, из которого они пили воду. Уильям отказался присоединиться к ним. Тогда я наполнила водой пустую бутылку и протянула ему. Он принялся жадно пить и почти опустошил ее. Другие обезьяны уже тронулись в путь. Я стояла на краю поляны и ждала, что Уильям последует за ними. Вдруг Альберт покинул обезьян и вернулся к нам. Он подошел к Уильяму и обхватил его за плечи, тот положил руку ему на спину, и оба они медленно растворились в сгустившихся сумерках. Тут бы мне и успокоиться, но вместо этого я заплакала. Мы подождали еще немного, пока не услышали хруст веток, означавший, что шимпанзе занялись сооружением гнезд, и лишь затем пустились в обратный путь.
На следующее утро, после грозовой ночи, я поднялась в половине пятого. Уже светало, воздух был свеж и чист. Я внимательно оглядела склоны, но не увидела никаких признаков присутствия шимпанзе. Нервничая, я стала карабкаться вверх по склону. «Неужели они встали и отправились в путь, полагая, что я бросила их? — спрашивала я себя.— Что будет с Уильямом, который тащится позади других?» Чем выше я взбиралась, тем крепче становилась моя уверенность, что шимпанзе ушли в неизвестные мне дебри. Я приставила руки ко рту и позвала их, закричав что было сил.
Первым появился, выйдя из-за валуна, Читах, сопровождаемый Уильямом, за ними Тина и Альберт. Уильям и Читах очень обрадовались, увидев меня, по их заплывшим векам и заспанным глазам я догадалась, что разбудила обезьян. Не могу описать то облегчение, которое я почувствовала при виде своих шимпанзе.
Второй день оказался немного лучше первого. Все, за исключением Уильяма, жадно набросились на манго, которые я принесла. Вилли тоже съел парочку, но без особого энтузиазма. Ни у кого из них на шерсти не было следов ночного ливня. Одно гнездо было разрушено, зато рядом построено другое. Всего я насчитала пять гнезд, и все на одном дереве.
К восьми часам мы уже были в пути, ведомые Тиной. В этот день мы тщательно обследовали плато, и я совершенно успокоилась, обнаружив, что пищи здесь значительно больше, чем показалось поначалу. Уильям выглядел все таким же несчастным и плелся позади других. Приспосабливаться было трудно всем обезьянам, но для Уильяма это оказалось почти невозможно — он был слишком молод и не привык заботиться о себе. И я решила назавтра отправить его в Абуко вместе с Джоном.

Каждое утро лесничий парка, а чаще Рене, чернорабочий из Ниоколо, шли вместе со мной, так как считалось, что одной опасно брести по лесу за обезьянами. После отъезда Уильяма дела пошли лучше. Обезьяны теперь хорошо строили гнезда и так выбирали место для них, чтобы обеспечить широкий обзор окружающего пространства. Не знаю, было ли это результатом инстинктивной или рассудочной деятельности, но даже Читах вечером перед тем, как сооружать гнездо, обычно забирался высоко на дерево. О дневных гнездах обезьяны меньше заботились: они располагали их гораздо ниже и строили не так прочно, как ночные. Жаркое время дня шимпанзе проводили лежа на ветках, а гнезда сооружали только тогда, когда небо было пасмурным и предвещало дождь или если им нужно было обсушиться после ливня.
В Абуко я никогда не замечала, чтобы шимпанзе так активно перекликались во время сооружения гнезд. Здесь же, когда кто-нибудь из них хотел дать знать, что пришла пора устраиваться на ночлег, то начинал издавать звуки, напоминающие хрюканье, которыми обычно шимпанзе сообщают о лакомой пище. В то же время я здесь никогда не слышала пищевого «щебетания иди попискивания» — только гортанное хрюканье. Особенно шумно вел себя Читах и перед строительством, и во время его. Если Тина или Альберт откликались на эти призывы, хрюкающие звуки постепенно сменялись частым шумным дыханием. К Читаху присоединялись другие шимпанзе, после чего обезьяны приступали к сооружению своих постелей. Когда с этим было покончено и все листики и веточки наконец тщательно уложены, раздавался тихий протяжный вздох — как если бы кто-нибудь из обезьян произносил «спокойной ночи». Остальные вторили ему. У меня создалось впечатление, что так они проверяли, все ли члены группы на месте.
Однажды жарким утром мое внимание привлекло низкое предостерегающее уханье. Выглянув из-за валуна, я увидела Читаха, который уже больше не лежал на земле, а стоял, выпрямившись и распушив шерсть, и смотрел на противоположную сторону поляны. Вскоре к нему присоединились Тина и Альберт. Я оставалась за камнем и вначале не могла понять, что их так заинтересовало. Но вот я уловила в кустах какое-то движение, и на поляну вышел водяной козел. Он был под цвет латеритовых плит, и потому я не сразу заметила его. Он видел обезьян и, продолжая смотреть на них, нерешительно ступил на открытое место. Тина и Читах, шерсть которого постепенно улеглась, больше не обращали на него внимания, но Альберт взобрался на ветку, нависавшую над поляной, сильно встряхнул ее и пронзительно ухнул. Антилопа продолжала стоять не шевелясь. И Альберт тоже потерял к ней интерес и спустился вниз. Едва он достиг земли, антилопа издала свистящий звук, изящно ступая, направилась через латеритовое плато к кустарнику и скрылась в нем.
Я с интересом наблюдала за каждой такой встречей с другими обитателями леса: вначале легкая враждебность, потом обе стороны распознают, что опасности не существует, и мирно расходятся. Я начинала понимать, что мои шимпанзе действительно являются неотъемлемой частью этого мира. Мне было хорошо с ними, но я должна была признать, что наши пути расходятся, и помочь им выбраться на собственный путь.

Так прошла наша первая неделя в Ниоколо-Коба. Шимпанзе стали сами находить себе пищу и воду, и, хотя они все еще не пытались играть между собой, было похоже, что им удалось избавиться от своего подавленного состояния. Они стали с большей осторожностью относиться к окружающему их миру. Тина вела себя исключительно бдительно и мудро: где было возможно, она обходила открытые места и держалась леса. Если слышался какой-нибудь шум, она в одно мгновение взбиралась на дерево, а потом уже решала, куда двинуться дальше. К счастью, другие обезьяны внимательно следили за каждым ее движением или предостерегающим жестом. Когда приходилось пересекать открытые, поросшие травой участки парка, Тина каждые несколько минут вставала во весь рост или взбиралась на невысокие кусты, чтобы оглядеться по сторонам. Ее поведение несколько нервировало нас, но это была полезная нервозность, так как после безопасной жизни в Абуко все были настроены благодушно и брели за Тиной, не обращая внимания на то, что происходит вокруг.
На нашу беду французский охотничий парк прислал в Ниоколо-Коба восемь львят. Их подержали некоторое время в огромном загоне рядом с лагерем, а потом выпустили на свободу. Им было от года до полутора лет, они немного привыкли к людям, и трудно было сказать, как они поведут себя при встрече с шимпанзе.
Однажды в полдень во время кормежки Тина и Альберт неожиданно забеспокоились. Они то и дело поглядывали вниз по склону горы, шерсть их медленно поднималась и опускалась. Однако тревожных ухающих криков шимпанзе не издавали. Через несколько часов их нервозность усилилась. Они влезли на маленькое деревцо, перебрались по ветвям на большое фиговое дерево и стали кормиться. Не успела я подойти, как они уже спустились на землю, и я подумала, что фиги еще не созрели. Альберт сидел на камне прямо передо мной и пристально смотрел на меня. На какое-то мгновение я поймала этот взгляд. Но он отвернулся, подошел к краю плато и уселся там.
Только я собралась посмотреть, чем питались шимпанзе, как вдруг показалась Тина. Каждый волосок на ее теле стоял торчком, и когда она выпрямлялась, то казалась огромной. Выставив плечи и уткнув подбородок в грудь, она слегка отвела руки в стороны и с важным видом выступила вперед — точь-в-точь герой итальянского вестерна. Я сидела на корточках и, резко повернувшись, вместо того, чтобы встать на ноги, оказалась на коленях, с ужасом увидев перед собой шестнадцать любопытных кошачьих глаз. Все еще стоя на четвереньках, не в силах оторваться от земли, я следила за великолепным проходом Тины. Молодые львы развернулись и один за другим быстро затрусили через плато к кустарнику. Увидев, что они отступают, Тина опустилась на четвереньки, выбежала на середину поляны, уселась там и громко заухала, глядя в сторону удалявшихся от нас хвостов с кисточками. Альберт и Читах, которые стояли теперь возле меня, вторили ей, как бы вступив в игру. Чары рассеялись, я наконец поднялась на ноги.

Возвращение к естественному образу жизни вызвало любопытные сдвиги во взаимоотношениях шимпанзе. Однажды я наблюдала, как Тина роется среди орехов и печенья, пытаясь извлечь из-под них последний оставшийся плод манго. Наконец ей это удалось. Держа его в одной руке, она осторожно ковырнула кожицу указательным пальцем другой. Альберт, внимательно следивший за ее действиями, спокойно протянул руку и к моему удивлению, взял манго. В поведении обеих сторон я не уловила ни малейшего колебания или намека на агрессивность. Между тем раньше Альберт всегда занимал подчиненное положение. Этим пользовались все, даже подростки, в особенности Флинт. Правда, к концу пребывания в резервате Альберт обрел некоторую уверенность в своих силах, но троица старших шимпанзе — Тина, Уильям и Читах — по-прежнему обижала его. В Абуко Альберт с первого дня жил на свободе и сам целый год заботился о себе. Очевидно, условия жизни в Ниоколо-Коба оказались для него более привычными, чем для Читаха, который прежде почти все время, за исключением утренних прогулок, проводил за оградой загона, был избалован вниманием людей и в большей степени зависел от них. По-видимому, Альберт начинал максимально использовать свое неожиданное преимущество, а Читах, попав в новый, непривычный для него мир, терял прежнюю самоуверенность.
За те пять недель, что я провела с ними, Читах многому научился по части самосохранения и стал меньше рассчитывать на мою помощь, но его зависимость от Тины значительно возросла. Он все время держался возле нее и, сооружая на ночь гнездо, старался оказаться поближе к ней, в то время как Альберт выбирал для ночлега отдельное дерево, хотя и расположенное неподалеку.
В другой раз Тина взяла из принесенного мною пакета гораздо больше печенья, чем ей предназначалось. Альберт заглянул в уже почти пустой пакет, потом посмотрел на горку печенья, лежащую перед Тиной, и направился прямо к ней. Не колеблясь и не спрашивая разрешения, он взял себе немного печенья. Тина злобно схватила его за руку. Оскалив зубы и попискивая, Альберт поглядел на меня. Я не шевелилась, и, насколько могу судить, выражение моего лица тоже не изменилось, но Альберт все же заметил в нем что-то такое, что придало ему решимости наброситься на Тину. Схватка длилась всего несколько секунд, и Тина, к моему удивлению, уступила. Сидя на том самом месте, где она оказалась после очередного кувырка или сальто, она не спускала глаз с Альберта, который, все еще скаля зубы и попискивая, угощался ее печеньем. Это был первый случай проявления агрессии среди шимпанзе после их переезда, и суть его заключалась в том, что кроткий, покорный Альберт постепенно становился доминирующим самцом.
В тот вечер мы расположились у самого края ущелья. Все вокруг было тихо и спокойно. Шимпанзе кормились в рощице молодых деревьев кенно, я сидела, прислонившись спиной к валуну, и с удовольствием наблюдала, как они едят. Вдруг откуда-то снизу раздались глухие хрюкающие звуки. Прямо подо мной был почти вертикальный обрыв трехметровой высоты, потом склон шел более полого, но с моего места не было видно, что происходит в ущелье. Тина, Альберт и Читах молча слезли с деревьев и стали смотреть в том направлении, откуда неслись звуки. Решив, что это могут быть бородавочники, я бесшумно поползла к краю обрыва, но, не успев добраться до него, вдруг увидела в нескольких метрах от себя крупного павиана. Он был напуган не меньше моего. Если вид ползущего человека еще не был достаточной причиной для побега, то появление Тины, которая, вздыбив шерсть, шла прямо на него, окончательно сломило павиана, и он опрометью бросился в ущелье. Увидев, что враг обращен в бегство, Тина залаяла и кинулась было за ним, но на краю обрыва остановилась и села. Я подошла к ней, и мы стали наблюдать, как стадо павианов спускается по склону, время от времени останавливаясь и лая в нашу сторону.
За этой встречей последовали другие, еще более встревожившие меня. Как-то дня через два я от нечего делать рассматривала на обочине дороги какое-то растение. Вдруг тишину нарушил крик Читаха, который через некоторое время повторился, перемежаемый агрессивным лаем и уханьем. Я помчалась в сторону шума. Через несколько минут я добралась до того места, где были шимпанзе, но мне казалось, что прошла целая вечность. Первым я увидела Читаха, который, оскалив зубы, бежал мне навстречу. Тина стояла на песчаной отмели, вздыбив шерсть. Одной рукой она ухватилась за небольшой кустик и с силой трясла его. Потом, раскачиваясь из стороны в сторону, пошла вперед. Я пробежала мимо Читаха и остановилась возле Тины. Метрах в пяти от нее стоял молодой лев из охотничьего парка. Неподалеку я увидела его товарищей, уже уходивших прочь вдоль берега реки. В моем присутствии Тина совсем осмелела и прыгнула на льва, едва увернувшись от тяжелого удара лапой, которым тот хотел наградить ее по спине. Лев глухо зарычал, рассерженный внезапным нападением. Но ее поведение, а также, возможно, близость человека заставили его ретироваться и присоединиться к другим львам. В ознаменование своей победы все шимпанзе неожиданно начали кричать и лаять.
Я думала, что обезьяны будут напуганы этой встречей, но вышло совсем наоборот. Они пришли в прекрасное расположение духа. Увидев водяного козла, который пересек дорогу прямо перед нашим носом, шимпанзе, уже привыкшие не обращать на антилоп никакого внимания, вдруг всполошились. Читах поднялся, стал притопывать ногой и трясти небольшое деревце. Потом он бросился к нам, с силой стуча ногами по земле. Добежав до нас, он начал возиться с Альбертом — это были первые признаки игры со времени нашего приезда.
Очень скоро нам пришлось убедиться, что в этой местности водятся и дикие львы. Однажды вечером я увидела, как Читах, распушив шерсть, нерешительно подбирается к открытой поляне, расположенной немного выше того места, где мы находились. Он почти уже добрался до опушки, как вдруг внезапно развернулся, поспешно скатился вниз и прыгнул ко мне на руки, скаля зубы и попискивая. С плато прямо на нас во весь опор неслась самка бушбока. В последнюю минуту она заметила нас и повернула влево. Следом за ней, перепрыгивая с камня на камень, бежал лев с поднятым вверх хвостом, который служил своеобразным балансиром во время его прыжков. Вся сцена длилась какие-то секунды, и лишь хруст ломавшихся слева от меня сучьев подтверждал, что все это произошло на самом деле, а не привиделось мне. Но даже теперь, стоит мне закрыть глаза, я вижу, как лев с развевающейся золотистой гривой прыгает по камням, спускаясь по склону. Наверное, он не заметил нас, так как был слишком поглощен своей добычей и разбросанными по тропе камнями.
Как только вдали затихли звуки погони, Тина и Альберт спустились с дерева. Читах тоже слез с моих рук и присоединился к ним. Все трое боязливо направились к опушке леса. Нечего и говорить, что ни один из них не выказал желания отправиться по следам дикого льва. Они были явно напуганы и, прежде чем выйти на открытое пространство, долго выглядывали из-за кустов.

Приблизительно в это же время шимпанзе вновь начали охотиться. Однажды, ожидая, пока Читах кончит пить, я вдруг услышала возглас шимпанзе, выражавший гнев, но не испуг. Вслед за ним раздался взрыв агрессивного лая. Когда я подбежала к месту происшествия, Альберт сидел на земле, держа в руках трехмесячную верветку. Зрелище было не из приятных. Ухватив свою жертву обеими руками за голову и плечо, Альберт вцепился зубами в ее мордочку и начал есть, изредка сплевывая мелкие косточки. При этом он не выказывал того истерического возбуждения, которым обычно сопровождались сцены охоты в Абуко. Вслед за тем он приступил к мозгу. Судя по звукам, которые он издавал, последний доставил ему явное удовольствие. Больше Альберт ничего не стал есть и, бросив обезьянку, подошел к сидевшим Тине и Читаху. Те встретили его появление без особого волнения, и вскоре все трое уже кормились на фиговом дереве, по-видимому забыв о верветке.
Рене, находившийся в тот день с нами, рассказал, что произошло. Оставив меня с Читахом у озерка, Тина и Альберт спугнули группу верветок, кормившихся на одном из многочисленных фиговых деревьев, которые росли между дорогой и лесистыми склонами верхнего плато. Детеныш, за которым они погнались, пытаясь ускользнуть, побежал через поросшую травой широкую поляну. Здесь-то они его и поймали. По-видимому, Тина схватила его за голову, а Альберт — за ноги. Услышав вопли своего отпрыска, мать детеныша спустилась с дерева и сделала отчаянную попытку напасть на шимпанзе. Но мужество покинуло ее еще до того, как она приблизилась к ним, и она вернулась под спасительную сень деревьев. По словам Рене, обезьянку прикончила Тина, укусив несколько раз в голову и бок, а потом бросила и ушла, предоставив ее Альберту. Шимпанзе не ссорились между собой за обладание добычей.
В тот вечер Альберт был настроен весьма игриво. Он многократно приставал к Читаху, предлагал ему повозиться, но не встречал поддержки. Потом все трое взобрались на фиговое дерево, кормились и отдыхали там. Альберт начал обыскивать Тину, а Читах тотчас спустился и решительно направился ко мне. Тина, а потом и Альберт последовали за ним и уселись возле меня. Альберт пододвинулся поближе к Тине и снова начал ее обыскивать. Тина приняла позу подчинения, и Альберт спарился с ней. Тогда Читах сел, подняв руку над головой и как бы призывая Тину к себе. Однако она медлила, и он стал хныкать, пытаясь убедить ее. Тина покинула Альберта и быстро перешла к Читаху, который спарился с ней, а потом начал с видом собственника чистить ее шерсть, то и дело поглядывая на соперника.
Пошел сильнейший дождь. Шимпанзе с несчастным видом сгрудились под деревом, но, как только дождь поутих, вышли из своего укрытия и затеяли шумную игру, наверное, для того, чтобы согреться. Они гонялись друг за другом, боролись, взгромоздившись на ветки, в общем всячески развлекались. Уцепившись ногами за сук, Альберт висел вниз головой и беззвучно смеялся, а Читах изо всех сил стаскивал его.
Через час они притомились, и Читах построил высоко на дереве небольшое гнездо. Не успел он улечься в нем, как Альберт принялся колотить кулаками по днищу гнезда, раскидывая листья и ветки, лежащие в его основании. Высунувшийся из гнезда Читах учащенно дышал и, судя по всему, был настроен весьма миролюбиво. Они стали снова возиться с Альбертом и боролись до тех пор, пока в днище не образовалась здоровенная дыра. Читах просунул в нее голову и выпал из гнезда — следующие несколько минут они развлекались тем, что старались по очереди проскользнуть в дыру головой вперед, и занятие это доставляло им обоим массу удовольствия. Тина, сгорбившись, сидела на другом дереве и наблюдала за их возней. Вид у нее был довольно замерзший. Поэтому я обрадовалась, когда Читах, погнавшись за Альбертом, прыгнул к ней и она включилась в игру. Рене подошел и встал под деревом, где резвились обезьяны, чтобы наблюдать за ними с более близкого расстояния. Читах тотчас прыгнул на самый край ветки и с силой потряс ее, обдав Рене водяными брызгами. Реакция Рене, должно быть, доставила ему огромное удовольствие, так как с тех пор он, а вслед за ним и Альберт не упускали случая окатить нас прохладным душем. При этом они учащенно дышали и опрометью убегали прочь.

Между тем соперничество за благосклонность Тины становилось все серьезнее. Однажды вечером Альберт спустился с дерева и подошел к Тине, намереваясь спариться с ней, но Читах преградил ему дорогу. Началась отчаянная потасовка, сопровождаемая громкими криками, В конце концов Читах все-таки отступил, хотя был крупнее и тяжелее Альберта. Он вприпрыжку подбежал ко мне, оскалив зубы и повизгивая. Прося поддержки и утешения, он обхватил меня руками за талию и уткнулся лицом в рубашку. Я принялась успокаивать его, но делала это очень осторожно, так как не хотела, чтобы, осмелев, он вновь ввязался в драку. Так и сидел он возле меня, угрюмо наблюдая, как Альберт, спарившись с Тиной, обыскивает ее. Тогда я тоже стала перебирать шерсть Читаха, чтобы поскорей утешить его.
Через несколько минут Тина и Альберт, сидя друг возле друга, уже кормились листьями низкого кустарника. Читах подошел к ним и принялся осторожно обыскивать шерсть на плече у Тины. Альберт не возражал, Тина тоже, и Читах продолжал заниматься туалетом своей избранницы. Но вот Альберт встал и пошел прочь. Через несколько секунд и Тина побрела следом. Когда она поднялась, Читах понюхал ее розовую припухлость, но не сделал попытки спариться с ней. Потом все трое залезли на дерево и начали спокойно поедать фиги. На ноге у Альберта я заметила большую кровоточащую рану — по-видимому, след от укуса, полученного во время недавней драки.
На следующий день соперничество возобновилось. Когда Читах увидел, как Альберт, взобравшись на дерево к Тине, спаривается с ней, он опрометью бросился из своего гнезда вниз, издавая пронзительный писк. Однако Альберт не обратил на него никакого внимания. Читах остановился в нескольких метрах от парочки и уселся на ветку. Не прошло и минуты, как Альберт вторично спарился с Тиной, словно доказывая Читаху свое превосходство. Читах в упор смотрел на Тину и Альберта, и только — никаких агрессивных движений или звуков. Когда все было кончено, Читах просительно протянул руку к Тине, но та отодвинулась от него и перебралась на другую ветку. Альберт последовал за ней и начал ее обыскивать. Читах остался на прежнем месте. Он выглядел очень подавленным.
Постепенно у Тины исчезла розовая припухлость, и трое шимпанзе вновь сделались добрыми друзьями. Мы обнаружили огромные заросли фиговых деревьев, и всю пятую неделю своего пребывания в Ниоколо-Коба обезьяны занимались лишь тем, что до отвала набивали себе животы. Они научились сами отыскивать воду и обходились в этом деле без моей помощи. Настало время моего возвращения в Гамбию. Я могла уже с уверенностью сказать, что Тина, Читах и Альберт, еще совсем недавно жившие в Абуко на положении пленников, сумели приспособиться к независимой жизни в Ниоколо-Коба.
И все-таки мне было бесконечно жаль оставлять их. Я ушла от них в тот момент, когда они спокойно кормились на фиговом дереве. Удастся ли мне когда-нибудь снова увидеть их, моих старых добрых друзей?
Вскоре по возвращении в Гамбию я получила письмо от администрации парка, из которого узнала, что через десять дней после моего отъезда Читах появился в лагере и провел там четыре дня. По-видимому, он ушел от Тины и Альберта, а может быть, они сами прогнали его, так или иначе он был совершенно одинок. Лесничий парка отвез его поближе к горе Ассерик и оставил там. Несмотря на мою занятость в Абуко, я сразу же отправилась в Ниоколо-Коба и провела там неделю, безуспешно пытаясь найти Читаха и остальных шимпанзе.
На протяжении следующего года я неоднократно возвращалась в Ниоколо-Коба, но каждый раз обстоятельства складывались так, что я не могла пробыть там долгий срок и заняться тщательными поисками моих обезьян. Во время этих наездов мне так и не удалось обнаружить каких-либо следов их присутствия. Оставалось надеяться, что Читах в один прекрасный день встретился с дикими шимпанзе и побрел за ними, пока они не приняли его в свое сообщество. Что касается Тины и Альберта, то каждый из них имел поддержку хотя бы в лице другого.

13 В АБУКО
ПРИХОДИТ СМЕРТЬ

Через неделю после моего возвращения отец уехал в Англию. В его отсутствие дела в Абуко должна была вести я. Мне предстояло открыть резерват для посетителей и завершить много неоконченных замыслов.
Служащие Абуко только что начали копать новый водоем для антилоп ситатунга в засушливой части резервата.
Следовало подумать, как отвести избыток воды от дорог во время дождей, скорее достроить возле озера новое укрытие для фотографирования, соорудить на заболоченной территории небольшой деревянный помост. Кроме того, нужно было заботиться об осиротевших животных, которых к тому времени у нас набралось довольно много: три теленка антилопы, еще две молодые гиены, три бородавочника, две обезьянки, четыре детеныша виверры и птенец светлоклювого филина. Каждому из них необходимы были специальная диета и молоко особого состава.
К счастью, это бремя забот легло не только на мои плечи. На место Джона Кейзи в Гамбию прибыл Найджел Орбелл, с которым я когда-то работала в Вуберне. Узнав о его приезде, я как можно быстрее привезла его в Абуко.
Прежде чем войти в Питомник молодняка, мы прошлись с Найджелом по тропе — мне хотелось показать ему красоту здешних мест. Увидев нас, шимпанзе начали возбужденно кричать и ухать, и я поспешила познакомить их с Найджелом. Хэппи и Пух, не теряя времени, вскарабкались на свие обычное место и, уже сидя у меня на руках, протягивали ладони Найджелу. Энн держалась поодаль, но находившийся рядом с ней Флинт, распушив шерсть и громко заухав, бросился к нам и обхватил Найджела за ногу. Отвечая на приветствие, Найджел нагнулся. И в этот момент Уильям, сидевший на высокой перекладине, прыгнул ему на спину. Найджел потерял равновесие и зарылся лицом в землю. Уильям, задыхаясь от смеха, снова забрался на перекладину — было видно, что шутка доставила ему массу удовольствия. Стараясь сохранять спокойствие, Найджел поднялся с земли, но Уильям молниеносно сорвал с него очки и пустился наутек. Я погналась за ним. Совершая очередной виток вокруг своей незадачливой жертвы, Уильям ухитрился вытащить бумажник из заднего кармана шортов Найджела. Столь легкий успех привел шимпанзе в полный восторг. Найджел был совершенно беспомощен без очков — взбешенный и униженный, он стоял посредине загона, моргая глазами и выплевывая землю изо рта.
На протяжении следующих недель Найджел старался проводить с шимпанзе как можно больше времени. Вскоре он уже выводил их на прогулку по резервату, если я в тот момент была занята какими-то другими делами. Познакомившись на собственном опыте с проказами Уильяма, Найджел никогда не давал ему возможности повторить спектакль, состоявшийся при их первой встрече. Найджел был строг, но справедлив, и Уильям быстро понял, что лучше не озорничать.
Однажды Найджел пришел из резервата с известием, что Хэппи и Флинт заболели: они выглядели вялыми, кашляли, у обоих текло из носа. В тот же вечер у них поднялась температура, и они отказались от еды. Я взяла их домой и положила в постель, предварительно дав каждому по полтаблетки аспирина и теплого молока.
Ночью их состояние резко ухудшилось. Видно было, что они заболели чем-то более серьезным, нежели обычная простуда. Они неподвижно лежали друг подле друга, дыхание их было частым и поверхностным, а температура оставалась очень высокой. Когда я разбудила их, чтобы дать теплого молока с медом, Хэппи на мгновение приоткрыл веки с длинными ресницами и глянул на меня печальными, лихорадочно блестевшими карими глазами. Увидев чашку, он отвернул голову и закрыл глаза, молчаливо отказываясь от питья. Флинт, несмотря на мои уговоры, сделал всего несколько глотков.
Хотя было очень поздно, я решила позвонить нашему другу, педиатру, доктору Брэдфорду. Он сказал, что немедленно выезжает в Юндум. Менее чем через час я услышала, как возле садовой калитки остановилась машина, и побежала навстречу врачу. По дороге в дом он внимательно выслушал мой рассказ о болезни Хэппи и Флинта. Осмотрев обезьян, доктор нашел, что у них вирусная пневмония, и рекомендовал мне тщательно следить за больными, давать им антибиотики и таблетки, облегчающие дыхание.
Утром мне показалось, что состояние Флинта улучшилось: он начал пить, и мы смогли дать ему горькие лекарства. Правда, он все еще сильно кашлял и оказывался от твердой пищи. Хэппи же не стало лучше: он весь обмяк и лежал почти без сознания, не соглашаясь выпить ни капли молока.
Днем доктор снова приехал и посоветовал нам заменить прием таблеток внутримышечными инъекциями. Хэппи едва вздрагивал, когда ему делали укол, с Флинтом было труднее справиться. Несмотря на свою болезнь, он сражался как демон и (принимая во внимание его небольшие размеры) обнаружил невероятную силу. Он кусался и кричал, пока я держала его, чтобы можно было сделать укол. Это сопротивление отнюдь не способствовало его выздоровлению, и мы опять стали давать ему лекарство через рот. Но уколы очень напугали его, и он потерял свое прежнее доверие ко мне. Когда немного позднее в тот же день я протянула к нему руки, то вместо его обычной реакции — вскарабкаться и прижаться ко мне — с огорчением увидела, как он отвернулся, скаля зубы и хныча в знак недоверия. Теперь мне приходилось подолгу уговаривать его, прежде чем он соглашался добровольно приблизиться ко мне, но и тогда наши контакты были такими непрочными, что сохранить их можно было, только соблюдая предельную осторожность. Убедить Флинта выпить лекарство, хотя и растворенное в сладком питье, становилось все труднее. Тем не менее нам все-таки удавалось дать ему положенную дозу.
Несмотря на уколы, Хэппи не делалось лучше. Он лежал на моей постели и выглядел таким несчастным: темная головка была бессильно откинута на большую белую подушку, в глазах отражались те огромные усилия, которые ему приходилось тратить, чтобы дышать. Ночью я то и дело подходила к кровати, чтобы проверить состояние обоих шимпанзе. Каждый раз, замирая от страха, я наклонялась над ними и с облегчением убеждалась, что все в порядке и они спят. Рано утром я снова подошла к обезьянам. От яркого света Флинт пошевелился и тут же опять заснул. Хэппи был без сознания. Глаза его, полуприкрытые шелковистыми ресницами, закатились, из перекошенного рта исходил свистящий звук затрудненного дыхания. Я немного изменила его положение в надежде) что так ему будет легче дышать. Потом в отчаянии взяла его безвольные руки в свои, словно пытаясь перелить свою энергию и силу в его истерзанное болезнью тельце.
Когда появился доктор, я все так же держала Хэппи за руку, а Флинт спал у меня на коленях. Я с трудом поднялась, придерживая Флинта, который при виде доктора Брэдфорда сразу же начал сопротивляться. Доктор сделал Хэппи два укола и показал, в каком положении ему лучше лежать. Он посоветовал мне все время держать под рукой вату, чтобы вытирать жидкость, сочащуюся изо рта и носа обезьян. Пытаясь наладить отношения с Флинтом, доктор Брэдфорд медленно протянул к нему руку. Однако Флинт в панике вырвался от меня и, пронзительно крича, забился в другой конец комнаты. Нас обрадовала энергия, с которой он сопротивлялся, и, хотя осмотреть его было невозможно, он, судя по всему, чувствовал себя лучше и даже съел на завтрак немного бананов.
Я строго выполняла все предписания врача, а когда больше уже нечего было делать, просто садилась рядом с Хэппи и ждала. К полудню мне показалось, что его дыхание улучшается. Боясь даже поверить в то, что ему становится лучше, я ни на секунду не оставляла его. Вот он пошевелился, его веки начали подергиваться, он открыл и вновь закрыл пересохший рот. Я взяла его за руку и тихо позвала по имени. Хэппи нерешительно открыл глаза и повел ими по сторонам. Я продолжала нашептывать ему разные слова, чтобы он не испугался. Наконец его взгляд остановился на моем лице. Я увидела, как губы его сложились трубочкой и произнесли «уух» в знак того, что он узнал меня.
Когда доктор Брэдфорд снова приехал вечером, Хэппи спал. Я разбудила его для очередной инъекции, и он протянул мне свои слабые ручонки, чтобы подняться. Судя по тому, как он крепко и с явным неудовольствием сжал мою руку, он в первый раз за все время почувствовал боль от укола. Потом он немного попил и снова заснул. Флинт уже поправился настолько, что мог выйти с нами на веранду, где Хетер приготовила для всех сэндвичи и напитки. Подозрительно поглядывая на доктора, Флинт выпил чашку лимонного сока с медом и съел несколько сэндвичей.
Через два дня я проснулась и увидела, что Хэппи сидит на кровати и жует разбросанные по всему одеялу остатки вчерашней трапезы Флинта. Вместо приветствия Хэппи издал несколько носовых хрюкающих звуков. Меня поразило отсутствие Флинта. Сначала я заглянула в раскрытый гардероб, потом заметила, что дверь спальни, которая обычно закрыта, распахнута настежь. Я вошла в кухню: дверца холодильника была открыта и почти все его содержимое разлито и разбросано по полу. Флинт сидел на кухонном столе. Хрюкая и урча, он приканчивал пирог с вареньем. Я постаралась спасти то, что еще оставалось, и перенесла Флинта с кусочком пирога назад в спальню. К концу недели я решила, что он достаточно здоров и может вернуться в резерват.
После курса инъекций Хэппи стал вести себя гораздо активнее. Он охотно поедал фрукты, которые приносил ему доктор Брэдфорд. Одинокое пребывание в спальне теперь явно тяготило Хэппи: он старался найти себе какую-нибудь забаву и начинал играть с будильником, рамой от картины, одеждой или зажигалками, так что мне каждый раз приходилось останавливать его и отбирать игрушку. Наконец и Хэппи вернулся в загон. Я с облегчением вздохнула: тревожные дни остались позади.
Но не прошло и недели после выздоровления Хэппи, как я заметила у Энн первые признаки болезни: апатию и отсутствие аппетита. Вскоре у нее появился насморк. Флинт, который, как всегда, терся возле Энн, выглядел не лучше. Я начала пичкать их антибиотиками, но к вечеру они стали кашлять, состояние их, по-видимому, ухудшалось. Правда, они оставались довольно подвижными, поели немного фруктов и выпили соку с растворенным в нем лекарством. Я не знала, брать ли обезьян домой, и в конце концов решила оставить их на ночь в загоне, полагая, что пока нет необходимости переводить их в спальню для оказания активной помощи.
На следующее утро я пришла в резерват раньше обычного и тотчас направилась к складу, чтобы приготовить чашку сока с лекарством для Энн. Уильям, Пух и Хэппи встретили меня возле самого входа в загон. Энн лежала на животе, уткнувшись лицом в ладони. Флинта возле нее не было. Это показалось мне странным, но я решила, что он еще спит в своем гамаке. Я подошла к Энн, уговаривая ее выпить сок. Она не шевельнулась. Я нагнулась, продолжая разговаривать с ней, но она по-прежнему не отзывалась. Тогда я, думая, что Энн еще не проснулась, решила потрясти ее за плечо. Едва я дотронулась до нее, как тут же поняла, что случилось ужасное. С замирающим сердцем я осторожно подняла Энн с земли — тело ее тяжелым грузом повисло у меня на руках. Я крепко прижала ее к груди и только тогда со всей очевидностью поняла: Энн была мертва.
Я вытерла ей рот и нос краем рубашки, закрыла глаза. Потом, почти ничего не видя перед собой, понесла ее к выходу. Здесь меня встретил Абдули и взял за руку.
— Флинт,— сказал он.— Флинт тоже плох.
Я подняла залитое слезами лицо и, задыхаясь от рыданий, спросила:
— Абдули, ты знал об этом?
— Энн умерла еще до того, как я пришел. Я не знал, как сказать тебе, Стелла. Я возьму Энн, а ты пойди к Флинту.
Оглушенная свалившимся горем, я вернулась в загон и взобралась по лестнице в хижину, где спали обезьяны. Флинт лежал на своем месте, борясь за каждый глоток воздуха. Я подняла его, и он безжизненно, как до того Энн, повис на моих руках. Хэппи ждал нас внизу у лестницы. Когда мы спустились, он протянул руку и осторожно коснулся своими паучьими пальчиками ноги Флинта. Пух тихо сидел за обеденным столом, но Уильям подпрыгнул и игриво ухватился за свисающую руку Флинта. Он был очень удивлен, что я прошла мимо, не обратив на него никакого внимания.
Я уже подходила к хижине для отдыха, когда к питомнику подъехал лендровер. Из него вышел жизнерадостный Найджел и, захлопнув дверцу автомобиля, направился к загону. Не доходя до меня, он остановился как вкопанный. Выражение лица его изменилось, когда до него дошел смысл происшедшего.
Через минуту у Флинта начались судороги. Я отошла от Найджела и села на скамейку, баюкая содрогающееся тело Флинта. Было уже поздно что-либо предпринимать. Мне оставалось только скрасить заботой и лаской последние, полные страдания минуты его короткой жизни.
В полдень все служащие Абуко, пробравшись сквозь густую завесу из листьев и переплетенных лиан, собрались на небольшой поляне, в тени старого раскидистого дерева мандико. Мы стояли скорбным полукругом и молча смотрели, как Энн и Флинта положили бок о бок в могилу и засыпали землей.
Загон в тот вечер показался мне ужасающе пустынным. Кормя Уильяма, Пуха и Хэппи, я горько плакала. Никогда уже я не смогу взять с собой Энн и Флинта и выпустить их на волю в Ниоколо-Коба.

14 ПЕРИОД
ПОДГОТОВКИ

После смерти Энн и Флинта потянулись долгие, томительные недели. По вечерам я составляла отчет, который должна была отослать Джейн Гудолл, а днем почти все свободное время проводила в резервате вместе с Уильямом, Пухом и Хэппи. Все трое явно скучали по исчезнувшим товарищам, в особенности Уильям. Пух и Хэппи всегда держались вместе, были почти ровесниками и охотно играли друг с другом.
Уильям провел с Энн около пяти лет. С тех пор как мы увезли Читаха, связь между ними стала еще более заметной. Теперь, потеряв Энн, Уильям ходил в очень подавленном настроении. Правда, иногда он пытался затеять игру с Хэппи и Пухом, но разница в возрасте и размерах оказывалась непреодолимой. Уильям часто во время игры бывал груб, и тогда младшие по возрасту обезьяны прибегали ко мне, обиженно хныча. Пух и Хэппи опять-таки из-за своих малых лет (обоим было приблизительно по 3 года) не придавали значения обыскиванию, а для Уильяма это была насущнейшая потребность. Он часто располагался на земле прямо передо мной, предлагая мне заняться обыскиванием. Я, как могла, старалась удовлетворить его желание, но, конечно, делала это значительно хуже, чем Энн или Тина. Уильям продолжал с энтузиазмом охотиться на гверец, и, хотя Пух и Хэппи всячески вдохновляли его с помощью издаваемых ими звуков, на деле ни тот ни другой не могли ему помочь.
Часто во время прогулок я наблюдала, как Уильям преследует гверец. Если ему не удавалось поймать их, он агрессивно лаял и снова начинал охоту. Однако со временем он стал по-другому реагировать на неудачи: раздосадованный, садился на ветку, хныкал и тряс руками. Бывало и так, что после часа безуспешной охоты Уильям срывался с дерева и впадал в истерику: катался по земле, кувыркался и кричал, пока у него не перехватывало дыхание. Постепенно он успокаивался и переставал замечать гверец, по крайней мере в тот день. Но во время следующей прогулки все начиналось снова.
Я ждала, когда Уильям образумится и поймет, что нельзя охотиться в одиночку. Это спасло бы его от излишних разочарований. Но он оказался на редкость настойчивым. Изо дня в день он продолжал свои безуспешные попытки, и наконец ему повезло: он поймал обезьянку с маленьким детенышем. Матери удалось ускользнуть, а детеныша Уильям тут же убил. Я неотступно наблюдала за ним, полагая, что он по примеру Тины и Альберта начнет есть свою жертву, но этого не случилось. Хотя шимпанзе были крайне возбуждены, они только кусали убитую обезьянку и тянули за кожу и шерсть. Ни один из них по-настоящему не отведал добычи, а когда все успокоились, то стали забавляться с ней как с игрушкой.
Первый самостоятельный успех окрылил Уильяма, он продолжал охотиться с невиданной настойчивостью и до конца года поймал и убил еще четырех детенышей гверец. По-видимому, из-за того, что у него не было партнеров среди шимпанзе, Уильям теперь частенько навещал других обитателей питомника и играл с ними. Заглядывал он и в загон к ориби Чарли, и тогда начиналась погоня: Уильям носился из одного конца загона в другой, разъяренный Чарли — за ним. Повиснув на проволочной сетке, Уильям отдыхал в полной безопасности, а Чарли вымещал злобу на каком-нибудь деревце или другом подходящем объекте.
Вскоре Уильям нашел себе для игр двух необыкновенно энергичных партнеров — гиен Буки и Бастера. Я очень испугалась, когда впервые увидела Уильяма в их загоне: это были уже совсем взрослые животные, а не те шумливые щенки, которых он когда-то гонял на лужайке перед нашим домом. Мы с Абдули попытались отвлечь его и увести из загона, но безуспешно. Во-первых, ему было очень весело, а во-вторых, он видел, что мы нервничаем, и поступал не так, как хотели мы, а совсем наоборот. Нам даже не удавалось приблизиться к нему.
К счастью, гиены вели себя вполне миролюбиво и не меньше Уильяма наслаждались игрой. Постепенно партнеры стали настолько доверять друг другу, что гиены, перекатившись на спину, разрешали Уильяму таскать их за хвосты, а тот в свою очередь позволял им ухватить себя за руку или ногу и волочить по земле. Раньше мы с отцом часто играли с гиенами, и теперь, наблюдая за их возней с Уильямом, я видела, что они ведут себя с ним почти так же, как вели с нами. Кувырки и прыжки в игре с Уильямом доставляли им даже больше удовольствия. Уильям был прекрасный партнер, живой и ловкий. Вскоре он стал доминирующим членом этой странной группы, и гиены относились к нему с большим уважением.

А я все чаще задумывалась над тем, как выпустить на волю Пуха, Уильяма и Хэппи. В отличие от первой группы шимпанзе им предстояло пройти совершенно иной путь, прежде чем они смогут приспособиться к жизни на свободе. Все трое были пойманы в младенческом возрасте и, за исключением того опыта, который они приобрели в Абуко, вообще не имели представления о самостоятельной жизни. Я знала, что для реализации второго проекта понадобится значительно больше пяти недель.
На это могли уйти годы. Но прежде чем приступить к осуществлению своих планов, я должна была достать необходимые средства. Для организации собственного лагеря и центра реабилитации нужны были машина и оборудование. Требовалось время, чтобы провести тщательные розыски Тины, Альберта и Читаха. Я была уверена, что мне удастся снова установить контакт с ними. К моменту нашей встречи они будут уже опытными обитателями леса, идеальными учителями для Пуха, Хэппи и Уильяма, и тогда наша группа восстановится в прежнем, хотя и несколько усеченном из-за смерти Энн и Флинта, составе. Но для начала я должна была достать денег.
В ответ на мой отчет о выпуске на волю первых трех шимпанзе в Ниоколо-Коба я получила письмо от Джейн Гудолл, в котором она приглашала меня посетить исследовательский центр Гомбе в Танзании. Она сообщила также, что отправила все мои записи в Лондон в издательство «Коллинз», где в свое время была опубликована ее собственная книга. Теперь написать книгу предлагали мне.
Два с половиной месяца, которые я провела в Гомбе, были самыми захватывающими в моей жизни. Я сделала много полезных наблюдений за жизнью диких шимпанзе. Хотя многое в их поведении было знакомо мне, я стала лучше понимать значение каждого жеста и выражения лица.
Больше всего меня занимали матери с детенышами. Воспитывая осиротевших детенышей, я часто пыталась представить, как ведет себя мать шимпанзенка, и старалась во всем подражать ей. И вот теперь я смогла наконец увидеть то, к чему так стремилась с тех пор, когда впервые взяла на руки маленького Уильяма и попыталась успокоить его. Оставаясь незамеченной, я наблюдала за группой шимпанзе, состоящей из матерей с детенышами. Все было так, как я и предполагала: мать относилась к малышу с бесконечным терпением, защищала его, успокаивала и утешала. Когда я увидела, насколько гармоничными были их взаимоотношения, с каким совершенством мать удовлетворяла все потребности своего малыша, я еще раз со всей очевидностью поняла, чего были лишены шимпанзе в Абуко. И хотя условия, в которых у нас жили осиротевшие животные, были, наверное, лучшими из тех, что могли создать люди, это было лишь жалкое подобие материнской заботы и внимания.
Однажды вечером после ужина мы разговорились с Джейн и ее мужем Гуго ван Лавиком о моих планах, касающихся освобождения остальных шимпанзе. Я сказала, что мне хотелось бы посвятить некоторое время поискам Тины, Читаха и Альберта, организовать, после того как я найду их, собственный лагерь и выпустить на волю Уильяма, Пуха и Хэппи. Мы подробно обсудили практическую сторону проекта и те трудности, которые могли возникнуть в ходе его осуществления. Прежде всего нужно было раздобыть лендровер Или другой надежный вездеход. Исходя из своего собственного опыта, супруги ван Лавик перечислили мне тот минимальный набор предметов, который был необходим для организации самого примитивного лагеря. В тот же вечер Гуго помог мне составить смету расходов. Несмотря на то что мы старались быть предельно экономными, итоговая цифра затрат на первый год эксперимента показалась нам огромной. Однако Джейн и Гуго были настроены весьма оптимистично и уверяли меня, что я смогу раздобыть необходимые средства.
Мое пребывание уже близилось к концу, когда пришло письмо из Абуко, омрачившее то радужное настроение, которое я постоянно испытывала, находясь в Гомбе. Отец писал мне, что во время прогулки Хэппи дотронулся до электрического кабеля, протянутого на краю резервата, и получил сильные ожоги. Каким-то чудом он был еще жив, когда его подобрал Абдули, но правая рука очень пострадала. Отец считал, что мне не нужно спешить домой: несчастный случай произошел уже неделю назад и с тех пор благодаря хорошему уходу состояние Хэппи значительно улучшилось. Его жизнь вне опасности, и он скоро начнет поправляться. Прочитав письмо, я почувствовала острое желание оказаться дома, возле Хэппи, чтобы обнять и успокоить его. Спустя несколько дней пришло известие, что Читах снова появился в лагере Ниоколо-Коба. Он был один и страдал сильным поносом. Его накормили, дав вместе с пищей соответствующее лекарство. Через четыре дня он был уже вполне здоров, а на утро пятого ушел из лагеря и побрел по берегу Ниоколо. Последний раз его видели в трех километрах от лагеря.
Читах появился в Ниоколо-Коба в конце июля — спустя год после того, как мы выпустили его на волю в районе горы Ассерик. За все это время никто его не видел. Казалось невероятным, что после года независимой жизни в лесу Читах, почувствовав себя плохо, появился в многолюдном лагере и так же просто ушел оттуда, когда выздоровел.
Новость о том, что Читах сумел уцелеть в первый год жизни на свободе, вдохновила меня. Он успешно перенес все тяготы, связанные с сезонными изменениями источников пищи и воды, и, должно быть, приобрел достаточный опыт, который поможет ему в будущем. Меня тревожило лишь одно обстоятельство: он все еще был одинок. Но я была уверена, что его одиночеству скоро наступит конец. Как только я вернусь в Ниоколо и смогу разыскать его, у него появятся товарищи в лице Уильяма, Пуха и Хэппи, а потом, быть может, и других молодых шимпанзе, которых удастся вызволить из неволи. Эта мысль придала мне решимости во что бы то ни стало найти средства для осуществления моих замыслов.
После Гомбе я провела две недели в Лондоне, пытаясь заручиться финансовой поддержкой. Гуго ван Лавик тоже был в это время там и всячески помогал мне, но число организаций, пожелавших субсидировать мой проект, было крайне невелико, и я начала уже впадать в отчаяние. Все устроилось неожиданно и очень быстро. Владельцы фирмы «Коллинз», будущие издатели этой книги, настолько заинтересовались моими планами, что согласились выдать аванс, который покрывал все расходы на первый год эксперимента. Тем временем Гуго решил снять фильм о моих обезьянах и, продав авторские права, обеспечил проведение второго года исследований. Я была на седьмом небе от счастья. Мало того, что я могу тотчас приступить к осуществлению своего замысла,— один из лучших фотографов-анималистов будет снимать об этом фильм.
Никогда не забуду то удовольствие, которое я испытала при покупке первого своего автомобиля. Им оказался лендровер, ранее принадлежавший ирландской полиции. Я не представляла себе, какие чувства может вызывать безжизненный механизм в душе человека! Свое новое сокровище я назвала «Фелисити» *.

* Felicity (англ.) — счастье, блаженство.

Будучи в Англии, я посетила доктора Майкла Брэмбелла, курировавшего отдел млекопитающих в Лондонском зоопарке. Он показал мне двух молодых шимпанзе, самца и самку. Их звали Юла и Камерон, и оба они родились в зоопарке. Обезьяны узнали доктора и протянули свои длинные руки сквозь прутья решетки, чтобы дотронуться до его лица. Камерону было 4 года. Сразу после рождения его бросила мать, и он вырос в доме доктора Брэмбелла, а потом его снова отдали на попечение смотрителей. Юлу тоже по каким-то причинам отняли от матери в раннем возрасте. Когда каждому из детенышей было около года, их поместили в одну клетку. С тех пор они и живут вместе. Камерон более доверчив и игрив. Юла, которой тоже исполнилось 4 года, меньше его, очень хороша собой и отличается спокойным нравом; движения ее более медленны и осмотрительны. Своей манерой поведения, в которой сочетались застенчивость и твердость, Юла живо напомнила мне Энн. Камерон принялся играть со мной через прутья решетки, хватая за руки, похлопывая и постукивая по мне. Юла с решительным видом уставилась на меня и начала чистить мое лицо, подцепляя каждое пятнышко или выпуклость кожи длинным ногтем указательного пальца.
Со смешанным чувством удовлетворения и тревоги я выслушала слова доктора Брэмбелла о том, что Юла и Камерон не могут быть включены в группу зоопарковых шимпанзе. «Могут ли,— спросил меня далее Брэмбелл,— рожденные в неволе детеныши шимпанзе приспособиться к жизни в естественных условиях?» Сама постановка вопроса необычайно взволновала меня. Возможно ли это? Конечно, Юла и Камерон будут идеальными объектами для такого эксперимента. Они были родом из Западной Африки и подходили по возрасту.
Мы решили подождать, пока я организую лагерь и посмотрю, как справляются с непривычными условиями молодые шимпанзе из моей группы. После этого я снова свяжусь с доктором Брэмбеллом, и мы обсудим дальнейшую судьбу Юлы и Камерона.
Но тут пришло грустное известие из Гамбии. Однажды днем мне позвонил отец и, покашливая, сказал, что у него для меня плохие новости. В предчувствии беды я крепче сжала телефонную трубку. Речь шла о Хэппи. Казалось, он совсем оправился после несчастного случая. Рука его зажила, и он стал, как обычно, играть с другими шимпанзе. Однако в последнее время он неожиданно начал терять аппетит. Найджел пытался кормить его самой разнообразной пищей, но, даже если Хэппи и съедал что-нибудь, у него тут же начиналась рвота. Ветеринарный врач не мог понять, в чем дело. И вот совсем недавно отец и Найджел заметили, что за ужином Хэппи низко-низко склоняется над столом и с большим трудом берет кусочки пищи. Он стал апатичным и беспомощным. Стоит Найджелу спустить его на землю и отойти на несколько шагов, как оя начинает дико озираться по сторонам и безутешно рыдать. Он больше не играет и подолгу сидит, уставившись куда-то вдаль.
После небольшой паузы отец тихо продолжал:
— Стелла, постарайся вернуться как можно быстрее. Хэппи почти совсем ничего не видит. Он выглядит таким несчастным и, если не начнет есть в ближайшие дни, я думаю, долго не протянет. Возвращайся, бедный малыш нуждается в тебе.
Положив трубку, я минут десять сидела не шевелясь, забыв обо всем, кроме раздирающей душу вести. Круглое детское личико Хэппи, обрамленное густыми черными волосами, всплыло в моем воображении. Я вспомнила, как его огромные глаза серьезно смотрели на нас из глубины большой круглой корзины, в которой его принесли. Вот он выглядывает из гнезда Тины, цепко ухватившись за ее длинную шерсть; вот кувыркается и борется с Пухом и Флинтом, задыхаясь от истерического, приглушенного смеха; а вот он лежит больной на постели, протягивает ко мне руки и хнычет, чтобы я взяла его. И наконец я представила, как он сидит сейчас маленький и одинокий, в ужасе от обступившей его черноты, причину которой он не в состоянии объяснить.
Первым же рейсом я вылетела домой. Мне удалось убедить себя, что, стоит мне приехать, и я смогу помочь Хэппи: повезу его в Англию к самому лучшему ветеринару, который поставит диагноз и вылечит его болезнь или сделает операцию, чтобы восстановить зрение.
Примерно через час после приземления я уже была в резервате. Загон для шимпанзе оказался пустым — Пух и Уильям пошли с Найджелом на прогулку. Абдули сообщил мне, что Хэппи теперь почти не выходит из хижины, где ночуют обезьяны, и проводит там большую часть дня. Я вошла в загон и тихо приблизилась к лесенке, ведущей в домик на сваях. Хэппи, по-видимому, услышал шаги и сел на верхнюю ступеньку, Он являл собой печальное зрелище: маленький, худой, совершенно отрешенный. Я произнесла его имя, спросила, помнит ли он меня. Его живейшая реакция глубоко тронула меня: на исхудалом лице появился оскал — подобие улыбки — и Хэппи, почти крича, покатился по лестнице навстречу мне. Его правая рука напоминала неподвижную клешню, он все время прижимал ее к груди.
Я тоже поднялась на несколько ступенек. Мы встретились и горячо обняли друг друга. Я села и стала разговаривать с Хэппи, поглаживая и лаская его. Глаза его, по-прежнему большие и карие, иногда затуманивались странной молочной белизной. Взгляд его был каким-то отсутствующим и устремленным вдаль. По-видимому, мир для Хэппи теперь состоял из расплывчатых теней, и шимпанзе приходилось передвигаться на ощупь или по памяти.
Я вынесла его из загона и направилась к хижине для отдыха. Там я предложила ему фрукты, которые привезла из Англии. Больше всего ему понравился виноград, и мы с Абдули порадовались, что нашли наконец пищу, которая пришлась ему по вкусу. Но наша радость была недолгой: через полчаса у Хэппи началась рвота и он исторгнул из себя всю с таким трудом съеденную пищу.
Сидя в хижине вместе с нами, он все время к чему-то прислушивался и поворачивался в сторону входа. Вдруг он оскалил зубы и издал горловой звук. Через несколько секунд я услышала, как открылись ворота питомника. Реакция Хэппи свидетельствовала о его волнении: он вытянул руки и беспокойно крутил головой, умоляя, чтобы его подняли. Я подхватила его и отнесла к остальным. Пух и Уильям очень обрадовались мне: Пух, как и Хэппи, почти кричал от возбуждения. Хэппи часто дышал и вытянул вперед руку. Поняв его желание, я дотронулась ею до Пуха и Уильяма.
Следовало как можно скорее взять у Хэппи кровь и отправить ее на анализ в Англию. Я думала, что мне удастся уговорить Хэппи и он спокойно отнесется к процедуре взятия крови, однако я ошиблась. Не видя, что творится вокруг и в то же время ощущая присутствие незнакомого человека, Хэппи сделался беспокойным и подозрительным. Пришлось дать ему транквилизирующее средство. Абдули и Найджел держали Хэппи, пока ему делали укол, а я, как только все было кончено, поскорее взяла его на руки и принялась ходить с ним взад-вперед, ласково поглаживая и успокаивая. Он перестал кричать и прижался ко мне. Спустя насколько минут он положил голову мне на плечо и заснул. Мы взяли у него необходимое количество крови и, не теряя ни минуты, отправили в аэропорт.
Поскольку Хэппи все еще находился под действием снотворного, я осторожно отнесла его к себе в спальню. Второй раз за свою короткую жизнь Хэппи без сознания лежал на моей кровати. Самолет, на борту которого находились пробирки с кровью, уже давно вылетел в Англию, а Хэппи все не просыпался. Я в тревоге позвонила ветеринару, и он сказал, что Хэппи слишком ослаблен и лекарство может действовать на него дольше обычного. Стемнело, а Хэппи все не просыпался. К 10 часам вечера я была уже не на шутку встревожена и привела в спальню отца. Он положил свою большую сильную руку на грудь Хэппи, потом осторожно погладил его по голове. Неожиданно Хэппи сел на постели, открыл глаза, кашлянул и снова упал на подушку. Я быстро наклонилась над ним и начала что-то говорить, но Хэппи даже не шевельнулся. И снова рука моего отца легла на его маленькую неподвижную грудь. Я почувствовала, как отец замер, и еще до того, как он принял свою обычную позу, уже знала, что Хэппи мертв.
На следующее утро пришла телеграмма из Англии — у Хэппи был диабет. Если бы он выжил, он навсегда остался бы слепым и постоянно нуждался бы в инъекциях инсулина. Он не смог бы принять участия в моем проекте и был обречен до конца жизни находиться в загоне. И хотя воспоминания о его широко распахнутых глазах и невинном личике были по-прежнему мучительны для меня, я больше не хотела, чтобы он остался в живых.

15 ВОЗВРАЩЕНИЕ
НА ГОРУ АССЕРИК

Подготовка шла полным ходом. Я собиралась переехать из Гамбии в Сенегал в начале января 1974 года и вплоть до марта заниматься поисками Тины, Читаха и Альберта, а потом, вернувшись в Абуко, забрать Уильяма и Пуха. Сопровождать меня должен был наш садовник Момадо. Первую неделю я решила провести возле деревни Васаду на берегу реки Ниери-Ко. Деревня находилась за пределами парка, в нескольких километрах от того места, где были выпущены обезьяны. Однако в последнее время было получено несколько сообщении, что именно в этом районе видели шимпанзе, необычайно спокойно относившихся к присутствию людей.
В первый же день я нашла пять довольно свежих гнезд, примерно двухдневной давности. Все они были сооружены на деревьях, расположенных по обе стороны перекинутого через реку моста. Обидно, что мы разминулись с построившими их шимпанзе на такой короткий срок.
На следующий день я пошла вверх по реке Ниери-Ко, но, кроме очень старых гнезд, не нашла там ничего обнадеживающего. В течение дня я встретилась с несколькими людьми, собиравшими дрова или рубившими пальмы для постройки хижин. Никто из них не говорил по-английски, но с помощью Момадо мне все-таки удалось расспросить, видели ли они шимпанзе. Один ответил, что их тут сотни, но, как выяснилось, он нас не понял и имел в виду павианов. Другой сказал, что он несколько раз видел шимпанзе, но они лишь на время появлялись в этом районе. Живут же они, по его мнению, где-то возле реки Гамбия.
Следующие три дня я бродила вокруг лагеря, обследуя наиболее вероятные места обитания шимпанзе. Ежедневно мне попадались одно или два гнезда, но все они были, как правило, очень старыми. Более свежие следы пребывания шимпанзе я обнаружила по реке Гамбия, но даже этот район казался давно покинутым.
Огорченные неудачей, мы свернули лагерь и двинулись в Ниоколо-Коба. В тот же день я бродила по берегу Ниоколо и прошла вверх по течению до того холма, который мы назвали Тининой горой. Там до сих пор были остатки гнезд, которые Тина, Читах и Альберт построили почти два года назад. Эти зримые напоминания будили в моей душе острое чувство ностальгии. Больше чем когда-либо я хотела знать, где сейчас мои шимпанзе и что с ними. Я обошла все плато, потом поднялась немного выше по реке, но не обнаружила никаких следов, указывающих на то, что шимпанзе здесь недавно были.
В конце января я обследовала окрестности лагеря Ниоколо, но опять-таки безрезультатно. Судя по числу гнезд, дикие шимпанзе подходили к лагерю гораздо ближе, чем можно было предположить.
В феврале я планировала провести розыски в районе горы Ассерик. Местность там была более холмистой и зеленой, чем в других частях парка. Однако из окна автомобиля я не заметила особенной разницы: земля выглядела такой же выжженной и пустынной, островки густой растительности попадались только в тех местах, где дорога пересекалась с пересохшими речками. Вначале мне даже показалось, что деревьев, на которых могут кормиться обезьяны, здесь не больше, чем в окрестностях Ниоколо.
За два-три километра до подъема на вершину я заметила на другой стороне обширного плато верхушки зеленых деревьев. Некоторые из них показались мне похожими на деревья капок, обычно растущие возле воды. Мы пересекли плато, подъехали к линии зеленых зарослей и обнаружили глубокий каменистый овраг, который в сезон дождей, по-видимому, наполнялся водой, но сейчас был абсолютно сух. Перемена в растительности была поистине ошеломляющей. Мощные стволы и кроны капока и других лиственных деревьев образовывали над оврагом тенистый полог. Едва вступив под его сень, мы почувствовали живительную прохладу. Пока мы не натолкнулись на протоптанную животными тропу, которая вилась вдоль высохшего русла ручья, нам пришлось карабкаться через валуны и расщелины. После раскаленного плато мы испытывали огромное наслаждение от спасительной тени высоких деревьев, отвесных очертаний скал и уступов, изобилия птиц и богатства природы. Трудно было представить, как могли существовать рядом два столь различных места.
Пройдя по тропе метров двести, мы обнаружили, что овраг переходит в широкую долину, такую же зеленую и тенистую. Мы остановились, и я услышала мелодичное журчание бегущей воды. В нескольких шагах от нас, разбиваясь о заросшие папоротником камни, струился кристально чистый поток. На деревьях, прямо над нашими головами, я увидела пять свежих гнезд шимпанзе. Этот сказочный уголок, расположенный на краю высохшего плато, показался мне в тот момент настоящим раем.
Весь день мы тщательно обследовали местность. Я наконец впервые в жизни увидела дикого африканского шимпанзе, точнее, его спину, так как обезьяна, заметив нас, тотчас скрылась в густой листве. Мы прошли почти до конца ущелья. В том месте, где оно расширяется, становясь более безлесным и открытым, мы неожиданно спугнули группу из трех слонов, пасущихся возле самой воды. Вечером я занялась изучением растительности и нашла множество деревьев со съедобными листьями или плодами. Я уже представила себе, как Пух и Уильям будут резвиться здесь, встретятся с другими шимпанзе, начнут новую жизнь. Надо было обследовать и другие ущелья, не говоря об остальной горе Ассерик. Может быть, многие из этих вновь открытых долин окажутся не хуже, а даже лучше той, которая предстала сейчас нашему взору, хотя поверить в это было трудно. Я старалась не поддаваться эмоциям, но в глубине души ощущала необыкновенную радость и приподнятость. Эта долина вполне могла стать землей обетованной.
Прошло несколько насыщенных впечатлениями недель. Как я и ожидала, мы обнаружили много других поросших лесом ущелий со следами диких шимпанзе, но только в одной долине струился поток живительной влаги — это была наша первая долина, расположенная по ту сторону горы. Даже по моим скудным понятиям было очевидно, что здесь вполне достаточно растительной пищи как для шимпанзе, так и для бесчисленных павианов, верветок и мартышек-гусаров. Несколько раз мне удалось увидеть диких шимпанзе, и каждый раз я надеялась, что среди них могут быть Тина, Читах или Альберт. Но я была слишком далеко и не могла разглядеть лица обезьян, а сами они, если кто-нибудь из моей троицы действительно был там, не подавали никаких сигналов.
К концу февраля я обошла почти всю гору Ассерик, но не обнаружила более подходящего для устройства лагеря места, чем то, на которое мы наткнулись в первый же день. Хотя я так и не нашла никаких следов Тины, Читаха или Альберта, я чувствовала, что не могу больше тратить время на их поиски. Приближался март, и мне хотелось поскорее перевезти сюда Уильяма и Пуха. Я считала, что в их присутствии мне будет легче установить контакт с дикими шимпанзе или найти своих обезьян. Поэтому в начале марта я упаковала вещи и отправилась в Гамбию.

За время моего отсутствия Уильям сделался совершенно неуправляемым и доставлял Найджелу много хлопот во время утренних прогулок. Возвращать назад вещи, украденные Уильямом у посетителей, становилось все труднее. В конце концов решили, что в случае приезда большой группы туристов Уильяма и Пуха будут с утра оставлять в загоне и выводить оттуда только к вечеру. Однако после прогулок Уильям неохотно возвращался назад: он прятался на территории питомника или залезал в загон к двум гиенам, где затевал возню.
Много хлопот доставил он нам, когда решил позабавиться с антилопами и так напугал их, что бедные животные начали как угорелые метаться по загону и поранили себе морды о проволоку. Кроме того, Уильям несколько раз ухитрился открыть клетку с цесарками — предметом особых забот и гордости моего отца. Птенцы были еще без оперения, но уже сильно подросли, и через некоторое время отец собирался выпускать их на волю. Когда Уильяму наскучило гоняться за цесарками, он поймал и убил их, намереваясь съесть. В общем, Уильям стал настоящим деспотом и приводил в отчаяние всякого, кому приходилось сталкиваться с ним.
Вечером, накануне того дня, когда мы с Найджелом должны были везти шимпанзе в Ниоколо, Уильям убежал из загона, навестил гиен, поиграл с ними, потом залез к сервалам и, прежде чем мне удалось вмешаться, убил молодого самца. Отец был так раздосадован, что даже не мог сердиться на Уильяма, но сам этот случай, как мне кажется, облегчил состоявшиеся на следующее утро проводы.
Уильям и Пух привыкли ездить в лендровере, и решено было перевозить их без клетки. На заднем сиденье мы разложили подушки и поролоновые матрасы, чтобы обезьяны путешествовали с комфортом.
Все шло прекрасно, пока, почти въехав в долину, мы не остановились на ночлег. Прямо возле машины мы столкнулись со стадом павианов. Уильям ощетинился так, что каждая волосинка на его теле встала дыбом, и стал преследовать их. Однако, обнаружив, что павианов гораздо больше, чем показалось вначале, он уселся на камень и принялся разглядывать их. Тем временем Пух, вдохновленный смелостью старшего брата и пребывающий в блаженном неведении, насколько опасны павианы, бросился вперед. До предела распушив шерсть, он принялся колотить руками по деревьям и топать ногами. Но стоило крупному павиану сделать резкий выпад в его сторону, как Пух со всех ног пустился наутек, спасаясь в моих объятиях. Так Пух получил первый урок — узнал, что его новый дом не столь безопасное и надежное место, как Абуко. В тот вечер Пух и Уильям улеглись на своих подушках поближе к нашим постелям.
На следующее утро Уильям обрел свою прежнюю храбрость. От его криков я спрыгнула с постели и вместе с Найджелом выскочила на шум: Уильям пытался сразиться с целой ордой павианов. Он стоял один против нескольких взрослых самцов, которые то и дело нападали на него. Когда я подбежала, павианы бросились врассыпную. Вдохновленный моим присутствием, Уильям вновь начал преследование. Я боялась, что в любой момент он может стать жертвой массового нападения, и, догнав его, отнесла к машине.
Не так-то просто устраивать стоянку в лендровере вместе с двумя шимпанзе, которые постоянно путаются под ногами. Уильям то и дело таскал с кухни продукты, а Пух как одержимый заворачивался в одеяла или залезал с ними на высокие деревья и оставлял там, развесив на ветках. В это же утро Уильям опустошил последнюю канистру с водой, и я решила, что нужно как можно быстрее организовать хотя бы самый примитивный лагерь в районе горы Ассерик.
Со все возрастающим волнением я вела машину к тому месту, которое в мыслях уже называла своей долиной. Под огромным фиговым деревом, расположенным левее прежней стоянки, я нашла несколько упавших плодов и свежий помет шимпанзе. Уильям остановился, понюхал его, потом сделал шаг назад, сел и стал смотреть сквозь листву вниз, на дно ущелья. Я проследила за его взглядом, но ничего не увидела.
Мы принялись быстро обследовать долину и нашли много свежего помета буйволов и слонов, но не обнаружили больше никаких следов шимпанзе. На обратном пути Уильям шел первым. Перебираясь через упавшее дерево, которое преградило нам дорогу, он неожиданно подпрыгнул и издал низкий ухающий звук, служивший сигналом тревоги. Я подхватила шимпанзе на руки, осторожно осмотрела ствол и заметила раздувшегося питона трехметровой длины. Змея, как видно, только что поела и была вялой и медлительной. Я поскорей отошла от нее и спустила Уильяма на землю. Мы надеялись, что он не будет больше обращать внимания на питона, но, вскарабкавшись на упавший ствол, он издал громкий лающий звук «ваа», схватил тяжелый кусок дерева и запустил им в змею. Сук приземлился всего в десяти сантиметрах от змеиной головы. Это спугнуло питона, и он медленно заскользил к ручью. Уильям, распушив щерсть, подбежал к питону, схватил валявшуюся на земле палку и сильно ударил змею по спине. Питон мгновенно принял боевую позицию: его голова следила за каждым движением Уильяма. Я притворялась смертельно напуганной, но Уильям не обращал никакого внимания на мои возгласы. В конце концов Найджел подскочил к Уильяму, схватил его за руку и оттащил в сторону.
В тот вечер шимпанзе с трудом устраивались на ночлег — мы отнесли их подушки на дерево, но они отказались там спать и перетащили их на землю. Лежа на раскладушке, я смотрела на огромные ветви дерева нетто и, выбрав две параллельные, решила построить на них платформу для Уильяма и Пуха. Я была уверена, что, как только шимпанзе привыкнут спать на дереве, они уже не будут чувствовать себя в безопасности на земле.

16
ВОССОЕДИНЕНИЕ

Уильям и Пух разбудили нас на рассвете: Пух пытался залезть ко мне в постель, Уильям барабанил по лендроверу, стремясь добраться до запасов с продуктами. Мы обсудили, как построить помост, о котором я думала ночью, и решили приступить к делу немедленно. Во время нашей беседы на другой стороне оврага появилась группа диких шимпанзе, спускавшихся к потоку. Я разглядела четырех взрослых шимпанзе с детенышами, прильнувшими к их животам, двух подростков и еще двух взрослых обезьян, замыкавших шествие. Я осторожно приподняла Пуха и показала ему на диких шимпанзе, но, пока он понял, что именно должен разглядеть, обезьяны залезли на деревья и потерялись в их кронах.
Мы с Найджелом поспешно отвели Уильяма и Пуха на место, расположенное выше по ручью, и стали ждать, надеясь, что нам удастся перехватить диких шимпанзе. Просидев около четверти часа, мы увидели, как на краю плато появился подросток шимпанзе и начал спускаться к ручью. Мы с Найджелом замерли, но Пух и Уильям продолжали вести себя самым обычным образом, и молодой шампанзе почти сразу заметил их. Он остановился, удивленный, но без видимого испуга, и пристально посмотрел на нас. Через несколько секунд позади него появилась взрослая самка с детенышем. Увидев нас, она повернулась и бесшумно исчезла в зарослях. Подросток последовал за ней.
Ни Уильям, ни Пух так и не заметили пришельцев. Из опасения чем-нибудь встревожить или напугать их я решила отказаться от преследования, и мы вернулись в лагерь, веря, что непременно представится новая возможность познакомить наших шимпанзе с дикими.
Мы еще не успели расположиться лагерем, как пришло известие, что в районе Сименти, отстоящем от нас примерно на 80 километров, несколько раз видели самку шимпанзе. Она была одинокой и нередко появлялась вслед за стадом павианов. Иногда она совершала переходы, покрывая за день значительные расстояния. Она почти не боялась машин и довольно часто передвигалась по дорогам парка.
В рекордный срок мы загрузили лендровер и к вечеру того же дня оказались возле Сименти, на берегу Гамбии. Уильям и Пух, несмотря на долгое путешествие, без конца проказничали. Они то влезали, то вылезали из машины, утаскивали вещи, пищу — словом, устроили настоящий хаос, прежде чем мне наконец удалось уложить их спать.
Разбудили они нас с Найджелом на рассвете. Вскоре после этого подъехал туристский автобус из отеля Сименти. Я спросила водителя, когда он последний раз видел самку шимпанзе, и он ответил, что еще прошлым вечером туристы наблюдали за ней несколько минут из окон автобуса. Это было по дороге в Патт-д’Уа. Я передала разговор Найджелу. Патт-д’Уа находилось на расстоянии каких-нибудь пяти-шести километров от места нашей стоянки.
— Как ты думаешь, мы встретим ее сегодня? — спросила я.
— Надеюсь,— ласково ответил Найджел.— Лучшего подарка на твой день рождения я не могу себе представить.
С этими словами он отдал мне довольно потертый конверт и поздравил с днем рождения. От неожиданности я буквально лишилась дара речи: сама я совершенно забыла об этой дате, а вот Найджел со свойственной ему предусмотрительностью носил с собой поздравительную открытку со времени нашего отъезда из Гамбии и невзирая на все треволнения вручил ее мне в нужный момент.
Подъехав к тому месту, где в последний раз видели обезьяну, мы обнаружили на самой середине песчаной дороги хорошо различимые следы шимпанзе. На протяжении пяти с половиной километров они шли вдоль дороги, а потом свернули в небольшую, поросшую лесом ложбинку. Я остановила лендровер, и мы вышли. Следов больше не было видно, поэтому мы отправились наудачу. Минут через пять мы достигли бамбуковых зарослей. Едва ступив в них, Найджел замер.
— Ты слышишь?— прошептал он. Я отрицательно покачала головой.— Шимпанзе— глухой звук «уух», который они издают, когда встревожены. Раздался он где-то в той стороне.
Мы подошли к широкому высохшему руслу ручья. Перебравшись на другую сторону оврага, я увидела крупную самку шимпанзе. Это была Тина. Она стояла метрах в двадцати от меня среди сухих бамбуковых зарослей. Вздыбив шерсть, она слегка раскачивалась из стороны в сторону, зажав в руке тоненький побег бамбука. Необычно яркие, оранжевые глаза были устремлены мимо меня, на Уильяма. Она выглядела великолепно. Уильям замер, стоявший за ним Пух тоже не шевелился. Тина медленно поднялась, раскачивая зажатый в руке ствол бамбука. Уильям тоже встал на ноги, распушив при этом шерсть. Потом он дотянулся до ближайшего кустика, ухватился за ветку и принялся энергично трясти ее. Так они стояли друг против друга несколько секунд.
Уильям, все еще на двух ногах, двинулся к Тине, сначала медленно, потом со все возрастающей скоростью. Тина не сходила с места, пока Уильям не швырнул в нее куском сухого дерева. Тогда она опустилась на четвереньки и, увернувшись от удара, отбежала на несколько метров, снова остановилась и пронзительно закричала. У нее была течка, и она уселась на землю прямо на розовую припухлость. По мере приближения Уильяма крики ее сменились непрерывным хриплым пыхтением. Уильям тоже встал на четвереньки, шерсть его улеглась, и он приветствовал Тину таким же учащенным тяжелым дыханием.
Слегка раскачиваясь, Тина протянула тыльную сторону кисти к лицу Уильяма. Это был жест дружелюбия и покорности. Уильям взял ее руку в рот. Тина тотчас повернулась и подставила ему зад. Не колеблясь ни секунды и все еще тяжело дыша, Уильям спарился с ней. Пух, приветственно ухая, подбежал к ним и положил руку на плечо Тины. Она обернулась, широко оскалившись, и, слабо попискивая, начала неистово обыскивать Уильяма. Пух, возбужденный не меньше этих шимпанзе, стал в свою очередь обыскивать Тину. Вся эта сцена продолжалась несколько минут, и мне пришлось ущипнуть себя, дабы убедиться, что это не сон.
Минут пятнадцать шимпанзе обыскивали друг друга, потом Уильям вторично спарился с Тиной, после чего она направилась к большому, покрытому плодами дереву нетто, Уильям и Пух — за ней. С момента нашего прибытия в Ниоколо оба шимпанзе из естественной пищи ели только листья дерева кенно. Теперь же, глядя на Тину, они начали уписывать плоды нетто с таким удовольствием и урчанием, словно ели манго или хлеб с повидлом.
По поведению Тины нельзя было понять, узнала она меня или нет, поэтому я держалась на почтительном расстоянии и наблюдала, боясь подойти ближе, чтобы не нарушить восстановившейся дружбы. Тина была теперь диким и независимым существом, к тому же не испытывающим страха перед человеком. Меня, конечно, очень интересовало, почему она одна, что стало с Альбертом и где теперь Читах. В который раз я пожалела, что Тина не умеет говорить и не может рассказать мне свою историю.
Я нашла Тину, но что делать дальше? За исключением старого седого самца, который ежегодно на короткое время появлялся в Сименти, дикие шимпанзе редко посещали этот район. Равнинная местность с чахлой растительностью была малопригодна для них. Это был идеальный край для антилоп, поэтому здесь больше, чем в других частях парка, водилось крупных хищников, таких, как лев и леопард. По этой причине, а также из-за комфортабельного отеля, построенного в близлежащем городке Сименти, этот район пользовался особой популярностью среди туристов Ниоколо-Коба. Переносить лагерь в Сименти было бессмысленно, и нам оставался только один выход — перевезти Тину на гору Ассерик.
Тина была выпущена на волю два года назад и прекрасно приспособилась к новым условиям. Я не была уверена, могу ли вновь вторгаться в ее жизнь. Но, рассудив, что она совершенно одинока и очень обрадовалась обществу Уильяма и Пуха, я почувствовала себя вправе еще раз вмешаться и переселить ее на гору Ассерик. туда, где пышнее растительность и обильнее пища, где рядом с ней будут другие шимпанзе.
Вопрос, каким образом перевезти Тину, был решен довольно быстро. Сразу же по приезде в Сенегал я познакомилась с Клодом Луказаном, невероятно сильным и высоким человеком с ярко-голубыми глазами на загорелом обветренном лице. С первой же нашей встречи стало ясно, что Клод считает меня умственно неполноценной и сделает все возможное, чтобы спасти от безумных наклонностей. Он уже не однажды оказывал мне неоценимую помощь и теперь вызвался предоставить для перевозки Тины свой прицеп. Но располагать прицепом мы могли только через две недели, поэтому оставшееся время решили употребить на подготовку к переезду. Прежде всего — проблема питьевой воды. У корней ближнего дерева было небольшое углубление, заполненное темноватой водой. Даже если бы мы одни пользовались этими запасами, нам хватило бы их ненадолго. Однако у водоема почти весь день роились пчелы, поэтому нам приходилось рассчитывать на отель в Сименти, расположенный на расстоянии 24 километров.
Среди нас одна Тина не боялась пчел, и водоем возле дерева вскоре стал ее личной собственностью. Я пыталась заставить Уильяма и Пуха пользоваться им по вечерам, когда пчел было не так много, но оба они наотрез отказались. Может быть, качество воды и ее цвет были слишком необычны для их рафинированного вкуса.
Несколько дней мы провели, повсюду следуя за Тиной, Уильямом и Пухом и делая записи. С каждым часом дружба между ними становилась крепче. Тина ревностно, как к своей собственности, относилась к этим двум шимпанзе. У нее все еще продолжалось набухание половой кожи, и Уильям, словно компенсируя себя за двухлетнее воздержание, спаривался с ней при любой возможности. Я не видела, чтобы Пух пытался делать то же самое. Он находился с ней в дружественных отношениях и часами играл возле нее. Тина иногда щекотала или нянчила его, но большую часть времени она уделяла обыскиванию, тщательно перебирая шерсть двух своих спутников. Поначалу она так дорожила их обществом, что не позволяла людям приближаться к ним. Несколько раз она даже кидалась на меня, но мне, по счастью, удавалось избежать столкновения. А вот Найджелу не повезло: Тина схватила его за лодыжку, так что он перевернулся и упал, и укусила.
Тина чувствовала себя обязанной защищать молодых шимпанзе не только от нападения, но и от всякой критики. Стоило мне повысить голос и поругать одного из них, как она тотчас демонстрировала свою силу. Вздыбив шерсть, она принималась раскачивать ветви, потом спрыгивала на землю и носилась взад-вперед по сухим, потрескивающим листьям. Уильям и Пух скоро поняли, что они могут безнаказанно таскать пищу и проказничать, если Тина находится поблизости. Я не решалась увещевать их в ее присутствии, так как боялась испугать или расстроить ее. Связь Тины с лагерем была все еще очень непрочной, а мне хотелось удержать ее возле нас. Первое время ее кратковременные отлучки заставляли меня нервничать, я боялась, что она ушла навсегда, ни на чем не могла сосредоточиться и с облегчением вздыхала, услышав приветственное пыхтение Пуха или Уильяма, которым они встречали Тину. Чтобы удержать ее на месте, мы давали ей столько хлеба, манго и печенья, сколько она хотела.
Пока я вела наблюдения за шимпанзе, Найджел строил из бамбука стол для кормежки. Каждый день он прибивал к столу несколько новых вертикальных жердей, чтобы в конце концов окружить его с трех сторон. Мы надеялись, что Тина, привыкнув кормиться в этом наполовину огороженном пространстве, с большей готовностью войдет в камеру прицепа. Вначале она заметно нервничала при виде нового сооружения, но, глядя на совершенно безмятежных Уильяма и Пуха, постепенно успокаивалась и даже вместе с ними стала взбираться на стол.
За эти два года Тина заметно располнела. Теперь это была крупная 11-летняя самка. Голова стала шире и облысела, глаза как будто уменьшились. Она вновь утратила доверие к людям, как в те дни, когда впервые появилась в Абуко. Однако я без труда узнавала в ней черты прежней Тины: ее необыкновенные оранжево-карие глаза и такие характерные привычки, как подергивание губой. Я была уверена, что она вспомнила Уильяма и Пуха и потому подружилась с ними, а не только из-за необходимости в общении с себе подобными.
Мы стремились, чтобы Пух и Уильям проводили с Тиной как можно больше времени. Часто среди дня она уходила из окрестностей лагеря в поисках пищи. Уильям и Пух сначала шли за ней, но, если мы не сопровождали их, метров через сто поворачивали, возвращались и поджидали ее в лагере. Поэтому при любой возможности мы тоже шли с ними, стараясь держаться позади на расстоянии 30 метров, чтобы не беспокоить Тину и в то же время подбодрить Уильяма и Пуха. Пух частенько предпочитал идти с нами, Уильям же обычно держался возле Тины.
Однажды во время такой прогулки мы на несколько минут потеряли из виду Тину и Уильяма в густой растительности. Я знала, что впереди находится стадо павианов — некоторые из них уже начали лаять, услышав наше приближение. Вдруг поднялся ужасный шум: крики павианов перемежались воплями Уильяма и лающими звуками «ваа», которые издавала Тина. Мы бросились вперед и столкнулись с Уильямом, который со всех ног бежал навстречу. В этот момент показались павианы, но, увидев нас, пустились наутек. Тина со вздыбившейся шерстью и большим суком в руке погналась за ними. Я с трудом удержала Пуха, который вырывался у меня из рук, чтобы присоединиться к Тине, Что до Уильяма, то он, по-видимому, получил хороший урок: ноги его были искусаны, на левой руке виднелись длинные, глубокие царапины, на правой — следы от павианьих клыков. Пока мы занимались осмотром Уильяма, Тина продолжала преследовать павианов, швыряя в них ветками и листьями. Павианы лаяли, но больше не нападали на Тину, быть может, из-за того, что рядом с ней были мы.
Почти каждый вечер Тина строила новое гнездо. Лишь в очень редких случаях она пользовалась одним и тем же гнездом два раза подряд. Если она выбирала место для гнезда вблизи лагеря, я пыталась сделать так, чтобы Уильям и Пух могли следить за ее работой. В тот вечер, когда павианы напали на Уильяма, она построила гнездо на большом дереве прямо над нашим лендровером. Уильям и Пух наблюдали за ней. Потом Уильям, вместо того чтобы, по обыкновению, лечь спать на крыше машины, взобрался и сел на ветку возле гнезда, в котором уютно устроилась Тина. Он обследовал старое гнездо, сооруженное Тиной несколько дней назад, и после некоторого колебания улегся в нем, Я дрожала от волнения: это был еще один пример того, как присутствие Тины помогало Уильяму и Пуху.

Через две недели вернулся Клод с полосатым, как зебра, прицепом позади его автомобиля. Это была идеальная клетка для перевозки Тины — борта и верх прицепа были сделаны из металлической сетки. Мы настежь распахнули дверцы и начали кормить шимпанзе внутри прицепа. Тина поначалу была очень подозрительной и в течение дня даже не подходила к прицепу. Но постепенно, глядя, как Пух и Уильям играют и кормятся там, она утратила прежний страх и к концу второго дня уже залезала внутрь прицепа, чтобы схватить немного плодов манго.
На третий день мы привязали длинную веревку к дверце прицепа и положили печенье и манго в дальнем его углу. Пух и Уильям, едва проснувшись, сразу же очутились внутри прицепа. Тина неуверенно последовала за ними и быстро схватила несколько плодов. К сожалению, мы не смогли захлопнуть дверь, так как в этот момент Уильям сидел в дверном проеме, свесив ноги. Мне пришлось пополнить пищевые запасы и снова ждать подходящей минуты, чтобы заманить Тину в ловушку. Наконец нам это удалось.
Обнаружив, что ее заперли, Тина пришла в ярость, и я даже стала бояться, как бы она не поранила себя. Мы быстро погрузили в машину Пуха и Уильяма, уселись сами и тронулись в путь. Как только мы поехали, Тина сразу же успокоилась и стала смотреть по сторонам. На полпути к Ниоколо у нас лопнула шина. Пока мы с Найджелом меняли колесо, Уильям и Пух сидели на крыше прицепа. Тина, на удивление, спокойно наблюдала за нами.
Незадолго до полудня мы добрались до горы Ассерик. Я боялась, что после всего случившегося Тина убежит и мы ее больше никогда не увидим. Когда мы открыли дверцу прицепа, она действительно опрометью бросилась наружу, но вскоре перешла на шаг. Потом залезла на усыпанное плодами фиговое дерево, растущее возле лагеря, и стала кормиться. Уильям и Пух присоединились к ней. После полудня Тина на несколько часов исчезла, и меня вновь одолел страх. Однако вечером она вернулась и устроилась на ночлег на краю долины. С этих пор она навсегда осталась с нами.


СОДЕРЖАНИЕ


Предисловие к русскому изданию

5
Предисловие 12
Часть 1. НАЧАЛО
 
  1 Уильям
16
  2 Детство в Гамбии
20
  3 Дом животных
29
  4 Абуко
35
  5 Прибытие шимпанзе
47
  6 Тина, приемная мать
58
  7 Снова в Англии
64
  8 Возвращение домой
71
  9 Проблемы в резервате
75
  10 Последние капли
87
  11 Ниоколо-Коба 93
Часть 2. ОСВОБОЖДЕНИЕ
 
  12 Впервые на свободе
99
  13 В Абуко приходит смерть
111
  14 Период подготовки
118
  15 Возвращение на гору Ассерик
127
  16 Воссоединение 133
Часть 3. ОБУЧЕНИЕ ЖИЗНИ НА ВОЛЕ
 
  17 Устройство лагеря
143
  18 Уильям подрастает
155
  19 Дикие шимпанзе
166
  20 На волосок от опасности
176
  21 Игры и занятия
183
  22 Лицом к лицу
198
  23 Бобо
217
  24 Слоненок
227
  25 Юла и Камерон
238
  26 Объединение
246
  27 Шаг в будущее
263
Эпилог
276
Благодарности 277

 

Hosted by uCoz